Александр Исаевич Солженицын, лауреат Нобелевской премии, прожил сложную жизнь, полную испытаний. За нелицеприятные высказывания в адрес Сталина, он был отправлен в лагерь для осужденных.

Это поспособствовало раскрытию его литературных способностей, в своих знаменитых на весь мир произведениях "Один день из жизни Ивана Денисовича" и "В кругу первом" Солженицын описывал быт и нравы тех, кто оказался в ссылках, и мучения, которые пришлось пережить тем, чья деятельность не устраивала власть.

В 1975 году Александр Исаевич издал сочинение своих собственных воспоминаний, которое называлось "Бодался теленок с дубом".

Выделить главное направление деятельности этого гениального человека сложно, ведь он признанный писатель, влиятельный общественный деятель и талантливый публицист. Но то, сколько сумел Солженицын сделать за всю свою жизнь говорит о том, что он намного больше, чем эти три роли.

Краткое жизнеописание Солженицына

О Солженицыне всегда говорили, как об отдельном явлении, которое совместило в себя тенденции определенной исторической эпохи. Жизнеописание самого писателя говорит о том, что его судьба - это судьба многих людей, которым пришлось пережить сталинские репрессии.

Этому человеку пришлось пережить многое - арест, ссылку, восемь лет заключения, тяжелую болезнь и жестокую войну. И каждое испытание Александр Исаевич прошел с честью, его не уничтожила жестокость и несправедливость мира, именно это и подтолкнуло его к на написанию многих произведений о лагерях.

Жизнь Солженицына была полна противоречивых событий - он прошел Великую Отечественную Войну, но был арестован и выслан, как изменник; он пережил невыносимое заточение и реабилитировался; в годы "оттепели" стал известным, а в годы "застоя" исчез; пережил рак и исцелился; стал лауреатом Нобелевской премии и был выслан из России....

Эти события в его жизни говорят о том, насколько значимой и влиятельной личностью был Солженицын для России. Его литература посвящена правде - глубокой, ничего и никого не очерняющей и не обеляющей, цель его литературной деятельности всегда была в том, чтобы одни могли говорить правду, а другие смогли наконец-то ее услышать.

Благодаря его произведениям, молодые люди имеют возможность досконально понять ту атмосферу безволия и отчаяния, которая царила в России. Целью Солженицына было создать не самого себя, как писателя, а донести самым эффективным образом до людей истину.

Воспоминания писателя, которые раскрыты в книге "Бодался теленок с дубом", посвящены реальному взгляду на те вещи в биографии Солженицына, которые были хорошо известны общественности. В книге подробным образом описана ситуация с Нобелевской премией.

Тогда писатель боялся выехать из СССР, так как мог потерять гражданство, а если бы так случилось - он не смог бы продолжать бороться на Родине за справедливость и торжество правды. Из-за этого получение премии отложилось, а положение Солженицына в России лишь ухудшилось... Но несмотря ни на что, этот смелый и талантливый человек продолжал бороться за собственные убеждения и не боялся травли и ограничений со стороны власти.

Введение

Общие закономерности организации художественной речи, особенности языка и стиля писателя, семантико-стилистические преобразования слова в художественном тексте занимали одно из центральных мест в лингвистических исследованиях. Особо следует выделить работы, выполненные в рамках направления «Функциональная стилистика художественного текста», в которых рассмотрение идиостиля автора осуществляется с опорой на различные микроструктуры текста в их конкретной эстетической обусловленности (Н.И. Бахмутова, М.Б. Борисова, Е.Г. Ковалевская, Б.А. Ларин, Г.А. Лилич, Д.М. Поцепня, К.А. Рогова и др.). В этой связи актуальным является изучение лексического своеобразия, наиболее экспрессивных, ярких и необычных лексических единиц индивидуально-авторской системы языка.

Одним из ярких представителей, раскрывших богатство русского языка, расширивших его границы, был Солженицын. С.В. Мельникова справедливо считает, что «А.И. Солженицын – художник, остро чувствующий языковой потенциал. Писатель обнаруживает подлинное искусство изыскивать ресурсы национального языка для выражения авторской индивидуальности в видении мира…».

О жизни и творчестве А.И. Солженицына существует обширная литература, среди которой можно выделить более двух десятков монографий, около двадцати диссертаций, несколько коллективных сборников и изданных материалов научных конференций. Но это, в основном, литературоведческие исследования, затрагивающие проблемы социально-политического и идеологического характера. Лингвистические исследования, рассматривающие собственно лексическую систему произведений Солженицына, созданных в разные периоды, представлены лишь отдельными статьями. В свете сказанного тема нашего исследования «Лексическое своеобразие двучастных рассказов А.И. Солженицына ("На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька")» звучит актуально.

Объект исследования – язык двучастных рассказов А.И. Солженицына, созданных в 90-е годы ХХ века.

Предмет исследования – лексическая система указанных произведений.

Цель исследования – выявить и описать лексическое своеобразие двучастных рассказов А.И. Солженицына "На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька".

Для достижения указанной цели необходимо решение следующих задач :

1. Охарактеризовать творческий метод А.И. Солженицына, особенности его малой прозы.

2. Описать лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына.

4. Исследовать и описать особенности функционирования просторечной лексики в языке рассказов А. Солженицына.

Материалом исследования послужили тексты рассказов "На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька".

Основным методом исследования стал метод лингвистического описания, включающий приемы наблюдения, анализа, обобщения. Были использованы также методы словообразовательного и лексического анализов.

Научная новизна заключается в том, что впервые проанализировано лексическое своеобразие произведений, до сих пор подвергающихся лишь идейно-содержательному анализу.

1. Теоретические основы исследования

1.1 Специфика творческого метода А.И. Солженицына

Для творческого метода Солженицына характерно особое доверие к жизни, писатель стремится изобразить все, как это было на самом деле. По его мнению, жизнь может сама себя выразить, о себе сказать, надо только ее услышать. В Нобелевской лекции (1971–72) писатель подчеркивал: «Одно слово правды весь мир перетянет». Это предопределило особый интерес писателя к правдивому воспроизведению жизненной реальности как в сочинениях, основанных на личном опыте, так и в эпопее «Красное Колесо» , где документально точное изображение исторических событий также принципиально важно.

Ориентация на правду ощутима уже в ранних произведениях писателя, где он старается максимально использовать свой личный жизненный опыт. Не случайно главным героем поэмы «Дороженька» (1948–53) и в неоконченной повести «Люби революцию» (1948, 1958), которая задумывалась как своеобразное продолжение поэмы, является Нержин (автобиографический персонаж). В этих произведениях писатель пытается осмыслить жизненный путь в контексте послереволюционной судьбы России. Схожие мотивы доминируют и в стихах Солженицына (1946–53), сочиненных в лагере и в ссылке.

В раковом корпусе ташкентской больницы написан очерк «Протеревши глаза» , в котором дана оригинальная интерпретация пьесы, во многом полемичная по отношению к замыслу А.С. Грибоедова.

В драматической трилогии «1945 год» , состоящей из комедии «Пир победителей» , трагедии «Пленники» (1952–1953) и драмы «Республика труда» , использован военный и лагерный опыт автора. Здесь в качестве персонажа появляется полковник Георгий Воротынцев – будущий герой «Красного, Колеса». Кроме того, в «Пире победителей» и «Республике труда» читатель встречает Глеба Нержина, а в «Пленниках» – Валентина Прянчикова и Льва Рубина, персонажей романа «В круге первом». «Пир победителей» – это гимн русскому офицерству, не потерявшему достоинство и честь и в советские времена. Французский литературовед Жорж Нива обнаруживает в ранних пьесах Солженицына «стремление быть этнографом племени зэков». Особенно это заметно в «Республике труда», где лагерные реалии изображены очень подробно, а речь персонажей содержит множество жаргонизмов. Очень важна во всех 3 пьесах тема мужской дружбы.

Эта же тема оказывается и в центре романа «В круге первом» . «Шарашка», в которой вынуждены работать Глеб Нержин, Лев Рубин (его прототип – Копелев) и Дмитрий Сологдин (прототип – известный философ Д.М. Панин), вопреки воле властей оказалась местом, где «дух мужской дружбы и философии парил под парусным сводом потолка. Может быть, это и было то блаженство, которое тщетно пытались определить и указать все философы древности?». Мысль Солженицына парадоксальна, но не следует забывать, что перед нами лишь «первый круг» полудантовского-полутюремного «ада», где и мучений-то настоящих еще нет, зато есть простор для мысли: в духовном и интеллектуальном отношении этот «первый круг» оказывается весьма плодотворен. Так, в романе описано медленное возвращение Нержина к христианской православной вере, показаны его попытки по-новому осмыслить революционные события 1917, изображено «хождение» Наржина «в народ» – дружба с дворником Спиридоном (все эти мотивы автобиографичны). В то же время название романа символически многозначно. Кроме «дантовского», здесь присутствует и иное осмысление образа «первого круга». С точки зрения героя романа, дипломата Иннокентия Володина, существуют 2 круга – один внутри другого. Первый, малый круг – отечество; второй, большой – человечество, а на границе между ними, по словам Володина, – «колючая проволока с пулеметами… И выходит, что никакого человечества – нет. А только отечества, отечества, и разные у всех…». Володин, позвонив в американское посольство, пытается предупредить военного атташе о том, что советские агенты украли в США атомную бомбу – он не хочет, чтобы ею завладел Сталин и укрепил таким образом, коммунистический режим в СССР. Герой жертвует своей жизнью ради России, ради порабощенного тоталитаризмом отечества, но «обретя отечество, Володин обрел человечество». В названии романа содержится одновременно и вопрос о границах патриотизма, и связь глобальной проблематики с национальной.

Рассказы «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» близки идейно и стилистически, они обнаруживают характерный для всего творчества писателя новаторский подход к языку. И в «Одном дне Ивана Денисовича», и в «Матренином дворе» писатель активно использует форму сказа . При этом выразительность речи повествователя, героев их окружения создается в этих произведениях «не только какими-то необычными словарными «экзотизмами»… а, главным образом, умело используемыми средствами общелитературной лексики, наслаивающейся… на разговорно-просторечную синтаксическую структуру».

Особое место в творчестве писателя занимает цикл прозаических миниатюр «Крохотки» (1958–60, 1996–97). Солженицын – мастер крупной эпической формы, поэтому «невесомость», «воздушность» этих стихов в прозе кажется неожиданной. В то же время акварельно-прозрачная художественная структура выражает здесь глубокое религиозно-философское содержание.

В повести «Раковый корпус» перед читателем предстает «мозаика индивидуальных хроник – «личных дел» героев, центральных и второстепенных, всегда соотнесенных с грозными событиями 20 века». Все обитатели изображенной в повести палаты для больных раком вынуждены так или иначе решать проблему личного отношения к возможной скорой смерти, исходя из собственного жизненного опыта и своей индивидуальности. Оказавшийся в палате том произведений Л.Н. Толстого заставляет их задуматься над вопросом: «Чем люди живы?». Появление этого мотива на страницах «Ракового корпуса» может натолкнуть на мысль о прямом влиянии на писателя идей Толстого, однако Солженицын подчеркивал, что Толстой никогда не был для него моральным авторитетом и что, по сравнению с Толстым, Ф.М. Достоевский «нравственные вопросы… ставит острее, глубже, современнее, более провидчески». В то же время показательна высокая оценка Толстого-художника, поэтому неудивительно, что в построении крупной эпической формы писатель отчасти следует толстовской традиции. Вместе с тем несомненно влияние на поэтику произведений Солженицына модернистской прозы Е.И. Замятина, М.И. Цветаевой, Д. Дос Пассоса. Солженицын – писатель 20 в., и его не страшат новые и необычные формы, если они способствуют более яркому художественному воплощению изображаемой реальности.

Показательно в этом смысле и стремление писателя выйти за рамки традиционных жанров. Так, «Архипелаг ГУЛаг» имеет подзаголовок «Опыт художественного исследования». Солженицын создает новый тип произведения, пограничный между художественной и научно-популярной литературой, а также публицистикой. «Архипелаг ГУЛаг» с документальной точностью изображения мест заключения напоминает «Записки из Мертвого дома» Достоевского, а также книги о Сахалине А.П. Чехова и В.М. Дорошевича, однако если раньше каторга была преимущественно наказанием виновных, то во времена Солженицына ею наказывают огромное количество ни в чем неповинных людей, она служит самоутверждению тоталитарной власти. Писатель собрал и обобщил огромный исторический материал, развеивающий миф о «гуманности» ленинизма. Сокрушительная и глубоко аргументированная критика советской системы произвела во всем мире эффект разорвавшейся бомбы. Причина и в том, что это произведение – документ большой художественной, эмоциональной и нравственной силы, в котором мрачность изображаемого жизненного материала преодолевается при помощи своего рода катарсиса. По мысли Солженицына, «Архипелаг ГУЛаг» – дань памяти тем, кто погиб в этом аду. Писатель исполнил свой долг перед ними, восстановив историческую правду о самых страшных страницах истории России.

Книга «Бодался теленок с дубом» (1967–75; последняя ред. – 1992) имеет подзаголовок «Очерки литературной жизни» . Здесь объектом изучения является литературно-общественная ситуация в стране 60-х – 1-й пол. 70-х гг. 20 в. Эта книга рассказывает о борьбе писателя с советской системой, подавляющей какое бы то ни было инакомыслие. Это история о противостоянии правды и официозной лжи, хроника поражений и побед, повествование о героизме и подвижничестве многочисленных добровольных помощников писателя. Эта книга – о духовном освобождении литературы вопреки всем усилиям компартии, государства и карательных органов. В ней множество ярких портретов литературных и общественных деятелей той поры. Особое место в «очерках» занимает образ А.Т. Твардовского. Главный редактор «Нового мира» изображен без идеализации, но с большим сочувствием и щемящей болью. Художественно-документальный портрет Твардовского многомерен и не укладывается ни в какую схему. Перед читателем возникает живой человек, сложный, ярко талантливый, сильный и замученный той самой партией, от которой он, и совершенно искренне, себя никогда не отделял, которой верно и преданно служил.

Продолжением воспоминаний «Бодался теленок с дубом» является автобиографичная книга «Угодило зернышко промеж двух жерновов» (1978), имеющая подзаголовок «Очерки изгнания». В ней рассказывается о судьбе писателя в годы вынужденного пребывания вне России. Публикация этой книги пока не завершена.

10-томная тетралогия «Красное Колесо» посвящена подробному и исторически глубокому изображению Февральской революции 1917 и ее истоков. Писатель собрал и использовал множество документов изучаемого времени. Ни один историк до сих пор не описывал февральских события так подробно, буквально по часам, как это сделал Солженицын в «Красном Колесе».

Солженицын считает «Красное Колесо» эпопеей, отвергая такие жанровые определения, как роман или роман-эпопея. Это произведение глубоко новаторское и исключительно сложное. Помимо чисто художественных глав в нем есть и «обзорные» главы, в которых рассматриваются те или иные исторические события. Эти главы тяготеют к жанру художественного исследования. Вместе с тем в тетралогии присутствует монтаж газетных материалов (прием, заимствованный у Дос Пассоса), используются и художественные средства сценарной драматургии («экран»). Кроме того, некоторые главы состоят из коротких фрагментов, каждый в несколько строк. Так, солженицынская эпопея «получает структуру, совершенно отличную от традиционного реалистического романа». .

В 90-е гг. Солженицын вернулся к малой эпической форме. В «двучастных» рассказах «Молодняк» (1993), «Настенька» (1995), «Абрикосовое варенье», «Это», «На краях» (все – 1994), «Все равно» (1994–95), «На изломах» (1996), «Желябугские выселки» (1998) и небольшой по объему «односуточной повести» «Адлиг Швенкиттен» (1998) интеллектуальная глубина сочетается с архитектоническим совершенством, диалектически-неоднозначное видение художественной реальности – с тончайшим чувством слова. Все это – свидетельство зрелого мастерства Солженицына – писателя.

1.2 Лексико-стилистические особенности прозы А.И. Солженицына

О сновой особенности индивидуального авторского стиля писателя является работа писателя над расширением возможностей языкового выражения. Работа над лексическим запасом русского языка не ограничивается созданием ярких языковых образов в художественных произведениях. Более того, именно работа писателя как лингвиста предвосхищает и определяет языковые черты его художественных произведений. Писатель осмысленно и целенаправленно стремится к обогащению русского национального языка, о чем свидетельствуют и его лингвистические статьи, и высказанные в интервью идеи о русском языке, и «Словарь языкового расширения» .

Сочетание яркого новаторства и глубокой закорененности в национальной традиции – наиболее характерная черта солженицынского языка. Ярче всего это проявляется в области лексики. Писатель использует самую разнообразную лексику: встречается множество заимствований из словаря В.И. Даля, из произведений других русских писателей и собственно авторские выражения. А.И. Солженицын употребляет не только лексику, не содержащуюся ни в одном из словарей, но также малоупотребительную, забытую, или даже обычную, но переосмысленную писателем и несущую новую семантику. Кроме того, писателем значительно расширены возможности использования нелитературной лексики.

Так, например, язык рассказа «Один день Ивана Денисовича» ярко свидетельствует о том, что писатель претворяет в жизнь свой масштабный замысел по лексическому расширению русского языка. Прежде всего, необходимо выделить лексику, которая является собственно авторскими образованиями. Характерными чертами таких лексем, являются одноразовость и вытекающая из нее ненормативность, зависимость от контекста, экспрессивность, полисемантичность и принадлежность конкретному автору-творцу. На основании перечисленных признаков в рамках рассказа «Один день Ивана Денисовича» авторские окказионализмы можно определить следующим образом – это лексические единицы, не отмеченные в словарях или употребленные в значении, не отмеченном в словарях, созданные автором только для одной языковой ситуации. Часто это усеченные формы слов, образованные путем отсечения аффиксов более современного происхождения, нежели корень (например, кружь , грев , издаля ). Встречаются окказиональные слова, образованные путем скорнения (нелинейное сложение, при котором одна усеченная основа модифицирует значение другой основы и может приближаться по функции к аффиксу, например, рассмеркиваться , лопотно ). Скорнение необходимо отличать от простого соединения двух корней, каждый из которых полностью сохраняет свою форму. Так образованы, например, окказионализмы злоупорный, быстрометчив, землеруб. Среди окказионализмов есть формы, образованные с помощью высокопродуктивных аффиксов от высокочастотных корней (например, шажисто , спотычливо , терпельник ).

Лексические окказионализмы А.И. Солженицына созданы в рамках четырех основных частей речи: существительные, прилагательные, глаголы, наречия. Особое предпочтение отдается образованию сложных слов. Сложением созданы не только имена существительные (БЕГ-НАЛЕТ, ГЕНЕРАЛ-ЗУДА, ПОЕЗДКА-ИГРА, СОЛДАТ-БЕГУНОК, СТРЕЛКИ-КЛЕШНИ, ШАГ-ПРЫЖОК и др.), имена прилагательные (БРЕХЛИВО-НЕЧИСТЫЙ, ГРОЗНО-СЧАСТЛИВ, ДЕТСКИ-ПОДУШЕЧНЫЕ, ЗНАЧИТЕЛЬНО-ЗАГАДОЧНЫЙ, КРУГЛО-ОТТЯНУТЫЙ, ЛАДАННО-СИЗЫЙ и др.), что является обычным для языка, но и глаголы (ГОРИТ-ДЫМИТ, ИГРАТЬ-ВОЕВАТЬ, ИСКАТЬ-СПРАШИВАТЬ, ХОДИЛ-ПРИСЛУШИВАЛСЯ и др.), а также наречия (ЛЕДЯНО-ЛЮБЕЗНО, ЩЕЛКОВИДНО, СКОРОДЫШКОЙ, НЕИЗЪЯСНИМО-ЧУЖЕРОДНО, СЛЕЗНО-КОЛЕННО, НАСМЕШЛИВО-ПРИВЕТЛИВО и др.) .

Острее всего звучат солженицынские окказионализмы, воплотившиеся в форме наречий (причем именно наречий образа действия). Именно в этой части речи наиболее полно сочетаются для писателя возможность словотворчества и насыщенность выражаемого ею явления. Примером заимствованной формы, но преобразованной окказиональной семантики служит следующее наречие:

Однако он стал есть ее так же медленно, внимчиво [Солж. 1978: 15].

Наречие внимчиво мы находим у В.И. Даля. Можно предположить, что причина выбора писателем именно такой формы наречия кроется в отрыве наречия внимательно от образующего глагола внимать. В.И. Даль определяет этот глагол следующим образом:

ВНИМАТЬ, внять чему, внимаю и внемлю, арх. воймовать, сторожко слушать, прислушиваться, жадно поглощать слухом; усваивать себе слышанное или читанное, устремлять на это мысли и волю свою [Даль, I: 219].

Заключенный в лагере ест свою порцию не только внимательно (сосредоточенно), а жадно поглощая, впитывая, усваивая все, что можно, устремляя на это все свою мысли и свою волю.

По такой же морфологической схеме образовано наречие оступчиво от глагола оступаться (оступиться) т.е. ‘неудачно ступить, споткнуться’. При этом наречие является признаком глагола ходить , отсутствующего в предложении, но подразумевающегося. Так, фразу по трапу оступчиво можно развернуть до предложения ходить по трапу неудобно тем, что можно легко споткнуться или ступить неудачно. В этом и состоит так называемый «закон экономии» в языковом творчестве А.И. Солженицына.

Именно в окказиональных наречиях проявляется в полной мере важная особенность лексики А.И. Солженицына: «стремление к полисемии, к максимально возможному смысловому и экспрессивному наполнению слова, к его осложнению и преобразованию, к наслаиванию в пределах отдельной лексической единицы нескольких эстетически значимых смыслов или оттенков значений».

Глаголы также являются продуктивной частью речи для словотворчества А.И. Солженицына. Особенно излюблены писателем приставочные глаголы (а иногда и многоприставочные), поскольку в них есть возможность выражения некоего содержания не только в корне слова, но и в приставке. Полисемию авторских приставочных глаголов можно продемонстрировать на следующем примере:

Издобыть на снегу на голом, чем окна те зашить, не было легко («Один день Ивана Денисовича»).

Приставка из – подчеркивает исчерпанность, полноту проявления действия Издобыть – это не только добыть , но и изловчиться и добыть, измучиться и добыть.

Однако самая обширная область окказионального словопроизводства писателя – именная.

Сложные прилагательные у А.И. Солженицына в основном двухкомпонентные. Единичны случаи использования большего числа компонентов для образования сложного слова, причем один из компонентов может быть сам по себе сложным образованием (ДВУХ-С-ПОЛОВИНОЙ-ЛЕТНИЙ (прения), НЕКМЕСТНЫЙ (Курлов), ЛЮБОВНО-ЛАСКОВО-ДРУЖЕСТВЕНЕН, ЧЕРНОУСО-БАНДИТСКИЙ (морды крупье) и др.). Окказиональное сложное прилагательное может быть «самодостаточным», т.е. оно само является контекстом формирования окказиональной семантики (СНЕЖНО-СИНИЙ (хребет), СИЗО-ЛИЛОВЫЙ (тучки) ШАРОГОЛОВЫЙ (фельдфебель), ПУШИСТОУСЫЙ (Янушкевич), КРУПНООКИЙ (запасник) и др.).

С другой стороны, для словотворчества А.И. Солженицына не характерны такие способы образования окказиональных лексем, как использование непродуктивных аффиксов или слитное написание словосочетаний (какие находим у других авторов). Это обусловлено основными принципами словотворчества писателя: нацеленностью на общее употребление окказиональных слов и стремлением к сжатости текста.

2. Лексическое своеобразие двучастных рассказов А. Солженицына «На краях», «Желябугские выселки», «На изломах», «Настенька»

2.1 Авторские окказионализмы в художественном тексте двучастных рассказов А. Солженицына

Под лексическими окказионализмами мы понимаем такие лексические авторские новообразования, которых в литературном языке ранее не было. Мы разделяем мнение Е.А. Земской, которая считает, что эти слова «возникают не по правилам. Они реализуют творческую индивидуальность и живут не сериями, но одиночками».

Лексические окказионализмы – это слова в основном одноразового употребления, хотя они могут использоваться и в других произведениях данного автора. Противоречивым является вопрос об авторстве слов. Глубокий и убедительный ответ на этот вопрос дала Т. Винокур: «Ни в одном конкретном случае мы не можем с уверенностью сказать, что перед нами слова, которые Солженицын «взял да и придумал». Больше того, вряд ли сам он решился бы точно определить границу между созданным и воспроизведенным, настолько, как правило, бывает близка ему и органична для него та речевая среда, которую он изображает и членом (а следовательно, в какой-то мере и творцом которой) он является» . Если Солженицын не сам, точнее, не он один создавал эти слова, то он был их сотворцом. Они составляют основу его идиостиля. На практике творение (сотворение) лексических окказионализмов происходит с нарушением системной продуктивности словообразовательных законов.

Здесь, по мнению Е.А. Земской, можно различать два вида окказионализмов: «1) произведенные с нарушением системной продуктивности словообразовательных типов;

2) произведенные по образцу типов непродуктивных в ту или иную эпоху, т.е. с нарушением законов эмпирической продуктивности».

Нами были выявлены два типа окказионализмов в рассказах:

– созданные на основе словообразовательной системы , но по индивидуальной семантике или с использованием готовых словообразовательных элементов, или собственные:

Стал учиться конному делу, с хорошей выпрямкой . Через полгода возвысился в учебную команду, кончил её младшим унтером – и с августа 16-го в драгунском полку попал на фронт. («На краях»).

Стояли под Царицыном, потом посылали их на Ахтубу против калмыков: калмыки как сдурели, все как один советской власти не признавали, и не втямишь им. («На краях»).

Да ведь и у НИХ осведомление: раз пришли на стоянку бандитов, покинутую в поспехе , – и нашли там копию того приказа, по которому сюда и выступили! («На краях»).

Уже так запугались – ни за власть, ни за ПАРТИЗАНТОВ, а только: душу отпустите. («На краях»).

А снабжение в Красной армии – сильно перебойчатое , то дают паёк, то никакого. («На краях»).

Выпьют махотку с молоком, а горшок – обземь, озлясь .

А заставили крестьянского подростка гнать свою телегу с эскадронной клажей вместе с красной погоней, он от сердца: «Да уж хоть бы скорей вы этих мужиков догнали, да отпустили бы меня к мамане».

Бабы ахают навскличь, воют. «Сомкнуть строй. Кто среди вас бандиты?» Пересчёт, отбирают на новый расстрел. Тут уж не выдерживают, начинают выдавать. А кто – подхватился и наутёк, в разные концы, не всех и подстрелишь.

В образовании существительных наблюдается употребление глагольных префиксов, посредством чего достигается эффект оценочной экспрессии. Созданные слова реализуют творческий потенциал Солженицына, создают его индивидуальный идиостиль.

– семантическими окказионализмы – лексемы, которые ранее уже существовали в литературном языке, сохранили свою фономорфологическую форму, но обрели новизну за счет индивидуальных авторских значений.

Новые смыслы выводят вновь созданные слова за пределы тех значений, которые зафиксированы в известных толковых словарях. Лингвистическая природа лексики этого класса изменяется, из сферы узуса они переходят в область окказионального.

Следует отметить, что таким способом создаются вторичные номинации. Вторичное (окказиональное) именование вызвано поисками автора экспрессивного слова. Г.О. Винокур писал, что вторичная номинация вызвана потребностью «по-разному именовать в разных случаях одно и то же».

2.2 Просторечная лексика в двучастных рассказах

Т.Г. Винокур, как тонкий и глубокий исследователь языка русской художественной литературы, дала развернутый анализ языка и стиля рассказа Солженицына, очень высоко ценила в его стилистике наличие «просторечных» слов, так как они «обновляют привычные ассоциативные связи и образы». Они вместе с контекстом помогают читателю правильно понять значение окказионализма.

Просторечную лексику писатель использует для характеристики персонажей:

Ещось вечней и неколебнее их! Что было в позднем динамичней, зорче, находчивей? В андроповские годы сколько же хлынуло сюда отборных с высшим образованием! Сам Всеволод Валерьянович кончил лишь юридический, но рядом с ним там трудились и физики же, и математики, и психологи: попасть работать в КГБ было и зримым личным преимуществом, и интересом, и ощущением, что ты реально влияешь на ход страны. Это были смышлтвенной позиции в вихрях нового сумасшедшего времени – Косаргин перешимел. Ещопали на жилу, и она могла бы даже и далеко повести. («На изломах»)

Встречаются также и употребления разговорно-сниженных слов:

Во работают, вражины ! («На краях»).

В данном примере Солженицын предает эмоциональное состояние простого русского парня, а также его отношение.

Заключение

В настоящее время проблема анализа языка писателя приобрела первостепенную важность, так как изучение идиостиля конкретного автора интересно не только в плане наблюдения за развитием национального русского языка, но и для определения личного вклада писателя в процесс языкового развития. В этой связи представляется актуальным обращение к творчеству мастеров слова, таким, каковым является А.И. Солженицын. В нашей работе мы сделали попытку исследовать лексическое своеобразие двучастных рассказов А. Солженицына.

В первой главе исследования мы охарактеризовали творческий метод А.И. Солженицына, а также описали лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына.

Вторая глава исследования посвящена изучению своеобразия авторских окказионализмов в рассказах "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька", и особенностям их функционирования. Здесь же мы исследовали и описали особенности функционирования просторечной лексики в языке рассказов А. Солженицына.

В результате исследования мы пришли к следующим выводам .

Произведения А.И. Солженицына представляют собой материал, выявляющий скрытые потенции русского национального языка, представляющий возможности его развития. Основным направлением является обогащение словарного запаса за счет таких групп, как авторская окказиональная лексика, жаргонная лексика, диалектно-просторечная лексика.

Особенности художественного языка А.И. Солженицына явились реакцией на сложившуюся в советской художественной и публицистической литературе ситуацию: на ориентацию на нейтральный стиль и склонность к клише.

В этой ситуации лингвистическая работа писателя, направленная на возвращение утерянного языкового богатства, представляется, с одной стороны, реформаторской, с другой, является продолжением труда классиков русской литературы. Новаторский подход к языку проявляется, прежде всего, в экспрессивности лексических средств художественной речи за счет собственно-авторских окказионализмов, а также использования ресурсов просторечия и диалектов.

Список использованной литературы

1. Винокур Т.Г. С новым годом, шестьдесят вторым… / Т.Г. Винокур // Вопросы литературы. – 1991. – №11/12. – С. 59.

2. Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Избранные труды по русскому языку / Г.О. Винокур. – М.: Государств. учеб.-педагогическое изд. Мин. просвещения РСФСР, 1959. С. 229–256.

3. Герасимова Е.Л. Этюды о Солженицыне / Е.Л. Герасимова. – Саратов: Издательство «Новый ветер», 2007. С. 90–105

5. Дырдин А.А. Русская проза 1950-х – начала 2000-х годов: от мировоззрения к поэтике: учебное пособие / А.А. Дырдин. – Ульяновск: УлГТУ, 2005.

6. Живов В.М. Как вращается «Красное Колесо» / В.М. Живов // Новый мир. – 1992. – №3. – С. 249

7. Земская Е.А. и др. Словообразование // Современный русский язык: Учебник / В.А. Белошапкова, Е.А. Земская, И.Г. Милославский, М.В. Панов; Под ред. В.А. Белошапковой. – М.: Высш. школа, 1981. С. 35

8. Земская Е.А. Словообразование как деятельность / Е.А. Земская. – М., 2007

9. Князькова В.С. Отражение лексического своеобразия прозы А.И. Солженицына в словацких переводах (на материале рассказа «Один день Ивана Денисовича»). Автореферат канд. филол. наук / В. С Князькова. – СПб., 2009.

10. Мельникова С.В. О роли лексического потенциала в идиостиле А.И. Солженицына (на примере лексико-словообразовательных диалектизмов «Русского словаря языкового расширения») // А.И. Солженицын и русская литература: Научные доклады / С.В. Мельникова. – Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2004. С. 259–263.

11. Немзер А.С. Рождество и Воскресение / А.С. Немзер // Литературное обозрение. – 1990. – №6. – С. 33.

12. Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива. – М.: Худ. Лит., 1992. С. 58

13. Полищук Е., Жилкина М. Юбилей Александра Солженицына / Е. Полищук, М. Жилкина // Журнал Московской Патриархии. – 1999, – №1. – С. 12–13.

14. Солженицын А.И. В круге первом / А.И. Солженицын. – М., 1990. Т. 2. С. 8.

15. Солженицын А.И. «Горе от ума» глазами зэка / А.И. Солженицын. – М., 1954.

16. Солженицын А.И. На краях / А.И. Солженицын // Роман-газета. -1995. – №23/24

17. Солженицын А.И. Публицистика: В 3 т. / А.И. Солженицын. – Ярославль: Верх.-Волж. Изд-во, 1995. Т. 1. С. 25

18. Темпест Р. Герой как свидетель: Мифопоэтика Александра Солженицына / Р. Темпест // Звезда. – 1993. – №10. – С. 186

19. Урманов А.В. Поэтика прозы Александра Солженицына / А.В. Урманов. – М., 2000. С. 131

Мельникова С.В. О роли лексического потенциала в идиостиле А.И. Солженицына (на примере лексико-словообразовательных диалектизмов «Русского словаря языкового расширения») // А.И. Солженицын и русская литература: Научные доклады / С.В. Мельникова. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2004. С. 259–263

Солженицын А.И. Публицистика: В 3 т. / А.И. Солженицын. - Ярославль: Верх.-Волж. изд-во, 1995.

Солженицын А.И. «Горе от ума» глазами зэка / А.И. Солженицын. - М., 1954.

Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива - М: Худ лит., 1992. С. 58.

Солженицын А.И. В круге первом / А.И.Солженицын. - М., 1990. Т. 2. С. 8

Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Избранные труды по русскому языку / Г.О. Винокур. - М.: Государств. учеб.-педагогическое изд. Мин. просвещения РСФСР, 1959. С. 233.

Винокур Т. С новым годом, шестьдесят вторым / Т. Винокур // Вопросы литературы. - 1991. – №11/12. - С. 60.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Александр Исаевич Солженицын (1918-2008) -- русский писатель, публицист, поэт, общественный и политический деятель, живший и работавший в СССР, Швейцарии, США и России. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970). Диссидент, в течение нескольких десятилетий (1960-е -- 1980-е годы) активно выступавший против коммунистических идей, политического строя СССР и политики его властей. Помимо художественных литературных произведений, затрагивающих, как правило, острые общественно-политические вопросы, получил широкую известность своими историко-публицистическими произведениями по истории России XIX--XX веков.

С началом Великой Отечественной войны Солженицын не был сразу мобилизован, поскольку был признан «ограниченно годным» по здоровью. Активно добивался призвания на фронт. В сентябре 1941 года вместе с женой получил распределение школьным учителем в Морозовск Ростовской области, однако уже 18 октября был призван и направлен в грузовой конный обоз рядовым. В действующей армии с февраля 1943 года; служил командиром батареи звуковой разведки 794-го Отдельного армейского разведывательного артиллерийского дивизиона.

На фронте Солженицын продолжал интересоваться общественной жизнью, но стал критически относиться к Сталину (за «искажение ленинизма»); в переписке со старым другом (Николаем Виткевичем) ругательно высказывался о «Пахане», под которым угадывался Сталин, хранил в личных вещах составленную вместе с Виткевичем «резолюцию», в которой сравнивал сталинские порядки с крепостным правом и говорил о создании после войны «организации» для восстановления так называемых «ленинских» норм. 7 лет в лагерях. Потом ссылка. Реабилитирован в 56-57 годах.

К марту 1963 года Солженицын утратил расположение Хрущёва (неприсуждение Ленинской премии, отказ печатать роман «В круге первом»). После прихода к власти Брежнева Солженицын практически потерял возможность легально печататься и выступать. В сентябре 1965 года КГБ конфисковал архив Солженицына с его наиболее антисоветскими произведениями, что усугубило положение писателя. Пользуясь определённым бездействием власти, в 1966 году Солженицын начал активную общественную деятельность. Диссидент. Советская пресса начала пропагандистскую кампанию против автора.

23 августа 1973 года дал большое интервью иностранным корреспондентам. В тот же день КГБ задержал одну из помощниц писателя Елизавету Воронянскую. В ходе допроса она выдала местонахождение одного экземпляра рукописи «Архипелага ГУЛАГ» и, вернувшись домой, повесилась. 5 сентября Солженицын узнал о случившемся и распорядился начать печатание «Архипелага» на Западе (в эмигрантском издательстве ИМКА-Пресс). Тогда же он отправил руководству СССР «Письмо вождям Советского Союза», в котором призвал отказаться от коммунистической идеологии и сделать шаги по превращению СССР в русское национальное государство. С конца августа в западной прессе публиковалось большое количество статей в защиту диссидентов и, в частности, Солженицына.

В СССР была развёрнута мощная пропагандистская кампания против диссидентов. 31 августа в газете «Правда» было напечатано открытое письмо группы советских писателей с осуждением Солженицына и А. Д. Сахарова, «клевещущих на наш государственный и общественный строй». 24 сентября КГБ через бывшую жену Солженицына предложил писателю официальное опубликование повести «Раковый корпус» в СССР в обмен на отказ от публикации «Архипелага ГУЛАГа» за границей. Однако Солженицын, сказав, что не возражает против печатания «Ракового корпуса» в СССР, не выразил и желания связывать себя негласной договорённостью с властями. В последних числах декабря 1973 года было объявлено о выходе в свет первого тома «Архипелага ГУЛАГа». В советских средствах массовой информации началась массированная кампания очернения Солженицына как предателя родины с ярлыком «литературного власовца». Упор делался не на реальное содержание «Архипелага ГУЛАГа» (художественное исследование советской лагерно-тюремной системы 1918--1956 годов), которое вообще не обсуждалось, а на якобы имевшую место солидаризацию Солженицына с «изменниками родины во время войны, полицаями и власовцами».

В СССР в годы застоя «Август Четырнадцатого» и «Архипелаг ГУЛАГ» (как и первые романы) распространялись в самиздате.

12 февраля Солженицын был арестован, обвинён в измене Родине и лишён советского гражданства. 13 февраля он был выслан из СССР (доставлен в ФРГ на самолёте). 29 марта СССР покинула семья Солженицына.

В 90-е Солженицыну полностью восстановили советское гражданство.

Душевная боль за Россию, да и за все пять континентов Земли, - главное и в публицистических произведениях А.И. Солженицына, которые, начиная с 1992 г., не сходят со страниц журналов «Новый мир», «Диалог», «Звезда», «Новое время», «Москва», газет «Комсомольская правда», «Литературная газета» и других изданий. «Наши пять континентов - в смерче, - тревожится он. - Но в таких испытаниях и проявляются высшие способности человеческих душ. Если мы погибнем и потеряем этот мир - то будет наша собственная вина»

Публикация «ИЗ СТАТЬИ «РУССКИЙ ВОПРОС» К КОНЦУ XX ВЕКА» (1994г., в «Новом Мире»): о «Великой русской катастрофе 90-х годов» - о распаде обществе (и моральном, и фактическом-финансовом), об оскудении русского языка, «Русский вопрос» к концу XX века стоит очень недвусмысленно: быть нашему народу или не быть?». «Из нынешнего униженного потерянного состояния мы обязаны выйти - если уж не для себя, то в память предков, и ради наших детей и внуков». Выход Солженицын видит в волевом шаге русского народа. Русский вопрос, по его мнению, заключается в «сбережении народа». И это самое важное.

Г.П Семенова

А.И. Солженицын принадлежит к тому нередкому в отечественной литературе типу писателей, для кого Слово равно Делу, Нравственность состоит в Правде, а политика - вовсе и не политика, а «сама жизнь». По мнению некоторых критиков, это-то и уничтожает «мистическую сущность искусства», порождая перекос на политическое плечо в ущерб художественному. В лучшем случае такие критики говорят: «При однозначном восхищении Солженицыным-человеком я, к сожалению, невысоко ставлю Солженицына-художника». Впрочем, есть и другие, что «невысоко ставят» его и как мыслителя, как знатока российской истории и современной жизни и даже как знатока русского языка. Это не значит, будто на отношении к этому писателю подтверждается известное русское правило: в отечестве пророка нет. Как раз именно он и выдвигается многими на такую роль, причём, кое-кто считает, что время для критики А. Солженицына не наступило и, возможно, не наступит. Вот так, по-русски, не знает сердце середины: или-или...

Известно, что одна из постоянных тревог писателя - о том, почему люди часто не понимают друг друга, почему не каждое слово - художественное или публицистическое - доходит до сознания и сердца, почему иные слова уходят, не оставив следа. Отчасти он сам ответил на этот вопрос, сказав в «Нобелевской речи» (1970), что правдивое слово не должно быть безликим, «без вкуса, без цвета, без запаха», ему пристало соответствовать национальному духу, этой праоснове языка.

В поиске и отборе таких слов, в изменении словообразовательных элементов у наиболее «затёртых» из них - одна из немаловажных составляющих его творчества, его поэтики. Размышляя, к примеру, о тех, кто «самозабвенно или опрометчиво» называет себя интеллигенцией, по существу ею не являясь, он предлагает называть их «образованщиной», что, с его точки зрения, «в духе русского языка и верно по смыслу» («Образованщина»). Употребительный вариант «интеллигентщина» был отвергнут, вероятно, потому, что смысл исходного понятия «интеллигентность» шире, чем смысл, заключённый в понятии «образованность», и, значит, существительное «интеллигентщина» не выразило бы того, что хотел сказать автор.

При установке на гармоничное, адекватное языковое оформление всякого содержания А. Солженицын порой использует разный шрифт, чтобы выделить наиболее значимые, ключевые понятия и термины, связанные с темой, специфические слова и выражения, комментируя и объясняя их или в специальных примечаниях или непосредственно в тексте. «Ах, доброе русское слово - острог \ - читаем в его книге «Архипелаг Гулаг» (часть 1, глава 12), - и крепкое-то какое! и сколочено как! В нём, кажется, - сама крепость этих стен, из которых не вырвешься. И всё тут стянуто в этих шести звуках - и строгость, и острога, и острота (ежовая острота, когда иглами в морду, когда мёрзлой роже метель в глаза, острота затёсанных кольев предзонника и опять же проволоки колючей острота), и осторожность (арестантская) где-то рядышком тут прилегает, - а рог? Да рог прямо торчит, выпирает! прямо в нас и наставлен». Оценив слово как «доброе», писатель имеет в виду то, что оно добротно, хорошо, удачно сделано.

А вот то, что язык наш называет «добром» предметы быта, одежду, домашнюю утварь, ему представляется странным (см. «Матрёнин двор»). Странно, однако, другое - что при столь внимательном отношении к слову писатель в данном случае не почувствовал едва ли не на поверхности лежащей предопределённости этого просторечного словоупотребления народными этическими ценностями, бережным отношением к тому необходимому, что служит человеку в его повседневной жизни и что наживается не вдруг и не лёгким трудом. Чтобы выразить ироническое отношение к накопительству, скопидомству, повышенному интересу к вещам, народ пользуется другими словами - такими, как «тряпки», «барахло». Может быть, в этом случае писатель и сам оказался в каком-то смысле во власти тех «штампов принудительного мышления», которые, по его наблюдениям, так мешают людям понять друг друга, и захотел быть «нравственнее» веками складывавшихся и утверждавшихся элементов народной этики.

А вот темпераментная характеристика слова «массовизация» и обозначаемого им процесса как «мерзкого» таких сомнений не вызывает, хотя можно было бы сказать, что и здесь форма и содержание удивительным образом совпали: каков процесс, таково и слово, казённое, внеэстетичное, наскоро слепленное по канонам революционного новояза. Но А. Солженицын прав в том, что долгие годы такой массовизации из многих голов «выбили... всё индивидуальное и всё фольклорное, натолкали штампованного, растоптали и замусорили русский язык», наводнили его выспренними идеологизированными клише, проникшими в речь даже наиболее образованных и думающих представителей общества, вынужденно или привычно использовавших этот «подручный, невыразительный политический язык» («Образованщина»).

Феномен солженицынского «Одного дня из жизни Ивана Денисовича» - в нерасторжимости правдивого содержания и правдивого языка, которые в начале шестидесятых годов шли «вперерез» привычным политическим догмам, расхожим эстетическим штампам и моральным табу: никому не известный автор ошеломившего современников произведения выбрал для себя свободу «в устроении... собственного языка и духовного мира» (Вопросы литературы. 1991. № 4. С. 16). Тогда для многих стали событием не только герой и тема рассказа, но и язык, которым он был написан: в него «окунались с головой, дочитывали фразу - и нередко возвращались к её началу. Это был тот самый великий и могучий, и притом свободный, язык, с детства внятный, а позже всё более и более вытесняемый речезаменителями учебников, газет, докладов» (Новый мир. 1990. № 4. С. 243). Тогда А. Солженицын «не просто сказал правду, он создал язык, в котором нуждалось время - и произошла переориентация всей литературы, воспользовавшейся этим языком» (Новый мир. 1990. № 1. С. 243). Этот язык был ориентирован на стихию той устной речи, которую писатель слышал в «гуще народной», где, по его наблюдениям, ещё сохранилось «невыжженное, невытоптанное» массовизацией («Образованщина»).

Как известно, на основе аналитической проработки существующих словарей русского языка, а также лучших образцов отечественной литературы и всего слышанного «в разных местах... из коренной струи языка» А. Солженицын составил «Русский словарь языкового расширения», цель которого видел в том, чтобы послужить отечественной культуре, «восполнить иссушительное обеднение русского языка и всеобщее падение чутья к нему» («Объяснения» к «Русскому словарю...»).

Конечно, суть этой работы не в том, как это представляется некоторым лингвистам, чтобы попытаться вернуть современников к прошлому языковому сознанию. Не о замене иностранного слова «калоши» на русское «мокроступы», как предлагали задолго до него ревнители чистоты русского языка, идёт у него речь. И не о замене широкоупотребительной лексики забытыми или почти забытыми словами, собранными им: «зрятина» вместо «напраслины», «смехословие» вместо «иронизирования», «тщесловие» вместо «суесловия», «женобесие» вместо «женолюбия», «школить» вместо «воспитывать» или, может быть, «ругать», «звёздохват» вместо «хватающий звёзды с неба», «авосьничать» вместо «делать что-нибудь на авось» и т.д. Собранные слова предлагаются им лишь в качестве возможных синонимов к распространённым на том основании, что содержат дополнительные смысловые или экспрессивные оттенки. Подобно тому как исторически и философски творчество А. Солженицына нацелено на восстановление не вообще прежних порядков, а именно «дееспособных норм прежней российской жизни» (Вопросы литературы. 1991. № 1. С. 193), так и с лингвоэстетической точки зрения его словарь и писательский труд движимы стремлением вернуть в речевой обиход соотечественников, в русскую литературу из запасников языка «ещё вполне гибкие, таящие в себе богатое движение слова», которые могут найти применение, обогатить современную речь, выразить содержание, может быть, в должной мере невыразимое известными языковыми средствами.

Показательно, что сам А. Солженицын смог, как он считает, «вполне уместно» использовать в собственных произведениях лишь пятьсот лексических единиц из своего Словаря. Такой же осторожности в словоупотреблении он ждёт и от собратьев по перу, не приемля «языковых разухабств», когда литератор стремится «не в лад, не в уровень к предмету рассмотрения, не к задуманной высоте открытий напихать в текст грубых выражений, не слыша фальши собственного голоса» («...Колеблет твой треножник»). Несомненный образец такой безвкусицы для А. Солженицына - лагерный жаргон в эссе А. Терца (А. Синявского) «Прогулки с Пушкиным»: «насобачившийся хилять в рифму» и т.п. Со свойственной ему категоричностью он обвиняет уже не только этого автора, а отечественную эмиграцию вообще в стремлении «развалить именно то, что в русской литературе было высоко и чисто». «Распущенная и больная своей распущенностью, до ломки граней достойности, с удушающими порциями кривляний, она, - пишет А. Солженицын, - силится представить всеиронию, игру в вольность самодостаточным Новым Словом, - часто скрывая за ними бесплодие, вспышки несущественности, переигрывание пустоты» (Там же). Разумеется, это не может быть отнесено ко всей русскоязычной эмигрантской литературе, которая в лучших своих образцах немало сделала и для славы российской словесности, и для сохранения русского языка. И «Прогулки с Пушкиным» тоже никак не исчерпываются оценкой А. Солженицына. Но неистовство - в русском духе.

Не это ли неистовство порой мешает и самому А. Солженицыну в его работе над словом? И не проигрывают ли в таком случае его собственные тексты от того, что после первых публикаций на родине профессионально их, видимо, никто уже не редактировал, а в отечественных изданиях последних лет неприкасаемой оказалась даже его орфография: «девчёнка» («Раковый корпус»), «мьюзикал» («Нобелевская речь»), «мятель» («Архипелаг Гулаг»), «семячки» («Бодался телёнок с дубом») и др.? «Один день Ивана Денисовича», может быть, лучшее художественное произведение А. Солженицына, только выиграло от того, что, не уступив в главном - в подлинности характера и языка, - автор согласился «реже употреблять к конвойным слово «попки»... пореже - «гад» и «гады» о начальстве; сначала этих слов в тексте было «густовато»«, - признаётся он в «Очерках литературной жизни». Вот так же густовато бывает на некоторых страницах других его произведений от нарочитых языковых исканий, заставляющих читателя, как сказал бы сам Александр Исаевич, то и дело «упинаться», отвлекаясь от содержания, теряя остроту восприятия.

Возможно, к числу подобных неудач следует отнести такие словоупотребления писателя, как «обиходчивый Макс» («В круге первом»), что в контексте означает «обходительный», но по форме тяготеет к значению причастия «обихаживающий»; в выражении «нагуживает в душу нам» («Нобелевская речь») глагол смущает той же нечеткостью смысловой ориентации - «гужевой», «гадить»?.. Интересен, свеж, ритмически и даже по смыслу оправдан последний глагол в предложении об острогах: «... стало это всё опять подниматься, сужаться, строжеть, крожеть» («Архипелаг Гулаг»), напоминающем знаменитые цветаевские словесные эскапады, но взятый отдельно, без контекста, этот же глагол становится совершенно непонятным («раж», «рожа»?..). Вызывают сомнение и некоторые словообразования вроде «травы вокруг сочают после дождя» («Дыхание»), хотя ни один из «правильных» оборотов (источают аромат, распространяют запах, сочатся влагой и т.д.) - а писателю, к тому же, нужно только одно слово - не передал бы всей информации, обеднил прекрасную и живую картину, ибо травы после |дождя в самом деле не только пахнут свежестью, но ещё и, напоенные влагой, полнятся ею, дышат, роняют избыток, испаряют вовне, дымятся... Впрочем, при такой страстной увлечённости языкотворчеством и при таком абсолютном неприятии «расхожего языка», «расхожих понятий», издержки и передержки - воспользуемся его словом - «необминуемы»; к тому же их в произведениях А. Солженицына всё-таки куда меньше, чем находок.

Выпалывая из своих текстов приевшиеся формы, писатель не только борется со штампами, но часто уточняет или утяжеляет смысл, делает слово более значимым и содержательно, и эмоционально. При этом используемые им приёмы весьма разнообразны. Так, разговорные, просторечные слова продуктивно работают в языке не только героев, но и самого А. Солженицына. В одних случаях они употребляются, чтобы разнообразить, оживить речь, избавить её от повторений, как, например, глагол «пособить» наряду с нейтральным «помочь» в «Нобелевской речи»; в других - фонетико-грамматические просторечия, включённые в авторскую речь, становятся средством дополнительной характеристики персонажей, как «выпимши» и «для прилики» в «Пасхальном крестном ходе»; в третьих - просторечие, например, «роженые» должно нейтрализовать неуместное в контексте названного рассказа высокое звучание слова «рождённые». Попробуем в этом же рассказе вернуть на место «законный» глагол «обступили» или «окружили», и тотчас исчезнет эффект слова-находки, и упростится, обеднится смысл: «Девки в брюках со свечками и парни с папиросами в зубах, в кепках и в расстёгнутых плащах... плотно обстали и смотрят зрелище, какого за деньги нигде не увидишь». Этим целям служит и глагол «одерзел», употреблённый вместо «осмелел» («Бодался телёнок...»). При этом А. Солженицын по обыкновению строго следит за уместностью употребляемых слов: девчонки в брюках «перетявкиваются» в церкви со старухами («Пасхальный крестный ход»), а вот врач Гангарт и медсестра Зоя в присутствии неравнодушного к обеим Костоглотова - «перерекнулись». Оба глагола несут на себе печать авторского отношения к героям, авторской оценки - в этом ещё один немаловажный смысл производимых писателем замен.

Чтобы разъять привычный штамп, писатель то вместо нейтральных слов использует сниженные, скажем, «ухватки», а не «способы» или «приёмы» («Пасхальный крестный ход»); то вводит неожиданные, неизбитые определения, вроде «смутьянского Ленинграда» («В круге первом»), «раскалённого часа» («Нобелевская речь»); то соединяет слова, не очень подходящие с точки зрения нормативного употребления: «вперерез марксизму» («На возврате дыхания и сознания»), «бойкий оценщик» - о литераторе-критике («...Колеблет твой треножник»), «зудело ли... оптимистам» (Там же); то в сложном слове заменяет одну из частей или меняет их местами - «немоглухой» («Матрёнин двор»), «средолетний старик» («Раковый корпус»), «печалославная советская «Литературная энциклопедия»« («...Колеблет твой треножник»), «хвалословили тирана» («В круге первом»), «политические мимобежные нужды» («Нобелевская речь»), «простогубые» («Пасхальный крестный ход») и т.д.

Иногда, заменив в слове корень, А. Солженицын достигает иронического эффекта, шаржирует называемый предмет или лицо, например, когда называет автора упоминавшегося выше эссе о Пушкине «язвеистом», а «трибунальцев» - «истолюбивыми» («Архипелаг Гулаг»). В других случаях этот же приём используется для противоположных целей - чтобы явление «облагородить»; сказать о любимом герое, что он «окрысился», конечно же, язык не повернётся даже и у А. Солженицына, хотя суть всё же в том, что «оклычился» действительно ближе к характеру и состоянию Костоглотова; «окрыситься» в соответствии с концепцией романа мог бы, пожалуй, Русанов («Раковый корпус»). Наконец, замена привычного корня или образование нового слова по аналогии с той или другой группой слов путём подстановки корня, нужного по смыслу, даёт писателю замечательную возможность экономно и ёмко выразить необходимую полноту содержания. Так, в выражении «повальное... выголаживание страны» («Архипелаг Гулаг») первое слово, образованное от исходного «голод» по типу существительных «выхолаживание», «вымораживание», «выстуживание» и др. подчёркивает масштабность и преднамеренность бедствия; безличное «разотмилось» (Там же), произведённое от существительного «тьма» по образцу глагола «распогодилось», должно уточнить, какая именно перемена произошла в природе; в предложении «Искусство растепляет даже захоложенную затемнённую душу» («Нобелевская речь») глагол, построенный по известному образцу, удачнее другого говорит о постепенности процесса.

Другой часто используемый А. Солженицыным приём обновления употребительной лексики заключается в замене приставок и суффиксов при сохранении корней, что порой, как в следующем тексте, сопровождается переводом привычного слова в другую часть речи: «Что ж обещателъней, чем лозунги комбеда? что ж угрозней, чем пулемёты ЧОНа...!» («Архипелаг Гулаг»). Но чаще подобные эксперименты касаются только приставок, которые или сокращаются или отбрасываются целиком: «...нудила меня к какому-то прорыву» («Бодался телёнок...»), «в запрошлом году» («Раковый корпус»), «мир тусторонний» «В круге первом»); или, наоборот, добавляются там, где вы их не ждёте: «обминул меня Бог творческими кризисами» («Бодался телёнок...»), / «необминуемый магический кристалл» («...Колеблет твой треножник»); \ Или меняются на другие, чтобы выразить оттенок, не содержащийся в « нейтральном варианте, либо «освежить» последний: так, основные линии, которые «уже промечаются» («Архипелаг Гулаг») - не те, что только ещё намечаются или планируются, но те, что уже проступают и становятся видны. Там, где многие сказали бы «нахлынуло», автор романа «В круге первом» пишет: «пятерых из них охлынуло горько-сладкое ощущение родины». Выбранное слово вернее и удачнее для данного контекста, ибо глагол с приставкой «на-» часто означает действие, направленное на одну сторону предмета, тогда как действия, обозначенные глаголами «омыло», «овеяло», «обволокло» и т.п., распространяются на весь предмет со всех сторон. Точно так же «изгасшие глаза» больше, чем угасшие или погасшие, скажут читателю о длительности перенесённых человеком «искорчинах болей» («Раковый корпус»).

Пожалуй, особенно много и, по большей части, продуктивно на смысловое «утяжеление» текста у А. Солженицына работает приставка «из-»: «издавнее всех старожилов» («Раковый корпус»), «написал изнехотя воспоминания» («Архипелаг Гулаг») и т.д. При этом художественная логика писателя часто оказывается убедительней грамматических или стилистических правил, апелляций к частотности употребления тех или других форм. Глагол «излюбить», воспринимаемый читателями в значении, которое он имеет, например, в стихотворении Сергея Есенина «Излюбили тебя, измызгали...», в миниатюре А. Солженицына «Озеро Сегден» приобретает совсем иной смысл: «...это местечко на земле излюбишь ты на весь свой век». Писатель как будто и не помнит того, есенинского, толкования и, не удовлетворившись привычным «полюбишь», за счёт изменения приставки нагружает слово дополнительным содержанием, идущим от форм «излюбленный», «излюблен», то есть «любимый», «любим» - из всех больше всего. Такова и логика употребления этого глагола в «Раковом корпусе»: «он излюбил и избрал простенок».

Не менее разнообразна и поучительна работа А. Солженицына с суффиксами, из которых он по обыкновению отбирает неизбитые и, кроме того, более экономные: «усовершился по коневодству» («Архипелаг Гулаг»), «кое-что и усовершил» («В круге первом»), «обнадёжные предвидения раздумчивых голов» («Пасхальный крестный ход»), «всклочила... волосы» («Раковый корпус») и т.д. Как правило, это помогает уйти от книжного или канцелярского слога к разговорному, иногда - сказово-былинному; такой эффект возникает, например, при замене существительного «воззвание» на «воззыв» («На возврате дыхания и сознания»), «восклицания» на «всклик» («Бодался телёнок...»). Думается, что употребление слов, созданных путём замены или сокращения тех или иных словообразовательных элементов - как корней, так и аффиксов - способствует приумножению лексических богатств современного русского языка и в некоторых случаях его омоложению.

Солженицынские тексты убеждают, что в языке уже есть всё: у глагола, воспринимаемого как одновидовой, оказывается, возможна пара, хотя бы и просторечная; сказав «стали «революционные идеалисты» очунаться» («...Колеблет твой треножник»), писатель употребил форму, вобравшую в себя содержательные оттенки и от одновидового «очнуться», и от парного просторечного «очухиваться - очухаться». То же произведение напоминает, что у глагола совершенного вида «приютить» в запасниках языка есть видовая, сегодня неупотребляемая пара - «приючать». Не останавливается писатель и перед использованием редких в прозе - в поэзии было - деепричастных авторских образований типа «плача или стоня» («Раковый корпус»). Убедительно, сообщая дополнительный экспрессивный оттенок, не содержащийся в нейтральных словах, работают в его текстах просторечные страдательные причастия: «Было угрожено, что его же и расстреляют» («В круге первом»), «успето и о Достоевском» («...Колеблет твой треножник»). При этом удивительной особенностью языка А. Солженицына является то, что вводимые им просторечия порой теряют в его произведениях сниженную окраску и воспринимаются едва ли не как литературные благодаря точному выбору слова для каждой конкретной ситуации.

Конечно, народность и «русскость» языка А. Солженицына - не только в том, что его герои говорят на живом наречии, подслушанном «в гуще народной», но и в том, что в своей языкотворческой работе он учитывает опыт разных пластов отечественной культуры - фольклора, реалистической прозы, поэзии «серебряного века» и, может быть, особенно - Марины Цветаевой и Владимира Маяковского. У Цветаевой тоже не «влюбляются», а «влюбливаются», не «впадают», а «впадывают в: память»; вместо «думайте» у неё - «думьте», вместо «нанизывай» - «нижи» и т.д. (см.: Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л., 1989); и, наконец, в её стихах и поэмах тоже «сполошный колокол гремит...», как и у Маяковского с его «мечусь, оря», «приходится раздвоиться» («Прозаседавшиеся»), «еле расстались, развиделись еле», «приди, разотзовись на стих» («Люблю») и т.д. Иногда солженицынский синтаксис заставляет вспоминать резко своеобразный стиль Андрея Платонова. Вот примеры откровенных реминисценций: «должен домучиться ещё двадцать лет ради общего порядка в человечестве», «мысль не дошла до ясности» («В круге первом») и др.

По-видимому, одна из главных причин возвращения А. Солженицына на родину состоит в его намерении лично и «вблизи» участвовать в «обустройстве России». Ещё в семидесятые годы во время эмиграции он предупреждал об опасности, подстерегающей писателей, которые берут на себя роль обвинителей своего отечества и народа и, отрешившись от чувства совиновности, требуют покаяния лишь от других: «Эта их чужеродность, - считал он, - наказывает их и в языке, вовсе не русском, но в традиции поспешно-переводной западной философии» («Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни»). У писателя же, который не отгораживается от народной боли, по его мнению, гораздо больше возможностей стать «выразителем национального языка - главной скрепы нации, и самой земли, занимаемой народом, а в счастливом случае и национальной души» («Нобелевская речь»).

С А.И. Солженицыным можно и нужно спорить, но сначала - услышать и понять. И - да будет Слово Делом...

Ключевые слова: Александр Солженицын, критика на творчество Александра Солженицына, критика на произведения А. Солженицына, анализ произведений Александра Солженицына, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 в.

Лексическое своеобразие рассказа А.И.Солженицына

«Один день Ивана Денисовича» (особенность использования тюремного жаргона).

Творчество А.И. Солженицына изучается литературоведами, историками, социологами и другими учеными. С точки зрения лингвистики особый интерес представляет язык произведений А.И. Солженицына, анализируя который, можно сделать вывод, что писатель следует традиции русской классической литературы, привнося в творения новаторские элементы.

В настоящее время мы становимся свидетелями возвращения внимания к творчеству писателя. Именно поэтому мы считаем актуальными вопросы о языковом своеобразии произведений А.И. Солженицына, в особенности новаторстве писателя в использовании лексики разнообразных языковых пластов и стилей.

А.И.Солженицын умело сочетает в своих произведениях яркие новаторские черты с глубокой закорененностью. Наиболее явно это прослеживается в области лексики. А.И. Солженицын употребляет не только окказиональную лексику, но и забытую, или даже обычную, но обладающую иной семантикой. Кроме того, писатель значительно расширяет сферу употребления нелитературной лексики.

В рассказе «Один день Ивана Денисовича» писатель проводит обширную работу по лексическому расширению русского языка.

Анализируя лексическое своеобразие рассказа, мы можем выделить следующие пласты: общелитературная лексика, диалектные и просторечные формы в языке рассказа, тюремный жаргон, окказионализмы.

Мы хотели бы обратить особое внимание на использование тюремного жаргона в рассказе. Этот лексический пласт, являясь немногочисленным (около 40 слов), все же играет значительную роль в лексической системе рассказа.

Жаргон (франц. jargon), социальная разновидность речи, отличающаяся от общенародного языка специфической лексикой и фразеологией. Иногда термин ""жаргон"" применяется для обозначения искаженной, неправильной речи .А.И.Солженицын употребляет их исключительно тактично. Все более или менее значительные моменты лагерного быта окрашены жаргонизмами.

Жаргонная лексика у писателя сочетается с общеупотребительной. Шухов вспоминает наставления "старого лагерного волка": "Здесь, ребята, закон - тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать" . В этом примере мы наблюдаем сочетание пластов литературного и жаргонного языка (кум- начальник оперативно-режимной части. кумовский работник - доносчик, осведомитель (в камере, в «зоне»). ; стучать - доносить). Их соразмерное сочетание и определяет особенности художественной стилистики рассказа.

Само государство разговаривает с заключенными оскорбительным жаргонным языком. Вместо фамилий и умен у них номера вроде "Щ-854" или "К-460", "Ю-48", "Б-502". Таким образом жаргон становится неотъемлемой частью лагерной культуры, указывая на тюремный характер лагеря, бесправие зэков.

В лагерной повседневности жаргон привычен, его понимают и используют почти все. Так, характеризуя бригадную ответственность за невыполнение норм, он пишет: "Тут так: или всем дополнительное, или все подыхайте. Ты не работаешь, гад, а я из-за тебя голодным сидеть буду? Нет, вкалывай, падло!". В данном примере его безличные жаргонизм – сгустки эмоций, в них переданы и отношение к лагерным порядкам, и настроение. Жаргонная лексика – это лексика мира, отгороженного колючей проволокой и "вертухаями" (постовыми).

Среди читателей бытует мнение, что следовало бы избегать подобных «блатных» выражений, изображать лагерь, используя «приличные» лексемы. Но возможно ли это? Если пойти по такому пути, то вместо слова параша:

«Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше , была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два - на зоне, один - внутри лагеря» придется написать нечто типа туалетная бочка ; вместо падлы: «Ничего, падлы , делать не умеют и не хотят». – дурные люди . В последнем случае речь надзирателя будет выглядеть так: «Ничего, дурные люди, делать не умеют и не хотят. Хлеба того не стоят, что им дают»...

Те, кто считает, что подобный вариант более приемлем, не задумываются о подлинности и жизненности повествования.

Но даже если попробуем использовать нейтральные слова (например, вместо пары шмон – шмонять возьмем пару обыск – обыскивать),это тоже не даст полноценного художественного результата. И не только потому, что утратится «локальный колорит». Ведь между «шмоном» и «обыском» – пропасть неизмеримо бoльшая, чем обычное стилистическое различие. Шмон: «Шапку с головы содрал, вытащил из нее иголочку с ниточкой (тоже запрятана глубоко, на шмоне шапки тоже щупают; однова надзиратель об иголку накололся, так чуть Шухову голову со злости не разбил)» – это не просто обыск, малоприятная, но имеющая все же какие-то логические основания процедура. Шмон – это узаконенное издевательство, мучительное и нравственно, и физически:

«Поздней осенью, уж земля стуженая, им все кричали:

– Снять ботинки, мехзавод! Взять ботинки в руки!

Так босиком и шмоняли . А и теперь, мороз, не мороз, ткнут по выбору:

– А ну-ка, сними правый валенок! А ты – левый сними! Снимет валенок зэк и должен, на одной ноге пока прыгая, тот валенок опрокинуть и портянкой потрясти...». .

Вот что такое «шмон». И никакая другая замена не окажется здесь удачной.

Некоторые читатели считают, что тюремные слова непонятны. Но это не так. Многие жаргонные слова часто используются за пределами лагерей и тюремных стен. Они широко известны: стучать: «В лагере вот кто подыхает кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать » в значении ‘доносить’. Лексику тюремного жаргона не всегда можно отделить от вульгарно-просторечной в виду подвижности и взаимопополнения. Помимо этого, многие слова тюремного жаргона комментируются в тексте прямыми ссылками: кум: по- лагерному –

Оперуполномоченный; БУР – барак усиленного режима.

Очень прозрачна и тюремная фразеология – качать права: « Паек этих тысячу не одну переполучал Шухов в тюрьмах и в лагерях, и хоть ни одной из них на весах проверить не пришлось, и хоть шуметь и качать права он, как человек робкий, не смел, но всякому арестанту и Шухову давно понятно, что, честно вешая, в хлеборезке не удержишься». .

Что касается употребления жаргонной лексики самим Иваном Денисовичем, то наблюдается факт практически полного непроникновения данной группы слов в речь главного героя. За исключением слов « зэк » и « кондей»: «Пошли в комендатуру, - пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей .» (карцер). Иван Денисович не употребляет жаргонных слов. Но причина этого коренится не в лингвистике, а в среде, том социуме, который предстает перед нами в рассказе. Не будем забывать, что большинство зэков – заключенные по политическим статьям. Это люди, изначально не владеющие уголовным жаргоном.

Поэтому, пока существует тюремный жаргон, одинаково бесполезно и закрывать глаза на его реальное существование, и возражать против его использования в реалистической художественной литературе. Но все-таки, используя в рассказе подобный класс слов, А.И. Солженицын находит новаторский подход к языку, проявляющийся, прежде всего, в экспрессивности лексических средств художественной речи.

Список используемой литературы:

1. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров.

М. – СПб., 2000.

1. Грачев М.,Гуров А.,Рябинин В.Словарь уголовного жаргона. М . 1991.
2. Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича. – М.: Эксмо, 2006.