Как быстро бежит время, и сколько событий происходит за такой короткий промежуток, как один только месяц!
Вот февраль - казалось бы, только вчера начался, а уже наступил март. Затаив дыхание, не только мы, но и если не весь мир, то уж вся Европа точно, ждала, когда закончится переговоры «нормандской четверки». Вздохнули с облегчением, а тут новое слово, как выстрел: «Дебальцево».
И снова выстояли. И снова приходят новые испытания.
Но все же надо хотя бы на несколько часов остановиться, попробовать осмыслить, что из произошедшего недавно тронуло твою душу особенно сильно, заставило учащенней биться сердце, и вспомнить то, что произошло вот так же быстро, но много лет назад - но не забылось, нет!
Для меня февраль связан, прежде всего, с именем . Потому что никто из писателей не сказал таких проникновенных, таких завораживающих слов именно о феврале, как Борис Леонидович. В наступившем году вспоминали поэта в связи с круглой датой - 10 февраля исполнилось 125 лет со дня его рождения. Как обычно водится, по поводу юбилейной даты появился целый ряд публикаций, передач по радио и телевидению, даже специальных лекций - об одной из них скажу особо. Но, как и прежде, о религиозном содержании его творчества последних лет, в особенности романа «Доктор Живаго», если и было сказано, то как-то мимоходом, невнятно, вскользь.
Именно православная тема является главенствующей и в романе «Доктор Живаго», и в его поэзии последних лет
А между тем именно христианская, именно православная тема является главенствующей и в его романе, и в поэзии его последних лет. Даже не «тема» - это не то слово. Вся его жизнь, страдание, взлет творчества - вот что составило поэзию и прозу в конце земной жизни поэта, который душу свою отдал Богу и людям.
Скажите, это не так? Да вот же, он сам написал в стихотворении «Нобелевская премия»:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора -
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Обратим внимание на строки: «Я весь мир заставил плакать/ Над красой земли моей». И на последнюю строфу стиха.
Почему же наши высоколобые ученые-литературоведы с таким прямо-таки сладострастием пишут о гонениях, травле поэта и забывают сказать о его стоянии, мужестве , с какими он перенес выпавшие на его долю испытания? И еще о главном - что дало ему силы выстоять и, в конечном счете, победить?
В самом деле, ну что ему стоило сказать: ладно, если вы считаете меня предателем, вот даже «румяный комсомольский вождь» назвал меня «свиньей под дубом», так я покидаю свою страну.
И уехать. Хоть в Париж, хоть в Рим. А потом в Стокгольм, за Нобелевской премией, как сделал Солженицын. Получить свой миллион, купить виллу где-нибудь на Женевском озере, или на Лазурном берегу, как другой Нобелевский лауреат, Иван Бунин. И писать, и ностальгировать, и смотреть на лазурь воды, на свои малиновые штиблеты и белые штаны, о которых мечтал небезызвестный герой.
Нет, он остается в своем деревянном доме в Переделкино, где каждое дерево в его саду родное; и за оградой, где начинается поле, лежит оно, тоже родное, знакомое до каждой травинки; где за полем стоит уже не одно столетие дивный храм Спаса Преображения Господня, который и есть его судьба, его опора.
Он знает с детства европейские языки, он учился в Германии, в Марбурге. Там его настигла первая любовь, которая кончилась, как и подобает в судьбе поэта, драмой, опалившей его сердце и давшей миру первые его пронзительные стихи, с тем напором страсти, с той силой, какую вы вряд ли сыщете у других поэтов.
Так что и в Европе он чувствовал бы себя свободно - языки-то знал, и обычаи знал, и европейским нравам обучен.
Но все это чужое, а ему нужно свое, выстраданное, русское, сокровенное. То, что лежит в сердце России, в его православной вере.
Вера поэта и его сыновья, трепетная любовь к Родине навеки привязали его к родной земле
Вот что привязало его навеки к родной земле.
Вера поэта.
И его сыновья, трепетная любовь к Родине.
Конечно, в годы, когда страну сотрясают революции, когда царит хаос в стране и душах, вера спрятана глубоко, живет неосознанно, но мучает, пробивается и в том стихотворении, строка из которого поставлена в заглавие этих заметок:
… Писать о феврале навзрыд
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Пожалуйста: слякоть грохочущая, весна черная.
Вот что происходит и в стране, и в душе поэта.
Это написано в 1912 году, до Февральской революции. Но поэт родился в феврале, и ясно предчувствует, что произойдет именно в этом месяце.
Снег, февральская метель, вьюга будут преследовать его всю жизнь, до смерти.
Если ранний Пастернак сложен, поэтическая его речь перегружена ассонансами, аллитерациями, метафорами, прочими литературными красотами, то в конце пути он впадает, как сам же напишет, «в неслыханную простоту». И, прощаясь с миром, он скажет свое бессмертное, опять о феврале:
Мело, мело, по всей земле
Во все пределы
Свеча горела на столе
Свеча горела.
Это строки из «Зимней ночи», вошедшей в «Стихотворения из романа».
В студенческие годы я был буквально захлестнут, как девятым валом, поэзией Бориса Леонидовича. И Маяковский, и Есенин этим валом отодвинулись, Пушкин и Лермонтов, Некрасов казались слишком школьными, а вот Борис Пастернак открылся во всей своей новизне, поэтической силе. Сложность его языка казалось самой современной. Я читал и перечитывал, учил наизусть лирику поэта. Особенно впечатляющим казался цикл стихов «Разрыв». Я и сейчас помню наизусть все эти стихи до единого.
И вдруг, в 1958 году, разворачивается жестокая драма, связанная с романом «Доктор Живаго». Для разъяснений к нам в общежитие приходит любимый педагог по русской литературе. И говорит что-то невнятное, совсем не так, как на лекциях, мнется, еле-еле заканчивает свою воспитательную беседу. Это было в Уральском университете, где я учился на факультете журналистики. В Свердловске, ныне Екатеринбурге.
Удрученные, понимая, что творится суд неправедный, мы разошлись по своим комнатам. Жгуче захотелось прочитать роман. Ведь его громили не читая, лишь по тем отрывкам, которые цитировали газеты.
Прочесть роман удалось лишь года через два, в самиздате, подпольно. И многое открылось уже тогда - больше всего по его «Стихам из романа». Они тоже пронзили меня.
Но истинный смысл романа открылся мне позже - вот об этом и пишу.
Вначале этих заметок я упомянул о лекции очень образованного, очень начитанного ученого, который прочел лекцию о Пастернаке. Лекция эта потом была размещена и в Интернете, получила широкую огласку. Лектор отыскал зашифрованные иносказательные смыслы в именах героев: Лара - это сама Россия; персонаж романа по фамилии Комаровский, злой гений, который преследует возлюбленных - это хвостатый и рогатый; сам Юрий Андреевич - «вы сами понимаете, кто», заключил лектор, явно намекая на фамилию героя - Живаго.
Но этот намек ученого лектора стоит понимать исключительно как его незнание того, что знает каждый православный воцерковленный человек. Ибо автор романа имел в виду всем хорошо известный Псалом 90, которой народ наш называет «Живые помощи », где в первых же строках говорится: «Живый в помощи Вышнего в крове Бога Небесного водворится». То есть «живущий в помощи» (в сердце своем несущий Бога) «в крове» (в мире Господнем) «водворится» (будет достоин этого мира).
Псалом 90 зашивали в ладанки и носили на себе, веря, что эта святая молитва обережет и спасет человека от любых напастей и бед
, «Живые помощи», или, как еще в народе говорили, «помочи », зашивали в ладанки и носили на себе, веря, что эта святая молитва обережет и спасет человека от любых напастей и бед.
Значит, автор романа, живший прямо напротив храма Христа Спасителя, в квартире отца, известного художника Леонида Пастернака, и с детства ходивший в церковь, знал «Живые помощи» как «Отче наш» и имел в виду совсем не то, на что намекал ученый лектор, а «живаго», то есть «живого», «живущего в помощи Вышнего».
Я потому подробно останавливаюсь на этом моменте, что он является одним из ключей романа, который, увы, сознательно (или по незнанию православной церковной жизни) пропускают или превратно толкуют ученые литературоведы.
Юрий Живаго не потому победитель , что он якобы поставлен автором на место самого Бога, а потому, что он живет в Его помощи
Юрий Андреевич Живаго, главный герой романа, не потому победитель , что он якобы поставлен автором на место самого Бога, а потому, что он живет в Его помощи, Бог дает ему силы написать те стихи, которые завершают роман, являются его неотъемлемой частью, эпилогом, объясняющем внутреннюю, духовную жизнь героя.
Напомню то место в романе, за которое как раз и казнили Бориса Леонидовича те, кто читал и не читал роман. Но именно начало этого эпизода и цитировали в 1958 году, когда травили поэта.
Оказавшись в плену у красных партизан, по приказу Юрий Живаго залегает в цепь. Он вынужден стрелять - идет бой. Живаго стреляет в обгоревшее дерево, которое растет среди поля, по которому наступают белые. Эти белые - юноши, почти мальчишки. Юрию Андреевичу хорошо знакомы их лица потому, что он сам был вот таким же, как они, нарочито храбро, в полный рост, идущие в атаку по открытому полю на врага. Им бы наступать перебежками, прячась в ямках и за бугорками, за этим обгоревшим деревом, но они идут, выпрямившись в полный рост.
И пули партизан выкашивают наступающих.
Рядом с доктором убит телефонист. Стреляя по дереву из ружья телефониста, в перекрестье прицела ружья Юрия Андреевича попадает юноша, которого доктору особенно жаль, которому он симпатизирует во время боя.
Доктору кажется, что он убил юношу.
Бой окончен, белые отступили. Доктор осматривает и телефониста, и юношу.
И у обоих на груди обнаруживает ладанки, в которые зашит Псалом 90.
У красного телефониста он полуистлевший - видимо, мать, сберегшая эту молитву, взяла ее от своей матери, зашила сыну в ладанку и повесила на грудь.
А у юноши белогвардейца?
Процитирую этот фрагмент из романа: «Он расстегнул шинель убитого и широко раскинул её полы. На подкладке по каллиграфической прописи, старательно и любящею рукою, наверное, материнскою, было вышито: Сережа Ранцевич, - имя и фамилия убитого.
Сквозь пройму Сережиной рубашки вывалились вон и свесились на цепочке наружу крестик, медальон и еще какой-то плоский золотой футлярчик или тавлинка с поврежденной, как бы гвоздем вдавленной крышкой. Футлярчик был полураскрыт. Из него вывалилась сложенная бумажка. Доктор развернул её и глазам своим не поверил. Это был тот же девяностый псалом, но в печатном виде и во всей своей славянской подлинности».
Из письма Пастернака Хрущеву: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой»
Наш «знаток» сельского хозяйства, литературы и искусства Хрущев, в 1958 году, когда за роман «Доктор Живаго» Пастернаку присудили Нобелевскую премию, стучал кулаком по столу и казнил поэта как раз за эти страницы. Орал, что автор призывает не воевать с врагом, а стрелять мимо. Что он может покинуть страну, когда ему будет угодно. В ответ Пастернак в письме на имя Хрущева написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой».
В прессе цитировалось лишь начало главы, по которой невозможно было понять смысл описанного. Тем более, что кончается она тем, что Сережу Ранцевича доктор и его помощник переодевают в одежду убитого телефониста, привозят в лазарет как своего, выхаживают и дают ему возможность бежать. Прощаясь, Сережа говорит, что, когда он переберется к своим, он снова будет воевать с красными.
На этом глава кончается. Но нам нетрудно понять, что дальше произойдет с Сережей - конечно, он будет убит.
Потому что братоубийственная война не спасает ни красных, ни белых. Потому что и те, и другие забыли Бога.
Ведь ладанка с Псалмом 90, спасшая Сережу от гибели, ничего не сказала его душе - он ничего не понял из произошедшего.
Где уж партийному лидеру, который обещал показать по телевизору «последнего попа», было понять богословскую суть романа, его героя, который принимает страдания на себя, прощается с любимой, отправляя ее в чужую страну, а сам остается на Родине, которая больна, которую надо лечить.
Да и сегодня, как видим, суть Псалма 90-го и то, для чего он приведен в романе, далеко не все понимают.
А ведь эта суть и сейчас очень современна, актуальна.
Доктор Живаго в романе погибает. Но дух его убить нельзя, потому что он не расстался с Богом, остался в помощи Вышнего.
А за окном зима, метель. Читаем те страницы, где Юрий Андреевич молод, полон сил. Он проезжает по тому переулку, где та, которая будет его судьбой, за стеклом окна, в комнате, где свеча горит на столе, где будет «судьбы скрещенье».
И видит он трепещущий огонек пламени сквозь замерзшее окно, оттаявшее там, где горит свеча.
И шепчет рождающиеся строки будущего судьбоносного стиха:
«Свеча горела на столе, свеча горела».
И думает, что следующие строки придут сами собой, без всякого принуждения. Но они не приходят в пору его юности, а придут, когда он познает и любовь, и жизнь «у бездны на краю». И покинет он мир именно в этой комнате.
И сказать последнее «прости» придет сюда именно Лара, которая и озарила любовью его жизнь.
Да, горит и не сгорает Любовь - вот почему Борис Леонидович хотел назвать своей роман «Свеча горела».
Вот почему это стихотворение завораживает всякого, кто его читает. Даже не понимая смысла, просто повторяя: «Свеча горела на столе, свеча горела».
Удивительно, но наши высоколобые критики как раз и били Бориса Леонидовича больше всего именно за это стихотворение, называя его декадентским, упадочническим.
«Мело, мело по всей земле, во все пределы» - именно по всей земле, во все ее края - от предела к пределу.
Юрий Андреевич пешком добирается до Москвы от Урала. Видит разоренную гражданской войной Россию. Замерзшие трупы в остановившихся поездах. Видит сожженные, пустые селения и деревни. Видит весь ужас, который принесла братоубийственная война.
Разве не это происходит сейчас на юго-востоке Украины?
Но вот герой романа в Москве. Кто теперь там хозяин? Дворник Маркел, который дает сыну бывшего хозяина маленькую комнатушку.
Но Живаго все принимает с удивительным спокойствием. Его опять спасает женщина - младшая дочь Маркела. Она как-то пытается наладить убогий быт доктора. Он и от нее уходит, чтобы систематизировать свои записи, стихи, понимая, что недалек смертный час. Его брат, которого он случайно встречает на улице Москвы, селит его в отдельную комнату - ту самую, в Камергерском, где свеча горела на столе. И здесь Живаго чувствует себя спокойно, нет в его душе сумятицы.
Как тут не вспомнить умирающего Пушкина, который сказал: «Хочу умереть как христианин».
Юрий Живаго не причащается перед смертью, не исповедуется. Время другое, и герой другой. Как и сам Пастернак.
Но духовно он сродни Пушкину.
Вот что тому подтверждение.
Приведу наставление святого Силуана Афонского, которое многое объяснит:
Преподобный Силуан Афонский: «Господь любит людей, но посылает скорби, чтобы люди познали немощь свою и смирились и за смирение свое приняли Святого Духа»
«Господь любит людей, но посылает скорби, чтобы люди познали немощь свою и смирились и за смирение свое приняли Святого Духа, а с Духом Святым - все хорошо».
Именно так и произошло и с Юрием Живаго, и с самим Борисом Леонидовичем. Только Живаго умирает от людской давки, едва выбравшись из трамвая на улицу, а сам поэт умирает в своем переделкинском доме.
Второе веское доказательство - «Стихи из романа», венчающие и главное произведение его жизни, и саму жизнь поэта.
Обратим внимание, что Переделкино, с которым связана судьба поэта, происходит от слова «передел».
Под соснами, на могиле поэта - надгробье. На стеле - такой знакомый и узнаваемый профиль. Но нет креста. Это постарались наши знатоки литературы и искусства, которым все известно, в том числе и про частную жизнь Бориса Леонидовича.
«Он в церковь не ходил!» - восклицают они.
Весь дух романа «Доктор Живаго» говорит о том, что это пишет человек, укоренившийся в России как ее сын, как православный, который не бросил Родину, даже когда его обливали грязью
Может быть. Но стихи, в особенности его стихи из романа, «Гефсиманский сад», «Рождественская звезда», «На Страстной», весь цикл Новозаветный, так его можно назвать, весь дух романа «Доктор Живаго» ясно говорят о том, что это пишет человек, укоренившийся в России как ее сын, как православный, который не бросил Родину, даже когда его обливали грязью и втаптывали в нее.
«Стихи из романа» открываются . Оно стало широко известно благодаря Владимиру Высоцкому, который в спектакле Юрия Любимова играл главного героя и начинал представление в Театре на Таганке, выходя на сцену с гитарой и исполняя эти стихи под музыку, им же сочиненную.
Смело, новаторски, талантливо.
Я видел этот спектакль. Вспоминал Высоцкого, вспоминал стихотворение. И строки последней строфы неожиданно приоткрылись для меня новым смыслом:
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.
Стихотворение написано в 1946 году, но смысл его прямо соотносится с переживаниями перед гибелью поэта.
Да, «все тонет в фарисействе» - точно сказано о том, в каком ужасном море лжи и негодяйства оказался не только Гамлет, но и сам поэт. Но почему далее идет такая примелькавшаяся, забубенная пословица, которой заканчивается стихотворение? Разве не мог он придумать какую-нибудь яркую поэтическую строку?
Потому что из окна переделкинской дачи видно было поле, которое надо было перейти, чтобы придти к храму Спаса Преображения Господня.
И еще вспомним то поле из романа, по которому шли рассыпанной цепью юноши-белогвардейцы. И Сережу Ранцевича вспомним. И доктора Живаго, который и у красного, и у белого находит в ладанках Псалом 90.
Да, именно надо, просто необходимо перейти поле жизни, чтобы придти к Тому, Кто тебя спасет и даст жизнь вечную.
И если раньше из окна своей дачи Борис Леонидович смотрел и видел через поле древний храм Спаса Преображения Господня, то сегодня, через годы, мне представилось, что он смотрит на новый дивный Храм, олицетворяющий современную Россию.
И я вижу, как поэт осеняет себя крестом и входит под своды Храма, в котором живет Любовь, живет и «образ мира, в слове явленный, и творчество, и чудотворство», как сказано в его гениальном стихотворении «Август» о преображении души, жившей в «помощи Вышнего».
Роман «Доктор Живаго » по жанру является философским, хотя он представляет несомненный интерес и с исторической точки зрения. В нем упоминаются такие важнейшие события русской истории начала XX века, как русско-японская война, Мерная мировая война, революция 1917 года, гражданская война, а также Великая Отечественная война.
Интересно, что Б.Л. Пастернак долго.искал название для своего романа. Первоначальными вариантами были названия «Смерти не будет», «Мальчики и девочки», «Иннокентий Ду-доров». Путь произведения к читателю не был прост. По идеологическим соображениям на родине писателю было отказано в публикации произведения. В 1957 году стараниями издателя Дж. Фельтринелли роман вышел в свет в Италии, а в 1958-м — автору была присуждена Нобелевская премия по литературе, от которой его вынудили отказаться. На родине писателя роман был опубликован лишь в 1988 году, поэтому о тносится к так называемой возвращенной литературе.
В центре произведения — судьба интеллигенции в революции. Главный герой произведения доктор Юрий Андреевич Живаго — человек творческий, философски осмысливающий окружающую действительность. Его фамилия не случайно сохраняет старинное окончание, которое словно свидетельствует
О присутствии на страницах романа «святаго живаго духа» («живаго» — старославянский вариант формы родительного падежа прилагательного «живой». Символично, что роман начинается сценой похорон матери Живаго, а заканчивается описанием похорон главного героя. Перед глазами читателей словно проходит судьба целого поколения. Образ Живаго олицетворяет, таким образом, идею ценности и уникальности человеческой жизни. Юрию Живаго противопоставлен на страницах романа Павел Антипов-Стрельников, человек, преданный идее. Его судьба в произведении складывается трагически. Если Живаго рассуждает о насущной значимости всего п каждого, то Стрельников мыслит абстрактными категориями. Однако в конечном счете и Стрельников, и Живаго оказываются жертвами революции. Революционные события в романе вообще воспринимаются спокойно только глухонемым попутчиком Живаго. Трагически складывается в романе судьба любимой женщины Ю. Живаго Лары, прототипом которой стала возлюбленная поэта О. Ивинская.
Б.Л. Пастернак использовал в романе интересный композиционный ход, расширяющий художественное пространство и усиливающий символическое звучание произведения. Это ставшая его органичной частью стихотворная тетрадь Юрия Живаго.
В романе много символических образов: метель, снегопад, свеча. Если свеча олицетворяет жизнь, то бури и метели связаны с темой невзгод и смерти.
В произведении также немало тонких пейзажных зарисовок, где Б.Л. Пастернак выступает автором, балансирующим на грани прозы и поэзии.
Важной темой в романе становится судьба Татьяны Живаго — дочери Юрия и Лары. На ее примере Б.Л. Пастернак показывает духовное обнищание людей, выросших в новую эпоху. Татьяна лишена глубины духовной жизни, которой обладали ее родители. Этот процесс нравственного и духовного оскудения России очень беспокоил Б.Л. Пастернака. Возможно, постановка этой проблемы явилась одной из причин того, что роман вызвал яростные нападки критики.
И.В. Романова
В письмах к О. Фрейденберг 1910 г. Б. Пастернак пытается определить и сформулировать новое для него и чрезвычайно важное состояние вдохновения, творческого экстаза, когда он чувствует способность максимально приблизиться к объекту своего внимания, творчества (который может быть как одушевленным, так и неодушевленным - вещественным или экзистенциальным) и в какой-то степени перевоплотиться в него, слить его сознание со своим и обрести собственную жизнь как некое субъективно-объективное единство.
«<...> слишком поразило меня твое письмо; оно - …увеличенное Я. <...> я хочу все время до боли какого-нибудь движения, посвященного тебе, носящего твое имя; и вот мне хочется продолжаться, - как будто я, - твой вид, маленький вариант, который не может пойти навстречу, или встретить, а лишь продолжает, специфирует родовое, что за ним, и что в нем как родное» (28.7.1910).
«<...> я <...> говорил тебе о таком существовании, когда живешь через улицу даже от собственной жизни и смотришь: вот там зажгли огонь, вот там хотят писать прелюдию, потому что пришли домой в таком-то состоянии... и тогда перебегаешь улицу, кидаешься в этого, так или иначе настроенного, и пишешь ему его прелюдию; может быть, этот пароксизм больного восторга в такие минуты происходит от того, что прекращается это объективное «через улицу», и все обрушивается в субъект» (28.7.1910).
Так начинает формироваться идея воплощения субъекта в объект и взаимоперехода субъекта и объекта. Она еще не носит определенно религиозного характера, но уже понимается как основа человеческого творчества и жизни. Эта идея на разных временных этапах несколько видоизменяется, принимая новые смысловые оттенки. Однако ее можно считать одной из доминант художественного творчества Пастернака.
В статье «Несколько положений» (написана в 1918 г., опубликована в 1920 г.) Пастернак рассуждает о сути и свойствах искусства. Он приходит к тому, что творчество есть чудесный момент настраивания на одну волну творца и объекта его вдохновения - до слияния их в некое духовное единство. Это происходит обычно между людьми изначально духовно близкими. Но оказывается, что это чудо единения художника и его героя (а вместе с ним и прототипа героя) есть лишь частное свидетельство тождественности самой жизни, которая на каком-то ментальном уровне уравнивает и объединяет разные эпохи и их участников. «Вот в чем чудо. В единстве и тождественности жизни этих троих [Марии Стюарт, Суинберна - автора драматической трилогии о Марии Стюарт, и Пастернака - переводчика Суинберна. - И.Р.] и целого множества прочих (свидетелей и очевидцев трех эпох, лиц биографии, читателей)».
Поэзия, по Пастернаку, рождается только тогда, когда человек начинает ощущать некую связь и тождество всех проявлений жизни. В «Охранной грамоте» (1930) Пастернак описывает ночь в Марбурге, когда он испытал невиданный напор поэтического вдохновения, почувствовав «всерастворенье» мира, неба и земли, цветов и звезд. Он увлеченно пытался все это записать и вдруг понял, что это начало разрыва его с философией.
Там же, в «Охранной грамоте», рассуждая о живописи и о единстве искусства, Пастернак вновь проводит мысль о тождестве изображенного, изобразителя и предмета изображения: «Я узнал далее, какой синкретизм сопутствует расцвету мастерства, когда при достигнутом тождестве художника и живописной стихии становится невозможным сказать, кто из троих и в чью пользу проявляет себя всего деятельнее на полотне - исполнитель, исполненное или предмет исполненья».
Пастернак приходит к выводу об особенности культуры в целом, начиная с Библии. Она заключается в исторической символике, в том, что люди строят мир, «слепленный» из «земли и неба, жизни и смерти и двух времен, наличного и отсутствующего. Я понимал, что ему мешает развалиться сила сцепления, заключающаяся в сквозной образности всех его частиц».
Свойство жизни быть тождественной самой себе, объединять и уравнивать самые различные явления, в самой своей природе содержать идею единства Пастернак позже, в стихотворении «Пока мы по Кавказу лазаем...» (1931) назовет «сквозной тканью существованья».
Достигнуть такого высшего единения с объектом и предметом своего творчества художнику помогает историческая память и исключительно поэтическая, которая сродни вдохновению и дару перевоплощения. Об этом мы найдем свидетельства и в стихотворении Пастернака «Зимняя ночь» (1913, 1928), где лирический субъект и память сливаются воедино: «Память, не ершись! Срастись со мной! Уверуй / И уверь меня, что я с тобой – одно».
В стихотворении «Баллада» («Бывает, курьером на борзом...»), в частности, описывается случай единения близких творческих личностей, существовавших в разных временах и пространствах, в некий критический и экстатический момент. И это ощущение единения - «сила сцепленья» - распространяется на весь мир, на степень связанности лирического субъекта и земли. В затексте «Баллады» лежат детские впечатления Пастернака от его поездки вместе с отцом в Астапово после получения известия о смертельной болезни Льва Толстого и от исполнения матерью поэта в это время баллад Шопена. Замечательно, что Пастернак здесь так же, как и в «Охранной грамоте», использует толстовское знаменитое выражение «сила сцепленья».
Даже единение двух людей в любви может ощущаться у Пастернака в какой-то степени опосредованно, через искусство, литературу и ее также объединенных героев:
В тот день всю тебя от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.
В этом отрывке из стихотворения «Марбург» (1916, 1928) единство лирического субъекта и его возлюбленной, удаленной от него в пространстве, осуществляется посредством все той же памяти, которая из «памяти сердца» перетекает в «память искусства». Приведенный фрагмент «Марбурга» косвенным образом отсылает нас к трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта», в переводе Пастернака которой есть слова об уготовленной судьбой объединенности людей: «Мы в книге рока на одной строке» (д. 5, сц. 3). Эта же шекспировская строчка позже свяжет еще двух персонажей романа Пастернака «Доктор Живаго» - Юрия Живаго и Антипова-Стрельникова, объединенных любовью к одной и той же женщине и общей для всех троих ролью трагических жертв истории.
Идея сходства и тождественности субъекта и объекта творчества легла в основу цикла стихотворений «Тема с варьяциями», что нашло отражение не только в композиционном приеме, заимствованном в музыке (основная тема, содержащая значительный образ, излагается несколько раз, но с различными изменениями в области формы), но и в эпиграфе из стихотворения Ап. Григорьева «Героям нашего времени»: «Но вы не зрели их, не видели меж нами / И теми сфинксами таинственную связь».
Чувство единства человека со своим временем, ощущение их единоприродности, взаимозависимости требует от человека определенной жертвенности. Она сродни жертвенности христианской, которую Пастернак видел, в частности, в Гамлете и которой он наделил главного героя своей поэмы «Лейтенант Шмидт» (1926-1927). В свою очередь, образ «великого перемещенья сроков», выдвинувшего на авансцену истории Шмидта, соотносится со знаменитым шекспировским образом «Порвалась дней связующая нить!».
Как вы, я - часть великого Перемещенья сроков....
Так, неразрывность со временем, его стихией, готовность жить, чувствовать и действовать по законам, которые время диктует, и связанное с этим самопожертвование ставят в один ряд в художественном мире Пастернака Христа, Гамлета, лейтенанта Шмидта (а позже - и Юрия Живаго).
В стихотворении «Я понял: все живо.» (1935) на первом плане - поэт, микрокосм в макрокосме. Он ощущает себя органически связанным с окружающим миром, искусством, сосвоим временем, чутко реагирующим на любое событие и воплощающим его в творчестве.
И вечно,обвалом Врываясь извне,
Великое в малом Отдастся во мне.
Это единство поэта и жизни - духовный принцип Пастернака, запечатленный им и в названии его выдающейся книги стихов «Сестра моя жизнь», на которую, в свою очередь, повлияло мироощущение и учение Франциска Ассизского, а сам образ жизни - сестры, возможно, был позаимствован у П. Верлена. Пастернак провозглашает этот принцип и почти два десятилетия спустя в стихотворении «Все наклоненья и залоги...» (1936).
Казалось альфой и омегой –
Мы с жизнью на один покрой;
И круглый год, в снегу, без снега,
Она жила, как alter ego,
И я назвал ее сестрой.
Идея единства различных проявлений жизни распространяется на искусство и, в частности, на литературу не только в форме чудесной близости художника и объекта творчества. Она заключена в самой природе поэтического языка, в том, что Ю.Н. Тынянов называл «теснотой стихового ряда», когда слово в стихе подвержено мощному воздействию семантических оболочек соседних слов, при котором актуализируются дополнительные значения слова и возникает новый образ. Пастернак называет это взаимодействие слов «сплавом», «сплоченностью»: «В миг, когда дыханьем сплава / В слово сплочены слова?».
В поэме «Волны» об этом сказано так: «Пройду, как образ входит в образ / И как предмет сечет предмет».
Впервые в середине 1920-х годов идея единства субъекта и объекта в поэзии Пастернака приобретает социальный смысл. В стихотворении «Не оперные поселяне...» (1926), обращенном к М. Цветаевой, проводится мысль о невозможности подлинного духовного единения. Истинные поэты одиноки, они далеки от невежественной и грубой толпы, представляющей и предпочитающей ангажированное искусство.
В 1930-е годы лирический субъект Пастернака начинает осмысливать свое положение по отношению к простонародью в стихотворении «Счастлив, кто целиком...» (1936). Он четко осознает свою чужеродность в общей массе тех, кого принято называть «беднотой». Однако он искренне стремится слиться с народом, ощутить единство общей исторической судьбы как личное счастье - в противовес тем лицемерам, которые только на словах провозглашают свою неразрывную связь с народом.
Позже социальный аспект проблемы единства возникнет вновь в стихотворении «Перемена» (1956), которое можно рассматривать как прямую полемику со стихотворением «Счастлив, кто целиком...» и вообще собственной жизненной позицией 1930-х годов.
Потребность растворения в народной массе для лирического субъекта Пастернака - выражение не столько гражданской позиции, сколько творческого принципа. Художник может быть правдив тогда, когда он знает всю полноту жизни по собственному опыту. Кроме того, люди «из трудового званья» оказываются гораздо ближе художнику естественностью в проявлениях своих чувств, стойкостью к ударам судьбы, простотой устроенности быта. Однако многолетнее общегосударственное криводушие в отношении к народу, в оценках бедности повлияло и на художника - еще одно свидетельство неразрывной связи и взаимозависимости человека и времени: «И я испортился с тех пор, / Как времени коснулась порча». Разочарование в прежних идеалах, потеря доверия к авторитетным и близким людям, не столько личное, сколько социальное одиночество, утрата чувства единства с «голью перекатной» ощущается лирическим субъектом «Перемены» как жизненная и творческая катастрофа.
Оказывается, что для личного счастья и для творческой состоятельности художнику необходимо ощущение единства с природой, возлюбленной, временем, со всем предшествующим искусством и - обязательно - со своим народом, с беднотой.
Несколько особняком в творчестве Пастернака 1910-х - 1930-х годов стоит фрагмент из неоконченной поэмы «Зарево», в котором идея единства воплощается в образе двойника героя, появляющегося во сне. Сама идея двойника - романтическая, отсюда и налет бесовщины на этом образе. Но речь его выдает в нем обывателя, приспособленца, мелкого и ничтожного. Так образ таинственного двойника трансформируется во внутренний голос героя, формулирующий очень распространенные жизненные принципы, но для него не приемлемые.
В этом же значении отождествления «я» со всем тем, что «я» не приемлет и что бросается в глаза, проявляясь в других, воспринимается фрагмент одного из посланий героя «Писем из Тулы» (1918): «Это угар невежественности и самого неблагополучного нахальства. Это я сам. <.. .> Вот их словарь: гений, поэт, скука, стихи, бездарность, мещанство, трагедия, женщина, я и она. Как страшно видеть свое на посторонних».
До сих пор идея единства субъекта и объекта при всем разнообразии своих воплощений имела положительную коннотацию. «Зарево» и «Письма из Тулы» - примеры прежде всего моральной, нравственной неприемлемости сосуществования героя со своим «двойником» - alter ego.
В романе «Доктор Живаго» идея единства переживает свое возрождение и преображение. Здесь она представлена во всем своем многообразии, причем не только на семантическом, но и на структурном уровнях. Здесь, кроме уже рассмотренных нами воплощений, идея единства реализуется в свете русской религиозной философии начала XX в., нашедшей свое отражение в романе в целом.
Одна из главных тем религиозной философии, получившая разрешение в православном богословии - это тема воплощения субъекта и объекта, тема соборности сознания. Ее основу составляют, в частности, следующие положения В. Соловьева: «Всякий человек, если только даст в себе «вообразиться Христу», т.е. проникнется духом совершенного человека, определит Его образом как идеальной нормой всю свою жизнь и деятельность, становится причастным Божеству силою пребывающего в нем Сына Божия. Для человека в этом возрожденном состоянии индивидуальность - как и национальность и все другие особенности и отличия - перестает быть границею, а становится основанием положительного соединения с восполняющим его собирательным всечеловечеством. <...> индивидуальные особенности не отделяют каждого ото всех, а соединяют со всеми, будучи основанием его особого значения для всех и положительного взаимодействия со всеми».
В стихотворении «Рассвет» из тетради Живаго эти мысли нашли свое поэтическое воплощение, но к ним присоединился и новый смысл - духовного религиозного возрождения, счастья через самопожертвование, через поглощение своего «я» богоблагословенным окружающим миром, через полное растворение в нем:
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре...
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.
В студенческие годы Пастернак занимался вопросом философского осмысления сознания. В конце жизни рассуждения на эту тему он вкладывает в уста Ю.А. Живаго: «Чем вы себя помните, какую часть сознавали из своего состава? Свои почки, печень, сосуды? Нет, сколько ни припомните, вы всегда заставали себя в наружном, деятельном проявлении, в делах ваших рук, в семье, в других. <...> Человек в других людях и есть душа человека. Вот что вы есть, вот чем дышало, питалось всю жизнь ваше сознание. Вашей душою, вашим бессмертием, вашей жизнью в других. <...> В других вы были, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом это будет называться памятью. Это будете вы, вошедшая в состав будущего».
Позже в стихотворении «Свадьба» Живаго напишет:
Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.
В «Свадьбе» говорится об идеале человеческого единения, союза, об общей устремленности любящих людей к совершенству. Свадьба, песня оказываются образами всей человеческой жизни, полной высокого этического смысла. Важно отметить, что стихотворения, предшествующие «Свадьбе», изображают сложный путь влюбленных друг к другу, а последующие стихотворения - при всем своем драматизме, обреченности человека на страдания, на положение жертвы - все без исключения ставят в центр героев, достигших этой высшей формы духовного союза.
А вот строки из стихотворения «Свидание», которое воспринимается как провиденциальная встреча двух любящих и страдающих душ, их высшее и вечное единение в память о земной любви:
И провести границы Меж нас я не могу.
Стихотворение «Магдалина. I»:
С тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Истоки такого единения и взаимопроникновения, по выражению Пастернака, заложены в сущности самой жизни, которая действует как постоянное обновление себя самой в различных проявлениях и ипостасях, приводя тем самым все вещи на свете в тождество друг другу и ей - жизни.
Если учесть, что фамилия Живаго произошла от слова жизнь, то, очевидно, такие свойства жизни, как тождественность себе самой и непрестанное обновление в бесконечных воплощениях и сочетаниях, должны перейти и к человеку - носителю этой фамилии. И именно этим объясняется наибольшее количество многообразных форм, выражающих единство, «ощущение связности» Юрия Живаго с окружающими людьми, предметами, вселенной, творчеством, Богом. Подобное же будут испытывать персонажи, духовно близкие Живаго.
Впервые намек на некую тождественность носителей фамилии Живаго мы встретим на первой же странице романа, в сцене похорон матери Юры: «Любопытные входили в процессию, спрашивали: «Кого хоронят?» Им отвечали: «Живаго». - «Вот оно что. Тогда понятно». - «Да не его. Ее». - «Все равно» . Маленький Юра пытается осмыслить свою фамилию и находит, что этим словом называется множество не людей даже, а вещей: мануфактура, банк, дома, способ завязывания и закалывания галстука булавкою Живаго, даже сладкий пирог.
Центральные персонажи романа - Николай Николаевич, Юрий Андреевич и их близкие испытывают соборное чувство совместности и общности судьбы с окружающими, для них счастье обособленное не есть счастье. Еще одно ярчайшее проявление единства личностей, их сознаний - это внутреннее единство доктора Живаго и Лары.
Однако именно о чертах, признаках соборности сознания можно говорить, когда есть отнесенность объединенных человеческих сознаний к высшей - Божественной - сфере. Такая отнесенность в тексте Пастернака есть - это упоминание неба, вселенной. «А нас точно научили целоваться на небе и потом детьми послали жить в одно время <...>. Какой-то венец совместности, <...> равноценность всего существа, все доставляет радость, все стало душою».
В своих стихотворениях Живаго скажет «я» от имени Христа. Но ярче всего эта идея воплотится в стихотворении Живаго - Пастернака «Гамлет», где в одном образе сольются пять ликов. Текст стихотворения построен таким образом, что его можно прочитать по-разному в зависимости от того, кто стоит за лирическим «я»: шекспировский Гамлет, чьим именем и названо стихотворение; актер в роли Гамлета, на что указывает театральная лексика; Иисус Христос (в текст включена почти дословная цитата из Евангелия от Марка из молитвы Христа в Гефсиманском саду, да и понятие «фарисейство» изначально противопоставлялось Христу и всему, что с Ним связано); Юрия Живаго и Бориса Пастернака - как авторов стихотворения - вымышленного и реального. Это наиболее убедительная параллель к словам С.Н. Трубецкого: «<...> в каждом из нас таится, как будто, несколько различных потенциальных личностей А это, в свою очередь, приводит нас к этической задаче, то есть задаче осуществления соборного сознания. Идеал же соборности, по С.Н. Трубецкому, может быть осуществлен лишь в церковном богочеловеческом организме.
Второй уровень, на котором проявляет себя идея единства, тоже составляют различные формы единства, но о них, в отличие от предыдущего уровня, не говорится напрямую, а они выделяются на основании определенных формальных показателей. И, как правило, эти единства в той или иной мере составляют особенность структуры, построения текста.
Первая форма выражения единства и взаимопроникновения сознаний на этом уровне касается прозаической части романа. Условно эту форму можно охарактеризовать как «наличие персонажей, выражающих одно (авторское) сознание». Здесь мы основываемся на исследовании Л. Ржевского «Язык и стиль романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго». Язык центральных персонажей (Юрия Живаго, Лары, Веденяпина, Симы Тунцевой, Стрельникова, Александра Александровича Громеко, Тони, Гордона и Дудорова) со стороны лексики, стилевых и структурно-семантических черт содержит много общего и весьма близок стилю собственно авторской, монологической речи (а мы уже теперь добавим - и авторскому сознанию).
То же наблюдение делает Ржевский и относительно стилей и поэтики портретной экспозиции в романе. Портретна в «Докторе Живаго» лишь обширная галерея персонажей дальнего круга. Персонажи, составляющие центр повествования, вовсе лишены портретного облика. Автор статьи не объясняет причин этого явления. Мы же предполагаем, что автогенные персонажи в большей и в высшей степени реализуют в себе, в своих отношениях друг с другом, прежде всего, и с окружающими идею всеединства. Они как бы «перетекают» в своем сознании друг в друга.
Этот же принцип положен в основу иконописной традиции. Е.Н. Трубецкой в своих очерках о русской иконе объяснял, что в иконописи мы находим изображение грядущего храмового или соборного человечества. Такое изображение должно быть поневоле символическим, а не реальным, поскольку соборность еще не осуществлена, мы видим только несовершенные ее зачатки на земле. Так в иконах идея соборности главенствует над человеческим обликом.
Однако идея единства сознаний может воплощаться и по контрасту к указанному выше. Она, во-первых, относится исключительно к стихотворнойчасти романа и, во-вторых, условно называется «в одном «я» несколько «ликов». Действительно, только в некоторых ключевых стихотворениях из книги «Стихотворения Юрия Живаго» (а именно: «Гамлет», «Август» и «Гефсиманский сад») и нигде больше в романе лирическое «я» связывает, объединяет и идентифицирует различных говорящих (а следовательно - и сознания), существующих в различных мирах-контекстах. Функцию «я» в подобных текстах подробно описал С. Золян в статье ««Вот я весь...» К анализу «Гамлета» Б. Пастернака».
Каждый из «ликов» проливает новый свет на образ героя романа доктора Живаго и в целом на роман. Однако чаще других «ликов» в указанных стихотворениях в Живаго проступает «лик» Христа. Поэтому можно предположить, что роман Пастернака «Доктор Живаго» - это роман о Христе и о тех, на ком лежит отсвет Христа (Св. Георгий, Гамлет, Юрий Живаго), кто явился на свет в один из трагических моментов истории, прошел свой крестный путь и создал искусство, подобное Откровению Иоанна и его дописывающее.
Наконец, идея единства выражается и таким построением романа, при котором проза и стихи оказываются взаимосвязаны, образуют параллельные места, переклички, на основании чего мы и делаем вывод о том, что «Стихотворения Юрия Живаго» - еще один массив романного повествования. Эти параллели могут быть более очевидными, особенно если в тексте романа есть прямое указание на связь со стихами Живаго, или менее очевидными. Взаимосвязи стихов и прозы в романе Пастернака подробно освещены в статье Ю.Б. Орлицкого и А.Н. Анисовой, однако без соотнесения с идеями религиозной философии.
Остальные случаи воплощения идеи единства в стихотворениях Пастернака 1950-х годов разрабатывают значения, заявленные еще в раннем творчестве.
Таким образом, идея единства представлена на протяжении всего творческого пути Пастернака во всем многообразии своих проявлений, к которым относятся: единство и тождественность всех проявлений жизни; единство жизненных обстоятельств разных людей; единство творца, творения и предмета творчества; действительности и искусства; древних культур разных народов; поэта и народа, бедноты; слов, тем, образов в поэтическом тексте; человека и природы; человека и времени; любящих мужчины и женщины; генетически связанных людей, повторяющих друг друга в следующих поколениях; человека и его второго «я»; единство персонажей романа, выражающих преимущественно одно, близкое авторскому, сознание; единство воплощений личности («ликов»), существующих в разных мирах-контекстах поэтического текста; прозы и стихов в романе.
Своего апогея эта проблема достигает в «Докторе Живаго», где она обретает новый философско-религиозный смысл - христианской соборности, «второго рождения» и воплощения себя в другом, единения всех верующих людей в Боге.
Все эти проявления единства, за исключением двойничества как воплощения худших сторон личности, являются необходимым условием счастливого, гармоничного земного существования человека и его художественного творчества, залогом бессмертия. Главными же средствами осуществления единства являются память, искусство (творчество) и вера. Осуществление Пастернаком в творчестве и в жизни идеи единства всего со всем, в первую очередь, понимаемой по- христиански, - это шаг на пути реализации человеком божественного начала в эмпирической действительности. Это шаг на пути к теургическому искусству.
Л-ра : Филологические науки. – 2003. – № 5. – С. 3-14.
Ключевые слова: Борис Пастернак, критика на творчество Бориса Пастернака, критика на стихи Бориса Пастернака, анализ творчества Бориса Пастернака, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 века, Доктор Живаго
Загрузка...
