Много лет назад жил-был на свете король; он так любил наряжаться, что тратил на новые платья все свои деньги, и парады, театры, загородные прогулки занимали его только потому, что он мог тогда показаться в новом наряде. На каждый час дня у него был особый наряд, и как про других королей часто говорят: «Король в совете», так про него говорили: «Король в гардеробной».
В столице этого короля жилось очень весело; почти каждый день приезжали иностранные гости, и вот раз явилось двое обманщиков. Они выдали себя за ткачей и сказали, что могут изготовлять такую чудесную ткань, лучше которой ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и расцветки, она отличается ещё удивительным свойством — становиться невидимой для всякого человека, который не на своём месте или непроходимо глуп.
«Да, вот это будет платье! — подумал король. — Тогда ведь я могу узнать, кто из моих сановников не на своём месте и кто умён, а кто глуп. Пусть поскорее изготовят для меня такую ткань».
И он дал обманщикам большой задаток, чтобы они сейчас же принялись за дело.
Те поставили два ткацких станка и стали делать вид, будто усердно работают, а у самих на станках ровно ничего не было. Нимало не стесняясь, они требовали для работы тончайшего шёлку и чистейшего золота, всё это припрятывали в карманы и просиживали за пустыми станками с утра до поздней ночи.
«Хотелось бы мне посмотреть, как подвигается дело!» — думал король. Но тут он вспоминал о чудесном свойстве ткани, и ему становилось как-то не по себе. Конечно, ему нечего бояться за себя, но... всё-таки лучше сначала пошёл бы кто-нибудь другой! А между тем молва о диковинной ткани облетела весь город, и всякий горел желанием поскорее убедиться в глупости или непригодности своего ближнего.
«Пошлю-ка я к ним своего честного старика министра, — подумал король. — Уж он-то рассмотрит ткань: он умён и с честью занимает своё место».
И вот старик министр вошёл в залу, где за пустыми станками сидели обманщики.
«Господи помилуй! — подумал министр, тараща глаза. — Да ведь я ничего не вижу!»
Только он не сказал этого вслух.
Обманщики почтительно попросили его подойти поближе и сказать, как нравятся ему узор и краски. При этом они указывали на пустые станки, а бедный министр, как ни таращил глаза, всё-таки ничего не видел. Да и видеть было нечего.
«Ах ты господи! — думал он. — Неужели я глуп? Вот уж чего никогда не думал! Упаси господь, кто-нибудь узнает!.. А может, я не гожусь для своей должности?.. Нет, нет, никак нельзя признаваться, что я не вижу ткани!»
— Что ж вы ничего не скажете нам? — спросил один из ткачей.
— О, это премило! — ответил старик министр, глядя сквозь очки. — Какой узор, какие краски! Да, да, я доложу королю, что мне чрезвычайно понравилась ваша работа!
— Рады стараться! — сказали обманщики и принялись расписывать, какой тут необычайный узор и сочетания красок. Министр слушал очень внимательно чтобы потом повторить всё это королю. Так он и сделал.
Теперь обманщики стали требовать ещё больше денег, шёлку и золота; но они только набивали себе карманы, а на работу не пошло ни одной нитки. Как и прежде, они сидели у пустых станков и делали вид, что ткут.
Потом король послал к ткачам другого достойного сановника. Он должен был посмотреть, как идёт дело, и узнать, скоро ли работа будет закончена. С ним было то же самое, что и с первым. Уж он смотрел, смотрел, а всё равно ничего, кроме пустых станков, не высмотрел.
— Ну, как вам нравится? — спросили его обманщики, показывая ткань и объясняя узоры, которых и в помине не было.
«Я не глуп, — думал сановник. — Значит, я не на своём месте? Вот тебе раз! Однако нельзя и виду подавать!»
И он стал расхваливать ткань, которой не видел, восхищаясь красивым рисунком и сочетанием красок.
— Премило, премило! — доложил он королю.
Скоро весь город заговорил о восхитительной ткани.
Наконец и сам король пожелал полюбоваться диковинкой, пока она ещё не снята со станка.
С целою свитой избранных придворных и сановников, в числе которых находились и первые два, уже видевшие ткань, явился король к хитрым обманщикам, ткавшим изо всех сил на пустых станках.
— Magnifique! (Чудесно — франц.) Не правда ли? — вскричали уже побывавшие здесь сановники. — Не угодно ли полюбоваться? Какой рисунок... а краски! И они тыкали пальцами в пространство, воображая, что все остальные видят ткань.
«Что за ерунда! — подумал король. — Я ничего не вижу! Ведь это ужасно! Глуп я, что ли? Или не гожусь в короли? Это было бы хуже всего!»
— О да, очень, очень мило! — сказал наконец король. — Вполне заслуживает моего одобрения!
И он с довольным видом кивал головой, рассматривая пустые станки, — он не хотел признаться, что ничего не видит. Свита короля глядела во все глаза, но видела не больше, чем он сам; и тем не менее все в один голос повторяли: «Очень, очень мило!» — и советовали королю сделать себе из этой ткани наряд для предстоящей торжественной процессии.
— Magnifique! Чудесно! Ехсеllent! — только и слышалось со всех сторон; все были в таком восторге! Король наградил обманщиков рыцарским крестом в петлицу и пожаловал им звание придворных ткачей.
Всю ночь накануне торжества просидели обманщики за работой и сожгли больше шестнадцати свечей, — всем было ясно, что они очень старались кончить к сроку новое платье короля. Они притворялись, что снимают ткань со станков, кроят её большими ножницами и потом шьют иголками без ниток. Наконец они объявили:
— Готово!
Король в сопровождении свиты сам пришёл к ним одеваться. Обманщики поднимали кверху руки, будто держали что-то, приговаривая:
— Вот панталоны, вот камзол, вот кафтан! Чудесный наряд! Лёгок, как паутина, и не почувствуешь его на теле! Но в этом-то вся и прелесть!
— Да, да! — говорили придворные, но они ничего не видали — нечего ведь было и видеть.
— А теперь, ваше королевское величество, соблаговолите раздеться и стать вот тут, перед большим зеркалом! — сказали королю обманщики. — Мы оденем вас!
Король разделся догола, и обманщики принялись наряжать его: они делали вид, будто надевают на него одну часть одежды за другой и наконец прикрепляют что-то в плечах и на талии, — это они надевали на него королевскую мантию! А король поворачивался перед зеркалом во все стороны.
— Боже, как идёт! Как чудно сидит! — шептали в свите. — Какой узор, какие краски! Роскошное платье!
— Балдахин ждёт! — доложил обер-церемониймейстер.
— Я готов! — сказал король. — Хорошо ли сидит платье?
И он ещё раз повернулся перед зеркалом: надо ведь было показать, что он внимательно рассматривает свой наряд.
Камергеры, которые должны были нести шлейф королевской мантии, сделали вид, будто приподняли что-то с пола, и пошли за королём, вытягивая перед собой руки, — они не смели и виду подать, что ничего не видят.
И вот король шествовал по улицам под роскошным балдахином, а люди, собравшиеся на улицах, говорили:
— Ах, какое красивое это новое платье короля! Как чудно сидит! Какая роскошная мантия!
Ни единый человек не сознался, что ничего не видит, никто не хотел признаться, что он глуп или сидит не на своём месте. Ни одно платье короля не вызывало ещё таких восторгов.
— Да ведь он голый! — закричал вдруг какой-то маленький мальчик.
— Послушайте-ка, что говорит невинный младенец! — сказал его отец, и все стали шёпотом передавать друг другу слова ребёнка.
— Да ведь он совсем голый! Вот мальчик говорит, что он совсем не одет! — закричал наконец весь народ.
И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, но надо же было довести церемонию до конца!
И он выступал под своим балдахином ещё величавее, а камергеры шли за ним, поддерживая мантию, которой не было.
Творчество И. С. Соколова-Микитова – заметная страница в истории русской литературы ХХ века. Долгие годы его было принято считать только «певцом природы» и традиционно ставить в ряд: М. М. Пришвин, К. Г. Паустовский, В. В. Бианки. Писатель действительно очень тонко чувствовал природу, умел найти краски и тона, чтобы передать подчас неуловимое «дыхание жизни». Но это лишь одна сторона его многогранного таланта, далеко не исчерпывающая всей глубины и самобытности писателя. В советские годы книги Соколова-Микитова широко публиковались, но в основном в издательстве «Детская литература», что свидетельствует об узости подходов к изучению его творческого наследия.
Большое влияние на формирование молодого прозаика оказали писатели-модернисты начала ХХ века, в частности, творчество А. М. Ремизова. На разных этапах литературного пути он опирается на традиции Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, И. А. Бунина, М. Горького. Писателю было присуще христианское понимание мира и человека. Поэтому сегодня можно говорить о духовном реализме И. С. Соколова-Микитова, что позволяет иначе посмотреть не только на его произведения, но и на личность самого автора.
Иван Сергеевич Соколов-Микитов родился 30 (17) мая 1892 г. в урочище Осеки недалеко от Калуги в семье Сергея Никитича Соколова (от имени деда вторая часть фамилии: Микитов), управляющего лесным имением. Его детские годы прошли в лесной смоленской деревне Кислово, на родине отца. В 1903 г. поступает в Смоленское Александровское реальное училище, откуда исключается в 1910 г. из 5 класса «по малоуспеваемости и за дурное поведение», «по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям». В том же году он едет в Петербург и поступает на четырёхлетние сельскохозяйственные курсы. В столице И. С. Соколов-Микитов знакомится с писателями А. М. Ремизовым, А. И. Куприным, А. С. Грином, М. М. Пришвиным, В. Я. Шишковым, что определило его дальнейшую судьбу. В 1911 г. он создаёт своё первое произведение – сказку «Соль земли», где можно увидеть ту усложнённость, которая свойственна сюжетам не фольклорной прозы, а литературной сказке 90-х гг. XIX века. Молодой автор посвящает своё произведение А. М. Ремизову, который был его читателем и критиком.
В это же время он серьёзно увлекается авиацией, и в годы Первой мировой войны вместе со знаменитым летчиком Г. В. Алехновичем совершает боевые вылеты на русском бомбардировщике «Илья Муромец».
И. С. Соколов-Микитов делает свои первые шаги на литературной ниве, но мечта о странствиях не покидает его. Он уезжает в Ревель, недолгое время сотрудничает в газете «Ревельский листок», и в первый раз оказывается на палубе корабля в должности матроса. Через всю жизнь пронесёт писатель светлую, благодарную любовь к морю.
В 1920 г. Иван Сергеевич отправился рулевым на пароходе «Омск» в плавание вокруг Европы. В Англии забастовка докеров надолго задержала судно, которое вскоре без ведома матросов было продано белогвардейскими властями. В 1921 г., мучительно тоскуя по родине, Соколов-Микитов перебрался в Берлин. В 1921-1922 гг. в эмигрантских журналах «Жар-птица», «Современные записки», газетах «Голос России», «Руль», «Накануне» опубликован ряд его рассказов, статей и очерков.
В Берлине и Париже выходят книги Соколова-Микитова «Кузовок», «Где птица гнезда не вьёт», «Об Афоне, о мире, о Фурсике и о прочем». Он встречается с М. Горьким, А. Н. Толстым, С. А. Есениным, А. М. Ремизовым, переписывается с И. А. Буниным и А. И. Куприным, знакомится с Б. А. Пильняком.
Летом 1922 г. писатель вернулся из вынужденной эмиграции в Россию. После скитаний за границей годы жизни на Смоленщине (1922-1929) были наиболее плодотворными. В Кочанах он пишет циклы рассказов «На речке Невестнице», «На тёплой земле», «На своей земле», «Морские рассказы», повесть «Чижикова лавра», а также лучшие свои произведения – рассказ «Пыль», повесть «Елень» и многое другое.
В 1930-1931 гг. выходят из печати его циклы «Заморские рассказы», «На Белой Земле», повесть «Детство», которую И. С. Соколов-Микитов считал самым дорогим своим детищем. Именно в ней истоки творчества и личности, очень русского национального таланта Ивана Сергеевича.
Начало войны застало писателя в новгородской деревне. С наступлением весны 1942 г. благодаря вмешательству Союза писателей семья И. С. Соколова-Микитова была эвакуирована в Пермь (тогда Молотов), где он работает специальным корреспондентом «Известий». Летом 1945 г. Иван Сергеевич возвращается в Ленинград.
В 1940-1960-е гг. писатель много ездит по стране, встречается с разными людьми, ведёт записные книжки, повсюду собирает материал для будущих книг («Рассказы охотника», «У синего моря», «Над светлой рекой», «По лесам и полям», «На тёплой земле» и др.).
В мае 1952 г. Совет Министров РСФСР по ходатайству Калининского облисполкома выделил И. С. Соколову-Микитову земельный участок в Карачарове, где писатель прожил долгие годы. Сюда был перевезён купленный в деревне за Волгой небольшой, но удобный дом, быстро собранный на новом месте: «В конце мая – начале июня будем праздновать “влазины”» (4, 310), – писал Иван Сергеевич К. А. Федину в апреле 1952 г. В письме к В. Г. Лидину читаем: «Этой весной построил я келью на Волге, недалеко от Завидова, – от тех самых мест, где когда-то мы вместе охотились… Дышится здесь как будто легче…» Действительно, здесь писатель искал уединения от суматошной городской жизни, «укрывался» от личной трагедии (гибель дочери), отдыхал душой. В Карачарове он предавался воспоминаниям и раздумьям о прошлом и настоящем. Здесь он нашёл умиротворение. В его письмах разных лет встречаем: «навестите святых карачаровских отшельников», «сподобить благодати», «жизнеописание монастырского нашего бытия», «карачаровская келья», «обитель», «карачаровский скит», «пустынь». «Сие райское житие мне – закоренелому грешнику – кажется скучным».
В этот дом, расположенный на живописном месте вблизи Волги, И. С. Соколов-Микитов приезжал на протяжении двадцати лет. В нём побывало множество гостей, в том числе К. А. Федин, В. П. Некрасов, В. А. Солоухин, В. Лифшиц, А. Т. Твардовский (иногда со своими соратниками-новомировцами В. Я. Лакшиным, И. А. Сацем и др.), только вышедший тогда на литературный путь А. Д. Дементьев, хирург-академик Б. А. Петров; оперный режиссёр, заслуженный артист П. И. Румянцев, внук известного историка М. И. Погодин, сотрудники Пушкинского дома; близкий друг, писатель В. Б. Чернышёв и многие другие.
Кстати, именно в Карачарове К. А. Федина застало известие, что ему присвоено почетное звание академика. Известно также, что А. Т. Твардовский читал в Карачарове только что написанную поэму «Тёркин на том свете», которую специально «привёз на суд» И. С. Соколову-Микитову. Вообще Твардовский любил бывать в Карачарове: «Всё ещё живу близкой и приятной памятью наших с Вами карачаровских прогулок, уховарений, лучше сказать, ухоедений, разговоров и пр. Верно, я с очень хорошим чувством вспоминаю то время…» Отсюда Иван Сергеевич делился с другом творческими замыслами: «Я хотел бы рассказать о виденном и пережитом мною, о моих долголетних скитаниях и встречах с людьми, о смоленской деревне прошлого… Разумеется, это не будет широким повествованием или романом… Это будут простые и по возможности правдивые записки о виденном, испытанном и пережитом – о России, о людях, о том, что выпало видеть и пережить людям моего, не слишком счастливого, поколения» (4, 385) .
Интересен и тот факт, что М. И. Погодин организовал выставку истории Карачарова, заказав из Ленинграда репродукции картин художника и вице-президента Академии художеств Г. Г. Гагарина, в чьём имении теперь располагается дом отдыха «Карачарово», рисунки М. Ю. Лермонтова, друга Гагарина, а также документы, свидетельствующие о том, что название усадьбы пошло от боярина Карачарова, бывшего послом Московии в Италии, которому эти земли были пожалованы государем Иваном Васильевичем Грозным.
«Карачаровский домик» всех встречал особой атмосферой человеческого тепла и участия, неподвластной времени. Н. И. Мазурин вспоминал: «В доме никакой роскоши. Иван Сергеевич и слышать не хотел об отделке его на городской лад – скажем, об оклейке обоями или о покрытии сосновых половиц линолеумом. Не было и застеклённых книжных шкафов. Их заменяли дощатые полки, какие раньше водились в любой деревенской избе».
И. С. Соколов-Микитов был мастером беседы, умевшим распознать в собеседнике что-то глубинное и доброе. Он был не только изумительным рассказчиком, исходившим землю, встречавшимся с интересными людьми, но и внимательным слушателем. По возможности писатель старался принимать деятельное участие в жизни тех людей, с кем сталкивала его судьба.
Иван Сергеевич активно сотрудничает с Калининской писательской организацией, переписывается с П. П. Дудочкиным, встречается с калининскими журналистами Н. И. Мазуриным и И. В. Разживиным, выступает по областному радио. Как отмечает Н. П. Павлов в своей книге «Русские писатели в нашем крае», «со свойственной ему простотой и доброжелательностью он очень скоро сошёлся с областным литературным объединением и стал принимать в его работе близкое участие». В областном издательстве выходили его книги «Первая охота» (1953), «Листопадничек» (1955), «Рассказы о Родине» (1956) и др. О пребывании писателя на нашей земле был снят любительский кинофильм.
В 1952-1953 гг. Соколов-Микитов существенно доработал «Детство», написав главы «Переезд», «Дорога», «Ученье», «Кочановская бабушка», «Атласная туфелька», «Смерть дяди Акима», «Суходол», значительно обогатившие содержание повести, усилившие её социальное звучание. В них полнее раскрывается мир, окружающий главного героя, та атмосфера, в которой формировалась и складывалась личность будущего писателя. Вместе с тем, Соколов-Микитов острее оттеняет в этих главах и те уродливые стороны быта, которых не мог не видеть наблюдательный мальчик, и о чём впоследствии с горечью скажет зрелый писатель: «Мне нечего жалеть из этого прошлого. Жалко лишь тетеревиных выводков, деревенских песен и сарафанов, жалко некогда наполнявшего меня детского чувства радости и любви. А многое невесело мне вспоминать» (1, 96).
И. С. Соколов-Микитов не раз признавался в том, что самой дорогой для него является повесть «Детство»: «Уж очень о далёком это написано, а какое это близкое моему сердцу». Во весь голос звучит в произведении признание в любви своей малой родине – Смоленщине. Отсюда юношей автор унёс с собой в большой мир чувство сыновней любви к России «полей и лесов, народных песен и сказок, живых пословиц и поговорок, родине Глинок и Мусоргских, вечному чистому источнику ярких слов, из которых черпали ключевую воду великие писатели и поэты…» В этом основа основ его миропонимания, жизненного поведения, эстетической и нравственной программы.
Новые главы повести «Детство» были опубликованы в областном литературно-художественном альманахе «Родной край» (в 6-й и 7-й книгах за 1954 г.), членом редколлегии которого он тогда состоял. Редакция не раз предлагала ему написать что-нибудь о верхневолжских краях, но Иван Сергеевич деликатно отказывался, ссылаясь на сжатые сроки: «Я пишу и писал всегда медленно, “туго”, писать наспех совсем не умею» (4, 349).
Особое место в творчестве этого периода занимают «Карачаровские записи», где Соколов-Микитов утверждает тесную связь между прошлым и настоящим России, между историей и современностью. Писателю близка и дорога «карачаровская первобытность», но его беспокоит потребительское отношение человека к природе. Повествование выстраивается на контрасте «тогда» и «теперь». В прошлом (тогда) – «весёлые пароходные гудки» и «большое имение князей Гагариных», сегодня (теперь) – «запущенный парк», «несколько домов и хозяйственных построек». Говоря о запруженной Волге, писатель вспоминает о древнем русском городе Корчеве, который был затоплен при строительстве Иваньковского водохранилища в 1937 г. Иван Сергеевич сожалеет о безвозвратно утраченном уездном городке, напоминающем сказочный Китеж-град.
Небезынтересны сопоставления дореволюционной жизни и быта крестьян Смоленской («рожки») и Тверской («козлы») губерний. Соколов-Микитов выделяет такие качества тверских крестьян, как трудолюбие, владение ремёслами, чувство собственного достоинства, умение видеть красоту природы. Автор, в частности, отмечает: «Несмотря на близкое соседство Смоленской и Тверской губерний, обычаи и обряды крестьян были различны. Да и сами тверские мужики не были похожи на наших смоленских. Тверские крестьяне носили хорошие сапоги, одевались в поддёвки. Многие занимались сапожным, кожевенным, малярным и строительным делом, строили в Петербурге новые дома».
Во всём, о чём пишет Иван Сергеевич, чувствуется знание вопроса и тщательный отбор материала. Поражает, как трепетно Соколов-Микитов относится к истории нашего древнего края, как бережно в своих записях стремится возродить и сохранить её для будущих поколений. По мысли автора, историческая память, которая заложена в названиях тех мест, где он живёт, способна возродить прошлое: «Старинными именами зовутся многие города. Мы проезжаем древний Торжок, Вышний Волочёк, каждый из городов этих напоминает о далёком прошлом. Не раз я бывал в селе Городне, стоящем над Волгою на древнем высоком кургане. Хороша старинная церковь, маленькое кладбище, откуда открывается чудесный широкий вид на Волгу. Есть и другое село, называющееся Новым, с церковью и высокой колокольней. По рассказам старожилов, в прошлые времена в этом селе были три бойких трактира, торговали разными товарами лавочки».
И. С. Соколов-Микитов с неподдельным интересом излагает легенду о возникновении древнего Юрье-Девичьего монастыря, с болью и горечью пишет о другом монастыре (Отрочь Успенский Пречистый монастырь), на месте которого в Калинине возвышается здание речного вокзала. Продолжая разговор об истории Тверского края, писатель делает акцент на его исконном названии: «Недалеко от Карачарова пролегала граница между Московским и Тверским княжествами».
Иван Сергеевич часто расспрашивал собеседников о тверских местах, об озере Селигер и Осташкове, об истоке Волги, куда мечтал попасть ещё в юности. Он написал небольшое, но ёмкое предисловие к книге Н. И. Мазурина «На Селигере», где высказал мнение о важности издания краеведческой литературы: «Подобные книги очень нужны нам. Они пробуждают любовь к родной земле, её богатствам, учат бережно относиться к памятникам старины и к самой природе».
Живя в Карачарове, И. С. Соколов-Микитов любил бродить по местным лесам. Так, с А. Т. Твардовским он побывал на Петровских озёрах. Это путешествие нашло отражение в «Карачаровских записях», в очерке «На своей земле», напечатанном в сборнике И. С. Соколова-Микитова «У светлых истоков» (1969), а позже органически вошло в воспоминания о Твардовском, опубликованных в последней книге писателя «Давние встречи». Это был рассказ об Оршинском Мхе – огромном торфяном массиве под Калинином (Тверью). В центре этого мха и располагаются «загадочные, почти недоступные» Петровские озера с тремя населёнными островами (их даже называли «подстоличной Сибирью»). Соколов-Микитов отмечает, что здесь живут особенные, не похожие на других люди, оторванные от городской суеты, сохранившие старинные обычаи. Обращает на себя внимание, что и в очерках писатель затрагивает ту же тему, которая лейтмотивом проходит через всё его творчество – разорение некогда богатых дворянских усадеб, которые раньше были культурными гнёздами: «Почти стёрлись с лица земли дворянские усадьбы, нарядным ожерельем украшавшие знаменитый тракт» (Москва – Санкт-Петербург. – Е. В .). В очерке этот «прославленный путь», по которому ездили цари и царицы, Пушкин и Гоголь, назван «радищевской дорогой». И. С. Соколова-Микитова вновь удивило «обилие дворянских гнёзд в бывшей Тверской губернии».
Во время этого «занятного путешествия» поразило Ивана Сергеевича и старинное село Спас-на-Сози, где он увидел древнюю шатровую церковь, срубленную без единого гвоздя:
«В церкви не было икон и украшений, но даже по немногочисленным уцелевшим предметам, по железному узорчатому замку, по столбикам разорённого иконостаса можно было видеть, каким высоким художественным вкусом обладали наши прадеды, обитавшие некогда на тверской земле».
Бывал писатель и в Озерках, где жил тогда калининский писатель С. В. Руженцев, считавший Соколова-Микитова своим крёстным отцом в литературе. Познакомил их А. В. Парфёнов, который возглавлял в то время Калининское книжное издательство. Выяснилось, что Иван Сергеевич учился в Смоленске с Сашей Руженцевым – дядей С. В. Руженцева. В этот приезд Соколов-Микитов заинтересовался рассказами матери хозяина озерковского дома о встречах с известным педагогом, народным просветителем С. А. Рачинским, которого хорошо знал и дважды посещал на Смоленщине сам Л. Н. Толстой. Мать Руженцева несколько раз была в его уникальной школе в селе Татево.
Кроме того, как вспоминал С. В. Руженцев, именно в это время начался его «краткий курс в охотничьей академии Ивана Сергеевича». А толчком ко всему послужило то, что гость увидел в доме книгу Н. А. Зворыкина, с которым лично был знаком.
И. С. Соколов-Микитов глубоко убеждён в том, что не всякий человек может быть охотником. Понятна обеспокоенность писателя: «Думается, разумно было бы навести порядок в наших охотничьих хозяйствах, ограничить, где нужно, охоту, дать отдохнуть лесам и водным угодьям, восстановить прежнее обилие живности. <…> Ведь то, что творится вокруг, если говорить прямо, похоже на преступное расточительство. Взять те же калининские места. Сюда съезжаются тысячи охотников. Даже из своего домика я слышу пальбу, как на фронте. Не столько убивают, сколько распугивают и калечат. Можно ли это назвать охотой?» Охота – это искусство: «Искусство меткой стрельбы требует большого опыта и умения и, как всякое искусство, даётся только немногим» (3, 46). В записных книжках Соколова-Микитова находим очень оригинальное сравнение: «Охотники, как и писатели, есть талантливые и бездарные». Охота, по его глубокому убеждению, – состояние души. Охотники – наблюдатели природы, не разучившиеся «слышать и видеть движение соков земли». Человек и природа – это составные части единого неделимого целого. К сожалению, эта связь утрачивается. И виноваты в этом сами люди. На это не раз указывал Соколов-Микитов в письмах к П. П. Дудочкину: «Только вот рыбка в “Московском море” дохнет. Плохо дело. Уж не Калининский ли комбинат спускает в воду отраву?» (4, 350). Писатель одним из первых затронул экологические проблемы, обратил внимание на них местных авторов. В другом письме тому же адресату читаем: «Хорошо, что Вы написали для “Крокодила” о рыбных делах… Нужен закон. Это и в охране природы, и в охране памятников русской старины, которые разрушаются и гибнут ни за понюх табаку. Такова уж, видимо, наша матушка Русь» (4, 352). Мы видим, что он занимает активную жизненную позицию, неравнодушен к тому, что происходит на калининской земле. Иногда боль и отчаяние переполняют его: «В окружных колхозах остались неубранными поля. Грустно смотреть вблизи на такие… неустройства!» (4, 310).
По мере возможности Соколов-Микитов следит и за тем, чем живёт местная писательская организация: «Что делается теперь в калининской литературной жизни? Продолжается кровопролитная война или наконец пришло мирное существование? Кто кого и кто за кого? Горячий народ живёт, видно, в Калинине! Ещё с татарщины» (4, 352). В «Дневниках» он даёт ещё более критичную оценку пишущей калининской интеллигенции: «…Все кричат, как на деревенской свадьбе, никто никого не слышит. “Без тормозов” – черта русская, дикая, так и живут все “без тормозов”, без уменья управлять чувством, языком, мыслью. Сумбур, шум». Такое положение дел не могло устраивать писателя. Возможно, это было одной из причин, по которой у него не сложилось более тесного сотрудничества с региональной писательской организацией.
Необходимо отметить, что И. С. Соколов-Микитов сотрудничал и с областными газетами. Так, в «Калининской правде» писатель выступил рецензентом книги А. Гавемана и Б. Калачёва «Рассказы об охоте», выпущенной Калининским книжным издательством в 1953 г. В данной книге, по мысли Соколова-Микитова, «повествуется о разнообразии и богатстве живой природы Калининской области, о приёмах и способах охоты», которые описаны достаточно хорошо. Мы знаем, что об этом рецензент мог судить в полной мере профессионально, так как сам был «охотником со стажем». Иван Сергеевич подчёркивает воспитательное значение данной книги, так как «авторы заботливо говорят о самом главном, основном качестве настоящего охотника: о бережном, любовном, хозяйственном отношении к живой природе». Именно таким отношением к природе отличается и творчество самого И. С. Соколова-Микитова. Он умел запечатлеть едва уловимые звуки, запахи, оттенки. Ярким свидетельством тому являются небольшие заметки, опубликованные в региональной молодежной газете «Смена». Летом (осенью? – Е. В. ) члены редакции встречались с Соколовым-Микитовым в Карачарове и попросили у него для газеты напутствие юным читателям под названием «Любите и берегите природу». Автор через какое-то время прислал небольшую зарисовку «Пробуждение весны», где продемонстрировал умение тонко подмечать детали, улавливать изменения настроения в природе. С этого «золотого слитка» (оценка редактора) и началось непродолжительное и эпизодическое сотрудничество писателя со «Сменой», где чуть позже были опубликованы заметки «Апрель», «Май», «Коротенькая мартовская картинка» и «Апрельская картинка».
И. С. Соколов-Микитов живо интересовался, как в Калинине обстоят дела с литературой для детей. Он хорошо отозвался о стихах Виктора Хомяченкова. Особенно заинтересовало его творчество начинающей тогда калининской поэтессы Гайды Лагздынь. В своих письмах он также рецензирует некоторые произведения П. П. Дудочкина. Так, его сказочное творчество Соколов-Микитов оценивает весьма положительно («сказочки хорошие»), но обращает внимание, что необходимо стремиться к глубине стиля, многогранности повествования: «Картинка должна быть не одноцветной, а похожей на радугу» (4, 351). Под редакцией Соколова-Микитова вышла книга Дудочкина для детей «Рядом с нами». Соколов-Микитов как редактор – тема особая. Иллюстратор книги Е. Д. Светогоров был поражён его краткой, точной оценкой рисунков. Художник усмотрел в нём не только писателя, но и графика, и живописца-педагога. Сам Соколов-Микитов в эти годы активно сотрудничает с издательством «Детская литература», где среди других печатается книга «Карачаровский домик» (1967). Продолжая традиции русской классической литературы для детей, писатель поучительно, без излишней назидательности, доступно повествует о жизни зверей, птиц, пауков. Рассказы, вошедшие в книгу, просты и поэтичны. Каждый из них в то же время маленький научный трактат.
Именно в «карачаровский период» Иван Сергеевич выступил как мемуарист: книга воспоминаний и дневниковых записей «Давние встречи» (1964-1975), создаваемая им до последнего дня жизни, содержит портретные очерки М. Горького, И. А. Бунина, К. А. Федина, В. Я. Шишкова, А. С. Грина и других. Очерки отличаются тонкостью оценок, дают представление о литературных вкусах, мировоззрении и позиции самого автора.
Примечательно, что впервые воспоминание о Вячеславе Яковлевиче Шишкове было опубликовано в «Калининской правде» (1973, 3 октября). Свой очерк автор начинает с разговора с Горьким за границей: «Вспоминая о ленинградских писателях, Алексей Максимович первым назвал имя В. Я. Шишкова. Это понятно. Мы говорили, о России, и, само собою, первым вспомнилось имя писателя в высшей степени русского» (4, 172). В первую очередь обращает на себя внимание столь высокая оценка, данная Шишкову. Иван Сергеевич реконструирует и своё первое знакомство с Вячеславом Яковлевичем. Подмечает, что поразила его «нечеловеческая теплота, русская приветливость, умение весело пошутить» (4, 172). Соколов-Микитов не скупится на эпитеты, характеризующие Шишкова: «живой, русский, прекрасный человек». Через всю жизнь Соколов-Микитов пронёс память о нём, как о любимом и верном друге, прекрасном писателе, отзывчивом и сердечном человеке. Впрочем, таким был и он сам.
Таким образом, Тверской край нашёл самое непосредственное отражение в произведениях писателя. Поэтому «карачаровский» период жизни И. С. Соколова-Микитова становится достаточно значимым в осмыслении его творческого наследия. Он углубляет и корректирует представление о мировоззренческой и эстетической позициях одного из замечательных русских писателей ХХ века.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Соколов-Микитов И. С . Собрание сочинений: В 4 т. Л.: Художественная литература. 1985-1987. Т. 1-4.
Соколов-Микитов И. С. Собрание сочинений: В 3 т. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2006. Т. 1-3.
Соколов-Микитов И. С. Из карачаровских записей: Дневник писателя // Новый мир. 1991. № 12. С. 164-178.
Бойников А. М. Соколов-Микитов и литературная жизнь Твери 1950-х годов // И. С. Соколов-Микитов в русской культуре ХХ века. Тверь: Марина, 2007. С.162-170.
Бойников А. М. История и современность в «Карачаровских записях» И. С. Соколова-Микитова // : Актуальные проблемы жанра и стиля. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2007. С. 36-49.
Васильева Е. Н. Творчество И. С. Соколова-Микитова: новый взгляд: Учебное пособие. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2006.
Васильева Е. Н. И. С. Соколов-Микитов // Тверские памятные даты на 2007 год. Тверь: Альфа-Пресс, 2007. С. 156-158.
Воспоминания об И. С. Соколове-Микитове. М.: Советский писатель, 1984. С. 274-294.
Жизнь и творчество И. С. Соколова-Микитова. М.: Детская литература, 1984.
Иванова И. Е. Письма И. С. Соколова-Микитова из «карачаровской обители» // Русская литература и журналистика : Актуальные проблемы жанра и стиля. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2007. С. 29-36.
Павлов Н. П. И. С. Соколов-Микитов // Павлов Н. П. Русские писатели в нашем крае. Калинин: Книжное издательство, 1956. С. 129-133.
И. С. Соколов-Микитов и тверская газета «Смена» (1959-1960) / Публикация М. В. Строганова // И. С. Соколов-Микитов в русской культуре ХХ века. Изд. 2-е. Тверь: Марина, 2008. С.214-225.
Иван Сергеевич Соколов-Микитов (1892-1975) вырос в крестьянской семье на Смоленщине и навсегда полюбил «срединную часть России». На этом пасторальная часть его биографии заканчивается и начинается бурная скитальческая. «Я по характеру бродяга», - писал Соколов. Страсть к приключениям привела его в революционную молодежную организацию, за что он был исключен из Смоленского реального училища. Уехав в Петербург, по настоянию отца поступил на сельскохозяйственные курсы. В качестве корреспондента небольшой эстонской газеты совершил несколько морских круизов. Сражался на фронтах Первой мировой. Летал на первом в России тяжелом бомбардировщике «Илья Муромец». Был санитаром, учителем, матросом. Появились первые рассказы, высоко оцененные Буниным и Куприным.
В 1920-м Соколов служил матросом на пароходе «Омск». Во время стоянки в Англии пароход был продан, а команда списана на берег. Соколов с приключениями, без гроша в кармане два года добирался через Германию в Россию. В Берлине виделся с Куприным, Ремизовым, Горьким (тот помог ему добраться до дома). Об этой одиссее - автобиографический рассказ «Чижикова лавра». В 1930-х годах как корреспондент «Известий» Соколов участвовал в арктических экспедициях под руководством О. Шмидта.
В редакции издательства «Круг», которое возглавлял А.К. Воронский, Соколов познакомился со своей будущей женой Лидией. Они прожили в любви и согласии более полувека. Родились три красавицы-дочки. Сначала умерла от болезни трехлетняя Лидочка, перед самой войной - от скоротечной чахотки семнадцатилетняя Арина, а после войны утонула, катаясь на лодке в ветреную погоду по карельскому озеру, Алёна, оставив маленького сына Сашу… Соколовы сразу как-то постарели, Иван Сергеевич начал слепнуть. Но никто и никогда не слышал от него ни слова жалобы. Гостеприимный, доброжелательный, остроумный, великолепный рассказчик, он притягивал к себе людей. «Это был человек теплый, как за день нагретый камень-валун, прислониться к нему, припасть хочется. И это было удивительным; не всегда грело Ивана Сергеевича солнце, были и пасмурные дни, а вот поди же - сумел он собрать, аккумулировать тепло и щедро делился им со всеми до конца жизни», - вспоминал Алексей Ливеровский (муж дочери Бианки, с семьей которого дружили Соколовы). Дом Соколовых всегда был гостеприимным. В Ленинграде у них собиралась вся творческая интеллигенция северной столицы: В. Бианки, Е. Замятин, О. Форш, Вяч. Шишков, Н. Тихонов, А. Прокофьев, художники, издатели, журналисты…
Но лучше всего работалось вдали от городов, и Иван Сергеевич приобрел избушку в лесу, в Карачарово, на Волге, рядом с Конаково. Калитка здесь никогда не закрывалась: Соколовы по-прежнему радушно встречали многочисленных посетителей. Частыми гостями были друзья Соколова-Микитова - К. Федин и А. Твардовский. Но было здесь и так любимое Соколовым уединение. «В моей карачаровской берлоге я сижу теперь в полнейшем одиночестве, - писал Соколов друзьям. - Топлю печку, пилю дрова, ношу воду и кашу варю. Со мной пес Жук и кошка Машка, которая ловит и приносит мне мышей, иногда по десятку в день. Осенью все лесные мыши собираются на зимовку в мой дом, почитая меня благодетелем, построившим для них специальную богадельню…» Под полом в карачаровской избушке жил еж с семейством. «Слышите? - говорил гостям Иван Сергеевич, и притихшие гости действительно слышали под полом тихое бормотание. - Это еж еженятам сказки рассказывает. Он еще петь начнет. Не верите?» И все знали: раз говорит, значит, так и есть: еж поет песенки. Об этом еже, о мышах, живущих в подполе, рассказывал, бывало, на крылечке Иван Сергеевич пришедшим из соседнего пионерлагеря ребятам. Об этом - его «Карачаровский домик» и другие книги для детей и взрослых.
В конце 1960-х Соколовы перебрались из Ленинграда в Москву: музыкально одаренного внука Сашу решили учить музыке в столице (Александр Соколов был министром культуры, ныне ректор Московской консерватории).
И.С. Соколова-Микитова называют главным в русской литературе ХХ века продолжателем традиций Тургенева. Недаром здесь и полное совпадение по имени-отчеству. Свои литературные корни сам он видел, помимо тургеневского наследия, в русской народной сказке, в творчестве С. Аксакова и Л. Толстого. Проза Соколова как глубокая и чистая река. Спокойствием, добротой, мудростью веет от его строк. Сборники его - «На теплой земле», «Год в лесу», «По охотничьим тропам», «У светлых истоков» - постоянно переиздавались в советское время, да и сейчас в любом книжном магазине на видном месте «Русский лес», «Звуки земли» и «Листопадничек»…
Соколов-Микитов писал: «Полнота сердца - любовь, внимание к людям, к природе - первое условие жизни, право на жизнь… Жизнь и людей я всегда любил и люблю беззаветно. Именно эта любовь к жизни, к родной земле давали мне силы, были основным мотивом моих писаний…»
К. Паустовский, поздравляя Соколова-Микитова с 70-летием, писал: «Думая о Вас, я всегда вспоминаю старинное народное изречение: велик Бог земли русской. Вы - чистейшее выражение народного нашего характера и красоты России».
17.05.2007
Имя замечательного писателя, путешественника, публициста Ивана Сергеевича Соколова-Микитова на долгое время оказалось незаслуженно забыто. Только в последние годы о писателе вновь начали вспоминать и публиковать его прекрасные рассказы и повести. Прежде всего, о природе.
То, что он оказался потерян для целого поколения школьников, просто удивительно. Старшее поколение прекрасно помнит «Детство», «На теплой земле», «Звуки земли», «Карачаровские записи», «У святых источников», книгу воспоминаний «Давние встречи», в которой собраны изумительно точные портретные очерки Горького, Бунина, Куприна, Пришвина, Федина, Грина, Твардовского, полярного исследователя Свирненко, художника и ученого Пинегина.
Но Иван Сергеевич был очень заметной фигурой своего времени. 30 мая мы отмечаем его 115-летний юбилей.
«Я родился и вырос в серединной части России, в междуречье Оки и Днепра, в простой, трудовой семье, прадеды и деды мои вековечно связаны с землею» - писал в своих «Воспоминаниях» сам Соколов-Микитов.
Он родился 17 мая 1892 года в селе Осеки Калужской губернии. Его отец работал лесничим у помещика Коншина. Мать - местная крестьянка, первая красавица в округе, дед по материнской линии - крепостной крестьянин. Свою литературную форму его фамилия обрела с добавлением имени деда Никиты, деревенского дьячка. Да и в деревне их прозвали Микитины.
Детство Соколова-Микитова – единственного и любимого ребенка в семье - пришлось на время последних «ларинских» усадеб и тургеневского помещичества, стук топоров от вырубаемых вишневых садов слышался по всей России.
«Все изменялось тогда в деревне. Все чаще и чаще, страдая от безработицы и безземелья, уходили мужики на заработки в города, переселялись на шахты, на заводы. Возвращавшаяся из города молодежь, хлебнув иной жизни, привозила новые слова, новые слышались в деревне речи...».
«Мне нечего жалеть из этого прошлого. Жалко лишь тетеревиных выводков, деревенских песен и сарафанов, жалко некогда наполнявшего меня детского чувства радости и любви, которого никакими силами теперь не вернуть...»
В десять лет Соколов-Микитов вместе с семьей переехал из деревни в Смоленск. Он увлекался лыжами, охотой, театром. Построил у себя в Кислове планер, на котором поднялся в воздух, о чем была заметка в газете «Русское слово». В училище он особенно не ладил с классным наставником, «неведомо за что меня невзлюбившим». Из пятого класса реального училища он был «изгнан с волчьим билетом "по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям». Перед этим его квартиру обыскали жандармы. «Как выяснилось позднее, причиной обыска был донос провокатора, служившего приказчиком в табачной лавочке, за перегородкой которой иногда мы собирались». При этом писатель не стал вспоминать, что один из гимназистов готовил покушение на местного предводителя дворянства Урусова, а два дамских револьвера для «акции» были куплены гимназистами в складчину.
В детстве Иван зачитывается романами о путешествиях и буквально бредит ими. В 1910 году он уехал в Питер и поступил на сельскохозяйственные курсы. В студенческой пивной на Рыбацкой улице он познакомился с известным путешественником Сватошем, чьи рассказы об Африке и Шпицбергене разожгли в Соколове прежнюю страсть к путешествиям с новой силой. Вскоре Иван знакомится с хозяином газеты «Ревельский листок» Липпо, который уговорил его переехать в Ревель (Таллин) на должность секретаря принадлежавшей ему газеты. Там Иван Соколов и совершил свое первое морское плавание на посыльном судне «Могучий». За несколько лет он успел побывать во многих европейских, азиатских и африканских городах.
Отпросившись на время с корабля, Иван Сергеевич путешествовал по Греции, поступил послушником в один из русских монастырей на Святой горе Афон. Там его застало известие о Первой мировой войне. С риском для жизни Соколов добрался до России, едва не угодив в турецкий плен. И он идет на фронт добровольцем, где служит в санитарно-транспортном отряде принцессы Саксен-Альтенбургской, летает на первом русском тяжелом бомбардировщике «Илья Муромец», командиром которого был Алехнович - один из первых знаменитых пилотов в России, к тому же его школьный учитель физкультуры. В это время Иван уже пишет рассказы и изредка печатается в литературных сборниках и журналах..
Он вообще часто менял профессии - был медиком, авиамотористом, матросом - много путешествовал, воевал.
Февральскую революцию он встретил на фронте и стал фронтовым депутатом. Его командируют в Петроград, где он слушает выступление Ленина с «Апрельскими тезисами», участвует в митингах и заседаниях. Ему всего 25 лет…
Но вот Октябрьскую революцию писатель элементарно прозевал. В эту ночь он сидел поблизости от Зимнего, в полуподпольной пивной на Невском. И никакого штурма дворца не заметил. Зато потом, на следующий день, он стал свидетелем, как народ брал приступом винные погреба. «Вот это был уже штурм настоящий…» - вспоминал писатель.
Весной 1919 года по предложению одноклассника «смоленского земляка Гриши Иванова», «в качестве представителей Предпродделзапсевфронта мы двинулись на юг в хлебные края, в теплушке, предоставленной полностью в наше распоряжение: В Мелитополе чудом вырвались из лап захвативших город махновцев, под Киевом попали в плен к петлюровцам:»
Во время стоянки в Одессе Соколов-Микитов познакомился с Буниным. Иван Сергеевич навсегда запомнил горькие бунинские слова о том, что из русской литературы исчезают драгоценнейшие черты: глубина, серьезность, простота, благородство и морем разливаются вульгарность, лукавство, хвастовство, дурной тон, напыщенный и фальшивый. Надо сделать все, чтобы сохранить бессмертный дар - живую русскую речь. Соколов-Микитов считал, что это вина «вшивой интеллигенции». «Литературу и журналистику губят полуобразованные, бойкие, всезнающие, бесцеремонные писаки, для которых главное - держать нос по ветру, а нравственные ценности, святая идея - это, мол, для дураков».
Но с флотом вышла неудача: в 1920 году пароход «Омск» был продан с аукциона, а команду списали на берег. Около года Соколов-Микитов прожил в Англии, скитался по ночлежкам Гулля и Лондона, а в мае 1921 года перебрался в Германию, в Берлин, «показавшийся тогда преддверием России». Там жили Горький, Толстой, Есенин, Саша Черный, Мережковский, Гиппиус..
В эмигрантских газетах он публиковал статьи против бесчинств большевиков: ограбление деревни в годы продразверстки. «Вы повинны в том, что истребили в народе чувство единения и общности, отравили народ ненавистью и нетерпимостью к ближнему: Вы иссушили бы полмира и полмира затопили водой, только бы удержать власть!» В эмигрантской среде Соколов-Микитов числился в стане «непримиримых», и его неожиданный отъезд в «совдепию» в августе 1922 года поразил многих. «Неужели Микитов сбрендил? Невероятно!» - восклицает Зинаида Гиппиус. Но жить без Родины он не мог. «Большевики вам кишки выпустят, к столбу прибьют и заставят вокруг бегать» - мрачно шутил Горький, сопровождая его письмом к Федину, работавшему тогда в петроградском журнале «Книга и революция».
В доме у Соколова-Микитова и в советское время висел портрет Павла I, которого он очень почитал. Всегда повторял: «Если бы не убили Павла, жизнь в России пошла бы по-другому».
После Петрограда он переезжает в родное Кислово. Там у Ивана Сергеевича и его молодой супруги Лидии Ивановны родились три дочери.
В качестве корреспондента «Известий» Соколов-Микитов в 1928 году посетил Германию и Голландию, в это же время он опубликовал ряд рассказов. В1929 году в издательстве «Федерация» вышло его первое трехтомное собрание сочинений.
Надвигалась коллективизация, раскулачивание. Пришлось навсегда оставить родной дом... Обосновались сначала в Гатчине, потом в Ленинграде.
Стоило покинуть эту теплую, родную землю, как начались и продолжались всю оставшуюся жизнь тяжкие невзгоды и трагедии - две дочери умерли, а третья, которую удалось спасти от той же болезни легких, утонула в озере под Ленинградом. Но это чуть позже. А пока Соколов-Микитов в составе многих экспедиций путешествует по Каспию, Закавказью, Тянь-Шаню, Памиру, Лапландии, участвует в четырех полярных экспедициях: в поисках исчезнувшего дирижабля Нобиле, на Северную Землю, Шпицберген, на Землю Франца-Иосифа.
В 30-е годы произошла встреча со Сталиным, после которой Соколову-Микитову немедленно выделили прекрасную 3-комнатную квартиру в Ленинграде, в доме где жили Ольга Форш и Зощенко, наградили орденом Трудового Красного Знамени. Всего у него их было четыре - после Сталина считалось неприличным давать награду меньшего калибра.
Военное лето 1941 года застало семью Ивана Сергеевича на даче в новгородской деревне. Затем была просьба отправить его на фронт, эвакуация в Пермь, где Соколов-Микитов поступил на службу в областную лесоохрану, работал спецкором «Известий» по Уралу. В 1945 году семья Ивана Сергеевича возвращается в Ленинград.
С лета 1952 года после смерти последней дочери, писатель обосновался в Карачарове, и с тех пор главной героиней его произведений стала «близкая моему сердцу родная природа». Годом раньше писатель побывал в гостях у родственников, купил сруб и начал строить свою «последнюю гавань» – впоследствии знаменитый в литературно-художественной среде «карачаровский домик».
В этот дом приезжали друзья и коллеги – проститься перед отъездом за границу заезжал Виктор Некрасов, часто бывал и работал Константин Федин, закончил одну из глав поэмы «Василий Теркин» Александр Твардовский, писал о рыбалке на Московском море Владимир Солоухин.
В книге «У святых источников» Соколов-Микитов пишет: «С охотничьим ружьем за плечами я обошел ближние лесные угодья, путешествовал в лодке по Волге. Мне удалось побывать в глухих местах Оршанского леса, на Петровских озерах, куда не всякий год может проникнуть неопытный человек. Я знакомился с молодыми и старыми людьми, слушал их рассказы, любовался природой. Живя в Карачарове, написал несколько небольших рассказов, в которых изображена близкая моему сердцу природа».
Сам Соколов-Микитов говорил: «Ничего придуманного в моих произведениях нет».
Об этом периоде любит вспоминать и внук русского классика - нынешний министр культуры и массовых коммуникаций России Александр Соколов, который жил в дедовском доме с малого возраста: вез на велосипеде записочку от деда к Константину Федину, получал конфетку в ответ и возвращался обратно.
В Карачарове Иван Сергеевич написал 28 произведений. Но у него ухудшается зрение. В 1971 году писатель ослеп. Свои последние книги он записывал на диктофон.
Писатель умер 20 февраля 1975 года в Москве, оставив после себя самое ценное - книги. Через 100 дней умерла и его верный помощник и жена. Внук Александр Сергеевич похоронил их прах в Гатчине: деда - в могиле его матери, бабушку - в могиле младшей дочери Лидочки.
Русский писатель-путешественник Иван Сергеевич Соколов-Микитов родился в урочище Осеки Калужской губернии 30 (18) мая 1892 года в семье приказчика купца-лесоторговца.
Детство и ранняя юность писателя прошли на Смоленщине.
В 1910 году он поступил на сельскохозяйственные курсы в Петербурге, однако вскоре устроился в Ревеле (ныне Таллин) на пароход торгового судна и в течение нескольких лет побывал в европейских, азиатских и африканских портах.
В 1918 году Иван Сергеевич демобилизовался, уехал к родителям на Смоленщину. Работал там учителем единой трудовой школы. К этому времени он уже опубликовал первые рассказы, замеченные Буниным и Куприным.
С 1919 года Соколов-Микитов – матрос торгового судна.
В 1920 году с парохода «Омск», проданного в Гулле (Англия) с аукциона, Иван Сергеевич в числе команды был списан на берег. Началась вынужденная эмиграция.
В Англии он прожил около года, а в 1921 году перебрался в Германию.
После почти двухлетнего пребывания за границей Соколов-Микитов возвращается в Россию. Скитания по портовым ночлежкам Гулля и Лондона дали ему материал для «Чижиковой лавры» (1926).
После возвращения на Родину И.С. Соколов-Микитов участвует в арктических экспедициях на ледоколе «Георгий Седов», возглавляемых О.Ю. Шмидтом.
За экспедициями в Северный Ледовитый океан и на Землю Франца-Иосифа последовала экспедиция по спасению ледокола «Малыгин». В ней Иван Сергеевич участвовал как корреспондент «Известий».
Арктические экспедиции дают ему материал для цикла очерков «Белые берега» и очерковой повести «Спасение корабля».
Многочисленные путешествия писателя по стране описаны в книгах «Ленкорань» (1934), «Пути кораблей» (1934), «Летят лебеди» (1936), «Северные рассказы» (1939), «На пробуждённой земле» (1941), «Рассказы о Родине» (1947).
Четверть века жизнь И.С. Соколова-Микитова была связана с Карачарово Конаковского района Тверского края. В октябре 1951 года писатель побывал у родственников, приобрел сруб и начал строить свой «карачаровский» домик.
С лета 1952 года Соколов-Микитов проводит в Карачарове большую часть года. Здесь Иван Сергеевич работал над книгами «Детство» (1953), «На теплой земле» (1954), «Звуки земли» (1962), «Карачаровские записи» (1968) и другими.
В книге «У святых источников» (1969) он пишет: «С охотничьим ружьем за плечами я обошел ближние лесные угодья, путешествовал в лодке по Волге. Мне удалось побывать в глухих местах Оршанского леса, на Петровских озёрах, куда не всякий год может проникнуть неопытный человек. Я знакомился с молодыми и старыми людьми, слушал их рассказы, любовался природой. Живя в Карачарове, написал несколько небольших рассказов, в которых изображена близкая моему сердцу родная природа».
В областном литературно-художественном сборнике «Родной край» были опубликованы новые главы повести «Детство». Писатель был членом редколлегии сборника.
В областном книжном издательстве выходили его книги «Первая охота» (1953), «Листопадничек» (1955), «Рассказы о Родине» (1956) и др.
В карачаровский период Соколов-Микитов часто обращался к мемуарному жанру. Тогда были написаны «Автобиографические заметки», «Свидания с детством».
Книга воспоминаний «Давние встречи», которую автор писал до последнего дня, содержит портретные очерки писателей М. Горького, И. Бунина, А. Куприна, М. Пришвина, К. Федина, А. Грина, А. Твардовского, полярного исследователя П. Свирненко, художника и ученого Н. Пинегина и других.
В «карачаровском» домике бывали писатели А. Твардовский, В. Некрасов, К. Федин, В. Солоухин, журналисты, художники.
Умер И.С. Соколов-Микитов 20 февраля 1975 года. Урна с его прахом захоронена на кладбище в Гатчине.
В 1981 года на «карачаровском» домике писателя была установлена мемориальная доска.
Загрузка...
