Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин родился 15 (27) января 1826 года в селе Спас-Угол Тверской губернии в старинной дворянской семье. Начальное образование будущий писатель получил в домашних условиях – с ним занимались крепостной живописец, сестра, священник, гувернантка. В 1836 года Салтыков-Щедрин обучался в Московском дворянском институте, с 1838 – в Царскосельском лицее.
Военная служба. Ссылка в Вятку
В 1845 году Михаил Евграфович оканчивает лицей и поступает на службу в военную канцелярию. В это время писатель увлекается французскими социалистами и Жорж Санд, создает ряд заметок, повестей («Противоречие», «Запутанное дело»).
В 1848 году в краткой биографии Салтыкова-Щедрина наступает длительный период ссылки – за вольнодумие он был отправлен в Вятку. Там писатель прожил восемь лет, сначала служил канцелярским чиновником, а после был назначен советником в губернском правлении. Михаил Евграфович часто ездил в командировки, во время которых собирал информацию о провинциальной жизни для своих произведений.
Государственная деятельность. Зрелое творчество
Вернувшись в 1855 году из ссылки, Салтыков-Щедрин поступил на службу в министерство внутренних дел. В 1856-1857 годах были опубликованы его «Губернские очерки». В 1858 году Михаила Евграфовича назначили вице-губернатором Рязани, а затем Твери. Параллельно писатель печатался в журналах «Русский вестник», «Современник», «Библиотека для чтения».
В 1862 году Салтыков-Щедрин, биография которого ранее была связана больше с карьерой, чем с творчеством, покидает государственную службу. Остановившись в Петербурге, писатель устраивается работать редактором в журнал «Современник». Вскоре выходят его сборники «Невинные рассказы», «Сатиры в прозе».
В 1864 году Салтыков-Щедрин вернулся на службу, заняв должность управляющего казенной палаты в Пензе, а затем в Туле и Рязани.
Последние годы жизни писателя
С 1868 года Михаил Евграфович уходит в отставку, активно занимается литературной деятельностью. В этом же году писатель становится одним из редакторов «Отечественных записок», а после смерти Николая Некрасова занимает пост ответственного редактора журнала. В 1869 – 1870 годах Салтыков-Щедрин создает одно из самых известных своих произведений – «История одного города» (краткое содержание) , в котором поднимает тему отношений народа и власти. Вскоре издаются сборники «Признаки времени», «Письма из провинции», роман «Господа Головлевы».
В 1884 году «Отечественные записки» были закрыты, и писатель начинает печататься в журнале «Вестник Европы».
В последние годы творчество Салтыкова-Щедрина достигает кульминации в гротеске. Писатель издает сборники «Сказки» (1882 – 1886), «Мелочи жизни» (1886 – 1887), «Пешехонская старина» (1887 – 1889).
Умер Михаил Евграфович 10 мая (28 апреля) 1889 года в Санкт-Петербурге, похоронен на Волковском кладбище.
Хронологическая таблица
Другие варианты биографии
- Во время обучения в лицее Салтыков-Щедрин публиковал свои первые стихотворения, однако быстро разочаровался в поэзии и навсегда оставил это занятие.
- Михаил Евграфович сделал популярным литературный жанр социально-сатирической сказки, направленной на разоблачение людских пороков.
- Ссылка в Вятку стала поворотным моментом в личной жизни Салтыкова-Щедрина – там он познакомился со своей будущей женой Е. А. Болтиной, с которой прожил 33 года.
- Пребывая в вяткинской ссылке, писатель переводил труды Токвиля, Вивьена, Шерюеля, делал заметки о книге Беккари.
- В соответствии с просьбой в завещании, Салтыков-Щедрин был похоронен рядом с могилой Ивана Сергеевича Тургенева .
Тест по биографии
Прочитав краткую биографию Салтыкова-Щедрина, пройдите тест.
Салтыков-Щедрин - сатирик
Сатира - резкое высмеивание недостатков
И пороков человеческого общества...
В. И. Даль
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - сатирик , гениальный русский Сатирик , один из лучших людей своего времени. Свое необычайное дарование он направил на то, чтобы открыть глаза, показать тем, кто еще не видит творящегося в стране беззакония, процветающего невежества и тупости, торжества бюрократии. От времени написания его произведений нас отделяет более ста лет, но многие из них удивительно точно напоминают современные дни! Ему было дано предугадать, но не изменить будущее.
Среди всех самых сильных произведений, направленных на обличение пороков и недостатков общества," «История одною города» (1869-1870) выделяется своей масштабностью: здесь высмеяны не какой-либо порок, здесь показаны пороки целого государства! Это «бал» сатиры, который празднует Салтыков-Щедрин . Чего здесь только нет: и гротеск, и аллегория, и фантастика, и гипербола, и аналогии с известными событиями и фактами в истории России. В этих многочисленных градоначальниках, мелькающих в произведении, читатель XIX века подметил черты исторических деятелей нашего государства (Владимир Красное Солнышко, Петр I, Иван IV, Аракчеев), читатель XX века - собственных руководителей, вождей, кандидатов в президенты. Наша современность - всего лишь новый виток в развитии (или в дальнейшем упадке) России, что и понял Салтыков-Щедрин .
Начало «Истории...» напоминает летопись, неслучайно мы замечаем сходство в описании головотяпов у Салтыкова-Щедрина и племенных славян у Карамзина. В соответствии с господствующей в XIX веке «норманнской теорией» в Древней Руси не было предпосылок для создания государства, и образовалось оно искусственно, благодаря пришествию варягов.
Сквозь свое «увеличительное стекло» забавно преломляет эту легенду автор: головотяпы, перетяпав головой соседних рукосуев, пригласили царствовать са-мого глупого князя и основали город Глупов.
Гиперболу и фантастику использует Михаил Евграфович и в описании правления некоего Органчика (Дементия Варламовича Брудастого). Тот имел в голове заводное устройство и мог произносить только две фразы: «Разорю!» и «Не потерплю!». Ему удалось долго продержаться в кресле правителя, но мог бы он просидеть еще дольше, если бы не поломка инструмента.
После Органчика пришла Смута.
Салтыков-Щедрин тонко подчеркнул черты русской революции, крестьянского бунта: когда безначалие сменяется вседозволенностью, когда народ глотнет сладкого вина свободы, он, разбушевавшись, может натворить столько бед, что, протрезвев, сам ужаснется содеянному. И как только ему говорят: «Смотри, что ты наделал?» - он с удивленным лицом отвечает, что он-то ни при чем.
Каждый раз после очередной смены власти с колокольни сбрасывали Ивашку, Тимошку. За неделю смуты было сброшено несколько десятков лиц мужского пола.
Мой любимый градоначальник - Грустилов. В описании этого героя Салтыков-Щедрин не поскупился ни на какие сатирические средства.
Грустилов не пренебрегал женским обществом и вообще по части «клубнички» был охоч, аллегорически описывает Михаил Евграфович любовные похождения своего героя. Чего стоит следующий эпизод из жизни местного Дон Жуана: «Как-то раз, переодевшись лебедем, градоначальник подплыл к молодой особе, купавшейся в пруду, и, в то время как она его гладила по белоснежной шейке, он лишил ее последнего богатства и надежды на лучшую жизнь».
Будучи лириком и прозаиком, Грустилов написал бессмертное в сердцах поклонников произведение: «Сатурн, остановивший свой бег в объятиях Венеры», где под Сатурном подразумевал себя, а под Венерой - мадам Помпадур.
Добрая душа - Грустилов - увеличил сбор налогов в два раза.
Свой весьма большой вклад в увеличение народонаселения Глупова внес князь Миколадзе, также бывший градоначальником.
Как и всякий Сатирик , Салтыков-Щедрин не только обличает и высмеивает, но и дает ответы на некоторые глобальные вопросы, касающиеся предмета высмеивания.
Например, почему Россия несколько отстает в развитии от некоторых стран?
Потому что зачастую у руля управления кораблем с надписью «Россия» встают люди, у которых не в порядке с головой: либо она пустая (Д. В. Бруда-стый), либо фаршированная (майор Прыщ).
Многие эпизоды в «Истории...» явно написаны как сатирическая аналогия эпизодам из российской истории. Например, попытка ввести в употребление лавровый лист (Двоекуров) и горчицу (Бородавкин) напоминает внедрение культуры картофеля в 30-40-х годах XVIII века в русских деревнях.
Вообще заканчивается все печально: к управлению приходит Угрюм-Бурчеев (прототип Аракчеева), и наступает тяжелая ситуация для глуповского населения. «История одного города» - не просто пародия, это еще и глубокое понимание того, что все-таки происходит и как с этим бороться.
Салтыков-Щедрип некоторое время назад был забыт. Этот писатель не был популярен, ведь он заставлял не только смеяться, но и думать. Но сейчас его произведения переживают вторую молодость. Все чаще и чаще мы слышим его цитаты по телевидению, все чаще и чаще читаем его высказывания в газетах. Пошел новый виток в истории, новая волна, и Салтыков-Щедрин вновь оказался на ее гребне. Скорее всего, темы, поднимаемые в его произведениях, долго будут актуальными, и не раз еще, смотря на вновь пришедшего «вождя» или «начальника», мы вспомним что-нибудь из «Истории одного города».
Сочинение
Судьба сатирика во все времена была тернистой: на его пути постоянно встречались препоны в лице вездесущей цензуры, ограничивающей творческие возможности, заставляющей выражать мысли обиняками, эзоповским языком. Сатира вызывала недовольство и у простых людей, не склонных сосредоточивать внимание на болезненных сторонах своего существования. Однако главная трудность заключалась в другом: искусство сатиры оставалось драматическим по своей природе.
В ранних своих произведениях Салтыков-Щедрин направлял стрелы на обличение провинциальных чиновников. В «Истории одного города» сатирик поднялся уже до правительственных верхов. В центре этого произведения сатирическое изображение взаимоотношений народа и власти. В книге освещается история вымышленного города Глупова, указываются даже точные даты её: с 1731 года по 1828 год.
Любой читатель, мало-мальски знакомый с русской историей, увидит в фантастических событиях и героях этой книги отзвуки реальных событий названного автором периода. Но, в то же время, сатирик последовательно и методично сбивает и разрушает в сознании читателя локальные исторические параллели. В книге речь идет не о каком-то конкретном отрезке отечественной истории, а о том в ней, что сопротивляется течению времени, что неизменно удерживается на разных стадиях русского исторического опыта. Сатирик ставит перед собою головокружительно смелую цель — создать обобщенный образ России, в котором синтезируются вековые слабости национальной истории, достойные сатирического освещения, коренные пороки государственной и общественной жизни.
Автор прибегает к смешению времен. Не менее парадоксальны и социально-административные характеристики уникального города Глупов. То он является перед читателями в образе уездного городишки, то принимает облик города губернского и даже столичного. А то вдруг обернется захудалым русским селом или деревенькой, имеющей, как водится, свой выгон для скота, огороженный типичной деревенской изгородью. Но только границы глуповского выгона соседствуют с границами Византийской империи.
Фантастичны и характеристики глуповских обывателей: временами они похожи на столичных и губернских горожан, но иногда эти «горожане» пашут и сеют, пасут скот и живут в деревенских избах. Столь же несообразны характеристики глуповских властей: градоначальники совмещают в себе повадки, типичные для русских царей и вельмож, с действиями и поступками, характерными для городничего или сельского старосты.
Когда вышла в свет «История одного города», либеральная критика стала упрекать Щедрина в искажении жизни, в отступлении от реализма. Но эти упреки были несостоятельны. Гротеск и фантастика у сатирика не искажают действительности, они лишь доводят до парадокса те качества, которые таит в себе бюрократический режим.
Художественное преувеличение действует подобно увеличительному стеклу. Оно делает тайное явным, обнажает скрытую от невооруженного глаза суть вещей, реально существующее зло.
С помощью гротеска и фантастики писатель часто ставит диагноз социальным болезням, которые существуют в зародыше и еще не развернули всех возможностей и «готовностей», в них заключенных. Доводя эти «готовности» до логического конца, до размеров общественной эпидемии, сатирик выступает в роли провидца, вступая в область предвидений и предчувствий. Именно такой, пророческий, смысл содержится в образе Угрюм-Бурчеева, увеличивающем жизнеописание глуповских градоначальников.
Глупов в книге М.Е. Салтыкова-Щедрина — это особый порядок вещей, составными элементами которого является не только администрация, но и народ — глуповцы. В «Истории одного города» дается беспримерная сатирическая картина наиболее слабых сторон народного миросозерцания. При этом картины народной жизни освещаются в иной тональности, чем картины градоначальнического самоуправства. Смех сатирика здесь становится горьким, призрение сменяется тайным сочувствием.
Обращение Салтыкова-Щедрина к сказочному жанру предшествовало внутренней эволюции его творчества. В основе его фантастики и гротеска лежит народный взгляд на вещи, многие фантастические его образы являются ни чем иным, как развернутыми фольклорными метафорами.
Сказочная фантастика становится полноправной хозяйкой в повествовании писателя. К тому же она оказывается союзницей гротеска, преобладающего в щедринской сказочной прозе. Только благодаря этой фантастике осуществляется стержневая гротескная метаморфоза. На основе фантастики определилось главное свойство щедринского гротеска — соединение в одном образе несоединимого.
В основе сатирической фантазии писателя лежат народные сказки о животных. Писатель использует отточенное вековой народной мудростью содержание, освобождающее сатирика от необходимости развернутых мотивировок и характеристик. В сказке каждое животное наделено готовым характером: волк жаден и прожорлив, медведь простоват и неуклюж. Сатира по своей художественной специфике чуждается подробностей, она изображает жизнь в наиболее резких ее проявлениях, которые преувеличиваются и укрупняются. Поэтому сказочный тип мышления органически соответствует самой природе сатирической типизации.
Заимствуя у народа готовые сказочные сюжеты и образы, писатель развивает и углубляет заключенное в них сатирическое содержание. Афантастическая форма является для него надежным способом эзоповского языка. С появлением сказок щедринская сатира напрямую обращена к народу.
Салтыков-Щедрин принадлежит к числу тех великих писателей, творчество которых отличается высокой идейностью, народностью, реализмом, художественным совершенством.
Наряду с другими классиками русской литературы он превосходно владел мастерством изображения быта и психологии людей, социальных и нравственных явлений общественной жизни. Но он, как и каждый из его выдающихся литературных современников — Некрасов, Тургенев, Гончаров, Достоевский, Толстой, — был по-своему оригинален, социально-политическая сатира стала его призванием, и в эту область он внес свой неповторимый вклад.
Произведения Салтыкова-Щедрина, как бы они ни были разнообразны в проблемно-тематическом и жанровом отношениях, составляют единый художественный мир, отмеченный печатью яркой творческой индивидуальности писателя.
Своеобразие Щедрина-художника наиболее наглядно проявляется прежде всего в таких особенностях его сатирической поэтики, как искусство применения юмора, гиперболы, гротеска, фантастики, иносказания для реалистического воспроизведения действительности и ее оценки с прогрессивных общественных позиций.
Смех — основное оружие сатиры. «Это оружие очень сильное, — говорил Щедрин, — ибо ничто так не обескураживает порока, как сознание, что он угадан и что по поводу его уже раздался смех». Этим оружием боролись с социальными и нравственными пороками общества Фонвизин в «Недоросле», Крылов в баснях, Грибоедов в «Горе от ума», Гоголь в «Мертвых душах» и «Ревизоре». Щедрин развивал их традицию. По его собственному признанию, юмор всегда составлял его главную силу.
Щедрин — самый яркий продолжатель гоголевской традиции сатирического смеха. Гоголь и Щедрин обладали неистощимым остроумием в изобличении общественных пороков. И вместе с тем есть большая разница в идейных мотивах и формах художественного проявления юмора у этих двух крупнейших русских сатириков.
Белинский, характеризуя юмор Гоголя как юмор «спокойный, спокойный в самом своем негодовании, добродушный в самом своем лукавстве», в то же время говорил, что бывает еще другой юмор, «грозный и открытый», «желчный, ядовитый, беспощадный». Таков именно юмор Щедрина.
Отмечая в горьком и резком смехе Щедрина «нечто свифтовское», Тургенев писал: «Я видел, как слушатели корчились от смеха при чтении некоторых очерков Салтыкова.
Было что-то почти страшное в этом смехе, потому что публика, смеясь, в то же время чувствовала, как бич хлещет ее самое». По определению М. Горького, смех Щедрина — «это не смех Гоголя, а нечто гораздо более оглушительно-правдивое, более глубокое и могучее». Если к гоголевскому юмору приложима формула «смех сквозь слезы», то более соответствующей щедринскому юмору будет формула «смех сквозь презрение и негодование».
В характере щедринского юмора сказались, конечно, и свойства личной биографии и дарования писателя, но прежде всего — новые общественные условия и новые идеи, верным представителем которых он был. За годы, разделяющие сатирическую деятельность Гоголя и Щедрина, совершился крупный шаг в общественной жизни России и в развитии русской освободительной мысли.
Смех Щедрина, почерпавший свою силу в росте демократического движения и в идеалах демократии и социализма, глубже проникал в источник социального зла, нежели смех Гоголя. Разумеется, речь идет не о художественном превосходстве Щедрина над Гоголем, а о том, что по сравнению со своим великим предшественником Щедрин как сатирик ушел дальше, движимый временем и идеями. Что же касается собственно гоголевской творческой силы, то Щедрин признавал за нею значение высшего образца.
Если Гоголь видел в сатирическом смехе средство нравственного исправления людей, то Щедрин, не чуждаясь этих намерений, считал главным назначением смеха возбуждение чувства негодования и активного протеста против социального неравенства и политического деспотизма. Щедринский смех отличался от гоголевского прежде всего своим, так сказать, политическим прицелом.
Сатирический смех в щедринской концепции призван быть не целителем, а могильщиком устаревшего социального организма, призван накладывать последнее позорное клеймо на те явления, которые закончили свой цикл развития и признаны на суде истории несостоятельными.
В смехе Щедрина, преимущественно грозном и негодующем, не исключены и другие эмоциональные тона и оттенки, обусловленные разнообразием идейных замыслов, объектов изображения и сменяющихся душевных настроений сатирика. «Сказки», где представлены картины жизни всех социальных слоев общества, могут служить как бы хрестоматией образцов щедринского юмора во всем богатстве его художественного проявления.
Салтыков-Щедрин был великим мастером иронии — тонкой, скрытой насмешки, облеченной в форму похвалы, лести, притворной солидарности с противником. В этой ядовитейшей разновидности юмора Щедрина превосходил в русской литературе только один Гоголь. В «Сказках» щедринская ирония блещет всеми красками.
Сатирик то восхищается преумным здравомысленным зайцем, который «так здраво рассуждал, что и ослу в пору», то вдруг вместе с генералами возмущается поведением тунеядца-мужика, который спал «и самым нахальным образом уклонялся от работы», то будто бы соглашается с необходимостью приезда медведя-усмирителя в лесную трущобу, потому что «такая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по-своему норовил. Звери — рыскали, птицы — летали, насекомые — ползали, а в ногу никто маршировать не хотел».
Издевательски высмеивая носителей социального зла, сатирик возбуждал к ним в обществе чувство активной ненависти, воодушевлял народную массу на борьбу с ними, поднимал ее настроение и веру в свои силы, учил ее пониманию своей роли в жизни. По верному определению А. В. Луначарского, Щедрин — «мастер такого смеха, смеясь которым, человек становится мудрым».
Для произведений Салтыкова-Щедрина характерно широкое применение приемов гиперболы, гротеска, фантастики, посредством которых писатель резко обнажал сущность отрицаемых явлений общественной жизни и казнил их оружием смеха.
Разоблачая те или иные черты социальных типов, сатирик очень часто находил для них какой-либо эквивалент в мире, стоящем за пределами человеческой природы, создавал поэтические аллегории, в которых место людей занимали куклы и звери, выполнявшие роль сатирической пародии.
Такая фантастика нашла свое блистательное применение в сказках, где вся табель о рангах остроумно замещена разными представителями фауны. Фантастическая костюмировка в одно и то же время и ярко оттеняет отрицательные черты типов, и выставляет их в смешном виде. Человек, действия которого приравнены к действиям низшего организма или примитивного механизма, вызывает смех.
Гипербола, гротеск, фантастика, являвшиеся эффективными приемами изображения и осмеяния социального зла, попутно выполняли также свою роль и в сложной системе художественных средств, применявшихся сатириком в борьбе с цензурой.
Передовая русская литература жестоко преследовалась самодержавием. В борьбе с цензурными гонениями писатели прибегали к обманным средствам. «С одной стороны, — говорит Щедрин, — появились аллегории, с другой — искусство понимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная рабская манера писать, которая может быть названа Езоповскою, — манера, обнаруживавшая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств».
Салтыков-Щедрин, до конца дней своих остававшийся на боевом посту политического сатирика, довел эзоповскую манеру до высшего совершенства и стал самым ярким ее представителем в русской литературе. Действуя под гнетом цензуры, вынужденный постоянно преодолевать трудные барьеры, сатирик не отступал от своих демократических убеждений, а боролся с препятствиями художественными средствами.
Он выработал целую систему иносказательных приемов, наименований, выражений, образов, эпитетов, метафор, которые позволяли ему одерживать идейную победу над врагом. Так, например, в эзоповском языке Щедрина порядок вещей обозначает произвол самодержавия, сердцевед — шпиона, фюить — внезапную административную ссылку в отдаленные места. Продажных литераторов-приспособленцев сатирик именовал пенкоснимателями, а их газетам присвоил названия: «Пенкоснимательница», «Чего изволите?», «Помои», «Нюхайте на здоровье».
Русскую действительность своего времени Щедрин нередко изображал в форме повествования о прошлом (яркий образец — «История одного города») или о зарубежных странах.
В «Сказках» эти иносказательные приемы нашли широкое применение, видоизменяясь соответственно жанру. Иногда сказка начинается указанием, что речь будет идти о старом времени, хотя весь смысл дальнейшею повествования относится к современности.
Например: «Нынче этого нет, а было такое время...» («Праздный разговор»); «В старые годы, при царе Горохе это было...» («Дурак»). Для умышленного отнесения изображаемых событий к не определенным странам и временам сатирик удачно использовал традиционные зачины народных сказок: «...В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик...» («Дикий помещик»); «В некоторой стране жил-был либерал...» («Либерал»).
Иносказания в сатире Щедрина предназначены не только для обмана цензуры. Они являются эффективным средством сатирического изображения жизни, позволяющим подойти к предмету с неожиданной стороны и остроумно осветить его. Для сатиры это особенно важно, она тем успешнее достигает своей цели, чем неожиданнее ее нападение на противника и чем остроумнее очерчены его комические черты.
Образ медведя Топтыгина, обозначающий губернатора, избран, конечно, не без цензурных соображений, вместе с тем найденныйпсевдоним имел все достоинства меткой, остроумной художественной метафоры, которая усиливала сатирическое нападение на правящую касту самодержавия. Этот пример может служить яркой иллюстрацией к признанию сатирика, что иногда благодаря обязательности эзоповской манеры ему удавалось отыскивать такие черты и краски, которые более врезаются в память читателя.
Салтыков-Щедрин сумел подчинить приемы письма, навязанные ему цензурными обстоятельствами, требованиям художественной изобразительности. Конечно, царская цензура распознавала замаскированные замыслы сатирика, но нередко не имела возможности предъявить ему формальное обвинение.
Эзоповский язык, помогая Щедрину ускользать от когтей царских цензоров и позволяя порой представлять явления жизни в живописном и остроумном виде, имел вместе с тем и свою отрицательную сторону. Он не всегда был понятен широкому кругу читателей.
Поэтому сатирик, совершенствуя свою иносказательную манеру, все больше стремился сблизить ее с традициями народнопоэтического творчества. В своих сказках он достиг такой формы, которая оказывалась наименее уловимой для цензуры и в то же время отличалась высоким художественным совершенством и доступностью. Это была победа гения, обладавшего даром неистощимой изобретательности в области искусства слова.
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Судьба сатирика во все времена была тернистой: на его пути постоянно встречались препоны в лице вездесущей цензуры, ограничивающей творческие возможности, заставляющей выражать мысли обиняками, эзоповским языком. Сатира вызывала недовольство и у простых людей, не склонных сосредоточивать внимание на болезненных сторонах своего существования. Однако главная трудность заключалась в другом: искусство сатиры оставалось драматическим по своей природе.
В ранних своих произведениях Салтыков-Щедрин направлял стрелы на обличение провинциальных чиновников. В «Истории одного города» сатирик поднялся уже до правительственных верхов. В центре этого произведения сатирическое изображение взаимоотношений народа и власти. В книге освещается история вымышленного города Глупова, указываются даже точные даты её: с 1731 года по 1828 год.
Любой читатель, мало-мальски знакомый с русской историей, увидит в фантастических событиях и героях этой книги отзвуки реальных событий названного автором периода. Но, в то же время, сатирик последовательно и методично сбивает и разрушает в сознании читателя локальные исторические параллели. В книге речь идет не о каком-то конкретном отрезке отечественной истории, а о том в ней, что сопротивляется течению времени, что неизменно удерживается на разных стадиях русского исторического опыта. Сатирик ставит перед собою головокружительно смелую цель – создать обобщенный образ России, в котором синтезируются вековые слабости национальной истории, достойные сатирического освещения, коренные пороки государственной и общественной жизни.
Автор прибегает к смешению времен. Не менее парадоксальны и социально-административные характеристики уникального города Глупов. То он является перед читателями в образе уездного городишки, то принимает облик города губернского и даже столичного. А то вдруг обернется захудалым русским селом или деревенькой, имеющей, как водится, свой выгон для скота, огороженный типичной деревенской изгородью. Но только границы глуповского выгона соседствуют с границами Византийской империи.
Фантастичны и характеристики глуповских обывателей: временами они похожи на столичных и губернских горожан, но иногда эти «горожане» пашут и сеют, пасут скот и живут в деревенских избах. Столь же несообразны характеристики глуповских властей: градоначальники совмещают в себе повадки, типичные для русских царей и вельмож, с действиями и поступками, характерными для городничего или сельского старосты.
Когда вышла в свет «История одного города», либеральная критика стала упрекать Щедрина в искажении жизни, в отступлении от реализма. Но эти упреки были несостоятельны. Гротеск и фантастика у сатирика не искажают действительности, они лишь доводят до парадокса те качества, которые таит в себе бюрократический режим.
Художественное преувеличение действует подобно увеличительному стеклу. Оно делает тайное явным, обнажает скрытую от невооруженного глаза суть вещей, реально существующее зло.
С помощью гротеска и фантастики писатель часто ставит диагноз социальным болезням, которые существуют в зародыше и еще не развернули всех возможностей и «готовностей», в них заключенных. Доводя эти «готовности» до логического конца, до размеров общественной эпидемии, сатирик выступает в роли провидца, вступая в область предвидений и предчувствий. Именно такой, пророческий, смысл содержится в образе Угрюм-Бурчеева, увеличивающем жизнеописание глуповских градоначальников.
Глупов в книге М.Е. Салтыкова-Щедрина – это особый порядок вещей, составными элементами которого является не только администрация, но и народ – глуповцы. В «Истории одного города» дается беспримерная сатирическая картина наиболее слабых сторон народного миросозерцания. При этом картины народной жизни освещаются в иной тональности, чем картины градоначальнического самоуправства. Смех сатирика здесь становится горьким, призрение сменяется тайным сочувствием.
Обращение Салтыкова-Щедрина к сказочному жанру предшествовало внутренней эволюции его творчества. В основе его фантастики и гротеска лежит народный взгляд на вещи, многие фантастические его образы являются ни чем иным, как развернутыми фольклорными метафорами.
Сказочная фантастика становится полноправной хозяйкой в повествовании писателя. К тому же она оказывается союзницей гротеска, преобладающего в щедринской сказочной прозе. Только благодаря этой фантастике осуществляется стержневая гротескная метаморфоза. На основе фантастики определилось главное свойство щедринского гротеска – соединение в одном образе несоединимого.
В основе сатирической фантазии писателя лежат народные сказки о животных. Писатель использует отточенное вековой народной мудростью содержание, освобождающее сатирика от необходимости развернутых мотивировок и характеристик. В сказке каждое животное наделено готовым характером: волк жаден и прожорлив, медведь простоват и неуклюж. Сатира по своей художественной специфике чуждается подробностей, она изображает жизнь в наиболее резких ее проявлениях, которые преувеличиваются и укрупняются. Поэтому сказочный тип мышления органически соответствует самой природе сатирической типизации.
Заимствуя у народа готовые сказочные сюжеты и образы, писатель развивает и углубляет заключенное в них сатирическое содержание. Афантастическая форма является для него надежным способом эзоповского языка. С появлением сказок щедринская сатира напрямую обращена к народу.
Загрузка...
