Воспоминания людей, знавших Грибоедова, позволяют заметить его черты в характере Чацкого. Сравним хотя бы слова Софьи о Чацком («Остер, умен, красноречив, в друзьях особенно счастлив...») со словами С. Н. Бегичева о Грибоедове: «С его неистощимой веселостью и остротой везде, когда он попадал в круг молодых людей, был он их душой». Но это сходство - сходство в деталях биографии и в характерах- может быть случайным. Не случайно иное: единство идей, позиций, идеалов - словом, единство мировоззрения автора и героя. Главная черта Чацкого - вольный ум, здравомыслие, «озлобленный ум» критически мыслящего человека. Это ум декабриста, смелый и свободный, это острый и насмешливый ум Грибоедова.
Да, Чацкий умен. Он «не только умнее всех прочих лиц, - замечает Гончаров в статье «Мильон терзаний», - но и положительно умен. Речь его кипит умом, остроумием». Ум Чацкого сверкает в его пылких монологах, в его метких характеристиках, в каждой его реплике. Но герой истинно реалистического произведения как личность не может быть богаче, крупнее своего создателя, и даже Чацкий - богатая и разносторонняя личность - не может по широте и разнообразию суждений и интересов, по глубине и богатству ума сравниться с Грибоедовым, соединявшим в себе вольнодумие с талантом литератора и тонким умом политика. Мы в основном убеждаемся в вольномыслии Чацкого, а о других сторонах его ума можем лишь догадываться. Но это вольнодумие и есть то главное, что ценит в нем Грибоедов и что приближает его к Грибоедову. «Я как живу, так и пишу, свободно и свободно», - говорил Грибоедов, и главное в своем уме - вольнодумие - он передал Чацкому. Как Чацкий, Грибоедов терпит в жизни горе от своего ума: гауптвахта, недоверие правительства, мученическая смерть в Тегеране.
И Чацкий, и Грибоедов - люди декабристского круга, наиболее вольнодумного и передового в то время. Декабристы, «чудо-богатыри», новые люди, удивительным, но необходимым велением истории выросшие в недрах старого общества, - вот те, рядом
с кем мы можем поставить Чацкого. Герцен писал: «Чацкий шел прямой дорогой на каторжные работы». Возможно, что так же рассматривал своего героя и Грибоедов. Недаром даже фамилией Чацкого (Чадский, Чадаев) Грибоедов указывает на близость его к декабристскому кругу. К тому же кругу молодых образованных дворян, поколению «детей 1812 года» - а именно 1812 год вызвал к жизни первое поколение русских революционеров - принадлежит и Грибоедов.
Вероятно, Грибоедов не был членом Северного общества, но он был посвящен во многие его дела и, по его собственному признанию, «брал участие» в смелых суждениях насчет правительства: «осуждал, что казалось вредным, и желал лучшего». Он разделял главные убеждения декабристов: ненависть к крепостничеству, стремление к образованию конституционной монархии, горячий патриотизм и гордость всем русским («Я хочу быть русским», - говорил он), любовь к просвещению, наукам и искусствам. Те же убеждения защищает в комедии Чацкий. Как и Чацкому, Грибоедову свойственны лучшие нравственные качества декабристов: высокий, истинный гуманизм, неравнодушие к судьбе Родины, к судьбам своих соотечественников, пылкое желание помочь им. Он сам признавался, что для него «ничего нет чужого, страдает болезнею ближнего». Но ведь и о Чацком Софья сказала: «К несчастью ближнего вы так неравнодушны». И пусть в ее словах была злая ирония, но разве они не правдивы?
Пушкин говорил, что Чацкий не умен, так как он высказывает свои взгляды в фамусовской гостиной, где слово его не будет услышано. Может быть, где-то здесь происходит разрыв в единстве характеров автора и героя. Очевидно, Грибоедов, предвидя поражение декабристов, не одобрял их мечты о перевороте; в отношении же Чацкого мы можем быть уверены: найди он друзей среди декабристов - он вышел бы 14 декабря на Сенатскую площадь. Но все же эти различия не так уж велики. Прежде всего нужно оправдать Чацкого: не так глупо он себя ведет. Он защищает свои взгляды, он не может иначе. Сначала он весел и шутит вовсе не зло, и лишь когда Фамусов, ставя ему в пример «старших», задевает самые дорогие его убеждения, только тогда он начинает сражение.
Но его поведению можно найти другое объяснение. Как всякое искусство, драматургия несколько условна. Чтобы зритель мог понять героя, писатель в драматическом произведении в большей степени, чем в эпическом, использует слово героя и в меньшей - его поступки. В комедии Грибоедов не может показать дело Чацкого, но он дает нам возможность услышать его слово, а живое, острое слово Чацкого «тоже есть дело». Декабристы на Сенатской площади защищали те же идеи, что защищает Чацкий в доме Фамусова. Декабристы и Чацкий не только единомышленники, они и товарищи по борьбе, они соратники.
Да, дело декабристов было обречено на провал. Да, слово Чацкого не нашло и не могло найти отклика в фамусовском обществе. Но дело декабристов «не пропало». И, предсказывая неудачу «сотне прапорщиков», Грибоедов не утверждает бессмысленности их бунта. Так уже не бессмыслен и протест Чацкого против фамусовского общества. Другой на месте Чацкого мог и помолчать, Чацкий не может. Людям, подобным Чацкому, их идеи дороже личного счастья и
покоя.
Дело Чацкого часто терпит поражение в жизни, но оно побеждает исторически. Чацкие защищают свои идеи везде, где могут. Декабристы - на Сенатской площади, Грибоедов - на страницах «Горя от ума». Каждый из таких людей - Чацкий, и в этом смысле Грибоедов тоже близок Чацкому. Грибоедовский же Чацкий - «всего лишь» литературный герой, и он может в комедии бороться за свои идеи только в доме Фамусова. О том, как Грибоедов относился к своему герою, говорит уже название комедии. Более того, почти каждый персонаж пьесы отмечает ум Чацкого.
В пьесе Чацкий унижен и побежден, но от его появления и до последней сцены пьесы ощущается сочувствие автора своему герою. Никогда Чацкий не будет объектом смеха для зрителя. Он - тот, чьим словам смеются. Он может вызывать сострадание, но не жалость, улыбку, но не насмешку. Даже в своих ошибках он выше всех прочих лиц в пьесе, - и все это свидетельствует о сочувствии автора своему герою.
Грибоедов не идеализирует Чацкого, показывая его заблуждения и слабые стороны, иначе Чацкий превратился бы в персонаж, подобный мольеровским, в олицетворение одной черты человека (вольного ума). Слабости Чацкого - и непонимание бессмысленности его слов фамусовской гостиной, и излишняя вспыльчивость, и ошибочное мнение, о Софье - это черты живого, реального человека. Но, индивидуализируя образ Чацкого, Грибоедов в то же время придал ему черты, свойственные многим молодым людям, которые были рождены временем..
Чацкий - образ типический и социально обусловленный, и это, пожалуй, главное, что отличает его от Грибоедова. Те черты, которые мы видим у Чацкого, присущи сотням других лиц. Грибоедов же - уникальная, неповторимая личность, величайший, единственный талант. Чацкий - характер не только социально обусловленный, но и общечеловеческий. Дело Чацкого не только исторически прогрессивно, оно вечно. В мире вечна борьба старого и нового, умного и пошлого, бездарности и гения, и первым борцом за новое, прекрасное, страдающим в настоящем, но побеждающим в будущем, всегда выступает Чацкий. Он вечен не только как символ борьбы за новое, но и как живой человеческий характер, способный многому научить даже отдаленных потомков Чацкий учит бороться и защищать свои идеи, учит мужеству и искренней, открытой любви, учит критически мыслить. Но за Чацким стоит Грибоедов, и грибоедовский ум, грибоедоское мужество и грибоедовская любовь слышны в
словах Чацкого.
Грибоедова давно нет, история его времени все менее близка нам, а комедия не стареет, и Грибоедов, несомненно, более жив в своем герое, чем как историческое лицо. Как человек Грибоедов многограннее и шире Чацкого, но для нас Чацкий - более яркая, более выпуклая фигура, потому что в нем сконцентрировано все то лучшее, что ценит в человеке Грибоедов, потому что он необычайно выразительно
нарисован.
Обличение светского общества в комедии обеспечило ей шумный успех среди передовых людей того времени, но только общечеловеческие черты героев комедии создали ей славу на века, и только всё сильное, живое, молодое в ее главном герое Чацком делают бессмертным ее автора. Ушла из жизни фамусовская Москва, наверное, когда-нибудь уйдут из жизни молчалины и загорецкие, но вечен Чацкий, а с ним жив и его создатель. Поняв Чацкого или хотя бы почувствовав главное в нем, мы можем во многом понять и Грибоедова, так как только Грибоедов мог создать Чацкого.
А. С. Грибоедов родился в дворянской семье. Его жизнь (1794-1829) и деятельность проходили в период героической борьбы русского народа против Наполеона, во время революционного движения декабристов. Грибоедов восхищался отвагой и талантами русского народа. Высокообразованный и интеллигентный человек, он владел многими иностранными языками, писал музыку, был офицером, талантливым государственным деятелем, одним из лучших дипломатов своего времени. Грибоедов тонко понимал русский характер, душевную красоту и живой ум русского человека. Писатель очень любил Россию, и эта любовь вызывала в его душе ненависть к рабству и угнетению. Он презирал пошлый и варварский мир крепостников-помещиков, чиновников, взяточников.
Личность и мировоззрение Грибоедова отразились в комедии «Горе от ума». В ней автор выступает против самодержавно-крепостнического строя. В образе Александра Андреевича Чацкого Грибоедов показал революционера, презирающего реакционное общество, защищающего свободу, гуманность, культуру, имеющего свой взгляд на мир и человеческие отношения.
Чацкий - молодой, высокообразованный человек, недавно вернувшийся из заграничного путешествия. Он выходец из небогатой дворянской семьи. Детство Чацкого прошло в Москве, затем он служил в Петербурге, был «с министром знаком», но бросил службу, не желая «прислуживаться». Он гневно протестует против крепостного права. Но таких людей, как Чацкий, в то время было еще немного. В комедии «Горе от ума» он показан во враждебном окружении. Вокруг царит мир Фамусовых, Скалозубов, Молчалиных и Загорецких, с их мелкими целями и низкими стремлениями.
Во взаимоотношениях Чацкого и Фамусова раскрываются и высмеиваются фамусовские взгляды на карьеру, службу. Сам Фамусов - богатый крепостник, защитник самодержавно-крепостнического строя, типичный представитель барской Москвы. Своих слуг он не считает за людей, обращается с ними грубо, может продать, сослать на каторгу. Ругает их ослами, чурбанами, зовет Петрушками, Фильками, Фомками. Иначе говоря, презирает их. Чацкого возмущает барская Москва, которая ценит в людях лишь чины и богатство. «Ах! Матушка, не довершай удара! Кто беден, тот тебе не пара», - говорит Фамусов. И далее» добавляет:
Вот, например, у нас уж исстари ведется,
Что по отцу и сыну честь:
Будь плохонький, да если наберется
Душ тысячи две родовых,
Тот и жених.
К себе на службу Фамусов берет только родных и близких. Уважает лесть и низкопоклонство. Он хочет убедить Чацкого служить, «на старших глядя», «подставить стул, поднять платок». На что Чацкий возражает: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Он считает, что нужно служить «делу, а не лицам».
Чацкий ценит таких людей, которые «не торопятся записаться в полки шутов». Ярким примером такого «шута» является подхалим Молчалин, который в комедии показан низким и пошлым, привыкшим угождать «всем людям без изъятья». Еще отец учил его этому: Хозяину, где доведется жить, Начальнику, с кем буду я служить, Слуге его, который чистит платья, Швейцару, дворнику, для избежанья зла, Собаке дворника, чтоб ласкова была! Все в Молчалине: поведение, слова - подчеркивают малодушие человека, стремящегося сделать карьеру, «не разбираясь в средствах». Он неискренен в отношениях с Софьей, которую любит «по должности». Чацкий с горечью говорит: «Молчалины блаженствуют на свете!». Он выступает против тех, кто к службе относится формально, бюрократически. Если Фамусов считает: «подписано, так с плеч долой», то Чацкий говорит: «Когда в делах - я от веселий прячусь, когда дурачиться - дурачусь, а смешивать два эти ремесла есть тьма искусников, я не из их числа».
Грибоедов смело выступает против палочной муштры, аракчеевщины в армии. При встрече со Скалозубом, полковникам царской армии, Чацкий видит, насколько тот глуп. Скалозуба интересуют только чины и награды. Он мечтает о чине генерала, радуется, читая о том, что его товарищи погибли:
Довольно счастлив и в товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.
Скалозуб - носитель типичных черт реакционера аракчеевского времени. «Хрипун, удавленник, фагот, созвездие маневров и мазурки!» - так характеризует его Чацкий. Скалозуб - враг просвещения и науки. «Ученостью меня не обморочишь», - говорит он, приветствуя проект, по которому в школе будут учить только шагистике, «а книги сохранят так: для больших оказий».
Но не только один Скалозуб выступает против просвещения, знаний, науки. Все фамусовское общество не любит просвещенных людей. «Ученье - вот чума, ученость - вот причина, что нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений», - говорит Фамусов. А богатая старуха Хлестова, рассуждая об образовании, заявляет:
И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних
От пансионов, школ, лицеев...
Образы комедии глубоко реалистичны. Фамусов, Скалозуб, Молчалин, Хлестова, плут Загорецкий и прочие - типичные представители московского общества тех лет. Эти люди, глупые и корыстные, боящиеся просвещения и прогресса, мысли которых устремлены лишь на приобретение почестей и титулов, богатства и нарядов, составляют единый лагерь реакции, попирающей все живое,
Мы видим, как это общество преклоняется перед иностранным. Чацкий осуждает это «пустое, рабское, слепое подражанье». Его возмущает, когда какой-то французик из Бордо, приехав в Россию, чувствует себя как дома. Чацкий обращается к обществу с призывом:
Воскреснем ли когда от чужевластъя мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев!
В этих словах призыв к борьбе за национальное достоинство.
Грибоедов показывает, как искалечило фамусовское общество Софью - умную, красивую и чистую девушку. Воспитание француженок-гувернанток привило ей ложные идеалы, сделало ее представительницей общепринятых в барской Москве взглядов, приучило ко лжи и лицемерию. Все ее природные качества не могли получить в фамусовском обществе развития. Она полюбила проходимца Молчалина и жестоко обманута в своих чувствах. Чацкий же по-настоящему любит Софью: «Чуть свет - уж на ногах! и я у ваших ног». Но Софья отталкивает его, и тогда Чацкий с болью в сердце произносит: Другой найдется, благонравный, Низкопоклонник и делец, Достоинствами, наконец, Он будущему тестю равный.
В том, что Софья стала типичной барышней фамусовского общества, она не виновата. Виновато общество, в котором она родилась и жила, «она загублена в духоте, куда не проникал ни один луч света, ни одна струя свежего воздуха» (Гончаров. «Мильон терзаний»). Софье, по заключению Гончарова, «тяжелее даже Чацкого».
Главный герой комедии противостоит обществу невежд и крепостников. Он борется против знатных негодяев и подхалимов, мошенников, плутов и доносчиков. В своем знаменитом монологе «А судьи кто?» он сорвал маску с подлого и пошлого фамусовского мира, в котором русский народ превратился в предмет купли и продажи, где помещики меняли людей-крепостных, спасавших «и честь и жизнь... не раз» на «борзые три собаки». Чацкий защищает настоящего человека, гуманность и честность, ум и культуру. Он мечтает избавить русский народ, свою Россию от всего косного и отсталого. Он призывает бороться с насилием, произволом, невежеством. Чацкий хочет видеть Россию просвещенной. Он отстаивает свои взгляды в спорах, разговорах со всеми действующими лицами комедии.
Резкая, обличительная сатира Грибоедова попала в цель и вызвала бурю протеста в дворянской среде. Передовые люди того времени, наоборот, горячо приветствовали появление комедии «Горе от ума». В. Г. Белинский писал: «Какая убийственная сила сарказма, какая едкость иронии, какой пафос в лирических излияниях раздраженного чувства... Какие типические характеры; какой язык, какой стих - энергический, сжатый, молниеносный, чисто русский! Удивительно ли, что стихи Грибоедова обратились в поговорки и пословицы и разносились между образованными людьми по всем концам земли русской!».
Комедия «Горе от ума» и сейчас сохраняет свое значение. Ее показывают на сценах театров. Вместе с Грибоедовым мы смеемся и негодуем. Автор выступил против всего косного и ничтожного, отстаивая передовое и благородное. Нам ценна горячая вера Грибоедова в Россию, в свою Родину, и хочется, чтобы барская Москва Грибоедова навсегда осталась в прошлом.
Идея написать нечто вроде текста о романе Юрия Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара» в рубрику «Папина библиотека» возникла с легкой руки Любови Аркус, которая носит в своем рюкзаке - среди многих других удивительных вещей - эту книжку. Потрепанную, сто раз перечитанную. Наверное, она и сейчас лежит у Любы в рюкзаке. Не имея подобной привычки - носить в рюкзаке «любимые книжки», и, в сущности, не имея даже «любимой книжки», написать о Вазир-Мухтаре, романом о котором некогда зачитывалась либеральная интеллигенция, показалось забавным приключением. В результате стройного текста не получилось, приключение вышло не очень веселым, но возникли вот эти заметки. Они не о Грибоедове, не о Тынянове, а о современности и ее героях.
Портрет А. С. Грибоедова кисти И. Крамского (1875 год)
«Какие старые счеты…»
Роман Юрия Тынянова о Грибоедове — очень современный роман.
«Роман, скорее, истерический, чем исторический». (Л. Я. Гинзбург)
Тыняновский Грибоедов удовлетворил бы потребность широких народных масс в дендизме, аристократизме, скептицизме и наивном историзме. Узнав в нем истинного дворянина, философа, ученого и поэта, читатель подумал бы, что приручил его. Но подумав так, обманулся.
Грибоедов получился у Тынянова холодным и язвительным светским человеком, не очень умным, и прямо скажем, не очень симпатичным. Известное высказывание Пушкина о Чацком в письме к Бестужеву («Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями») применительно к «Вазир-Мухтару» можно было бы перевернуть: Грибоедов Тынянова — это человек, который некоторое время поскучал в компании Чацкого.
Самое частое и искреннее состояние Грибоедова — это скука, тоска, уныние. «Нужно было хоть немного воображения, чтобы поскучать месяц, два или год в Персии». Ему скучно в путешествии, скучно в посольстве, скучно в любви, скучно за дружеским ужином.
Все поступки героя, вступившего на путь смерти, бессмысленны — в преддверии ее одной — смерти. Воспоминания о детстве, скорее, мучительны, любви так и не случилось: «Волоокая девочка, высокая, нерусская — была ли она любовью или расчетом? А Кавказская земля?»
Ни то, ни другое не приносит счастья, покоя.
«Любовь была зла, повторяема, механична, пока смех не раздул ноздри, и он засмеялся».
Мечты и надежды растряслись на перекладных.
Роман-тоска — без упоения тоской, роман-путешествие — без обаятельных впечатлений путешествующего, роман, состоящий из встреч — и все встречи — как будто и не происходили. Картины сменяются перед читателем как пейзажи за окном.
«Какая бедная жизнь, какие старые счеты. В месяце марте в Москве нельзя искать по улицам твердого решения или утерянной молодости. Все кажется неверным.
С одной стороны — едет по улице знаменитый человек, автор знаменитой комедии, восходящий дипломат, едет небрежно и независимо, везет знаменитый мир в Петербург, посетил Москву проездом, легко и свободно. С другой стороны — улица имеет свой вид и вещественное существование, не обращает внимания на знаменитого человека. Знаменитая комедия не поставлена на театре и не напечатана. Ему не рады друзья, он человек оторвавшийся. Старшие обваливаются, как дома. И у знаменитого человека нет крова, нет своего угла, и есть только сердце, которое ходит маятником: то молодо, то старо. Стыдно сознаться, он забыл имена московских любовниц; окна светились не для него, бордели его юности были закрыты. Где найдет он странноприимный дом для крова, для сердца? Все неверно, все в Риме неверно, и город скоро погибнет, если найдет покупателя. Сашка сидит неподвижно на козлах, с надменным видом. Взгляды, которые он обращает на прохожих, — туманны».
Улица Тегерана XIX-го века
Это один из прекрасных фрагментов романа; по-настоящему прекрасных — не так много. Действие происходит в 1828 году. Заключив Туркманчайский мир, Грибоедов заезжает на несколько дней в Москву, чтобы навестить генерала Ермолова и Чаадаева, проехаться по пыльным московским улицам. Двадцатые годы девятнадцатого века — но не вечность ли? Если исключить из текста единственную примету времени — «Сашку, который сидит неподвижно на козлах», перед нами вечный сюжет: одинокий усталый человек, гость в своей собственной стране и отчасти чужак в своей собственной жизни. И Сашка этот, если приглядеться, — лишь аллегорическая фигура «другого» — молчаливого слуги при господине, чью однообразную тоску он ритмизирует понуканиями лошади и ударами кнута.
Загадка в деталях
Тынянов размахивает «загадкой» Грибоедова перед носом читателя как красной тряпкой. Эта загадка не имеет контуров и внутренней формы, она аморфна и — свободна. Природа гениальности Грибоедова подвижна, неопределенна, неустойчива. Герой — гений, но гений незавершенный, все еще становящийся. Гений очень решительный и нерешительный одновременно, испытывающий отвращение к творчеству и не видящий более достойного пути кроме творчества. Невозможность придать внутренней загадке, т.е. свободе — ту форму, в которой она чувствовала бы себя наиболее привольно, наиболее удобно. Во фраке тесно, в литературе тесно.
Почему это так легко получилось в «Горе от ума»? Потому что сама форма комедии была свободной, разомкнутой. Пушкин прежде всех назвал комедию «сатирической картиной нравов». При переходе к более строгим жанровым образцам Грибоедов терпит неудачи.
Грибоедов у Тынянова — это человек двадцатых годов. Следовательно, «человек с прыгающей походкой». Но представить себе тыняновского героя «подпрыгивающим» очень трудно. В главе о посещении Большого театра про него говорится: «Его черный фрак прорезал толпу, как лодка воду». В отличие от Пушкина, безмятежно порхающего между креслами партера, Грибоедов шагает на всю стопу. Значит, не человек двадцатых годов? И Молчалин все-таки победил Чацкого, а дипломат — поэта?
Иранские аристократы первой четверти XIX-го века
«Старый азиатский уксус лежит в моих венах, и кровь пробирается медленно, как бы сквозь пустоты разоренных империй». Так заканчивается пролог, посвященный восстанию декабристов, и начинается роман.
Грибоедов — это человек двадцатых годов «вообще», и двадцатого века — в большей степени.
Что это за «азиатский уксус»? Древность, которая течет в жилах Грибоедова (и если уж говорить правду, то в жилах первого встречного), и цветет пышным цветом на каждой персидской плошке, занимает Тынянова больше, чем конкретный исторический дух и колорит. Традиционная коллизия романтического героя, совершающего обязательное путешествие в далекие края (как мы помним, Печорин умирает по дороге в Персию), в «Смерти Вазир-Мухтара» претерпевает изменения. Новое пространство, которое должно изменить героя внутренне, изначально растворено в русской жизни — вместе с поэтической условностью. Границы между Персией и Россией пролегают не в географическом пространстве, а в ментальном. Но как любые ментальные границы, они очень подвижны.
«Человек небольшого роста, желтый и чопорный, занимает мое воображение». Шафранный оттенок далеких краев — в лице Грибоедова, в русской равнине, везде. «Ярославна плачет в городе Тебризе на английской кровати. Она беременна, и беременность ее мучительная».
Писатели двадцатых годов научились видеть деталь. Деталь «делала» образ человека, а зачастую — и целые художественные миры. Деталь как вид остранения превращалась в повтор и при этом теряла оттенок неожиданности, свежести — автоматизировалась. На «выпячивании» деталей строится карикатура. Грибоедов у Тынянова ничуть не менее карикатурен, чем окружающие его подхалимы, государственные чинуши, актрисульки и прочие картонные монстры. «И, верно, счастлив там, где люди посмешнее».
Все, кто попадает в его поле зрения, кажутся ему некрасивыми, отталкивающими, смешными: «Усатая Нессельродиха. Раскоряка-грек сидит скромный, его не видно. Французская дама рядом с ним скучает. Лысины внушали ему страх. В оголенных человеческих головах были беспомощность и бесстыдство. Он ненавидел лысых и курносых».
Чуковский писал о Тынянове: «Все писатели были для него Николаи Филиппычи, Василии Степанычи, Алексеи Феофилактычи, Кондратии Федоровичи. Они-то и составляли то обширное общество, в котором он постоянно вращался. Ему не нужно было напрягать воображение, чтобы воскресить, например, баснописца Измайлова, — тот и так стоял перед ним во весь рост — талантливый нетрезвый забулдыга, — и Тынянову были ясно видны даже синие жилки у него на носу».
Сам Грибоедов условность, и в других он видит одни условности: Булгарин — дурак, Пушкин — «человек другой породы» (какой, интересно?), Николай — восковая фигура. Очень рациональная картина мира.
Природа тоже рассыпается на глазах, гармония разъята алгеброй, ее скальпель — метафора: «Обломок луны, кривой, как ятаган, висел в черном небе».
Мощный, острый, и, прежде всего, комический гений, обречен на скитания в построенных для него автором трех декорациях. Никто и не спорит — декорации действительно были скучны, скучны они и сейчас, но поэзия ведь часто идет против правды.
Трагедия Грибоедова в «Вазир-Мухтаре» — это невозможность преодолеть разлуку между правдой и поэзией.
Сверхусилие и Восток
Грибоедов — автор одного, к тому же, скандального и полузапрещенного шедевра. По меркам современности он в самом интересном и опасном возрасте для автора одного произведения — ему 34 года. Он находится на пике жизненных сил и возможностей, но терзаем с каждым мгновением все сильнее изнуряющими душу сомнениями. Ему не под силу трагедия, а трагедия — это ведь такая мера всех вещей в культуре. Комедия — хорошо, но недостаточно. Замах на трагедию и невозможность ее осуществить, а тут еще в ресторане плохая осетрина.
Остается один, вынужденный, но эффектный выход:
«Должно было выйти за литературу, за столичную жизнь, размахнуться Кавказом и Персией, до конца износить легкое, детское сердце, чтобы люди почувствовали острый запах судьбы вокруг человека. Только когда становится слышен этот запах, люди, не зная почему, бегут на этого человека, как тот мотылек Саади, которому лестно было мчаться на огонь».
Реза Шах Пахлави на военном плацу в Тегеране
Грибоедов — человек искусства и человек дела. Он дипломат, чиновник, хитрец, умница. «Вундеркинд», ученый. Он, что называется, «знает жизнь» — светскую жизнь столицы и двора, и таинственную персидскую жизнь. Умеет писать бумаги, знает редкий язык. Карьерист с сердцем лирика.
Коллизию «политик — художник» Грибоедов решает романтически: политику стремится превратить в искусство. Ведь что такое его план Закавказского торгового союза? — po?sie masqu?e.
Главный герой «Горя от ума» уже много лет — не Чацкий, а Молчалин. Оппозиция «художник — политик (делец)» больше не воспринимается как непримиримое противоречие. Современный герой без каких-либо усилий совмещает в себе и то, и другое. Больше того, если он не способен на это, то автоматически отодвигается на периферию культурного поля — становится отшельником, изгоем, клоуном. Конечно, на самом деле оппозиция «художник — делец» никуда не исчезла, а перешла из сферы общественной репрезентации в личное пространство художника, в его психологию, поэтому сам образ Грибоедова с его тоской по искусству, замещенной политическими амбициями, актуален как никогда. Конфликт показного и истинного переживается исключительно внутренне, не выносится на суд зрителя, тщательно скрывается и обставляется «театральными эффектами» — потому что это то, чего надо стыдиться. Грибоедов Тынянова — это подсознание сегодняшней эпохи цинизма и культа действия. Помимо политики в область интересов Грибоедова — и человека, разочаровавшегося в искусстве как в замкнутой системе, входят специальные знания . Восток как источник подобных знаний неисчерпаем. И сейчас все едут в Турцию, на Кавказ, в Индию, на Ближний Восток в поисках новых ощущений, духовных практик, и, конечно, экстрима. «В век Людовика XIV мы были эллинистами, теперь мы ориенталисты». (В. Гюго) Восток — тяга к духовному, к загробному, к смерти, в конечном счете. К одурманиванию. К изысканному. К сну, который тоже есть смерть. К странному, которое тоже есть смерть. Восток интересует современность как возможность философского диалога и примирения между духовным и плотским. Но мечта об этой возможности — всего лишь иллюзия «русского европейца». Тегеран в «Смерти Вазир-Мухтара» — это туристическая открытка, рахат-лукум, гарем, евнухи; реклама экстрима, обязательной частью которой становится чудовищная, тошнотворная гибель Грибоедова. Западная цивилизация добровольно едет погибать под кинжалами местных убийц. Смерть вазир-мухтара удовлетворяет всем запросам массовой культуры, в современном ее обличье отчасти возникшей как реакция на бессилие культуры классической. Грибоедов у Тынянова — это бессильная классическая (читай — модернистская — вспомним про параллель с двадцатыми и тридцатыми годами XX века) конструкция, размятая молохом наступающего масскульта и тоталитарного авангарда. Невозможность обрести форму иллюстрируется смертью Грибоедова — расчленением его тела на куски. Загадка внутреннего мира переходит в плоскость детективной истории — опознавания трупа.
«Правую руку с круглым перстнем тащил, крепко и дружески пожимая ее единственною левою рукою, лот — вор. Он поднимал ее изредка и сожалел, что рука была голая и не сохранилось хоть лоскута золотой одежды на ней. Треуголку напялил на себя подмастерье челонгера, она была слишком велика и опускалась до ушей. Сам же Вазир-Мухтар, в тройке с белокурым его слугою и каким-то еще кяфиром, привязанный к стае дохлых кошек и собак, мел улицы Тегерана. Их тащили, сменяясь, на палке четыре худых, как щепки, персиянина. У белокурого была обрублена одна нога, но голова была совершенно целая».
Личность европейского масштаба, аристократ, стройный и замкнутый во фрак — и безобразная гибель, когда Восток смалывает в кровь, в кости, в мясо.
Фотография Ширин Нешат
Грибоедов как прием
Всплеск биографизма в советской литературе пришелся на 1920 — 1940-е. В 1927 году вышла монография Г. О. Винокура «Биография и культура». В 1933 году была основана серия «Жизнь замечательных людей», в 1939 — 1940 годах на страницах «Литературной газеты» прошла дискуссия «О биографическом жанре».
В основе романа Тынянова лежат скрупулезные биографические исследования, огромная архивная работа. Итогом ее стало то, что Тынянов сознательно отказывается от документальной достоверности и предпочитает художественную фальсификацию фактов: так, оборотной стороной тщательной документальности стала беллетризация — реакция на широко распространенные в начале века традиционные исследования биографического типа, против которых изначально были направлены теоретические работы формалистов. Попытка написать роман о современности, прибегнув к биографии Грибоедова — это остранение жанра классического жизнеописания. Попытка написать роман о Грибоедове, спроецировав его судьбу на опыт революционного времени, — это остранение всей современной Тынянову литературы, сосредоточенной на настоящем, и заодно -традиционной биографики. Грибоедов интересует Тынянова не как объект, а как прием. Объект описания и размышления раздваивается, уходит в подводное плавание. Роман Тынянова находится между двумя типами беллетристической биографии: «biografie romancee» и историко-биографическим романом. В первом случае творческий путь является продолжением жизнеописания, он неотделим от него. В беллетризованной биографии было бы незаметно противоречие между внешней и внутренней жизнью, все излагалось бы свободным потоком. В такой биографии нет тайн — они раскрываются по ходу рассказа. От беллетризованной биографии роман Тынянова отличается тем, что автор очень мало говорит о творчестве Грибоедова, практически не анализирует его духовную жизнь, а дает лишь какие-то таинственные намеки на нее. Все, что осталось от этой духовной жизни в последний год — это обмелевший ручеек тоски.
«Бродил, бродил, была и любовь, и слава, и словесность русская, и государство, а остался беглый вахмистр».
Ю. Н. Тынянов
В историко-биографическом романе мотивировка для разрыва между человеческой судьбой и творчеством должна быть точно найдена, иначе роман перестанет быть историческим. Необходимость мотивировки отпала бы в том случае, если бы сама жизнь Грибоедова носила характер жизнетворчества.
Вульгарная ветвь биографизма породила тот вид популярной биографии, когда личная жизнь автора и художника берется за основу его творчества. Благодаря психоанализу этот вид литературоведения получил добротную научную основу. Письма писателя, его дневники, записки, в том числе, горничным и мимолетным любовницам обрели самостоятельное научное значение. Важно все: что автор ел на завтрак, сколько средств растратил впустую, кого за глаза поругивал. Любой жизненный факт может интерпретироваться как подспорье для понимания произведения.
Жизнь, в отличие от искусства, не имеет отчетливых формальных законов. Лучшее, что мы можем узнать об авторе, мы узнаем из его лучшего произведения. Знать всю прочую информацию, конечно, лестно, но обязательно ли? Грибоедов Тынянова больше спит, ест, пьет и совершает механических движений, чем думает, пишет и чувствует. Установка на документальность демонстрирует исчерпанность понимания внутри авторского произведения.
В романе Тынянова нет Грибоедова — автора, писателя, но есть образ художника, чья внутренняя жизнь как будто фиксируется на моментальный фотоаппарат. Это ежеминутное фиксирование малейших движений души и тела призвано запечатлеть природу гениальности, которая может проступать в спонтанном течении жизни. Но не проступает. Жизнь Грибоедова в романе — это тоскливая ловушка, в которую попал гений. Ее рамки малы ему, она больше не дает ему того жизненного материала, который можно было бы переплавить в гениальное произведение. Она не нуждается в воссоздании и самодостаточна в своей алогичности, скудости и жестокости.
В предсмертном монологе «Грибоедов» — это тема для разговора героя с самим собой. Герой не равен этому «Грибоедову»: он больше своей судьбы политика, больше своей судьбы поэта, больше судьбы семьянина, героя-любовника и философа. Он шире двадцатых годов девятнадцатого века, вываливается и за рамки двадцатых двадцатого века. Он — пустая форма, принимающая различные обличия и кочующая из века в век — время, отданное каждому для самоопределения:
«— Ты сегодня пнул ногой собаку на улице, вспомни.
— Неприятно, но, вероятно, она привыкла.
— Ну что ж, жизнь не удалась, не вышла.
— Зачем ты бросил свое детство, что вышло из твоей науки, из твоей деятельности?
— Ничего, я устал за день, не мешайте мне.
— Может быть, ты ошибся в чем-нибудь?
— Зачем же ты женился на девочке, на дитяти, и бросил ее. Она мучается теперь беременностью и ждет тебя.
— Не нужно было тягаться с Нессельродом, торговаться с Аббасом-Мирзой, это не твое дело. Нужно больше добродушия, милый, даже в чиновничьем положении.
— Но ведь у меня в словесности большой неуспех, все-таки Восток…
— Может быть, нужна была русская одежда, кусок земли. Ты не любишь людей, стало быть, приносишь им вред. Подумай.
— Ты что-то позабыл с самого детства. Может быть, ты не автор и не политик?
— Что же я такое?…»
«Мальчик с соколом», Иран, конец XVIII-го века
Александр Сергеевич Грибоедов уже в юные годы был сторонником романтизма, рамки классицизма ему мешали. Почему же в своей комедии «Горе от ума» он сохранил эти рамки? Сохранил старое завещание классицизма - единство времени и места, герои его также как будто отвечают традиционному распределению ролей в комедии.
А. С. Грибоедов. Портрет работы И. Крамского.
Иллюстрация Д. Кардовского к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».
Иллюстрация Н. Кузьмина к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».
Рама, солидная, тяжелая, может подчеркивать статичность картины, застывшую торжественность самого изображения. Но рама может быть использована и по‑другому: своей статикой, своей массивной неподвижностью она по контрасту позволяет острее воспринять движение, динамическое напряжение картины. Именно такую роль играют классицистские традиции у Грибоедова. Читатель и зритель видят живое и динамичное преобразование классицистской схемы в романтически-напряженное, жизненно-полнокровное действие.
Чацкий - резонер? Он - передатчик мнений автора? Так многие и поняли этот образ. Тогда он должен свои умные идеи высказывать умному собеседнику. Так, Стародум заветные мысли Фонвизина высказывает Правдину. Было бы издевательством над этими мыслями, их профанацией, если бы он раскрывал их перед Митрофаном и Простаковой. Но именно так делает Чацкий, он мечет бисер перед обществом Фамусовых! Многие современники не поняли образа Чацкого, меряя его меркой резонера, «идеального героя». Но Чацкий - не резонер. Он - живой человек, влюбленный, переживающий муки ревности, негодующий, мучительно страдающий.
Чацкий ослеплен любовью - и не видит, как изменилась Софья. В сопоставлении этих двух характеров - Чацкого и Софьи - раскрыта важная тема. Чацкий и Софья провели детство и отрочество в одном мире. Чацкий вырвался из этого мира, нашел в себе силы отторгнуть от себя этот мир, Софья же была вовлечена в него, она усвоила его взгляды и привычки.
Становится ясным единство всего замысла комедии: это комедия об омертвляющих рамках, готовых сковать честную и горячую молодость, и о героизме тех, кто вырывается из этих рамок.
Для воплощения замысла найден достойный способ изображения: на глазах читателя классицистская основа преодолевается, «рама» традиционной комедии разрушается всем действием пьесы. В преодолении классицистской схемы огромную роль играет язык «Горя от ума».
В комедию Грибоедова врывается самая живая, предельно динамичная, реальная речь. Полная чувства и таящая в себе драматическое напряжение, она - прямой разрыв с классицистской скованностью; такой речью говорят все персонажи пьесы: «Молчалин на лошадь садился, ногу в стремя, / А лошадь на дыбы, / Он об землю н прямо в темя…»; «…Послушайте, не вам - чему же удивляться?»; «…Вот рыскают по свету, бьют баклуши, / Воротятся, от них порядка жди…»; «Не спи, покудова не свалишься со стула…»
Речь воспроизводится в той беглой фонетической форме, которая как раз и делает её реальной, действительной речью: «Куда? - К парикмахеру…»; «Да в полмя из огня…»; «Сергей Сергеич, к нам сюда-с…»; «Пожалоста, сударь, при нем остерегись…»
Этот живой язык создавал возможности гораздо более тонкого психологического рисунка, чем искусственная речь классицистов.
Образы «Горя от ума», которые, казалось бы, отвечают привычному распределению персонажей в комедии XVIII - начала XIX в., на самом деле выходят за пределы схемы, и средство преодоления её - язык.
Фамусов наставителен, ироничен, заботлив, когда говорит с дочерью, он добродушно приветлив, и резок, и груб, когда говорит с Чацким. Властно и строго, бесцеремонно отчитывает слуг; игриво, тайком любезничает с Лизой… И вдруг - новая языковая краска - Фамусов, оказывается, умеет согнуться вперегиб перед значительным лицом, на которое имеет виды. Например, перед Скалозубом: «Прозябли вы, согреем вас, / От душничек отвернем поскорее…»
Все время меняется речь Чацкого - и все время остается верной самой сути этого характера. Вот он вспоминает, полон нежности и любви: «Ах! Боже мой! ужли я здесь опять, / В Москве! у вас! да как же вас узнать?! / Где время то! где возраст тот невинный, / Когда, бывало, в вечер длинный / Мы с вами явимся, исчезнем тут и там, / Играем и шумим по стульям и столам…»
А вот он в исступлении любви, ревности, надежды: «Пускай в Молчалине - ум бойкий, гений смелый, / Но есть ли в нем та страсть, то чувство, пылкость та, / Чтоб, кроме вас, / ему мир целый / Казался прах н суета? / Чтоб сердца каждое биенье / Любовью ускорялось к вам? / Чтоб мыслям были всем и всем его делам / Душою вы - вам угожденье?»
Иного тона, иного стиля его гневные обличения: «Теперь пускай из нас один / Из молодых людей найдется враг исканий, / Не требуя ни мест, ни повышенья в чин, / В науки он вперит ум, алчущий познаний - / Или в душе его сам бог возбудит жар / К искусствам творческим, высоким и прекрасным, / Они тотчас, разбой! пожар! / И прослывешь у них мечтателем! опасным"»
Комедия «Горе от ума» написана вольным ямбом: свободно чередуются двух-, трех-, четырех-, пяти- и шестистопные строки. Стиховые строки, границы между которыми резко обозначены рифмой, постоянно разбиваются, разделяются между разными персонажами, и наоборот, синтаксически целостные единицы прерываются стиховыми переносами, «раздвинуты» рифмами. Все это осложняет и обогащает стиховую организацию текста, преодолевает инерционность привычной ямбической строки.
Современники удивлялись живости, естественности, богатству языка грибоедовской комедии. Удивляемся и мы, через много лет после её создания «Мы во всяком случае можем утверждать,- писал выдающийся советский языковед Г. О. Винокур,- что рукой Грибоедова как автора «Горя от ума» в известном смысле водил сам русский язык в его скрытых в нем бесконечных возможностях».
(продолжение)
О. В. Богданова,
Санкт-Петербургский государственный университет
доктор филологических наук, профессор
Загорецкий, как и Чацкий, является частью московского столичного общества. У него тоже есть «неповторимое» лицо: он единственный может быть признан в пьесе подлинным негодяем и подлецом; в этом персонаже ни разу не названа черта, которая бы могла хотя бы в какой-то мере расположить к нему. Платон Горич о нем: «Отъявленный мошенник, плут» (с. 76). Хлестова: «Лгунишка он, картежник, вор» (с. 77) и др. При этом Загорецкий даже не оскорбляется подобными характеристиками: «И оскорбляться вам смешно бы, / Окроме честности есть множество отрад…» – произносит Чацкий. Честность и честь разделяют эти персонажи. Чацкий и Загорецкий оказывается крайними полюсами столичного московского общества, являясь частью его и одновременно сильно (но по-разному) «выдаваясь» из него:
Чацкий (+) —> Фамусов и московское общество <— Загорецкий (-).
Противопоставление Чацкого Загорецкому как бы «измельчает» характер Чацкого, но при этом «уравновешивает» систему персонажей. При такой расстановке героев (не обязательной при социально-политической интерпретации) система образов пьесы обретает устойчивость и равновесность, а главное – цельность. Все герои комедии Грибоедова разные, но они части единого целого, светского общества, к которому принадлежат и частью которого являются. Грибоедов стремится не противо поставить личности героев, но со поставить их, не привести их к открытому сюжетному (и/или идеологическому) столкновению, но комическими средствами выявить сложную природу неоднозначной человеческой натуры и философически «смешать» их, разных героев, в едином доме (обществе), т. е. уравняв их в плане социальном (ибо они все гости одного дома), но разведя их в плане этическом, моральном. Грибоедов видел «пестроту» столичного света, но учитывал законы человеческого обще жития. В конечном счете он вывел на первый план не социально-политические разногласия, а морально-нравственные, этические, психологические.
И если воспользоваться суждением, оброненным в комедии в связи с образом Загорецкого, и перенести его на Чацкого: «…у нас ругают / Везде, а всюду принимают» (с. 76) – то яснее становится итог комедии Грибоедова. В обществе, по Грибоедову, сохранится status quo. Со временем сплетни затихнут, и резкость суждений героя будет прощена. Это понимает автор, это понимает Фамусов и Хлестова, но этого (пока) не понимает влюбленный юный расстроенный Чацкий 25 . Оттого таким нелепым выглядит его побег из Москвы. Но Грибоедову важен такой герой – юный, эмоциональный, живой, сомневающийся, ошибающийся, дерзкий и даже в чем-то глупый, но именно в нем писатель видит черты лучшей части московского света, ибо он нравственен, чист, открыто откровенен, прямолинеен, «чувствителен». Автор видит нелепость поведения героя, но не судит его строго, не считает его более сумасшедшим, чем другие, скорее наоборот. Он больше, чем иные персонажи, наделен у Грибоедова умом сердца .
Выступая на стороне осужденного светом неординарного мыслителя Чаадаева, Грибоедов хочет показать, что «сумасшедший» публицист и философ не угрожает обществу, но стремится помочь ему, не призывает к борьбе или обличению Отечества, а пытается к лучшему изменить его устои и порядки. «…этот человек разумеется в противуречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет , зачем он немножко повыше прочих…» – пишет Грибоедов Катенину. Именно этим «простить не хочет» и обеспокоен Грибоедов. Он не выстраивает идеологические конфликты, не делает акцентов на социально-политической проблематике, не выдвигает гражданские приоритеты, он рассуждает философически, глубоко и емко. Писатель говорит о сложности и разнообразии мира, о цельности и противоречивости общества, об особости и особенности каждого человека. Он не хочет борьбы, не допускает принципиального столкновения – он на уровне комического повествования старается снять остроту конфликта, допустить свободу мнения каждого в обществе, добиться признания этих убеждений светом. Не во всем разделяя убеждения Чаадаева (и Чадского), тем не менее Грибоедов признает за ним (за ними) «здравомыслие» и право «своё суждение» иметь. Прав был Пушкин, когда говорил о том, что единственный по-настоящему умный в комедии – автор, Грибоедов.
Сегодня уже можно говорить о том, что подход, согласно которому в Чацком необходимо обязательно видеть героя, вступившего в идейную борьбу с окружающим его светом, устарел или (во всяком случае) может быть пересмотрен. Отказываясь от «классового подхода», допустимо предположить, что задача автора была не в выявлении борьбы, а в отказе от нее. В восприятии главной идеи комедии необходимо учитывать (прежде всего) позицию самого автора и его главную идею, художественную задачу, которую он перед собой ставил при создании «сценической поэмы». И для этого необходимо коснуться особенностей личности самого писателя.
Грибоедов сегодня – прежде всего автор блестящей комедии, т. е. литератор. Но Грибоедов в начале ХIХ века – прежде всего дипломат, государственный деятель. Сам «закон» дипломатической миссии, при которой с 1817 года служил Грибоедов, с одной стороны, отражал свойства его характера, с другой – накладывал на него определенный отпечаток.
Надо заметить, что характер Грибоедова был ярким, не простым и по-своему противоречивым. С одной стороны, подобно своему герою, его отличали неудержимая острота ума, яркость наблюдений и веселый нрав. Вспоминая петербургские годы Грибоедова (1815-1818), С.Н. Бегичев замечает: «С его неистощимой веселостью и остротой, везде, когда он попадал в круг молодых друзей, был он их душой…». П.А. Вяземский (1828): «…он умен, пламенен, с ним всегда весело». Об открытом добросердечном характере вспоминает А.А. Бестужев (Марлинский): «Кровь сердца всегда играла на его лице». Пушкин, как известно, говорил о Грибоедове: «Это один из самых умных людей в России». С другой стороны, тот же Вяземский, наблюдая за Грибоедовым, отмечал: «В Грибоедове есть что-то дикое... в самолюбии: оно, при малейшем раздражении, становится на дыбы, <…> в самолюбии своем, и в разговорах, в спорах были у него сшибки задорные». Т. е. он умен и при этом не сдержан, он остер и при этом может быть опасно резок, он душевен, но при этом может быть обидчив и холоден. И в таких характеристиках Грибоедов сам попадает в разряд «прототипа», о котором можно говорить со всей серьезностью и очевидностью: Чацкий более других героев пьесы персонаж авторский 26 .
Но важна для понимания основополагающей идеи пьесы и еще одна составляющая характера и взглядов Грибоедова. С одной стороны, слова А.А. Бестужева: «С Грибоедовым, как с человеком свободомыслящим, я нередко мечтал о желании преобразования России…». С другой – не участие Грибоедова в тайных обществах, его ирония по поводу того, что «сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России». И на фоне всего сказанного выше – оценка Н.Н. Муравьева-Карского: «...Грибоедов в Персии был совершенно на своем месте... он заменял нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию... не найдется, может быть, в России человека, столь способного к занятию его места». Т. е. сослуживец Грибоедова свидетельствует о его высоком дипломатическом даре, об умении быть гибким, терпимым, сдержанно разумным, миролюбивым и лояльным. Это последнее важно для понимания художественной задачи пьесы.
25 Ср. Гончаров: «Конечно, Павла Афанасьевича Фамусова он <Чацкий> не образумил, не отрезвил <...> Но теперь <...> наутро, благодаря сцене с Чацким, вся Москва узнает – и пуще всех "княгиня Марья Алексевна". Покой его <Фамусова> возмутится со всех сторон <...> Он едва ли даже кончит свою жизнь таким "тузом", как прежние <...> Молчалин после сцены в сенях не может оставаться прежним Молчалиным. Маска сдернута, его узнали и <...> ему надо прятаться в угол...» и т. д.
26 Как, вероятно, и его дядя, реальный (настоящий), чьи принципы, характер и поведение легли в основу образа Фамусова. См. отрывок «Характер моего дяди» Грибоедова: «Вот характер, который почти исчез в наше время, но двадцать лет тому назад был господствующим, характер моего дяди…» (и далее).
Загрузка...
