Некрасов писал поэму "Кому на Руси жить хорошо" в течение двадцати лет, собирая материал для нее буквально "по словечку". Неудивительно, что это произведение стало настоящей эпопеей, отразившей жизнь пореформенной России. Некрасов хотел изобразить в ней все социальные слои современной ему России, и благодаря удачно подобранному сюжету автору это удалось.

В поэме мы встречаем совершенно разных людей: счастливых и несчастных, бедных и состоятельных; бунтарей и рабов. Тема этого сочинения посвящена последним. Прежде чем рассказать о "людях холопского звания", изображенных в поэме, нужно отметить, что это лишь часть крестьян. Большинство же мужиков осознавали ужас рабской жизни и не свыклись со своим бесправным положением, не стали холопами по убеждению.

Яков Верный — холоп примерный. Обиженный жестоким помещиком, Яков в отместку кончает жизнь самоубийством у барина на глазах. В поэме Некрасов создает и образы холопов не только по положению, но и по своей психологии. Такой и дворовый князя Переметьева, который счастлив, вылизывая тарелки и допивая из рюмок иностранное вино.

У князя Переметьева Я был любимый раб, Жена-раба любимая... Он молится:

Оставь мне, Господи, Болезнь мою почетную, По ней я дворянин!

Близки к холопам Клим и Ипат — люди князя Утятина. Один называет себя рабом недостойным, а барина — князюшкой. Другому дал оценку сам Некрасов:

Был Клим мужик: и пьяника, И на руку нечист. Работать не работает, С цыганами вожжается, - Бродяга, коновал!

Среди крестьян встречаются и такие, которые за деньги способны предать. Таким был Егорка Шутов. За службу в полиции его избивали во всех деревнях, где бы он ни появлялся. Выражая общее мнение людей о таких холопах, Влас, один из влиятельных крестьян, замечает по поводу Егорки Шутова:

Аи служба — должность подлая!,. Гнусь человек! — Не бить его, Так уж кого и бить?

Жадный староста Глеб сжигает завещание об освобождении восьми тысяч душ. Рассказ о крестьянском грехе повествуется Игнатием вслед за легендой Ионушки "О двух великих грешниках":

Велик дворянский грех! Велик, а все не быть ему Против греха крестьянского. Грех предателя — самый тяжелый: Все прощает Бог, А Иудин грех не прощается. Ой мужик! Мужик! Ты грешнее всех, А за что тебе вечно маятся! Показав в своей поэме немало "людей холопского звания" среди крестьян, Некрасов тем самым дает понять, что крепостное право калечит людей, делает из них либо подхалимов, либо горьких пьяниц, разбойников, а хуже всего — предателей. А как же реформа 1861 года? Ведь она отменила крепостное право. Это так, но положение народа от этого не стало лучше. Оставаясь по-прежнему беспра вными и нищими, крестьяне изо всех сил выбиваются, чтобы прокормиться... Недаром они говорят о реформе:

Добра ты, царска грамота,

Да не про нас ты писана... Некрасову же видится такое счастье для русского народа:

Не надо мне ни серебра,

Ни золота, а дай Господь,

Чтоб землякам моим

И каждому крестьянину

Жилось вольготно, весело

На всей святой Руси!

На примере семи правдоискателей, отправившихся в путь в поисках счастья, и других персонажей Некрасов показывает, что большинство крестьян все же не стало холопами. В этих людях пробуждается протест против своего нищенского положения, и они не смирятся с такой участью. Недаром поэт написал с надеждой:

Рать поднимается

Неисчислимая,

Сила в ней скажется

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Психологический портрет Печорина (по ром. Лермонтова «Герой нашего времени»)

Введение

Образ «героя времени», получивший воплощение в лирической стихии лермонтовской поэзии, в романе «Герой нашего времени» (1839) раскрывается не только психологически. Роман Лермонтова - это его попытка дать анализ состояния современного общества, исследовать ту нравственную атмосферу, в которой зреют ростки новой жизни. Печорин - герой своего времени - тем и отличается от всех других персонажей романа, что он - единственный, кто умеет взять на себя всю тяжесть ответственности судить не только окружающее его общество, но и быть критичным по отношению к себе. Лермонтов представляет читателю возможность изучить различные стороны жизни в их соотношении с судьбой отдельного человека, а судьбу человека рассмотреть на фоне общественно-исторических обстоятельств.

Лермонтов - психолог исследует процессы духовного искажения личности средой, обращая внимание на определяющие, переломные в жизни героев события. Это касается и образов простых, естественных людей - Казбича, Бэлы, Максима Максимыча, и «честных контрабандистов», и людей печоринского круга - Грушницкого, Вернера, Мери. Создавая психологический портрет Печорина, рисуя процесс внутреннего ожесточения героя, Лермонтов одновременно создает образ «простого человека» - Максима Максимыча - доброго, искреннего, преданного Печорину всей душой. Перед читателем развертывается трагедия человека, своим поведением оправдывающего безнравственные поступки Печорина.

Исследование личности Печорина в «дневниковых» главах романа построено по принципу взаимохарактеристики персонажей. Грушницкий и Вернер не только герои, имеющие свою собственную судьбу и характер, но и своеобразные «зеркальные» отражения личности Печорина. Лермонтовский Печорин познает самого себя, изучая и познавая личность других людей.

Образ Печорина раскрывается не только в действии, поступках, но и в характеристике внешности героя. Лермонтов создает удивительно богатый психологическим рисунком портрет внешности Печорина. Портрет героя создается не только выразительными, но и изобразительными средствами. В описании пластики движений Печорина, его фигуры, выражения глаз чувствуется взгляд Лермонтова - художника, прекрасно владевшего кистью живописца.

Композиция романа играет важнейшую роль в формировании художественного замысла Лермонтова. Характер Печорина в первых главах романа раскрывается с внешней стороны, его личность проявляется в поступках, в отношении к нему других персонажей. В дневнике Печорина перед нами исповедь героя, дающая объяснение многим поступкам его. Хронологическая последовательность событий в сюжете романа заменяется психологической последовательностью «узнавания» героя читателем. В романе «Герой нашего времени» соединился глубокий психологический анализ напряженной духовной жизни отдельной личности с аналитическим изображением эпохи конца 30-х гг., периода нравственных потерь и общественных разочарований.

Пс ихологический портрет Григория Александровича Печорина

Представленная в романе Лермонтова судьба отдельной личности, изображенная во всей ее конкретной социально-исторической, национальной обусловленности и в то же время в индивидуальной неповторимости суверенного, духовно свободного родового существа, обретала вместе с тем общечеловеческий смысл.

Печорин, говорится в предисловии к роману, - тип «современного человека», каким автор «его понимает» и каким «слишком часто встречал». Вместе с тем это не «массовидный» тип, а «типическое исключение», разновидность «странного человека». Называя Печорина Онегиным своего времени, Белинский отдавал должное непревзойденной художественности пушкинского образа: «Печорин - это Онегин нашего времени», но вместе с тем он полагал, что «Печорин выше Онегина по идее, впрочем, это преимущество принадлежит нашему времени, а не Лермонтову».

Не оправдывая и не обвиняя Печорина, Белинский замечает, что в нем очень силен «инстинкт истины», но что в силу двойственности его характера он не останавливается перед клеветой на самого себя и на общество. Взвесив достоинства и недостатки характера Печорина, Белинский заключает: «А суд принадлежит не нам: для каждого человека суд в его делах и их следствиях»

Справедливость этой мысли Белинского подтверждает беспощадным судом над собой, который ведет Печорин, взвешивая и оценивая напрасно прожитую им жизнь: «...Верно было мне назначение высокое... Но я не угадал своего назначения...» В этих словах Печорина - ключ для понимания причин трагедии его поколения «умных ненужностей», трагедии русских людей последекабристского времени.

Начиная со второй половины ХIХ века, за Печориным упрочилось определение «лишнего человека», хотя ни сам Лермонтов, ни Белинский, такого определения ему не давали, прежде всего, потому, что такого термина в их время не существовало. Для них Печорин - «герой времени, современный человек, странный человек». Типологическая сущность образа «лишнего человека» в русской литературе трактуется очень противоречиво.

Герцен наиболее точно определил смысл и характерность типа «лишнего человека» для русского общества и русской литературы николаевской эпохи. «Печальный рок лишнего человека, потерянного человека, только потому, что он развился в человека, являлся тогда не только в поэмах и романах, но на улицах и в гостиных, в деревнях и городах. Наши литературные фланкеры шпыняют теперь над этими слабыми мечтателями, сломавшимися без боя, над этими праздными людьми, не умевшими найтиться в той среде, в которой жили».

По мнению Герцена, Печорин становится «лишним» потому, что в своем развитии идет дальше большинства, развиваясь в человека, а если точно - в личность, что в условиях обезличенной действительности николаевской России было, по словам Герцена, « одним из самых трагических положений в мире».

По мнению Лермонтова, трагедия его времени не только в том, что «люди терпеливо страдают», но и в том, что «большинство страдает, не сознавая этого». В этом смысле в Печорине запечатлен акт интенсивного развития общественного и личного самосознания в России 30-х годов. Белинский писал: «Знакомя общество с самим собою, то есть, развивая в нем самосознание, она удовлетворяет его главнейшей и важнейшей в настоящую минуту потребности».

Лермонтовская концепция личности расширяла и углубляла возможности художественной типизации. Печорин - типический характер, но особого рода. С одной стороны, он порождение определенных социальных обстоятельств, среды и в этом смысле представляет собою твердо, очерченный социальный тип «героя своего времени», с другой, как личность с ее внесословной ценностью, он выходит за пределы, породивших его обстоятельств, социальных ролей, то есть за пределы социального типа, порожденного определенной эпохой и конкретной средой, обретая всечеловеческую значимость. Личность Печорина шире, целостнее и избыточнее того жизненного содержания, которое вмещает его социальные роли, его социальный статус в целом. Сочетание определенности и неуловимости не закрытости в личности и характере героя Лермонтова, дало основание Белинскому сказать: « Он скрывается от нас таким же неполным и неразгаданным существом, как и является нам в начале романа»

Когда вышел из печати роман «Герой нашего времени», охранительная критика, осведомленная резко отрицательной оценкой Николаем 1, уверяла читателей в том, что в романе нет ничего русского, что его «порочный» герой списан автором у западноевропейских романистов. Дошло дело до того, что вскоре после роковой гибели поэта барон Е.Розен выразил свою «радость» по поводу того, что Лермонтов убит и уже не напишет «второго Печорина». Немало было в отзывах подобных «критиков» полунамеков и прямых намеков на то, что в герое романа автор изобразил самого себя.

Социален ли «Герой нашего времени» несомненно, социален - объективно и субъективно. Объективно потому, что все действия психология Печорина детерминированы временем, условиями существования его поколения среды; многие поступки и свойства характера Печорина зависимы - в большей или меньшей степени - от общественных отношений и нравов, как он сам это и признает. Субъективно потому, что социальный вопрос наличествует в романе как один из объектов исследования. Рядом с центральной фигурой ставится то «простой человек» Максим Максимыч, то «дети гор», то «честные контрабандисты» - социально-экспериментальный характер этого ряда сопоставлений, казалось бы, несомненен.

И все же им не исчерпывается художественная задача писателя. Глубина замысла произведения в том и состоит, что разные стороны общественной жизни ставятся здесь в прямую зависимость от самого человека, как и судьба каждого отдельного человека - от общественно-исторических обстоятельств.

Социальная мотивировка массовых отклонений от человечности. От нравственных высших идеалов акцентируется Лермонтовым при помощи характерного для него композиционного приема. Создавая крупным планом психологический портрет Печорина, писатель в монологах и дневнике ретроспективно набрасывает картину ожесточения души героя, но одновременно он создает образ «простого человека», с одной стороны, корректирующего поведение Печорина, как это справедливо отмечал Д.Е.Максимов, а с другой - олицетворяющего своей судьбой нравственное оправдание Печорина.

В целом «Герой нашего времени» сочетал в себе философскую концепцию с живым аналитическим изображением национальной жизни, как глубоких нравственно-психологических противоречий.

Первых читателей «Героя нашего времени» поразила необычность его художественной формы. Белинскому первым из критиков удалось установить, как из нескольких повестей возникает у читателя «впечатление целого романа». «Секрет» этого он видит в том, что лермонтовский роман «есть биография одного лица». О необыкновенной художественной цельности романа Белинский говорит: «Тут нет ни страницы, ни слова, ни черты, которые были бы наброшены случайно: тут все вытекает из одной главной идеи и все в нее возвращается». Современный исследователь Б.Т. Удодов так пишет о композиции романа: «Композиция « Героя нашего времени « не линейная, а концентрическая. И не только потому, что все в ней тяготеет к одному центральному герою. Все части романа являются не столько отдельными сторонами единого целого, сколько замкнутыми кругами, содержащими в себе суть произведения во всем объеме, но не во всей глубине. Наложение этих круга друг на друга не столько расширяет рамки повествования, сколько углубляет его».

Немало споров вызывает и проблема художественного метода. Этот вопрос является одним из самых дискуссионных на протяжении вот уже нескольких десятилетий.

«В изучении творчества Лермонтова, - отмечала в начале 70-х годов И.Е. Усок, - проблема его художественного метода - одна из самых сложных». Существуют различные точки зрения относительно художественного метода. Так, Б.М. Эйхенбаум, размышляя о художественной эволюции Лермонтова, писал: «Принято говорить в общих терминах, относящихся в равной мере и к Пушкину, и к Гоголю «от романтизма - к реализму». Эта формула явно недостаточна... Выходит так, как будто реализм был одинаковым для всех пунктом назначения - надо было только найти путь к нему, а романтизм был всего-навсего только неизбежным «проходом» к этому сборному пункту».

Особенно жарко разгорелись споры о методе «Героя нашего времени» на V Всесоюзной Лермонтовской конференции в 1962году, где этой теме было посвящено сразу три доклада. В одном из них метод трактовался как реалистическое произведение (В.А.Майков), в другом - как реалистическое с элементами романтизма (У. Р. Фохт), в третьем - как романтическое (К.Н. Григорьян). Позже появилась работа, в которой было сделана попытка обосновать четвертую точку зрения на метод « Героя нашего времени « как синтез романтизма и реализма.

Сам факт возможности таких разноречии и таких контрастов, наличие действительных, бросающихся в глаза разногласий в творчестве и творческом методе Лермонтова говорят о многом. Реальные противоречия действительности породили художественный мир Лермонтова.

Заключение

В повести центральное место занимает психологический портрет Печорина, в котором подчеркивается противоречивость во внешнем и внутреннем мире героя.

Таким образом, можно сделать вывод, что в романе Лермонтова «Герой нашего времени» преобладают романтические портреты, что обусловлено творческим методом писателя. Портрет главного героя Печорина -- психологический, что обусловлено жанром произведения. Именно он служит средством характеристики героя наряду с другими средствами психологического анализа.

Список использованной литературы

1. Белинский В.Г. Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Избран. статьи. М.: Дет. Литра, 1970 г.

2. Долинина Н.. Печорин и наше время. Л.: «Дет. лит-ра.», 1970 г.

3. История русской литературы. Под ред. Е.Н. Купреяновой, Л. «Наука», т. 2, 1981 г

4. Лермонтов М.Ю.в русской критике. Сб.статей /Сост., вступ. Ст. И примеч. К.Н.Ломунова. - М.: Сов. Россия, 1995 г.

5. Рез З.Я. М.Ю.Лермонтов в школе. Л.: Учпедгиз, 1963 г.

6. Удодов Б.Т.. Роман М.Ю Лермонтова «Герой нашего времени». М.: Просвещение, 1989 г.

Подобные документы

История написания и сюжетная линия романа Мариам Петросян "Дом, в котором…". Актуализация для учащихся нравственных проблем произведения. Знакомство с основными мотивами романа, анализ образа Дома. Отношение обитателей к нему, его порядок и структура.

курсовая работа , добавлен 29.10.2014


Уровень образованности народа России до второй половине XIX века. Процесс ликвидации неграмотности населения Мордовского края, последовавшего после отмены крепостного права. Становление народного просвещения в период, предшествовавший советскому строю.

реферат , добавлен 05.08.2010


Теории взаимосвязи эмоциональных и органических процессов, влияние эмоций на психику и поведение человека. Факторы, влияющие на возникновение и характер эмоции. Нравственно-психологический образ современного педагога, способности, необходимые в работе.

контрольная работа , добавлен 16.02.2009


Анализ и сущность понятий "здоровье", "образ жизни", "здоровый образ жизни". Особенности процесса формирования представлений о здоровом образе жизни у первоклассников. Здоровье и здоровый образ жизни как целевые параметры социально-педагогической работы.

дипломная работа , добавлен 02.08.2011


Возможности рисования в формировании образа человека у детей старшего дошкольного возраста. Особенности представлений о человеке у детей 6-7 лет. Педагогические условия формирования и динамика развития образа человека у дошкольников в процессе рисования.

курсовая работа , добавлен 30.01.2012


Учитель, нет другой профессии, которую называют самыми красивыми словами: высокая, благородная, почетная, прекрасная… Воспитание человека, любящего и уважающего свою планету, стало первоочередной задачей нашего времени. Качества учителя России XXI века.

эссе , добавлен 25.01.2011


Сущность понятий "здоровье", "здоровый образ жизни" в научной литературе. Составляющие здорового образа жизни младшего школьника. Определение уровня усвоения младшими школьниками правил здорового образа жизни в процессе изучения окружающего мира.

отчет по практике , добавлен 13.04.2014


Определение понятий "художественного мира" и "доминанта художественного мира" в литературоведении и методике преподавания литературы. Творческий метод поэта и его роль в организации художественного мира (на примере "Мцыри" и "Герой нашего времени").

дипломная работа , добавлен 23.07.2017


Понятие здорового образа жизни детей старшего дошкольного возраста. Средства, методы и формы деятельности, направленные на формирование здорового образа жизни старших дошкольников. Характеристика деятельности МОУ "Слудская начальная школа – детский сад".

курсовая работа , добавлен 18.03.2014


Теоретические основы здорового образа жизни. Понятия "здоровье" и "здоровый образ жизни". Социально-педагогические условия эффективного формирования здорового образа жизни у подростков, деятельность социального педагога по его осуществлению в школе.

Произведение "Герой нашего времени", написанный М.Ю.Лермонтовым, считается первым психологическим романом в русской литературе, нацеленным на раскрытие души человеческой, главным образом которого является Григорий Печорин.

Печорин - привлекательный молодой офицер в возрасте меньше тридцати лет, среднего роста, но крепкого телосложения: "...Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение». У него нежная кожа, белокурые волосы, но при этом - темные усы и брови, имеет неприятный, проницательный и тяжелый взгляд, порой наглый, но равнодушно спокойный. Человек этот загадочный и действенный, в его портрете сочетаются черты силы и слабости, это сложная натура, поэтому о нем нельзя судить по первому взгляду.

Печорин жесток и эгоистичен. Мы видим это уже в первой главе - он похищает Бэлу лишь из-за того, что эта девушка приглянулась ему. Очень скоро отношение Печорина к «бедной девочке переменилось». Бэла быстро надоела ему, и он стал искать всяческого повода уйти от нее, хотя бы на время. Любовь к Вере была наиболее глубокой и длительной привязанностью Печорина, однако причинил ей много страданий: «… ты ничего мне не дал, кроме страданий». Григорий не умел по-настоящему любить. Он лишь мог заставить страдать тех, кто так преданно и трепетно к нему относился. Но проблемы любовных отношений мало отличались от дружеских. Из слов Печорина можно сделать вывод, что к дружбе он не способен: «Из двух друзей всегда один раб другого». Примером тому является Грушницкий.

Печорин, не воспринимая дружбу как ценность, начал издеваться над юнкером. Делая вид, что помогает Грушницкому, он рассказал Мэри некоторые моменты жизни «друга», завладел всем вниманием девушки и влюбил её в себя. Лицемерие Печорина уничтожило то, что можно было назвать «дружбой», и привело к дуэли. В этой сцене автор показал, что перед лицом смерти герой романа оказался таким же двойственным, каким мы видели его на протяжении всего произведения.

Печорин - личность, которую отличает упорство воли. Психологический портрет героя полностью раскрывается. Все-таки можно по-разному относиться к герою романа, осуждать его или жалеть истерзанную обществом человеческую душу, но нельзя не восторгаться мастерством великого русского писателя, подарившего нам этот образ, психологический портрет героя своего времени.

Обновлено: 2017-05-12

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

ПСИХОАНАЛИЗ РОМАНА «Герой нашего времени» Личность Печорина с позиции глубинной психологии

Образ Печорина - одно из главных художественных открытий Лермонтова. Печоринский тип поистине эпохален". Традиционно Печорина причисляют к типу «лишних людей». Однако в современную эпоху, когда некоторые фундаментальные положения литературоведческой науки пересматриваются либо подвергаются корректировке, проблема творческого метода становится наиболее актуальной. Те псевдореволюционные концепции, которые внедрились в научное сознание в последние 10-15 лет, отнюдь не отражают истинных потребностей литературоведческого знания на современном этапе его развития. Противостоящие им традиционные подходы также не отвечают вызову времени. В них много архаичного, давно преодоленного смежными с филологией областями гуманитарной науки. Накопленный за минувшие полвека
" Коровин В.И. Творческий путь М.Ю.Лермонтова. Москва. «Просвещение». 1973г.

2 Удодов Б.Т. Роман М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени». Москва. «Просвещение». 1989г.

потенциал в области психологии, антропологии, истории, социологии открывает новые перспективы для историко-литературных исследований.

В свете новейших открытий основательного переосмысления требуют как исходные методологические установки, так и более узкие проблемы - жанра, типа, характера. Пересмотру должны быть подвергнуты и некоторые термины в силу их высокой степени инертности. В свое время Ф.Бэкон назвал такие термины-понятия «идолами», препятствующими прогрессу научного знания. К их числу, безусловно, следует отнести психологический анализ и социально-психологический тип и характер. Все они требуют расширительного толкования на основании открытий аналитической и индивидуальной психологии.

На Западе интеграция литературоведения и научной психологии произошла более 50 лет назад. За это время вышли фундаментальные труды эпохального характера, среди которых можно назвать хотя бы монографии Ж.-П.Сартра о Флобере, К.Ясперса о Стриндберге, Э.Кречмера о европейских писателях, З.Фрейда о Гете, По, Иенсене, К.-Г.Юнга о методологии литературоведения. В отечественной же науке до сих пор встречаются архаичные понятия, вроде «диалектики души», которые характеризуют младенческое состояние психологии и физиологии середины XIX века и уже давно ничего не выражают с точки зрения строгой научности. 1 Поэтому появляются новые оригинальные точки зрения, и одна из них принадлежит Егорову Олегу Георгиевичу -доктору филологических наук, члену-корреспонденту МАНПО. В своем исследовании он предпринимает попытку пересмотра традиционной трактовки центральных типов русской литературы XIX века с позиции глубинной психологии.

Лермонтовского Печорина традиция причисляет к типу «лишних людей» и выводит свойства его характера из социальных условий николаевской эпохи. То есть психология героя понимается как социальная психология, а попросту - социология. Детерминированность психологического характера условиями социально-политического бытия личности была укоренившимся представлением отечественной литературной традиции. В этом представлении не было ничего специфически психологического.

Однако в тексте романа есть множество указаний на иные источники печоринского характера, которые ускользали от внимания критиков вследствие незнания ими основ научной психологии. Открытия глубинной психологии XX века позволяют вскрыть истинные мотивы поведения героя Лермонтова и сущность его взаимоотношений с другими персонажами романа.

Раскрытию свойств характера и мотивов поведения Печорина способствует то обстоятельство, что часть романа написана в форме дневника. В дневнике сам герой указывает на истоки своих душевных конфликтов. Для научного анализа важными являются как интерпретация Печориным сущности этих конфликтов, так и их подлинное происхождение независимо от их понимания героем.

Печорин относит происхождение дурных свойств своего характера к детству в знаменитом монологе «Да, такова была моя участь с самого детства!» В другом месте своего журнала он признается, что воспоминания имеют для него огромную власть. В обоих случаях высказывания героя согласуются с выводами индивидуальной психологии о том, что «содержание и эмоциональная окраска детских воспоминаний, «избираемых» человеком из огромной их массы для того, чтобы объяснить направление своей личности, очень важны».

Душевные конфликты, пережитые Печориным в детстве, сформировали его нервический характер и руководящую личностную идею. «Из детского чувства неполноценности, - как пишет А.Адлер, - произрастает раздраженное стремление к
" Егоров. О.Г. Нервический характер в русской литературе. Научно-методический журнал «Литература в школе». №3 2005г. ООО «Редакция журнала «Уроки литературы».

власти». Эти два душевных свойства - детский невроз и стремление к власти -определили всю дальнейшую линию поведения лермонтовского героя.

Невротический склад печоринской натуры отмечают и другие персонажи, в том числе действующие за рамками дневниковой части романа. Максим Максимыч называет это странностями, источники которых для него темны, но выражения их бросаются в глаза. И это не удивительно, так как «у нервозных людей, - согласно теории и практике глубиной психологии, - нет абсолютно новых черт, у них нет ни одной черты, которая не встречалась бы у нормального человека. Но невротический характер бросается в глаза, он более явственный...». 2 Ни Максим Максимыч, ни сам Печорин не понимают, несмотря на весьма точные наблюдения, того, что «странности поведения» являются у него компенсацией невротического чувства неполноценности, которое сам герой квалифицирует как нравственную ущербность (я с детства сделался нравственным калекой»).

В пространном монологе повести «Княжна Мэри» Печорин перечисляет душевные свойства, которые возникли у него в результате конфликтов детства: «Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали - и они родились...никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен...другие дети были веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив...» - «Форма и содержание невротической ориентации рождаются из впечатлений ребенка, который чувствует себя обиженным. Эти впечатления, неизбежно возникающие из изначального чувства неполноценности, вызывают агрессивную реакцию в жизни, цель которой - преодоление одной большой неуверенности. В этой агрессивной позиции находят свое место все попытки ребенка, которые обещают возвышение его личностного чувства. Все проявления невроза происходят из этих подготовительных средств, которые устремлены к конечной цели - к превосходству». 3 «Дети, - как свидетельствует индивидуальная психология, - не выражают свое стремление к власти над другими явно, а скрывают его под личиной заботливости и любви и занимаются своим делом под обманчивой маской...Неприкрытое стремление к власти и неуверенность в себе может повредить развитию ребенка и превратить мужество в дерзость, мягкость в утонченную стратегию, целью которой является полное доминирование». Что и произошло с Печориным в зрелые годы.

Связанность жесткой социологической установки не позволяла ранее исследователям выйти из порочного круга социологических детерминант. В прежней социальной психологии не было того, что помогло бы истолковать образ из его личностных психологических предпосылок. Все объяснения сводились к эпохе, времени, методу романтизма. Аксиологически лермонтовский герой во всех интерпретациях оказывался жертвой обстоятельств, условий, но никогда - собственного выбора, который кроется в его душевных глубинах.

Объясняя противоречия своего характера душевными конфликтами детства, Печорин строит свой жизненный план не с оглядкой на прошлое, а в расчете на будущее. Поэтому все его экстравагантные поступки следует толковать не каузально, а телеологически. «Невротической психикой управляют не воспоминания, а фиктивная конечная цель, которая использует воспоминания практически, в форме готовностей и черт характера». Такой целью для Печорина становится жажда власти над другими людьми. Честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, - признается он в дневнике, - но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие - подчинять моей воле все, что меня окружает». «Признак невроза, его отличие от нормы как раз и состоит, - согласно глубинной психологии, - в тенденции"
1 Адлер А.О. О нервическом характере. Москва. 1997г.

2 Адлер А.О. О нервическом характере. Москва. 1997г.

3 Адлер А.О. О нервическом характере. Москва. 1997г

4 Адлер А.О. О нервическом характере. Москва. 1997г

проявить свое превосходство всеми средствами». Это обстоятельство не было отмечено современной Лермонтову критикой, но не осталось без внимания со стороны читателя 1840-х годов. Так, сестра Николая I Мария Павловна совершенно правильно назвала коренное свойство характера Печорина: «В сочинениях Лермонтова, - писала она, - не находишь ничего, кроме стремления и потребности вести трудную игру за властвование, одерживая победу посредством своего рода душевного индифферентизма».

Детские впечатления Печорина не ограничиваются исключительно душевными конфликтами. Из детства герой вынес и представления о своей социальной роли. Тот факт, что Печорин, останавливаясь на дурных последствиях воспитания, не упоминает о родителях, является показательным. Он не фиксирует на родителях свои невротические симптомы. Это дает основания предполагать раннее освобождение героя от их влияния, ранний разрыв семейных уз.

Но свобода не приводит героя к психическому оздоровлению. Разрыв произошел, вероятно, до завершения процесса индивидуализации, скорее всего на его первичной стадии. Вместо того чтобы в процессе прохождения длительного пути психологического самоосуществления постепенно и безболезненно освободиться от психологической зависимости от родительского авторитета и одновременно приспособиться к жизни в обществе, к его требованиям и обязанностям, Печорин вследствие резкого разрыва получает новую душевную травму, которая навсегда закрепляет в его сознании образ семьи как миниатюрной модели общественного организма, к которому надо вставать в такие же отношения, как и к семье. В этом кроется причина постоянного бегства героя от общества и понимание его как устройства деспотического и враждебного свободной индивидуальности.

Как в душевной жизни его психическая энергия искала обходные пути и тем самым приводила к душевным конфликтам, так и в обыденной жизни он стремился к достижению цели в обход общественно принятой траектории движения общественного человека. С этой точки зрения композиция романа отражает искривленность душевного и жизненного пути героя.

К началу сюжетного действия романа личностная идея Печорина не только сформировалась, но и неоднократно проверялась на практике. Ее сущность заключалась в «желании быть наверху» В психологии невроза «низ» служит проявлением чувства неполноценности, «верх» - ощущением фиктивной конечной цели. В смене и колебаниях психических проявлений обнаруживается то «низ», то «верх».

Следствием петербургских похождений Печорина была ссылка на Кавказ: он оказался «внизу». Но частично это падение было компенсировано тем, что Кавказ, будучи «низом» в социально-иерархическом смысле, является «верхом» географически. Неслучайно в Пятигорске Печорин «нанял квартиру на самом высоком месте, у подошвы Машука».

Стремление доминировать, быть «вверху» руководит и отношениями Печорина в любви. «Невротик привносит в любовь старые предрассудки и поступает так, как будто любовь должна обеспечить защиту его идеи, триумф его взвинченного идеала превосходства, а не подарить новую реальность - дружбу и единство с другой личностью». 2 В дневнике Печорин признается: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души!.. Я чувствую в себе эту ненасытимую жадность, поглощающую все, что встречается на пути...». «Нервозный человек не способен к подлинной любви, потому что его застывшие готовности служат фикции, воле к власти, а не к социальной жизни».

Невротический характер Печорина проявляется и в его взаимоотношениях с другими персонажами его дневника, прежде всего с Вернером и Грушницким. Печорин сошелся с Вернером не потому, что у них много общего, например, в образе мыслей и в отношениях к «водяному обществу», как утверждает герой. Напротив, они во многом

1 Адлер А.О. О нервическом характере. Москва. 1997г 2 Адлер А.О. О нервическом характере. Москва. 1997г

противоположны. Печорин признает, что «к дружбе не способен: из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается» (то есть один всегда «вверху»).

В отношениях с Вернером Печорину принадлежит бесспорное преимущество. Он и здесь оказывается «наверху». И выбор Печорина не случаен. Вернер во всем ему уступает: он бледен, некрасив, низкого происхождения, растерял клиентуру. Вернер обуреваем той же идеей, что и Печорин, - попасть «наверх». С Печориным он тягаться не может, и это внутренне понимают оба.

С Грушницким Печорин не мог быть в тесных отношениях не по тому, что тот ниже его по уму (Печорин признает за ним много достоинств: остроумие, храбрость, добрые свойства души), а Вернер умнее, а потому что в обществе Грушницкого он не может первенствовать. В этом он признается с самого начала: «...я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь столкнемся на узкой дороге, и одному из нас будет не сдобровать».

У Грушницкого много свойств, которых нет у Вернера, но есть у Печорина: привлекательная внешность, происхождение, «занимается целую жизнь одним собой». Даже в речи Печорина и Грушницкого встречается одна общая фраза (Печорин: «они (жены местных властей) привыкли на Кавказе встречать под нумерованной пуговицей пылкое сердце и под белой фуражкой образованный ум»; Грушницкий: «И какое им (московской знати) дело, есть ли ум под нумерованной фуражкой или сердце под толстой шинелью?»). Грушницкий не позволил бы в дружбе с Печориным оказаться в подчиненном положении, «внизу», не потерпел бы этого и Печорин.

С Вернером Печорину не надо соперничать: Печорин и так почти во всем его превосходит. И слова Печорина о том, что они с Вернером «друг друга скоро поняли и сделались приятелями», нельзя понимать как равенство в отношениях. Печорин и Вернер тяготеют друг к другу как нервические характеры. Вернер не может претендовать на равенство там, где оно невозможно в силу социального происхождения и природного первородства. Это воспринимается в той среде как естественный, само собой разумеющийся факт.

Ошибка в том, чтд часто читатель и исследователь слишком доверяют словам Печорина, отвлекаясь с? социально-исторических и культурных реалий времени. Мешает пониманию этого и закрепившийся в сознании (со слов Печорина) отрицательный образ Грушницкого и положительный Вернера. Нельзя забывать, что образы обоих знакомых Печорина создаются им самим, а дневник - это субъективный жанр.

Проницательность, понимание друг друга с полуслова Печорина и Вернера не являются показателями равенства обоих в их отношениях. Следует также помнить, что Грушницкий для Печорина (также как и Печорин для Грушницкого) всегда неудобный соперник. Необходимо принимать в расчет и девальвирующую тенденцию в оценке Печориным Грушницкого. С самого начала их знакомства между ними установились отношения соперничества за первенство в армейском кругу и «водяном обществе». Только Грушницкий в этом соперничестве шел прямой дорогой, а Печорин как невротик -обходной.

В дневнике Печорин хотя и откровенен сам с собой, но это не меняет его негативистского отношения к конкуренту. Все положительные свойства Грушницкого он старается умалить, все отрицательные - усилить. Если бы Грушницкий был таким ничтожным как пытается его представить традиционное прочтение романа, то он не занимал бы такого важного места в журнале Печорина и в истории его пятигорских приключений. Личность самого Печорина умалилась бы вследствие соперничества с таким незначительным характером. Вопрос о первенстве решает не ум, смелость и моральное превосходство Печорина, а сословный институт дуэли, который изначально уравнивает соперников.

Вернер тоже невротик. Но истоки его невроза иные, чем у Печорина. Если у последнего невроз сформирован семейным укладом и отношениями (деспотические

родители и как реакция на них - ранний мужской протест), то Вернер стал невротиком в силу органических дефектов (детский рахит, врожденная хромота, слабая физическая конституция) и низкого социального происхождения.

К интенсивным выводам приводит сопоставление трех персонажей романа -
Печорина, Грушницкого и Вернера - в свойственной им всем установке стремиться
«наверх». Грушницкий как человек с абсолютно здоровой психикой идет к цели прямой
дорогой (псевдоромантические позы, которые он принимает, являются лишь данью моде),
в то время как Печорин и Вернер следуют к ней обходным путем, что свойственно
невротикам.

Печорин определяет жизненную цель Грушницкого как стремление «сделаться героем». И в эту оценку он вкладывает отрицательный смысл. Для нервозных типов характерна «тенденция девальвировать людей и обстоятельства». Но сам Печорин уже стал таким героем во мнении других людей, хотя и невольно. Вернер сообщает Печорину: «Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания»; «В ее (Мэри) глазах вы сделались героем романа в новом вкусе».

Вернер слывет в кругу молодежи Мефистофелем, и это книжное прозвище льстит его самолюбию: не будучи в силах преуспеть в достижении жизненной цели - возвыситься богатством и положением, он - развивает в себе девальвирующую тенденцию, с помощью которой стремится обесценить те ценности и авторитеты, которые ему недоступны.

Для этого он так же, как и Грушницкий, использует книжно-театральные штампы -неизменно черный цвет одежды и модные в то время желтые перчатки, а кроме того, линию поведения (внешне скептик, внутри поэт). Как невротики его типа, он не чужд сентиментальности («плакал над умирающим солдатом»), непрактичен в жизни («для денег не сделал бы лишнего шага»), хотя ставит цель разбогатеть. Нервический склад характера превращает цель Вернера подняться «наверх» ценой больших денег - в жизненную фикцию.

Если Грушницкому свойственно прозаическую жизненную цель - добиться успеха у женщин - облекать в псевдоромантические формы, характерные для коллективного сознания эпохи и среды, то Печорин и Вернер стараются обесценить, девальвировать то, что во мнении большинства представляет безусловную ценность (разговор в «философско-метафизическом направлении» в кружке молодежи, частые беседы «об отвлеченных предметах»).

Вернер находится в неявном, но безусловном подчинении у Печорина. Это происходит невольно и незаметно для самого Печорина. Вернеру льстит дружба с Печориным, родовитость, внешность, авторитет и авантюризм которого как бы служат компенсацией того, чего у него нет. Обаяние и власть личности Печорина настолько велики, что профессиональная и человеческая проницательность Вернера бессильны противостоять им. Вернер не только попадает под влияние Печорина, но и становится орудием в его руках: сообщает важные для Печорина сведения, действует в обществе по его наущению.

Причудливый жизненный путь Печорина не является лишь следствием его дурного воспитания и социальных условий времени. Это его харизма, которую он не смог сотворить сам, так же как и любые внешние факторы. Причины противоречивого жизненного пути лермонтовского героя заложены в темных глубинах его психики, некоторые особенности которой приоткрыл нам автор посредством гениальной творческой интуиции. Сам герой, анализируя свой жизненный путь и характер, пытается дать рациональное истолкование непознанным глубинам собственной души в двух монологах: о вероятно существовавшем предназначении и о двух выражениях своей персоны - человеке поступающем и человеке анализирующем. Под последними формами, безусловно, надо понимать бессознательное и сознательное. Бессознательность многих поступков героя (неразумность с точки зрения рассказчика и персонажей романа) вызвана теми невыявленными инстинктами, которые таятся в глубинах его души.

В любой социальной модели (не только в условиях николаевской России) данный тип действовал столь же безрассудно и немотивированно по причине решающего влияния на его поступки не противоречий эпохи и неадекватности ей духовно одаренной личности, а в силу скрытых от сознания, то есть недоступных обыденному разумению внутренних психических факторов. Вот почему за Печориным закрепился термин «лишний человек». Такие личности в разной модификации появляются в разные общественные эпохи, и их поступки всегда воспринимаются обществом как «неразумные» и «неадекватные». Объяснить их одними социальными условиями невозможно, так как один и тот же характер действует одинаково в разных обстоятельствах.

Психологизм русской классической литературы Есин Андрей Борисович

М.Ю. Лермонтов «ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»

М.Ю. Лермонтов

«ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»

Миросозерцание Лермонтова складывалось в конце 20-х – начале 30-х годов XIX века, в эпоху идейного кризиса передовой дворянской интеллигенции, связанного с поражением декабрьского восстания и николаевской реакцией во всех сферах общественной жизни, в том числе и духовно-идеологической. Потребность освоить «ошибки отцов», заново осмыслить то, что казалось непреложным предшествующему поколению, выработать собственную нравственно-философскую позицию – характернейшая черта эпохи конца 20-х – 30-х годов. Практическое действие оказывалось невозможным в силу как объективных (жесткая политика самодержавия), так и субъективных причин: прежде чем действовать, необходимо было преодолеть идейный кризис, эпоху сомнения и скептицизма; четко определить, во имя чего и как действовать. Именно поэтому в 30-е годы такое исключительное значение для культуры, для настоящего и будущего развития общества приобретают философские поиски лучших его представителей, их попытки определиться в, решении наиболее общих идейно-нравственных проблем:

Идея личности, ее высочайшей ценности для культуры приобретает в 30-е годы исключительное значение и становится отправной точкой в исканиях передовой дворянской интеллигенции. Если поколение конца 10-х – начала 30-х годов еще мыслило личность в гармонии с обществом и, опираясь на идею гражданственности, ограничивало свободу личности интересами государства, нации, то после декабрьского восстания и последовавших за ним изменений в политике ясно обнаружилась иллюзорность, утопичность такого подхода. Между самодержавным николаевским режимом и свободной, мыслящей, передовой личностью неизбежно устанавливались отношения антагонизма. В то же время самодержавие активно пытается нейтрализовать передовую интеллигенцию, заигрывая с ней, предлагая своего рода сотрудничество, а по существу пытаясь поставить ее талант себе на службу, – так Николай I пытался сделать из Пушкина придворного поэта. Личная свобода в этих условиях все острее осознавалась как единственная реальная ценность, единственное убежище человека. Не случайно так дорожит свободой лермонтовский Печорин: «Сто раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту, но свободы своей не отдам». Это признание звучит неожиданно в устах дворянина и офицера, для которого традиционно высшей ценностью была честь, – вспомним хотя бы, как рисковал пушкинский Гринев во имя чести, вспомним эпиграф, во многом выражающий основную идею повести: «Береги честь смолоду». Печорин – человек иного поколения, и то, что свободу он готов поставить выше всего, весьма показательно.

Но передовому сознанию эпохи мало одной лишь свободы, потому что это ценность субъективная, обрекающая человека на одиночество. Уже Онегин в последней главе романа (написанной около 1830 г.) называет свою свободу «постылой», и это не случайно. В передовом сознании эпохи властно заявляет о себе потребность найти более высокие, надличностные идеалы и ценности, оправдать свое индивидуальное существование возвышенной целью. Пока же такой цели нет – нет и нравственной основы для действия, а свобода оборачивается «бременем», обрекающим человека на бездействие, хандру или же на действия бесполезные, случайные, неосмысленные. Личность, в полной мере осознавшая свою внутреннюю свободу, настойчиво ищет, к чему эту свободу приложить, как применить богатые внутренние возможности. Иными словами, для 30-х годов чрезвычайно характерны интенсивные поиски смысла жизни, доходящие до самых глубоких пластов, поднимающие самые фундаментальные философские проблемы.

Объективная историческая невозможность найти возвышенные, надличностные идеалы, которые удовлетворяли бы строгим требованиям личности, были бы согласны с принципом внутренней свободы и выдержали бы проверку сомнением, приводила личность к осознанию трагичности своего существования, порождала постоянные сомнения, сложную внутреннюю борьбу с самим собой.

Стремление самостоятельно осмыслить действительность, дойти в этом осмыслении до самых корней, строго и придирчиво разобраться в сложной жизненной диалектике, не удовлетворяясь приблизительными решениями и все подвергая сомнению, – эта особенность духовной атмосферы вызвала к жизни особый принцип подхода человека к реальности – аналитичность, т.е. потребность и способность расчленить любое явление, рассмотреть скрытые в нем механизмы, понять его глубинную суть, дойти в познании до логического конца. Анализ становится важнейшей чертой мышления, в том числе и художественного.

Лермонтов был подлинным выразителем духовной жизни России 30-х годов, и в его миросозерцании с исключительной полнотой отразились те характерные свойства общественного сознания эпохи, о которых шла речь.

Свойствами лермонтовского миросозерцания обусловлено проблемно-тематическое содержание его романа «Герой нашего времени». Объектом художественного осмысления в романе становится характер, в известной мере близкий самому Лермонтову. Это не значит, конечно, что Печорин автопортретен, – над подобным предположением обоснованно иронизировал сам Лермонтов в «Предисловии». Но в Печорине художественно воспроизведен тот же тип общественного сознания – основным его содержанием является процесс философского самоопределения в действительности.

При этом принцип типизации в романе таков, что Печорин предстает личностью, в максимальной мере воплощающей в себе все характерные черты общественного сознания 30-х годов. Волею автора он наделен такими чертами, как необычайная интенсивность нравственно-философских поисков (для Печорина разрешение нравственно-философской проблемы гораздо важнее, чем то, как сложится его личная жизнь), исключительная сила воли, чрезвычайно аналогичный ум, способный проникать до самых глубин философских вопросов; наконец, Печорин наделен просто незаурядными человеческими способностями. Иными словами, перед нами личность исключительная. Такой принцип типизации потребовался Лермонтову для того, чтобы волновавшие его самого вопросы могли быть поставлены Печориным на самом серьезном и авторитетном уровне. Печорин – человек, готовый проницательно и бесстрашно размышлять о глубинных нравственно-философских основаниях как мира в целом, так и отдельного человека в мире. Именно это и было необходимо Лермонтову в свете всей проблематики романа, которая носит отчетливо выраженный философский характер. Вопросы, над разрешением которых бьется Печорин, – это вопросы, чрезвычайно занимавшие художественное сознание и самого Лермонтова. Это проблемы человека и мира, смысла индивидуального существования, воли и рока, незаурядного дарования и обыкновенной судьбы, цели деятельности, причин бездеятельности и т.п.. Идейно-нравственные поиски героя предстают как основное проблемное содержание всего романа.

Такого рода проблематика, как мы помним, прямо требовала достаточно развитого и глубокого психологизма.

Содержательные особенности лермонтовского романа обусловили возникновение в нем оригинального психологического стиля. Его можно было бы назвать аналитическим психологизмом – по ведущему принципу изображения душевной жизни. Это значит, что любое внутреннее состояние Лермонтов умеет разложить на составляющие, разобрать в подробностях, любую мысль довести до логического конца. Психологический мир в романе (это касается, конечно, в первую очередь главного героя – Печорина) предстает как сложный, наполненный противоречиями, которые необходимо художественно выявить, объяснить и разгадать. «У меня врожденная страсть противоречить», – говорит Печорин о себе и далее так характеризует свой внутренний мир: «Целая жизнь моя была только цепь грустных неудачных противоречий сердцу или рассудку. Присутствие энтузиаста обдает меня крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из меня страстного мечтателя».

Непросто разобраться в таком психологическом рисунке, поэтому психологический анализ у Лермонтова часто строится как обнаружение скрытых пластов внутреннего мира, тех побуждений и душевных движений, которые не лежат на поверхности, неясны с первого взгляда даже самому герою. Часто это анализ того, что скрывается за тем или иным действием или поступком. Например, Грушницкий спрашивает Печорина, был ли он тронут, глядя на княжну Мери; тот отвечает отрицательно. Для Лермонтова чрезвычайно важно раскрыть, какие психологические причины стоят за этим ответом, и Печорин тут же называет их: во-первых, он хотел побесить Грушницкого; во-вторых – «врожденная страсть противоречить»; в-третьих: «...признаюсь еще, чувство неприятное, но знакомое пробежало слегка в это мгновение по моему сердцу; это чувство было – зависть; я говорю смело "зависть", потому что привык себе во всем признаваться».

Самоанализ Печорина всегда очень смел, а потому всякое душевное состояние выписано в романе четко и подробно. Вот, например, как объясняет Печорин свое относительное спокойствие после неожиданной встречи с Верой: «Да, я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, – теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, что одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца!»

Объясняя различные психологические ситуации и положения, Печорин раскрывает перед читателем и устойчивые свойства своей личности, и особенности психического склада: логичность мышления, умение видеть причинно-следственные связи, способность сомневаться во всем, подчинение мыслей и эмоциональных порывов сильной воле и ясному рассудку. «Одно мне всегда было странно: я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь». Здесь Печорин не столько раскрывает то психологическое состояние, которое испытывает в данный момент, сколько обобщает ряд сходных психологических состояний: такова его душевная жизнь вообще, а не в данный момент. Но этим анализ, конечно, не кончается – Печорин задает себе обязательный, принципиальный для себя вопрос: «Отчего это? – оттого ли, что никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это – магнетическое влияние сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным характером?»

Как бы ни отвечал герой на этот конкретный вопрос, важно то, что он размышляет, сомневается, перебирает варианты – в каждом сколько-нибудь сложном случае ищет ответа, познает мир при помощи разума и логики. В этом особенность и специфика психологического склада его личности.

Важнейший вопрос для аналитика – вопрос о причинах и мотивах человеческих действий, поступков, душевных состояний, о скрытом их смысле. Заслуга Лермонтова-психолога в том, что он – едва ли не впервые в русской литературе – сосредоточил художественное внимание не на внешних, сюжетных, а на внутренних, психологических мотивировках человеческого поведения. Главный герой романа, сам в высшей степени склонный к анализу, умеющий проникать в скрытые мотивы своих и чужих действий, в последних трех частях несет на себе основную повествовательную нагрузку в системе психологического стиля: именно он раскрывает психологические мотивы, объясняет душевные состояния – и свои, и чужие. Вот, например, общие соображения Печорина о связи душевного состояния человека с чисто физическими причинами: «Я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве... Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы беспокойство ни томило мысль, все в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит тревогу ума»; «Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что душа не зависит от тела!»

Вот чисто психологическое объяснение антипатии к Грушницкому: «Я его так же не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать». Вот объяснение впечатления от лица слепого мальчика: «Признаюсь, я имею сильное предубеждение против всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное соотношение между наружностью человека и его душой: как будто с потерею члена душа теряет какое-то чувство». Но этим общим соображением психологическое изображение не обрывается: далее фиксируется уже более конкретное внутреннее состояние и одновременно оно анализируется: «Долго я глядел на него с невольным сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление». Анализ и здесь, не заканчивается – Печорин не может сказать «не знаю отчего» и не попытаться объяснить смутное душевное движение: «В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям...» В последней части отрывка – характернейшее для Печорина сомнение; в то же время изображение психологического состояния окончательно доведено до конца: последним звеном оказывается подозрительность героя, о которой он в другом месте скажет: «Я люблю сомневаться во всем».

И вот, наконец, шедевр аналитического разбора собственного поведения и психологического состояния, беспощадное раскрытие психологических причин, мотивов действий и намерений:

«Я часто спрашиваю себя, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки, которую обольстить я не хочу и на которой никогда не женюсь? К чему это женское кокетство? Вера меня любит больше, чем княжна Мери будет любить когда-нибудь; если б она мне казалась непобедимой красавицей, то, может быть, я завлекся бы трудностью предприятия...

Но ничуть не бывало! Следовательно, это не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости...

Из чего же я хлопочу? Из зависти к Грушницкому? Бедняжка! он вовсе ее не заслуживает. Или это следствие того скверного, но непобедимого чувства, которое заставляет нас уничтожать сладкие заблуждения ближнего...

А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся душой!.. Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает».

Здесь психологический анализ доходит до самых глубин идейно-нравственного содержания характера, до сердцевины личности героя – его воли. И обратим внимание, насколько аналитичен приведенный отрывок: это уже почти научное рассмотрение психологической задачи, как по методам ее разрешения, так и по результатам. Сначала поставлен вопрос – поставлен со всей возможной четкостью и логической ясностью. Затем отбрасываются заведомо несостоятельные объяснения («обольстить не хочу и никогда не женюсь»). Далее начинается рассуждение о более сложных и глубоких причинах: как возможные причины отвергаются потребность любви («Вера меня любит больше...») и «спортивный интерес» («если бы она мне казалась непобедимой красавицей...»). Отсюда делается вывод, уже прямо логический: «Следовательно...» Снова рассматриваются возможные объяснения (хочется назвать их гипотезами), по-прежнему не удовлетворяющие Печорина, и наконец аналитическая мысль выходит на правильный путь, обращаясь к тем положительным эмоциям, которые доставляет Печорину его замысел и предчувствие его выполнения: «А ведь есть необъятное наслаждение». Анализ идет по новому кругу: откуда это наслаждение, какова его природа? И вот результат – причина причин, нечто бесспорное и очевидное: «первое мое удовольствие...». Задача путем ряда последовательных операций и построений сведена к аксиоме, к тому, что уже давно решено и бесспорно.

Психологический анализ, сосредоточенный лишь на одной, пусть самой одаренной и сложной личности, в большом повествовании рискует сделаться монотонным, однако психологизм как принцип изображения в лермонтовском романе распространяется и на других персонажей. Правда, делается это при помощи все того же Печорина: уверенно и беспощадно проникая в тайники собственной души, он свободно читает и в душах других людей, постоянно объясняя мотивы их действий, догадываясь о причинах того или иного поступка, душевного состояния, давая интерпретацию внешним признакам чувства: «В эту минуту я встретил ее глаза: в них бегали слезы; рука ее, опираясь на мою, дрожала; щеки пылали; ей было жаль меня! Сострадание – чувство, которому покоряются так легко все женщины, впустило свои когти в ее неопытное сердце. Во все время прогулки она была рассеянна, ни с кем не кокетничала – а это великий признак!»; «До самого дома она говорила и смеялась поминутно. В ее движениях было что-то лихорадочное; на меня не взглянула ни разу... И княгиня внутренно радовалась, глядя на свою дочку; а у дочки просто нервический припадок: она проведет ночь без сна и будет плакать».

Психологическое состояние Бэлы, Максима Максимыча, персонажей повести «Тамань» дано нам не столь подробно, но, во-первых, сами эти характеры психологически достаточно просты, а, во-вторых, мы видим в основном лишь внешние проявления их чувства потому, что Печорин, этот повествователь-психолог, еще не бросает на них своего аналитического взгляда. Зато в «Княжне Мери» и в «Фаталисте» создается своего рода психологическая атмосфера, психологизм становится принципом изображения целого ряда героев, во многом подчиняя себе и сюжет и детали внешнего мира, а это очень важно для складывания психологического стиля, психологического повествования.

Дело в том, что характер главного героя целиком, а других персонажей отчасти строится Лермонтовым как своего рода загадка, требующая раскрывать за видимым – существенное, за внешним – внутреннее. Такого рода аналитическая установка – сделать ясным загадочное, обнаружить скрытые мотивы поведения, причины душевных состояний – специфическая, характерная черта психологизма «Героя нашего времени». Здесь психологизм служит как бы инструментом реалистического познания того, что в первом приближении кажется загадочным. Это диктует особую структуру повествования: смену рассказчиков, организацию художественного времени, соотношение внешнего и внутреннего.

Так, чрезвычайно интересными оказываются связи между внутренним, психологическим состоянием и формами его внешнего выражения. На протяжении всех пяти повестей мы можем увидеть, что герои стараются «не выдать себя» внешне, не показать своих мыслей и переживаний, скрыть душевные движения: Бэла не хочет показать свою любовь к Печорину и тоску по нему; Максим Максимыч, уязвленный отношением к нему Печорина, все же «старается принять равнодушный вид»: «Он был печален и сердит, хотя старался скрыть это»; постоянно стараются скрыть свои душевные движения герои «Княжны Мери». Подобного рода поведение требует психологической расшифровки, и новаторство Лермонтова-психолога состояло уже в том, что он стал художественно воспроизводить именно несоответствие внешнего поведения внутреннему состоянию героев, что было большой редкостью или вовсе отсутствовало в предшествующей литературе (исключая, пожалуй, Пушкина). Гораздо проще изображать в литературе полное соответствие внешнего и внутреннего – тогда нет, собственно, необходимости в психологизме как непосредственном проникновении в душевную, невидимую глазу жизнь человека: радость можно обозначить смехом, горе – слезами, душевное волнение – дрожанием рук и т.п. Лермонтов идет по более сложному пути: он раскрывает неоднозначные, непрямые соответствия между внутренними и внешними движениями, что требует уже непосредственного психологического комментария к изображению портрета и поведения, их психологического истолкования. Другое дело, что душевные движения большинства героев прочитываются по их лицам и поступкам довольно легко, тем более что и комментатором и истолкователем является в романе в основном такой глубокий психолог, наблюдатель и аналитик, как Печорин. Печорину понятно, когда мимика и поведение людей искренни, а когда они «делают вид», понятно, и что за этим стоит: «Она едва могла принудить себя не улыбнуться и скрыть свое торжество; ей удалось, однако, довольно скоро принять совершенно равнодушный и даже строгий вид»; «Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал»; «Грушницкий принял таинственный вид; ходит, закинув руки за спину, и никого не узнает».

Внешние проявления внутреннего состояния, хотя и не содержат здесь большой загадки, все-таки уже не прямо выражают эмоции и переживания, а требуют психологической интерпретации. По-настоящему же загадочно соотношение внешнего и внутреннего в образе самого Печорина.

Дело здесь, во-первых, в том, что он по складу натуры умеет лучше владеть собой, держать себя в руках и даже притворяться, а окружающие недостаточно проницательны и психологически искушенны, чтобы разобраться в причинах и мотивах его поведения, в том, что стоит за тем или иным мимическим движением. Княжна Мери не замечает, что перед знаменитым монологом «Да, такова была моя участь с самого детства...» Печорин не на самом деле тронут, а лишь «принял глубоко тронутый вид». Это естественно, потому что княжна еще совсем неопытная девочка, не различающая искренности и актерства. Но ведь обманывается и такой внимательный человек, как Вернер: « – Я вам удивляюсь, – сказал доктор, пожав мне крепко руку. – Дайте пощупать пульс!.. О-го! лихорадочный!.. но на лице ничего не заметно».

Во-вторых, Печорин вообще сдержан: он живет преимущественно внутренней жизнью, предпочитая не обнаруживать душевных движений, – уже не для игры, а для самого себя. Вот как описывает, например, Максим Максимыч внешний вид и поведение Печорина после смерти Бэлы: «Его лицо ничего не выражало особенного, и мне стало досадно; я бы на его месте умер с горя. Наконец, он сел на землю, в тени, и начал что-то чертить палочкой на песке. Я, знаете, больше для приличия, хотел утешить его, начал говорить; он поднял голову и засмеялся... У меня мороз пробежал по коже от этого смеха...» Здесь уже сложность, не поддающаяся немедленному и однозначному психологическому истолкованию: поведение героя может свидетельствовать о равнодушии, но может и о том, что чувства его в этот момент слишком глубоки, чтобы найти себе выражение в традиционных формах причитаний, рыданий и пр.

Здесь же становится видной и третья причина, из-за которой внутреннее состояние и внешнее его проявление у Печорина практически всегда не соответствуют друг другу: его внутренняя жизнь слишком сложна и противоречива, чтобы найти себе полное и точное внешнее выражение; кроме того, она идет преимущественно в формах мысли, которая вообще не может быть сколько-нибудь полно отражена в мимике, в поступках и т.п.

Все это создает такую загадочность внешнего поведения и облика героя, которая требует непременного проникновения в психологические процессы, связанные с идейными и нравственными основами характера. «Славный был малый, смею вас уверить; только немножко странен, – говорит о Печорине Максим Максимыч, основываясь на наблюдениях за внешним поведением. – Ведь, например, в дождик, в холод, целый день на охоте; все иззябнут, устанут, – а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет, а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха... Да-с, с большими был странностями».

Для Максима Максимыча здесь, собственно, даже еще нет загадки: просто странный характер, мало ли какие люди бывают на свете. Но для вдумчивого читателя Печорин, каким он предстает в повести «Бэла», не просто странен, а именно загадочен. Мы уже начинаем предполагать: что же стоит за столь противоречивым поведением, какими причинами оно вызвано. Психологическую загадочность героя усиливает и его изображение глазами другого повествователя – «публикатора» дневника, «попутчика» Максима Максимыча. На этой стадии внешнее соотносится с внутренним иначе: по-прежнему налицо противоречие и несовпадение, но повествователь уже пытается интерпретировать внешнее поведение, построить какие-то, хотя бы гипотетические, выводы о характере и психологическом мире: «...Я заметил, что он не размахивал руками – верный признак некоторой скрытности характера»; глаза его не смеялись, когда он смеялся: «это признак – или злого нрава, или глубокой постоянной грусти» и т.д. Здесь сложность соотношения внешнего и психологического уже осознана; становится ясным, что во внутреннем мире героя есть что искать, и, таким образом, становится необходимым тот последующий психологический анализ от лица самого Печорина, который развернется в «Тамани», «Княжне Мери» и «Фаталисте».

Таким образом, композиционно-повествовательная структура «Героя нашего времени» в значительной мере подчинена психологизму как стилевой доминанте. Смена рассказчиков нацелена на то, чтобы психологизм постоянно усиливался, анализ внутреннего мира делался более глубоким и всеобъемлющим. Повествование Максима Максимыча создает предпосылки для дальнейшего психологического анализа, основанного на загадочности, несовпадении внешнего и внутреннего. Вторая повесть отчасти начинает такой анализ, но, конечно, ни в какой мере не удовлетворяет любопытство читателя, а лишь разжигает его. В дневнике Печорина психологический анализ становится основной стихией повествования. Однако и это происходит не сразу. Психологическое повествование в первой повести – «Тамань» – еще отрывисто, занято внешней динамикой, вследствие чего и анализ не доходит до глубинных причин, до идейно-нравственной сущности характера. Даже в начале «Княжны Мери» психологическая загадочность все еще усиливается. «Весело жить в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине – чего бы, кажется, больше? зачем тут страсти, желания, сожаления?..» А в самом деле: зачем это вдруг вспомнил Печорин посреди этой радостной природы, испытывая «какое-то отрадное чувство», про «страсти, желания, сожаления»? Совершенно немотивированный внешне ход мыслей настораживает, заставляет предполагать большую психологическую глубину, чем та, которая выражена в дневниковой записи. Вспоминается загадочный Парус:

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой...

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

Загадка начинает аналитически разрешаться лишь в ходе дальнейшего повествования. И завершается анализ «Фаталистом», где психологизм затрагивает уже самые глубокие – философские – проблемы характера.

Задачам аналитического психологизма подчинена и структура художественного времени романа, особенно последних трех его частей. Повествование ведется в дневниковой форме, а это значит, что события и вызванные ими переживания заносятся на бумагу пусть даже по горячим следам, но все же с некоторым временным разрывом, некоторое время спустя после того, как они произошли. Повествование всегда рассказывает не о происходящем в данный момент, а об уже происшедшем. Это касается и испытанных Печориным психологических состояний, что принципиально важно. Временная дистанция между переживанием и рассказом о нем позволяет рационально осмыслить и проанализировать психологическое состояние, разобраться в нем, взглянуть на него со стороны, поискать причин и объяснений. Иными словами, картина внутреннего мира предстает перед нами уже «обработанной», опосредованной последующими размышлениями Печорина над ней.

Особенно это касается эмоциональной сферы, области чувств: они всегда находятся под последующим рациональным контролем, и мы видим не столько непосредственное переживание, сколько воспоминание об этом переживании, сопровождаемое неизменным анализом, разбором причин и вызванных им «психологических цепочек»: «Сердце мое болезненно сжалось, как после первого расставания. О, как я обрадовался этому чувству! Уж не молодость ли со своими благотворными бурями хочет вернуться ко мне опять, или это только ее прощальный взгляд, последний подарок – на память?..» Здесь дистанция между временем переживания и временем повествования о нем просто необходима: ведь Печорину нужен некоторый срок, чтобы осознать, что он обрадовался, и попытаться разобраться в причинах своих ощущений.

Или вот еще пример, аналогичный, но, пожалуй, даже более выразительный:

«...Я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.

И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие исчезли как дым; душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся.

Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горящую голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно...

Мне, однако, приятно, что я могу плакать! Впрочем, может быть, этому причиной расстроенные нервы, ночь, проведенная без сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок».

Здесь даже не один, а два временных разрыва: Печорин анализирует свое эмоциональное состояние спустя некоторое время, «когда ночная роса и горный ветер освежили... горящую голову и мысли пришли в обычный порядок», а запись в дневнике делается спустя полтора месяца после описанных событий. Фильтр памяти сделал свою работу, придал рисунку внутреннего мира аналитическую четкость, но зато в еще большей мере лишил его непосредственности.

Как видим, повествование, обращенное из настоящего в прошлое, направленное на уже пережитое, имеет большие художественные преимущества с точки зрения задач аналитического психологизма. В такой структуре художественного времени реальный поток душевной жизни можно остановить, прокрутить в памяти еще и еще раз, как при замедленном повторе в современном телевидении, – психологическое состояние тогда видится отчетливее, в нем обнаруживаются незаметные ранее нюансы, подробности, связи. Подобная структура художественного времени как нельзя лучше подходит для воспроизведения сложных переживаний.

Однако у такой организации художественного времени есть и свои минусы. Психологическое изображение у Лермонтова имеет некоторые пределы, которые ставит ему именно принцип повествования «из настоящего в прошлое». В таком изображении чувства, переживания, а отчасти и мысли теряют свою непосредственность, «очищаются», рационализируются. Утрачивается живость в передаче переживаний, ослабляется эмоциональный накал, у читателя не возникает иллюзии переживания, разворачивающегося непосредственно на его глазах. Между тем дневниковая форма сама по себе дает возможность создать такую иллюзию – для этого только необходимо перестроить структуру художественного времени так, чтобы запись в дневнике отражала психологические процессы, происходящие в самый момент написания. Этим приемом в дальнейшем с успехом пользовались Л. Толстой и Достоевский, да и у самого Лермонтова мы находим однажды такую форму изображения – это запись перед дуэлью:

«Два часа ночи... не спится... А надо бы заснуть, чтобы завтра рука не дрожала. Впрочем, на шести шагах промахнуться трудно. А! господин Грушницкий! ваша мистификация вам не удастся... Вы думаете, что я вам без спора подставлю свой лоб... но мы бросим жребий!.. и тогда... тогда... что, если его счастье перетянет? если моя звезда, наконец, мне изменит?..

И, может быть, я завтра умру!., и не останется на земле ни одного существа, которое бы меня поняло совершенно».

Здесь как бы непосредственно зафиксирован сам процесс переживания, это уже не взгляд из настоящего в прошлое, а «прямая передача» переживаемого в данный момент. Поэтому иным становится и психологический рисунок: он предстает неупорядоченным, мысли сменяют друг друга отрывочно, возникают паузы, обозначенные многоточиями. Возрастает живость, непосредственность в передаче внутреннего состояния, оно становится естественнее, психологически достовернее.

Однако такое воспроизведение переживания в его естественном, не пропущенном через аналитический фильтр виде – уникальный случай в романе Лермонтова. Гораздо чаще мы встречаемся с непосредственной фиксацией мыслительного процесса. Здесь у аналитического психологизма при дневниковой форме повествования гораздо больше возможностей, потому что если эмоции трудно занести на страницы дневника непосредственно в момент переживания, то запись потока мыслей – ситуация гораздо более естественная.

Существует и еще одно ограничение, которое накладывает на психологический рисунок принцип анализа и связанная с ним структура художественного времени. Лермонтовский психологизм ориентирован в основном на изображение устойчивого, статичного в душевном мире человека и гораздо менее приспособлен для воспроизведения внутренней динамики, постепенного перехода одних чувств и мыслей в другие. На эту особенность лермонтовского психологизма обратил внимание еще Чернышевский, противопоставив психологическую манеру письма Лермонтова и Толстого. Это свойство естественно вытекало из общих принципов изображения Лермонтовым внутреннего мира: для того чтобы исчерпывающе проанализировать то или иное психологическое состояние, его надо остановить, зафиксировать – только тогда оно поддается подробному разбору на составляющие. Ретроспективность психологического анализа также способствует статичности изображения: в воспоминаниях любое душевное состояние предстает обычно не как процесс, а как нечто устойчивое, отстоявшееся.

Внимание в основном к статическим аспектам внутреннего мира вряд ли можно считать недостатком лермонтовского психологизма. Во всяком случае, малая динамика психологических процессов с лихвой компенсируется тем, что такой подход к внутреннему миру позволяет Лермонтову исчерпывающе анализировать очень сложные психологические состояния. Художественное освоение противоречивости душевной жизни человека в каждый данный момент, ставшее возможным во многом благодаря изображению психологической статики, – несомненная заслуга Лермонтова-психолога, шаг вперед в развитии психологизма.

Да и нельзя сказать, что в «Герое нашего времени» мы вообще не видим подвижности внутреннего мира. Сказанное выше относится в первую очередь к воспроизведению чувств и эмоциональных состояний, в области же мысли Лермонтов не раз показывает нам именно процесс, движение – от одних представлений к другим, от посылок к выводам. Например, в следующем отрывке:

«Звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права. И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними... Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости... мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастья, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению».

Здесь внешнее впечатление рождает воспоминание, воспоминание дает толчок размышлению, а размышление проходит ряд стадий уже по законам логики. Динамика мыслительного процесса со всеми его закономерностями воссоздана достаточно точно и полно.

Иногда мы видим и изображение отдельных эмоциональных состояний в их движении: «Я вернулся домой, волнуемый двумя различными чувствами. Первое было грусть. "За что они все меня ненавидят? – думал я. – За что? Обидел ли я кого-нибудь? Нет. Неужели я принадлежу к числу тех людей, которых один вид уже порождает недоброжелательство?" И я чувствовал, что ядовитая злость мало-помалу наполняла мою душу». Пусть на коротком отрезке душевной жизни и не так подробно, как впоследствии у Л. Толстого, но здесь прослежен и художественно зафиксирован процесс перехода одного чувства в другое; движение эмоций при этом сопровождается и опосредуется движением мысли.

Общие принципы лермонтовского психологизма обусловили и соответствующую систему конкретных форм и приемов изображения внутреннего мира. Количество этих форм ограниченно, а безусловно ведущую роль в их системе занимает психологический самоанализ – один из методов изображения внутреннего мира, когда о своем переживании говорит, рассказывает сам носитель переживания. Необходимо различать две его основные формы: самоанализ и самораскрытие героя. При втором способе герой непосредственно выражает свои мысли и чувства, передает поток душевной жизни, часто в форме исповеди; время переживания совпадает со временем его изображения: герой говорит о том, что он испытывает сейчас, в данный момент. При первом способе мы наблюдаем не непосредственное выражение переживания, а рассказ о переживании – о собственном внутреннем мире, но как бы со стороны. В плане художественного времени повествование организуется как воспоминание-анализ.

Именно эта, вторая форма стала ведущей в системе психологического изображения у Лермонтова. Важно отметить, что в «Герое нашего времени» нет нейтрального повествователя, который мог бы что-то добавить к самоанализу Печорина, прокомментировать его «автопсихологизм», внести новые штрихи в картины внутреннего мира. В таком повествователе и нет необходимости: Печорин достаточно тонкий наблюдатель и аналитик, он не боится говорить самому себе правду о своих мыслях и чувствах, поэтому самоанализ дает нам достаточно полную картину внутреннего мира, к которой, в сущности, уже нечего прибавить. «Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия, – говорит Печорин Вернеру. – Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его».

Кроме того, проблемно-тематическая сторона лермонтовского романа, о которой говорилось в начале, требовала сосредоточиться на подробном воспроизведении одного характера, максимально воплощавшего в себе нравственные поиски общественного сознания эпохи и свойственные ей идейно-философские тенденции. В этом случае форма психологического повествования от первого лица была как раз более подходящей: она позволяла раскрыть внутренний мир только одного героя, но зато сделать это с максимальной глубиной и подробностью.

Любопытно, однако, что в романе, кроме Печорина, есть еще один психологически насыщенный и интересный характер – характер Веры. Анализ Печорина, направленный на ее внутренний мир, не раскрывает всех загадок ее души, а поскольку нет нейтрального всезнающего повествователя, от которого мы могли бы узнать о душевной жизни этой героини, Лермонтов снова прибегает к тому же приему: психологическому самоанализу. Для этого в роман введено письмо Веры, в котором она анализирует свое чувство к Печорину, пытается объяснить его причины, прослеживает, развитие. Таким образом, психологический самоанализ в «Герое нашего времени» – всеобъемлющая и универсальная форма изображения сколько-нибудь сложных душевных движений. Для воспроизведения же более простых и очевидных переживаний, свойственных другим персонажам, используется, как уже говорилось, та психологическая интерпретация, которую дает главный герой поступкам, поведению, словам, мимике окружающих.

Еще одной важной формой психологического изображения в романе является внутренний монолог, т.е. такое воспроизведение мыслей, которое непосредственно фиксирует работу сознания в данный момент. Из-за указанных выше особенностей временной структуры возможности использования этой формы оказались весьма ограниченны: обычно перед нами не непосредственная фиксация мыслительного процесса, протекающего в сознании героя в данный момент, а запись этих мыслей «задним числом», уже аналитически обработанная. В тех же случаях, когда перед нами относительно прямая фиксация того, что думает герой в самый момент записи, т.е. действительно внутренний монолог, он имеет некоторые специфические особенности. Главная из них та, что внутренняя речь в романе построена по законам речи внешней: она логически упорядочена, последовательна, избавлена от неожиданных ассоциаций и побочных ходов мысли, не допускает «сокращенной речи» (пропуска слов, логических конструкций), в ней нет свойственных только внутренней речи синтаксических построений и т.д. Если мы проанализируем, например, такие внутренние монологи Печорина, как «Я часто спрашиваю себя...», «Нет ничего парадоксальнее женского ума...», «Пробегаю в памяти все мое прошедшее...», то легко увидим, что человек не может всегда думать в таких рационально-выверенных, стройных фразах; мышление человека обычно гораздо более непоследовательно и хаотично. (Интересно сопоставить, в частности, внутренний монолог «Пробегаю в памяти все мое прошедшее...» и сходные с ним по тематике «внешние» монологи: «У меня несчастный характер...» в «Бэле», «Да, такова была моя участь...» в «Княжне Мери». Речевая манера и стилистика во всех случаях одинакова.)

Подобная особенность внутренних монологов в романе связана, во-первых, с дневниковой формой повествования: форма выражения мыслей здесь – не просто «внешняя речь», а речь письменная, которая, конечно, имеет свои правила построения. Во-вторых (что более важно), рационалистичность внутренних монологов объясняется общим принципом психологизма – его аналитичностью: Лермонтов ставил своей задачей не столько воссоздать поток внутренней жизни в его реальной неупорядоченности, сколько дать исчерпывающий логический и психологический анализ душевной жизни. Это, естественно, требовало проведения внутренней речи через фильтр речи письменной, требовало ее упорядоченности.

Оригинальный психологический стиль лермонтовского романа, где все приемы и формы изображения подчинены принципу анализа, возник закономерно как форма раскрытия нравственно-философских основ характера и идейных исканий поколения 30-х годов. Лермонтов впервые в русской реалистической литературе создал крупное эпическое произведение, в котором психологизм стал бесспорной художественной доминантой, главным свойством стиля. Можно сказать, что «Герой нашего времени» – первый в полном смысле психологический роман в русской литературе XIX века.

Из книги Статьи из газеты «Известия» автора Быков Дмитрий Львович

«Герой Арабова - человек нашего времени» Начнем с дежурного упрека в вольностях. Роман Пастернака имеет с Библией немало общего, и Борис Леонидович ничуть не хвастался, позволяя себе подобные заявления: он обозначал метод. А метод действительно общий: «Доктор» - книга

Из книги Обратный перевод автора Михайлов Александр Викторович

Для нашего времени он велик и труден Рискну сказать, что для неподготовленного читателя он куда сложней и закрытей, чем Цветаева, и уж точно чем Ахматова, Гумилев, Кузмин. Даже Пастернак понятней - поскольку у него, при невнятице и разговорности, кристально ясное

Из книги Человек. Цивилизация. Общество автора Сорокин Питирим Александрович

Человек без свойств как Герой нашего времени И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию прошедшее, спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. М. Ю. Лермонтов,

Из книги История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней автора Ходжсон Маршалл Гудвин Симмс

Кризис нашего времени

Из книги Telehor автора Мохой-Надь Ласло

Из книги Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя автора Глезеров Сергей Евгеньевич

Фотография, объективная форма зрения нашего времени Новый инструмент зренияОвладев фотографией, мы получили совершенно необычный инструмент изображения. Даже гораздо большее: она сегодня находится на пути к тому, чтобы – в оптической сфере – привнести в мир нечто

Из книги С секундантами и без… [Убийства, которые потрясли Россию. Грибоедов, Пушкин, Лермонтов] автора Аринштейн Леонид Матвеевич

Из книги Дела давно минувших дней... [Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII-XIX веков] автора Мещеряков Виктор

Из книги автора

Роман М. Лермонтова «Герой нашего времени» (1840)