1. Реализм в отражении жизни, в композиции, в изображении характеров и в языке комедии.

3. Средства комического в комедии.

4. Работа Гоголя над языком комедии.

5. Значение комедии (1. Из предлагаемого ниже материала учитель может сделать отбор по своему усмотрению).

1) Реализм в отражении жизни, в композиции, в изображении характеров и в языке комедии

Прежде всего учитель суммирует наблюдения учащихся над картиной жизни России 30-х годов 20 в., отраженной в комедии, над композицией комедии, характерами действующих лиц ее, их поведением и речью.

В картине жизни, гениально нарисованной Гоголем в комедии «Ревизор» и развернутой в четкой композиции, нашла отражение николаевская Россия 30-х годов XX в. В этой картине Гоголь показал типические обстоятельства жизни тех лет, и это является одним из убедительных доказательств реализма комедии Гоголя

Гоголь вывел в комедии галерею бессмертных образов, придав каждому из них типические черты и наделив каждый из них яркой индивидуализированной речевой характеристикой. Язык комедии Гоголя - это в основном язык действующих лиц ее, а язык действующих лиц, органически связанный с внутренним обликом того или иного персонажа, является главным средством раскрытия характера т. е. той формой, в которой выражается его внутреннее содержание. Не только центральные герои, но даже эпизодические персонажи, промелькнувшие лишь в одном явлении, имеют ярко индивидуализированную речь.

В непревзойденном умении придать каждому образу выпуклую, отчетливо индивидуализированную речевую характеристику и в самой этой характеристике заключить элементы сатирического саморазоблачения состоит удивительное по своей тонкости и эстетической ценности мастерство Гоголя-реалиста.

Раскрывая речь персонажей, принадлежащих к различным социальным кругам (чиновники, помещики, купцы, мещане, полицейские, слуги и т. д.), Гоголь мастерски умеет наделить каждого из них словами и выражениями, присущими его социальной психологии, профессии, его жизнен ному опыту.

В целом речь героев отличается правдивостью, простотой, естественностью, обилием просторечных и разговорных оборотов и интонаций, что сообщает всему произведению характер подлинного реализма.

Учитель напомнит некоторые уже разобранные примеры, привлекая к этой работе и учащихся, а вместе с тем он может указать и на новый, дополнительный материал, не затронутый на предшествующих уроках.

Рекомендуем в качестве дополнения остановиться на трех эпизодических образах, взятых из различных социальных сфер: Растаковского, Держиморды и трактирного слуги, и показать, как Гоголь мастерски рисует их средствами речевой индивидуализации.

а) Растаковский - отставной чиновник, почетное лицо в городе. Он вводится в комедию только в V действии (явл. 3), когда у городничего собираются гости поздравить его с «привалившим необыкновенным?частьем»: «подходит к ручке» жены и дочери городничего. Приветствие его облекается в витиеватую, многословную, несколько инверсированную форму, что придает всему его облику большую солидность, почтенность: «Антона Антоновича поздравляю! Да продлит бог жизнь вашу и новой четы, и даст вам потомство многочисленное, внучат и правнучат».

В дальнейшем Растаковский представлен лишь одной широковещательной фразой. Когда городничий выражает желание быть генералом, Растаковский глубокомысленно и зитиевато изрекает: «От человека невозможно, а от бога все возможно». Буквально несколькими словами Гоголь умеет нарисовать яркий образ старого, почтенного чиновника.

б) В образе Держиморды Гоголь создал классический образ полицейского, который, по словам городничего, отличается тем, что дает волю кулакам своим: «он для порядка всем ставит фонари под глазами: и правому и виноватому» (действие I, явл. 5).

Немногие реплики, произносимые Держимордой, убедительно выявляют основные черты, присущие полиции, на которую опиралось правительство Николая I. Вот исполнительность полицейского в разговоре с городничим" «Был по приказанию», - рапортует Держиморда (действие III, явл. 11).

Или в одной реплике автор выразил грубое обращение полиции с населением. Держиморда, сдерживая просителей, желающих попасть к Хлестакову, не допуская их, грубо одергивает: «Пошел, пошел! Не принимает, спит» (действие IV, явл. 9).

в) В нескольких репликах вырисовывается типичный образ трактирного слуги . По отношению к проезжающему (т. е. Хлестакову) он соблюдает вымуштрованную почтительность: «изволили спрашивать?» (действие II, явл. 9), услужливость: «Пожалуй, я скажу» (действие II, явл. 4). Но по существу он только передатчик слов своего хозяина: «Хозяин приказал спросить», «хозяин сказал» и др. Действуя по воле своего хозяина, он вынужден высказать в глаза Хлестакову, хотя и сдержанно, неприятные, даже оскорбительные слова: «Да оно-то есть, пожалуй, да-нет», «Они уж, и: вес г но: они деньги платят» и др. (действие 11, явл. 6К Кстати, не травильная форма этих выражений, искаженное слово «обнаковенно», неверный оборот: «закусили семги» - все это показатели малограмотности трактирного слуги.

2) Язык автора в комедии

При изучении языка комедии «Ревизор» нельзя обойти молчанием язык самого автора. Прежде всего следует обратить внимание учащихся на говорящие фамилии гоголевских персонажей, например: Сквозник-Дмухановский, Хлестаков, Ляпкин-Тяпкин, Абдулин, Уховертов, Держиморда, Гибнер и др., а также напомнить им «Замечания для господ актеров» под заголовком «Характеры и костюмы», где Гоголь указывает элементы характеристики персонажей комедии.

В одних ремарках Гоголь указывает на действия персонажей, например: городничий «делает гримасу», Бобчинский «вертит рукою около лба», квартальный «бежит впопыхах», Хлестаков «наливает суп и ест» и многие другие; в других, ремарках уточняет психологию действующих лиц: городничий говорит «в страхе», Анна Андреевна - «с пренебрежением-), Хлестаков - «рисуясь», судья - «потерявшись», Марья Антоновна - «сквозь слезы» и т. д.

Иногда Гоголь несколькими рядом поставленными ремарками рисует психологическую эволюцию персонажей.

Например, чтение городничим в I действии (явл. 1) письма сопровождается тремя ремарками («бормочет вполголоса, пробегая скоро глазами», «значительно поднимает палец вверх», «остановясь»), помогающими лучше представить себе состояние этого персонажа во время чтения. Гоголь отмечает иногда, каким голосом действующее лицо произносит слова. Так, ремарками он указывает на оттенки голоса Хлестакова во II действии (явл. 2): сначала «говорит громким и решительным голосом», затем «громким, но не столь решительным голосом», наконец, «голосом вовсе не решительным и не громким, очень близким к просьбе».

С целью раскрыть внутренний мир персогажа Гоголь часто прибегает к ремарке «в сторону» или «про себя», за которой следуют слова, представляющие собой сокровенные мысли и чувства персонажа и адресованные нспосредственно зрительному залу. Особенно рельефно ремарка «в сторону» способствует выявлению внутреннего состояния персонажа, когда она находится в соседстве с ремаркой «вслух», за которой стоят слова, адресованные непосредственно партнеру.

Иногда Гоголь для большей выразительности вставляет в ремарку меткие глаголы. Осип «схватывается» с постели (действие II, явл 1); Хлестаков «выпроваживает» слесаршу (действие IV, явл. 11); городничий «заливается и помирает со смеху» (действие V, явл. 1), «вскрикивает, подпрыгивая от радости» (действие IV, явл. 15).

Наконец, следует подчеркнуть и еще одну разновидность ремарок Гоголя: включение в качестве ремарок развернутых повествовательных кусков.

Так, в конце II действия читаем «Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается, и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается».

Таким образом, при изучении комедии «Ревизор» необходимо обратить внимание на язык не только действующих лиц, но и самого автора, который своими многочисленными ремарками констатирует поведение и внутреннее состояние персонажей.

3) Средства комического в «Ревизоре»

Основное значение комедии «Ревизор» - в беспощадном разоблачении строя жизни, порядков и злоупотреблений чиновников николаевской России, что достигается путем тонкого и глубокого высмеивания персонажей комедии.

Сатирический смех Гоголя разит выведенных в комедии чиновников, городских помещиков, купцов, мещан, полицейских и приехавшего в этот захолустный город Хлестакова. Высмеиванию подвергает Гоголь дела, поступки и взаимоотношения персонажей своей комедии. Сатирическому разоблачению способствует и характер самой речи действующих лиц комедии.

Смех Гоголя беспощадный, он связан с размышлениями автора над жизнью и людьми и толкает читателя на, глубокое и горестное раздумье. Смех Гоголя находит разнообразные средства для своего выражения.

Учащихся необходимо познакомить с различными средствами комического в «Ревизоре», чтобы они поняли остроту гоголевского смеха. Рассмотрение особенностей комического, разумеется, можно связать с характеристикой действующих лиц, но в конце работы над комедией, подытоживая особенности языка, целесообразно этой теме уделить особое место.

Если перед учащимися поставить вопрос Элементы о том, что вызывает смех в «Ревизоре», то, внешнего возможно, в первую очередь внимание их комизма будет привлечено к приемам внешнего комизма, которые сразу бросаются в глаза и которые учащиеся, вероятно, без труда укажут и сами. Эти примеры внешнего комизма, как правило, обозначаются ремарками автора, разбросанными по комедии.

Городничий «делает гримасу», «берет вместо шляпы футляр», Хлестаков «прихлопывает в ладоши и слегка подпрыгивает па стуле», «поскальзывается и чуть-чуть не шлепнул на пол»; Бобчинский «летит вместе с нею (дверью.- П. Б.) на сцену», появляется «с пластырем на носу»; Христиан Иванович «издает звук, отчасти похожий на букву и и несколько на е» - вот несколько примеров внешнего комизма в комедии.

Но основной смысл смеха в «Ревизоре» не в приемах внешнего комизма, а в остром высмеивании характеров действующих лиц, их взаимоотношений.

Характерной особенностью смеха в «Ревизоре» является постепенный переход, комического в серьезное, даже трагическое.

Переход комического в серьезное, трагическое

Характер гоголевского юмора образно определил в серьезное, делил еще Шевырев ( С. П. Шевырев - профессор Московского университета, реакционный критик и историк литературы. С Гоголем был связан личной дружбой ).

«Взгляните на вихорь перед началом бури: легко и низко проносится он справа; взметает пыль и всякую дрянь с земли; перья, листья, лоскутки летят вверх и вьются; и скоро весь воздух наполняется его своенравным кружением... Легок и незначителен кажется он сначала, но в этом вихре скрываются слезы природы и страшная буря. Таков точно и комический юмор Гоголя» («Москвитянин», 1842, № 8, стр. 356. ).

Вначале читатель смеется над растерянностью городничего и чиновников, приглашенных для сообщения им «пренеприятного известия», над сном городничего, который тот передает как предвестие приезда нежданного ревизора; над письмом Чмыхова, служащим тем «достоверным» источником, на основании которого сообщает городничий о приезде ревизора; над распоряжениями и советами городничего; над кокетливой женой городничего, которую интересует внешний вид столичного гостя; над незначительным петербургским чиновником, то беспомощным перед трактирным хозяином или трусливым перед входящим городничим, то напускающим на себя важность, увлекающимся безудержным враньем, волочащимся напропалую за женой и дочерью городничего, и т. д. Но заканчивается комедия сценой, полной внутреннего драматизма, когда городничий убеждается в том, что он оплошал, приняв «сосульку, тряпку» за важного человека, что ему изменил многолетний практический опыт прожженного хитреца и обманщика. Острота этого положения углубляется чем, что эта «беспримерная конфузия» происходит в момент высшего торжества городничего и его жены, предвкушающих всю сладость предстоящего им счастья. Полная драматизма интонация слышна в исступленно произносимых словах городничего: «Вот смотрите, смотрите, весь мир, все христианство, все смотрите, как одурачен городничий!»

Здесь, в этих словах, высшая точка разоблачения городничего, недаром в свидетели привлекается «весь мир, все христианство». В этом монологе городничий выражает опасение быть выставленным на всенародные очи, боится попасть под перо «бумагомарак», быть вставленным в коме дню, боится всеобщего осмеяния, т. е. того, что уже сделал Гоголь.

Глубокий смысл вложен в слова городничего, обращенные не только к публике, сидящей по другую сторону рампы, но и ко всем тем, кто являлся представителями общественного строя тогдашней царской России и в момент спектакля находился за степами театра: «Чему смеетесь? над собою смеетесь!»

Смех в «Ревизоре» соединен с горьким раздумьем автора над изображенной жизнью, это - «смех сквозь слезы».

Чем же достигает Гоголь эффекта высмеивания своих персонажей? Как это выражено в их языке? Средства комического весьма разнообразны.

Следует заметить что персонажи комедии. Разнообразный характер обрисованы по-разному, и смех, который высказывается их словами, неодинаков, и характеристика смеха, создаваемая этим смехом, различна. в «Ревизоре». для примера достаточно вспомнить два монолога из II действия: Осипа (явл. 1) и Хлестакова (явл. 5) (о них было сказано выше). Герои, попав в неблагоприятное положение, испытывают голод, негодуют на него и попутно высказывают свои суждения. Оба персонажа вызывают смех, по смеются читатели над героями по-разному: если к Осипу они проявляют некоторое сочувствие, то над Хлестаковым смеются негодуя.

Основной характер смеха в «Ревизоре», которому подвергаются действующие лица,- разоблачительный, и автор находит для выражения смеха разнообразные средства.

Ниже приводятся примеры многообразных средств комического из «Ревизора». Учитель может использовать этот материал по своему усмотрению.

Одним из самых главных средств высмеивания персонажей в комедии является алогизм, т. е. отсутствие в речи действующих лиц комедии достаточной логики в изложении ими своих мыслей. Этот прием вскрывает интеллектуальную ограниченность того или другого персонажа и, вызывая естественный смех, тем самым способствует его разоблачению.

Таково, например, объяснение в письме Чмыхова основной черты городничего (за ним «водятся грешки») тем, что он «человек умный».

Необоснованной выглядит и догадка судьи о причине приезда ревизора: «Это значит вот что: Россия... хочет вести войну, и министерия-то...и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены» (действие I, явл. 1). Даже городничий не удержался, чтобы lie воскликнуть: «Эк куда хватили! Еще и умный человек!» Та же догадка и у почтмейстера. Нет никакой логической связи в объяснении заседателем причины присущего ему винного запаха: «он говорит (передает судья), что в детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдает немного водкою» (действие I, явл. 1). Нелогичным выглядит довод городничего в споре его с судьей о взятках. «Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете» (действие I, явл. 1).

Соседство серьезного с мелким, незначительным

Эффектным комическим средством, разоблачающим бюрократический чиновничий мир России, вскрывающим пустоту, незначительным соседство серьезного с мелким, незначительным, что снижает значительность серьезного и вызывает смех.

Тревожное и серьезное по своему существу сообщение о приезде ревизора основывается на частном письме Чмыхова, который наряду с известием о ревизоре сообщает некоторые «семейные» детали: «сестра Анна Кирилловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кириллович очень потолстел и все играет на скрипке» (действие I, явл. 1).

На протяжении I акта волнение действующих лиц в связи с приехавшим ревизором сопровождается мелкими, незначительными подробностями. Особенно ими изобилует рассказ Бобчинского и Добчинского (явл. 3) (о чем было сказано выше).

Эти бытовые подробности снижают, с одной стороны, образ самого «ревизора», а с другой стороны, мелочными, пошленькими делают и самих рассказчиков.

Наличие мелких бытовых подробностей способствует осмеянию распоряжений и советов городничего. Оказывается, важно не то, как лечат больных, а то, что больные «обыкновенно» «ходят по-домашнему» (в грязных колпаках) и «такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь». Дело не в том, как бы улучшить дело судопроизводства, а в том, что «там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами». Дурно также и то, что «высушивается в самом присутствии всякая дрянь, и над самим шкапом с бумагами охотничий арапник» и т. д.

В этом соседстве серьезного и мелкого, незначительного - комический смысл многих сцен «Ревизора». Вот конец 1 действия. Городничий встревожен неожиданным приездом ревизора и направляется в гостиницу разузнать о нем, а кокетка-жена интересуется деталями его внешности.

Такой же смех вызывается репликами Анны Андреевны в III действии, когда она расспрашивает Добчинского, интересуясь не существом дела, не тем, что встревожило городничего и того же Добчинского, а внешним видом приехавшего.

На этом же противопоставлении интересов к серьезному и пустому построен комический эффект 10-го явления III действия (сцена с Осипом). Городничий, предполагая в Хлестакове важного человека, хочет разузнать о нем подробнее. Анна Андреевна и Марья Антоновна атакуют Осипа по-своему, как настоящие провинциальные кокетки, своими легкомысленными репликами только мешая городничему и раздражая его.

Приписывание человеку случайного качества

Смех в комедии вызывается приемом приписыванию человеку (образу человеку вне сценическому) такого внешнего качества, которое и а самом деле является случайным, а выдается за существенное . Это комически окрашивает не только то лицо, о котором идет речь, но и тот персонаж, который высказывает подобную характеристику.

Вот, например, как городничий характеризует заседателя: «он, конечно, человек сведущий, но от него такой запах, как будто бы он сейчас вышел из винокуренного завода» (действие I, явл. 1).

А вот что городничий говорит об учителях (действие I, явл. 1): они имеют «очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием». Один из них «никак не может обойтись, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу. Вот этак (делает гримасу). И потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду».

А другой, «ученая голова», «сведений нахватал тьму, но только объясняет с таким жаром, что не помнит себя»: «сбежал с кафедры и, что силы есть, хвать стулом об пол».

Но комизм не ограничивается выделением одной случайной, комически окрашивающей человека черты, комизм углубляется тем, что констатация этой черты сопровождается глубокомысленным рассуждением или советом. Так, городничий рекомендует «посоветовать (заседателю) есть лук или чеснок, или что-нибудь другое».

Коснувшись же характеристики учителей, городничий не может обойтись без дальнейших рассуждений. О первом из них он говорит: «Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего, может быть, оно там и нужно так... но вы посудите сами, если он сделает это посетителю - это может быть очень худо» и т. д. Странная черта второго учителя, «но исторической части», заставляет городничего также сделать глубокомысленный вывод: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? от этого убыток казне». Разговор об учителях городничий философски обобщает: «Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: умный человек или пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси».

Выпячивание в человеке одной внешней случайной черты, глубокомысленное философствование по этому поводу и «дельный» совет - все это в сочетании с теми обстоятельствами, когда обо всем этом идет речь, создает, несомненно, комический эффект.

Неожиданность, ситуаций, мыслей

Комизм создается неожиданнымиситуациями и мыслями, выводами действующих лиц. Таково, на ситуации мыслей, пример, заявление земляники в I действии (явл. 1) о врачевании больных: «Насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше; лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет».

Неожиданным выглядит мнение Хлестакова о чиновниках после получения от них денег. «Впрочем, чиновники эти добрые люди,- характеризует он их,- это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы» (действие IV, явл. 8). Вывод этот является неожиданным прежде всего потому, что чиновники никакой доброты не проявили, а кроме того, и потому, что Хлестаков только что назвал их «экое дурачье!». Он сам же в письме к Тряпичкину высмеивает чиновников, выручивших его, давших ему денег, хотя и не сознает того, что он и сам смешон в своем неожиданном и в сущности неверном признании.

На использовании той же неожиданности в повороте мыслей, являющейся показателем отсутствия принципиальности, построены две реплики почтмейстера о приезде ревизора в I действии (явл. 2). Прием неожиданности лежит в основе и двух тесно связанных диалогов городничего с почтмейстером (действие I, явл. 2 и действие V, явл. 8). В I действии, в разговоре с почтмейстером, городничий сам же толкает его на незаконные действия: «Нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее,- знаете, этак немножко распечатать и прочитать». В V действии, когда почтмейстер появляется с письмо Хлестакова, которое он перехватил и задержал, выполняя распоряжение городничего, тот неожиданно набрасывается на него, упрекая его в незаконном поступке: «Да как же вы осмелились распечатать письмо такой уполномоченной особы?» И даже грозит ему: «Я вас под арест», «я в самую Сибирь законопачу».

Прием вранья

Вызывает смех и комический прием вранья, расхождения слова с делом. Например, в начале II действия зритель видит, как Осип лежит на кровати Хлестакова В первой ремарке автор так и указывает: «лежит на барской кровати» Между тем когда появляется во 2-м явлении Хлестаков и первым долгом обращая внимание на «склоченную» кровать, спрашивает Осипа: «опять валялся на кровати?», тот категорически отрицает: «Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кровати, что ли?» и т. д.

Иного характера вранье городничего (действие III, явл. 5), когда он «расписывает» свое старание и заботы о благоустройстве города: «даже когда ложишься спать, все думаешь: господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно» и т. д. Эти слова городничего вызывают разоблачительную реплику Земляники

То же и относительно игры в карты (действие III, явл 5): стоило Хлестакову коснуться этого вопроса, как городничий, смекнув, что выгоднее выдать себя за неиграющего, отрицает свою причастность к игре в карты: «Я карт и в руки никогда не брал, даже не знаю, как играть в эти карты» и т д., что вызывает в свою очередь опровергающую эти слова реплику Луки Лукича.

Читатели, зная бездельничанье городничего, его нерадение о городе, смеются, негодуя на его лицемерие и подхалимство перед начальством.

Глубокое саморазоблачение Хлестакова заключается в знаменитой сиене его вранья (действие III, явл 6). Хлестаков, пользуясь произведенным на чиновников впечатлением, все больше входя в роль и уже не давая себе ясно отчета в том, что произносят его уста, врет без всякой меры

Чем больше завирается Хлестаков, тем острее он себя разоблачает, а чем больше разоблачает тем сильнее вызывает смех читателей, видящих его пустоту и ничтожество.

Проявление лицами чрезвычайной наивности, излишней доверчивости, говорящих доверчивости, об узком кругозоре их мыслей, об их невероятной тупости. Таковы, например, просьбы Петров Ивановичей, с которыми они обращаются к Хлестакову (действие IV, явл. 7).

Проявление действующими лицами излишней наивности, доверчивости

Крайняя доверчивость, соединенная с чрезмерной ограниченностью, выступает в мечтах городничего и его жены в V действии. Эти мечты не имеют никакой почвы, кроме пустых, легкомысленных обещаний Хлестакова, но городничий с Анной Андреевной занеслись далеко: и жить они будут в Питере, и городничество он пошлет к черту, и получит чин генерала, и «кавалерию повесят» ему через плечо (то ли красную, то ли голубую). Комизм мечтаний четы Сквозник-Дмухановских в этой сцене усиливается вдобавок их невысоким идеалом: городничий мечтает о двух «рыбицах, ряпушке и корюшке», а Анне Андреевне мерещатся первый в столице» дом и «в комнате такое... амбре, чтоб нельзя было войти».

Диалог в двух разных смысловых планах

Одним из самых блестящих средств комического разоблачения персонажей является диалог в двух разных смысловых планах . Так разговаривают городничий с Хлестаковым во II действии (явл. 8), сами себя высмеивая перед зрителями. Хотя этот диалог ведется в различных смысловых планах, но оба действующих лица ведут себя исключительно естественно, правдиво.

Когда городничий входит в гостиницу к Хлестакову, оба останавливаются «в испуге». И этот испуг подготовлен: городничий боится ответственности за свои «грешки», и волнение и страх его показаны уже в 1 действии, Хлестаков же, не платящий денег, уже предупрежден Осипом и трактирным слугой о намерении хозяина гостиницы жаловаться городничему, а Осип ему только что сообщил, что «городничий приехал, осведомляется и спрашивает» о нем.

Оба боятся друг друга и извиняются: «Я не виноват». Хлестаков, оправдываясь перед городничим, обвиняет хозяина в том, что тот говядину подает такую твердую, «как бревно», а городничий, видя в этом упрек себе, хвалит ту говядину, которую продают на рынке: «На рынке у меня говядина всегда хорошая Привозят холмогорские купцы». Естественно, обеспокоенный городничий счел за лучшее предложить приехавшему начальству «переехать на другую квартиру», очевидно, к нему, но Хлестаков понимает это иначе: значит, в тюрьму, ведь его предупредил Осип, что хозяин трактира хочет упрятать его за неуплату денег в тюрьму.

Хлестаков, испугавшись тюрьмы, напускает на себя важность, хорохорится «Да как вы смеете?.. Я служу в Петербурге» и т. д. Городничий, струсив, предполагает наговор купцов, которым он «солоно пришелся» Читатель смеется, когда слышит двух перепуганных плутов, разговаривающих как будто на двух разных языках, не понимая друг друга.

Смешно, когда Хлестаков протестует против тюрьмы, о чем городничий и не помышляет, но не менее смешно, когда городничий, окончательно растерявшись, сам выбалтывает мнимому ревизору о взятках, об унтер-офицерской вдове, о купцах.

Смешны оба героя и дальше. Городничий просит высокую персону сжалиться над ним, не погубить и в качестве оправдания указывает на жену и детей маленьких (хотя зритель знает, какие у него дети). Хлестаков же это воспринимает как причину того, что он должен идти в тюрьму. Или: городничий упоминает о высеченной унтер-офицерской вдове, Хлестаков же, не понимая этого, думает, что его хотят высечь. Хлестаков объясняет, что сидит он в гостинице потому, что у него нет ни копейки, городничий же, сразу смекнувши, подхватывает эту мысль Хлестакова и предлагает взаймы, чем и спасает положение За это Хлестаков называет городничего благородным человеком, не понимая того, что тот дал ему деньги не из чувства благородства, а только лишь из страха перед приехавшим начальником, с целью расположить его к себе.

Не останавливаясь на всех подробностях этого диалога, отметим еще такую деталь: городничий еще раз предлагает Хлестакову переехать на другую квартиру, причем подходит осторожно, предупредительно («Осмелюсь ли просить вас», «я недостоин», «я бы дерзнул») и прямо говорит о комнате в своем доме, на что Хлестаков сразу же соглашается. Когда же городничий намекнул насчет осмотра тюрем, Хлестаков, опасаясь попасть в тюрьму, отказывается от этого предложения: «Да зачем же тюрьмы? Уж лучше мы осмотрим богоугодные заведения».

Реплики в сторону

Показ внутреннего состояния городничего в диалоге с Хлестаковым, его двойной игры, растущего умения владеть собой, ловчиться и изворачиваться обостряется путем введения в этот диалог особого приема, способствующего сатирическому осмеянию этого действующего лица,- реплик «в сторону». Ставя рядом две реплики городничего, одну - «в сторону», другую - «вслух», Гоголь их резко противопоставляет друг другу: «вслух» - городничий официально, вежливо обращается к Хлестакову, которого он принимает за начальство, «в сторону» же он высказывает сокровенные мысли и чувства, и в этих-то репликах слышно и недоверие к собеседнику, и настороженность, и подозрительность.

Как только Хлестаков намекнул о деньгах, городничий про себя произносит: «О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери, кто хочет. Не знаешь, с которой стороны и приняться» и т. д.

«В Саратовскую губернию! - недоверчиво повторяет он про себя, когда узнает, куда направляется проезжающий. - А? И не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро!» Сколько едкой насмешки, издевки слышится в словах городничего, произносимых «в сторону», которые резко контрастируют со словами «вслух», например: «Благое дело изволили предпринять», «И на долгое время изволите ехать?» и др.

Эти реплики «в сторону» включаются в речь и других действующих лиц. Так, например, хитрит Осип, понявший выгоду воспользоваться создавшимся положением. Когда Анна Андреевна спрашивает его о том, много ли бывает у его барина графов и князей (действие III, явл. 10), он сначала соображает «в сторону»: «А что говорить, коли теперь накормили хорошо, значит, после еще лучше накормят», а потом уже отвечает «вслух»: «Да, бывают и графы».

Реплики «в сторону» произносит судья, когда представляется Хлестакову Если вслух он говорит несколько официальных фраз, то его внутреннее состояние, охвативший его страх, обращение к богу - все это выражается им в репликах «в сторону».

Реплики «в сторону» чиновников: Земляники, Луки Лукича - в 111 действии (явл. 5), судьи, Земляники - в V действии (явл. 7),отлично раскрывают подлинное отношение чиновников к городничему.

Передача персонажем прямой речи другого персонажа

Чрезвычайно интересным комическим персонажем к которому многократно прибегает прямой речи Гоголь в комедии, является прием передачи одним персонажем прямой речи другого персонажа , причем это не просто механическая передача чужих слов, а стремление некоторой сгущенностью, заостренностью передачи достичь более выпуклой характеристики человека.

Вот, например, Осип во 11 действии (явл. 2) передает своему барину слова хозяина трактира. Осип в это время вообще негодует на опекаемого им «елистратишку»: по его милости он сейчас голоден. В глаза Хлестакову он этого высказать все же не смеет, а, передавая слова трактирного хозяина, состоящие из брани и угроз в адрес Хлестакова, вкладывает в них и свое негодование: «Вы-де с барином... мошенники, и барин твой плут» и т. д.

Тот же Осип с целью получить лучшее угощение передает семье городничего выдуманный им диалог со своим барином, в котором старается подчеркнуть его заботу о себе и намерение его воздать должное обидчику (действие III, явл. 10).

Или еще пример: чтобы сильнее очернить городничего, купцы, жалующиеся на него Хлестакову, обращаются к точной передаче его слов К этому ж способу прибегает и унтер-офицерша, передавая слова городничего о своем муже.

Соседство торжественно-казенных слов и просторечия

Комический эффект в «Ревизоре» создается соседством в диалоге персонажей торжественно-казенных слов, с одной стороны и просторечиями - с другой.

Соседство торжественно од ной стороны, и просторе казенных - с других. слов в III действии (явл. 5) - городничий: «...здесь, можно сказать, пет другого помышления, кроме того, чтобы благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства». Хлестаков: «Завтрак»был очень хорош. Я совсем объелся...»

Тот же комический смысл в соседстве просторечных слов с книжными выражениями в речи одного и того же персонажа, например, в реплике Хлестакова: «Я люблю поесть.

Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия, Как называлась эта рыба?» (действие III, явл. 5).

Смешно и употребление искаженных слов и выражений в речи действующих лиц, например в монологе Осипа (действие II, явл. 1).

Поток эмоциональных слов

Комизм достигается и потоком эмоционально окрашенных слов и выражений , каковы, например, многочисленные восклицания и вопросы в словах Анны Андреевны (конец I действия), или каскад брани городничего в адрес купцов (действие I, явл. 2), или многочисленные крепкие эпитеты, отпущенные чиновниками в адрес Бобчинского и Добчинского в конце комедии.

Подбор изобразительных художественных средств, метких, просторечных слов.

Комизм достигается и искусно подобранными изобразительных художественными средствами - гиперболами : «в семь средств, сот рублей арбуз», «суп в кастрюльке прямо приехал из Парижа» (Хлестаков), «в животе трескотня такая, как-будто бы целый полк затрубил в трубы» (Осип) и др.; сравнениями: «Moftoieu упрям и глуп, как бревно» (Хлестаков), «экие косолапые медведи стучат сапогами» (городничий) и др.; меткими просторечными словами: «ты там кумаешься» (городничий), «государственный совет распекает» (судья), «таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался» (Осип), «теперь сидит и хвост подвернул» (Осип) и др.

Ознакомление учащихся с разнообразными приемами комического очень важно, так как эти сведения дают им конкретное представление о том, в чем заключается сила смеха в комедии, каким приемом этот смех достигается. И если учащиеся познакомятся со слов учителя и запишут хотя бы некоторые приемы комического, которыми так виртуозно владел Гоголь, они ясно поймут, почему «Ревизор» называется комедией.

4) Работа Гоголя над языком «Ревизора»

Одним из самых интересных и полезных для учащихся звеньев в изучении языка «Ревизора» является анализ работы Гоголя над языком своей комедии. С этой целью в итоговую беседу по комедии учитель может включить несколько примеров сопоставления окончательной редакции текста с более ранней. Количество примеров не должно быть большим, но качество образцов должно быть достаточно ярким.

Если учитель прочитает хотя бы 2-3 отрывка из первоначальной редакции и сличит со знакомым текстом комедии с соответствующими комментариями, учащиеся поймут, в каком направлении шла работа драматурга над языком комедии. Гораздо же лучше и эффективнее заготовить специальные плакаты или использовать классную доску, где демонстрируемые тексты расположить в два столбца: налево - текст первоначальной редакции, направо - текст окончательной редакции.

Эффект от подобных наблюдений над работой писателя несомненен.

Ниже приводим несколько образцов сопоставления окончательной редакции с более ранней. Учитель может воспользоваться этими примерами по своему усмотрению.

Пример 1.

В конце 4-го явления I действия городничий, отправляясь встречать ревизора, распекает квартального:

Ранняя редакция:

«Что ты сделал с купцом Черняевым, а? «Что ты сделал с купцом Черняевым, а? Он тебе на мундир дал два аршина сукна, а ты стянул всю штуку Ты, дурак, с меня примера не бери! Ступай!»

Окончательная редакция:

Что ты сделал с купцом Чернявым, а? он тебе дал два аршина сукна, а ты стянул всю штуку, смотри! не по чину берешь! ступай!

В приведенных цитатах вначале слова повторяются буквально, в конце же, водной фразе, существенное изменение: вместо саморазоблачения, дискредитирующего город ничего, - знаменитый афоризм, устанавливающий свое образный иерархизм во взяточничестве.

Пример 2.

Городничий выхваляется перед Хлестаковым (действие III, явл. 5):

Ранняя редакция:

«так что у иного голова бы перевернулась: но, благодарение богу, все идет благополучно, и в 10 лет столько сделано для блага общественного узнать нельзя. Если бы изволили навестить прежде наш город, то возимели бы самое дурное понятие. Конечно, иной, будучи в моей должности, брал бы взятки и составил бы тем себе состояние, но я имею совсем другой образ мыслей».

Окончательная редакция:

"словом, наиумнеиший человек пришел бы в затруднение, но благодарение богу, все идет благополучно. Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах".

Сопоставляя два варианта этого текста, замечаем следующие изменения:

1) Метафорический оборот «голова бы перевернулась» заменен гораздо более ясным и конкретным: «наиумнейший человек пришел бы в затруднение»;

2) пространное самохвальство городничего о том, как он заботится о городе, и противопоставление себя другому городничему - взяточнику - заменено одним более кратким намеком на радение иного городничего о своих выгодах.

Пример 3.

Слова Хлестакова о Пушкине (действие III, явл. 6). В ранней редакции читаем:

«А как странно сочинят Пушкин. Вообразите себе: перед ним стоит в стакане ром. славнейший ром, рублей по cry бутылка, какова только для одного австрийского императора берегут, - и потом уж как начнет писать, так перо только: тр. тр. тр. Недавно он такую написал поэту Лекарство or холеры, что просто волосы дыбом становятся У нас чиновнике ума сошел, когда прочитал. Того же самого дня приехала за ним кибитка и взяли его в больницу.

Вся эта длинная тирада, которая говорила собственно о Пушкине, а не о Хлестакове и дискредитировала также Пушкина, а не Хлестакова, заменена в окончательной редакции словами, великолепно характеризующими самохвальство и вранье Хлестакова: «С Пушкиным на дружеской ноге» и т. д.

Пример 4.

Отрывок из диалога Хлестакова с Анной Андреевной (действие III, явл 6) как образец заострения речевой характеристики персонажей путем введения иностранных слов.

Окончательная редакция:

Ранняя редакция:

Анна Андреевна: «Я думаю, вам после столицы дорога ваша показалась очень скучной?»

Хлестаков: «Чрезвычайно скучна Знаете, сделавши привычку жить в свете, пользоваться всеми удобствами, и вдруг после этого в какой-нибудь скверной дороге».

Ранняя редакция:

Анна Андреевна: «Я думаю, вам после столицы вояжировка покачалась очень неприятною»

Xпестаков: «Чрезвычайно неприятна Привыкши жить, comprenez-vous, в свете и вдруг очутиться в дороге»

С целью высмеивания претензий разговаривающих щегольнуть знанием иностранных языков, столь характерных как для столичных чиновничьих кругов, так и для провинциальных городских дам Гоголь вводит в их речь иностранные слова, причем чрезвычайно экономно, всего по одному слову, но эффект создается бесспорный Естественно, учитель может привести и другие примеры.

Итак, сопоставление двух редакций, ранней и окончательной, одного и того же текста является наглядным и убедительным доказательством тонкой работы Гоголя как мастера-реалиста над языком комедии.

5) Значение комедии «Ревизор»

Гоголь был пофясен тем, как публика приняла «Ревизора» Он писал Лепкину: «Все против меня Чиновники пожичые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих люлях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня».

В своей опенке Гоголь был не совсем точен. Против Гоголя восстали действительно те, кто подвергся в комедии беспощадному бичеванию; даже Николай 1 верно понял удар Гоголя, воплощенный в его бессмертной комедии, когда сказал: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне больше всех!» («Н. В. Гоголь о литературе», Гослитиздат, 1952, стр. 96 ).

В «Ревизоре» реакционные круги видели пасквиль на Россию, называли комедию «пустым и глупым фарсом», требовали ее запрета и снятия со сцены.

Л. И. Арнольди (Л. И. Арнольди - чиновник при качужском губернаторе, был знаком с Гоголем, оставил о нем свои воспоминания )в своих воспоминаниях о Гоголе рассказывает, как однажды на обеде у московского гражданского губернатора один военный сенатор, с негодованием посматривавший на присутствовавшего здесь же Гогол, сказал о нем: «Ведь это революционер», и продолжал: «Я удивляюсь, право, как это пускают его в порядочные дома. Когда я был губернатором и когда давали его пьесы в театре, поверители, что при всякой глупой шутке или какой-нибудь пошлости, насмешке над властью, весь партер обращался к губернаторской ложе. Я не знал, куда деться, наконец не вытерпел и запретил давать его пьесы. У меня в губернии никто не смел и думать о «Ревизоре» и других его сочинениях» (C. Данилов, Гоголь и театр, 193, стр 193. ).

Известный писатель С. Т. Аксаков в «Истории моего знакомства с Гоголем» признается: «Я сам слышал, как известный граф Толстой-американеи (Гиаф Толстой-американец - известный своими похождениями авантюрист, кутила и игрок высмеянный Грибоедовым в «Горе от ума» ) говорил при многолюдном собрании в доме Перфильевых, которые были горячими поклонниками Гоголя, что он «враг России и что его следует в кандалах отправить в Сибирь» («Гоголь и воспоминаниях современников», Гослитиздат, 1952, стр 122 ) , а реакционер Ф. Вигель (Ф. Ф. Вигель - директор департамента иностранных исповеданий ярый реакционер ) пишет «охранительному» писателю М. Загоскину о Гоголе так: «Эго юная Россия во всей ее наглости и цинизме» (Вересаев, Гоголь в жизни 1933, стр. 166. ) .

Но передовая публика приветствовала великую комедию Гоголя, а вместе с ней и самого ее творца.

В. В. Стасов (В. В. Стасов - выдающийся русский художественный критик ), современник Гоголя, так писал об отношении передовой молодежи к «Ревизору» «Все были в восторге, как и вся вообще тогдашняя молодежь. Мы наизусть повторяли потом друг другу... целые сцены, длинные разговоры оттуда. Дома или в гостях нам приходилось нередко вступать в горячие прения с разными пожилыми... людьми, негодовавшими на нового идола молодежи... Схватки выходили жаркие, продолжительные, - но старики не могли изменить в нас ни единой черточки, и наше фанатическое обожание Гоголя разрасталось все только больше и больше» (Гоголь в воспоминаниях современников», 1952, стр. 399-400. ) .

Постановка «Ревизора» и в Петербурге, и в Москве имела успех. Знаменитый Щепкин писал актеру Сосницкому по поводу московской постановки «Ревизора»: «Публика была изумлена новостью, хохотала чрезвычайно много, но я ожидал гораздо большего приема. Эго меня чрезвычайно изумило; но один знакомый забавно объяснил мне эту причину: помилуй, говорит, как можно было ее лучше принять, когда половина публики берущей, а половина дающей» (С. Данилов, Гоголь и театр, 1936, стр. 150. ) .

Эта бурная реакция общества на комедию и является лучшим подтверждением ее огромного общественно-политического, художественного и воспитательного значения.

Белинский великолепно определил это значение в статье об А. Никитенко 1842 г.:

«Разве весь этот шум и все эти крики не результат столкновения старых начал с новыми, разве они - не битва двух эпох?., важно и велико только то, что разделяет мнения и голоса лютей, что мужает и растет в борьбе, что утверждается живою победою над живым сопротивлением» (Н. К. Пиксанов, Гоголь-драматург, 1952, стр. 29. ) .

Острый, сатирический характер «Ревизора» подчеркнул Герцен: «Никто никогда до него (т. е. до Гоголя. - П Б.) не читал такого полного курса патологической анатомии русского чиновничества» (А. Г. Гукасова, Комедия «Ревизор». В кн. «Гоголь в школе», 1954, стр. 315. ).

«Ревизор» Гоголя - величайшее драматическое произведение русской и мировой литературы. Незначительный на первый взгляд комический случай с мнимым ревизором, напугавшим городских чиновников и помещиков, всколыхнувшим стоячую жизнь города и бросившим луч какой-то надежды бесправному городскому населению, был использован Гоголем для непревзойденного в комедийном жанре обобщения тех злоупотреблений, которые были типичны для царской России 1-й половины XIX в. Автора интересовали те жизненные обстоятельства, которые могли порождать подобные случаи, те ее циальные характеры, которые могли в нем принимать участие. Особенная сила гения Гоголя сказалась в умении заострять и гиперболизировать общественные явления. На первый взгляд кажется преувеличенным, необыкновенным, анекдотичным сам по себе тот факт, что какого-то незаметного коллежского регистратора приняли за ревизора. Преувеличенным выглядит и то, как завравшийся «сосулька» сумел напугать прожженных чиновников и никто его не распознал и как он их беззастенчиво обобрал, а им и в голову не пришло его изобличить. Он объясняется в любви и матери и дочери, и такое поведение его никому не кажется странным и неискренним.

Анекдотический случай с «ревизором» произошел в глухом захолустном городишке, но типические явления жизни были схвачены Гоголем настолько верно и метко, что «и зрители, и читатели «Ревизора» без труда восходили к более широким обобщениям, ибо в капле болотной воды отразилась жизнь4-российского дореформенного болота в целом» («O «Ревизоре». СГюрник статей, 1936, стр 115. ).

В комедии кажется преувеличенным все ее содержание, до немой сцены включительно, которая представляет сама по себе момент величайшей гиперболизации. Каждая деталь в комедии представляется неправдоподобной, а вместе с тем комедия полна подлинной жизненной правды. В этом заостренном изображении жизненных явлений - исключи тельная сила гоголевского мастерства.

Гоголь в «Ревизоре» подверг разоблачению типические явления и социальные характеры своей эпохи. «Герои «Ревизора» представляют собою не измышление творческой фантазии писателя, они - верный сколок с действительности. Критик журнала «Молва» в статье, напечатанной в связи с постановкой на сиене и первым изданием «Ревизора», писал: «Имена действующих лиц из «Ревизора» обратились на другой день в собственные названия: Хлестаковы. Анны Андреевны, Марьи Антоновны, городничие, Земляники, Тяпкины-Ляпкины пошли под руку с Фамусовым, Молчалиным, Чацким, Простаковыми... Посмотрите: они, эти господа и госпожи, гуляют по Тверскому бульвару, в парке, по городу, и везде, везде, где есть десяток народу, между ними наверно один выходец из комедии Гоголя» (М. Б. Храпченко, Творчество Гоголя, 1954, стр. .335. ).

Гоголь создал в героях своей комедии яркие типические обобщения. Белинский писал: «Вот в этом-то состоит типизм изображения: поэт берет самые резкие, самые характеристические черты живописуемых им лиц, выпуская все случайные, которые не способствуют оттенению их индивидуальности» («В. Г. Белинский о Гоголе», Гослитиздат 1849, стр. 138. ) .

«Имена гоголевских героев стали нарицательными. Ими стали обозначать общественные явления определенного содержания: «хлестаковщина», «тряпичкинство» (В. В. Виноградов, Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. В кн. «Гоголь в школе», АПН, 1954, стр. 107. )

За исключительную силу сатирического изо Гличепия общественных пороков Гоголя превозносили революционеры-демократы Белинский, Чернышевский

«Ревизор» подготовил расцвет национального театра, расчистив путь для Островского» (А. М. Еголин, Н. В. Гоголь и освободительное движение в России, там же, стр. 31-32. ) .

В. И. Ленин многократно использовал образы «Ревизора» (Хлестакова, Городничего, Держиморды, Осипа, Бобчинского и Добчинского, Тряпичкина) и создал «богатую и острую фразеологию на базе образов «Ревизора»: «подвергнуть себя унтер-офицерской операции», «хлестаковские уверения», «полицейские держиморды» (В. В Виноградов, Язык Гоголя и его значение в истории русского языка В кн. «Гоголь в школе», 1954, стр 108. ) .

Гоголь не был революционером, он верил в силу существовавших государственных законов, придавал важное значение просвещению, думал о воспитании и исправлении людей средствами сценического разоблачения. Но комедия Гоголя имела и имеет огромное революционизирующее значение: корпорация людей, выведенных на сцене, была настолько порочна, что исправить ее было уже нельзя, и это потому, что порочной была сама государственная система, поэтому объективно сила гоголевской комедии не в призыве к исправлению, а в разоблачении, и не отдельных людей, а всей системы.

У Гоголя учились и учатся мастерству изображения жизненных противоречий и беспощадного бичевания социальных поро юв драматурги как дореволюционной, так и советской литературы.

Гоголевская сатира нам нужна: она помогает выкорчевывать из нашей жизни еще гнездящиеся в ней общественные пережитки прошлого: взяточничество, казнокрадство, подхалимство, бюрократизм, невежество и т. д.

В заключение учителю следует хоть несколько слов сказать о воплощении «Ревизора» на сцене. Первое представление бессмертной комедии Гоголя состоял ось 19 апреля 1836г. на сцене Александрийского театра в Петербурге. В том же году, 25 мая, «Ревизор» впервые был поставлен в Москве, на сцене Малого театра.

Великолепными исполнителями роли городничего в первых же постановках были Сосницкий - в Александрийском театре, Щепкин - в Малом. С тех пор началось победное шествие комедии Гоголя по сценам как столичным, так и провинциальным, как в России, так и за рубежом, вплоть до наших дней.

Учитель может рассказать учащимся об одном незабываемом спектакле, который состоялся в Петербурге 14 апреля 1860 г Поставлен был «Ревизор», и весь сбор со спектакля был передан в литературный фонд, т. е. в фонд общества пособия нуждающимся литераторам и ученым. В спектакле роли исполняли не профессиональные актеры, а известные в то время писатели, например: городничего - Писемский, Шпекина - Достоевский, Хлестакова - поэт-переводчик Вейнберг, купцов - Тургенев, Краевский, Григорович, Майков, Дружинин, Курочкин. Все исполнители спектакля имели огромный успех, а выход на сцену купцов вызвал такие овации публики, что Вейнберг, игравший Хлестакова, отошел в сторону и сел на стул, дожидаясь конца оваций

Работу над комедией «Ревизор» целесообразно сопровождать показом или на уроках, или во внеклассное время всевозможных наглядных пособий: титульного листа и страниц первого издания, рисунков к «Ревизору» Боклевского, Кардовского, Константиновского, афиш первых представлений комедии, фотографий крупнейших актеров в ролях комедии н т. д.

Учащимся нужно назвать и показать выдающихся актеров в разных ролях в комедии «Ревизор»:

Городничий - в исполнении Давыдова (Алек-сандринский театр), Москвина (Московский Художественный театр), С. Кузнецова, Рыбакова, Яковлева (Малый театр);

Хлестаков - в исполнении Яковлева (Малый театр - постановка 1909 г.), И. Ильинского (Малый театр, постановка 1949 г.);

Осип- Варламов (Александринский театр), Грибунин (Московский Художественный театр);

Анна Андреевна - Пашенная (Малый театр);

Марья Антоновна - Савина (Александринский театр).

Пошлепкина - Садовская (Малый театр) Корчагина-Александровская (Ленинградский театр драмы).

В процессе изучения «Ревизора» или по окончании его учащихся следует сводить на постановку комедии в театр или на кинофильм с последующим обсуждением их в классе или на занятии кружка.

Если позволят время и условия работы, весьма целесообразно привлечь на заключительном уроке или во внеклас сне е время «Театральный разъезд» Гоголя, где великий сатирик наглядно показал реакцию различных слоев публики на свою комедию, непонимание ее многими зрителями и выяснил роль смеха в ней. Сокровенные мысли Гоголя, великолепно понимавшего значение театра и подлинной реалистической комедии, умевшего чутко прислушиваться к отзывам различных слоев зрителей о своей комедии, являются таким материалом, который убедительно выясняет литературное место и идейно-художествеьное значение великой комедии.

В классе, естественно, нет возможности и необходимости подробно останавливаться на «Театральном разъезде», достаточно познакомить учащихся с общей структурой этого произведения и зачитать некоторые наиболее характерные отрывки из него.

После представления комедии разъезжается публика, присутствовавшая на спектакле. Она проходит мимо автора пьесы, «вырвавшегося, как из омута», из зрительного зала и оставшегося в сенях с целью услышать мнения зрителей о просмотренном спектакле.

Автор слышит разнообразные отзывы проходящей публики. Многие критикуют пьесу и находят в ней всевозможные недостатки. В представленной пьесе выведен «низкий народ», допущены «шутки самые плоские», «сюжет невероятнейший», «все несообразности: ни завязки, ни действия, ни соображения никакого», язык пьесы такой, которым не говорят в высшем обществе, «нет ни одного лица истинного, все карикатуры», в пьесе допущена «отвратительная насмешка над Россиею», это произведение неудовлетворительное в воспитательном отношении: «все пороки да пороки... какой пример подает это зрителям», в комедии нет привлекательных лиц, «нет ни одного честного человека, подобного рода пьесы огрубляют нравы, разрушают всякое уважение к людям, в пьесе много вздорного, невероятного: где могло случиться такое происшествие?», да и «взятки не так берут», вообще подобные пьесы - «побасенки и больше ничего» - такой каскад осуждения и брани сыплется на голову автора комедии. Слышны даже возгласы: «За эдакие вещи нужно сечь...» А иной, может быть даже думает: «за такую комедию тебя бы в Нерчинск...»

Но далеко не вся публика придерживается таких мнений. Этот хор реакционно мыслящих зрителей прорезают свежие, передовые голоса, принадлежащие более прогрессивным, развитым зрителям.

«Да, если принимать завязку в том смысле, как ее обыкновенно принимают, то есть в смысле любовной интриги, так ее точно нет. Но, кажется, уже пора перестать опираться до сих пор на эту вечную завязку... Не более ли теперь имеют электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь?», - говорит один из «любителей искусств».

Этот же «любитель искусств» далее рассуждает и о воспитательной роли отрицательных персонажей комедии: «Разве все до малейшей излучины души подлого и бесчестного человека не рисуют уже образ честного человека? Разве все это накопление низостей, отступлений от законов и справедливости не дает уже ясно знать, чего требуют от нас закон, долг и справедливость?»

«Очень скромно одетый человек» отчетливо понимает положительное значение высмеивания общественных пороков: «В ней, как мне кажется, сильней и глубже всего поражено смехом лицемерие - благопристойная маска, под которою является низость и подлость; плут, корчащий рожу благонамеренного человека».

Положительно оценивает открытое высмеивание в комедии пороков, общественных ран господин Б. Не соглашаясь с господином П., который предлагает дурное «скрывать, а не показывать», господин Б. так развивает свои мысли: «По-вашему, нужно бы только закрыть, залечить как-нибудь снаружи эти, как вы называете, общественные раны, лишь бы только покамест они не были видны, а внутри пусть свирепствует болезнь - до того нет нужды... Нет нужды, что она может взорваться и обнаружиться такими симптомами, когда уже всякое лечение поздно, холодный эгоизм движет устами, произносящими также речи, а не святая, чистая любовь к человечеству».

«Мне жаль, - с горечью признается он, - что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе. Да, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в ней во все продолжение ее. Это честное, благородное лицо был - смех».

Дальше он разъясняет характер этого смеха. Это «не тот смех, который порождается временной раздражительностью, желчным, болезненным расположением характера; не тот также легкий смех, служащий для праздного развлеченья и забавы людей, но тот смех, который весь излетает из светлой природы человека». Этот «смех светел». Засмеяться таким «добрым, светлым смехом может только одна глубоко добрая душа».

Особенно огорчило автора то, что многие из публики не поняли этой комедии и назвали подобные комедии «побасенками». Можно ли называть бессмертные произведения «побасенками?» Они живут, хотя «протекли века, города и народы снеслись и исчезли с лица земли». Велика очищающая и оживляющая сила таких произведений. «Мир задремал бы без таких побасенок, обмелела бы жизнь, плесенью и тиной покрылись бы души».

Наследие Н.В. Гоголя нельзя представить без комедии «Ревизор», в которой великий писатель учинил публичную казнь смехом над чиновниками-казнокрадами, взяточниками, подхалимами. Как сатирик Гоголь придает особенно большое значение именно комедии. Ее силой является смех, бичующий многие стороны общественной жизни. Ни у одного писателя не было дара выставлять так ярко пошлость жизни, пошлость каждого человека. Движущей силой в «Ревизоре» является не любовная интрига, а состояние общества. В основе сюжета комедии - переполох среди чиновников, ожидающих ревизора, и их стремления скрыть от него свои делишки.

В комедии высмеяна и бытовая сторона жизни обитателей города: затхлость и пошлость, ничтожность интересов, лицемерие и ложь, чванство и сплетни. Комизм подчеркивается уже фамилиями действующих героев: Хлестаков, Сквозник-Дмухановский, Тяпкин-Ляпкин, Уховертов, Пошлепкина и др. Самое комическое, пожалуй, заключается в том, что один «пустейший» человек пытается надуть других, таких же «пустых». Речь идет о мнимом ревизоре - Хлестакове. Образ Хлестакова написан с исключительной художественной силой и широтой типического обобщения. По определению Гоголя, Хлестаков - «один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения». Хлестаков сам не знает, что он скажет в следующую минуту; «в нем все сюрприз и неожиданность» для него самого. Он комичен в своем стремлении казаться лучше, чем он есть. Для этого Хлестаков использует ложь: «Он лжет с чувством; в глазах его выражается наслаждение, полученное им от этого».

Но самая основная, характерная черта Хлестакова - стремление сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена.

Действие в «Ревизоре» относится к началу 30-х годов позапрошлого века. Гоголь очень точно изображает тогдашнюю жизнь, людей и ставит им общий диагноз. Проницательный взгляд сатирика проникает всюду и нигде он не находит ничего хорошего. Комичны и нелепы все образы пьесы.

Так, очень смешно выглядят дочь и жена городничего в попытке отбить Хлестакова друг у друга:

«Анна Андреевна. <. ..> Я однако ж, ему очень понравилась: я заметила - все на меня поглядывал.

Марья Антоновна. Ах, маменька, он на меня глядел!»

Комична неразлучная парочка Добчинский и Бобчинский. Бобчинский мечтает об одном: «Я прошу вас, покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский». А Добчинский о другом - видеть старшего сына под своей фамилией: «То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными -с узами супружества-с. Так я, извольте видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назвался бы так, как я: Добчинский-с».

Вся суть пьесы состоит в том, что все хотят чего-то невозможного: городничий видит в Хлестакове будущего зятя и мечтает жить в Петербурге; Тяпкин-Ляпкин мечтает о том, чтобы дела судейские решались сами по себе; Анна Андреевна мечтает о молодом любовнике и т. д. Все попытки персонажей выглядеть значительно вызывают у читателя смех.

Гоголь нарисовал в «Ревизоре» мир провинциальных чиновников одного из городов России. По сути, пьеса раскрыла бытовую жизнь провинциальной России. Каждый образ, не теряя своего индивидуального характера, представляет собой типичное явление той поры - начала XIX века. И мы до сих пор смеемся над героями «Ревизора», сравнивая их со своими современниками.

Жанр «Ревизора» — комедия, в ней Гоголь развивает традиции общественной комедии, заложенные Фонвизиным и Грибоедовым и поддержанные другими русскими комедиографами. «Ревизор» является сатирической комедией, в которой резко и язвительно высмеиваются социальные и нравственные пороки российского общества и государственно-бюрократической структуры власти. В художественном мире «Ревизора» не оказалось места для положительного или высокого героя, в отличие от великих комедий Фонвизина и Грибоедова. Честным и благородным героем комедии, по замечанию самого автора, явился смех, вызывающий праведное обличение и гневное отрицание недостойного и низкого. Примечательно также отсутствие в комедии любовного конфликта — это свидетельствует об отказе Гоголя от сложившихся традиций, о его принципиальной позиции не отступать от реальности: во-первых, в свете общественного конфликта все люди равны, а во-вторых, в искажённом мире «Ревизора» нет любви, есть лишь пародия на неё.

Для создания сатирических портретов чиновников Гоголь применяет различные приёмы, ведущим из которых является гротеск. Преувеличение отрицательных качеств и черт поведения чиновников выходит за пределы узнаваемого в обычной жизни; герои воспринимаются как куклы, благодаря чему для зрителя (читателя) на первый план выступают не личные качества героев, а их пороки. Этот приём характеризует своеобразие гуманизма сатиры Гоголя: его сатира направлена не на человека, а на изобличение порока и греха в человеке. Иными словами, Гоголь обрушивается не на некоего человека Ляпкина-Тяпкина, а на тупое самодовольство, бесчувственность, эгоизм, которые показаны без всякого снисхождения, неизбежного при изображении личного характера героя.

Действию в комедии свойственны суетливость, суматоха, водевильность. Всё в комедии совершается быстро, бестолково, нелепо. Например, заслышав шаги Хлестакова (начальная сцена четвёртого действия), чиновники в страхе бросаются к дверям, но не могут выйти все сразу, мешают друг другу. Подобные комедийные эффекты характерны для всей пьесы. Тем не менее Гоголь прибегал к комическим положениям не только для того, чтобы вызвать простой, бездумный смех. Писатель активно использует фарсовость в действии (фарс является комедийным жанром и одновременно это — вид комического смеха, основанного на создании внешних эффектов). Так, в первом действии городничий, собираясь ехать к Хлестакову в гостиницу, в спешке вместо шляпы надевает на голову бумажный футляр. Бобчинский во втором действии, подслушивая разговор городничего с Хлестаковым, так увлёкся, что попросту лёг всем телом на разделяющую их дверь, и она сорвалась с петель, а незадачливый герой вместе с дверью влетел на середину комнаты и при падении расшиб нос. Разумеется, Гоголь вводит эти сцены вовсе не с целью просто рассмешить: комедиограф делает зримыми две силы, движущие развитие сюжетного действия, — страх городничего и любопытство горожан, прежде всего Бобчинского и Добчинского.

Авторский смех содержит в себе сарказм и иронию, в меньшей мере проскальзывают юмористические интонации. Помимо гротеска, в пьесе используется приём гиперболы и элементы фантастики. Ярким примером гиперболы (в данном случае количественной метафоры) служат детали из рассказа Хлестакова о своих балах: на десерт там сервируют арбуз «в семьсот рублей», а суп на пароходе прибывает «прямо из Парижа». Арбуз и суп — привычная еда мелкого чиновника Хлестакова, а поскольку в высшем обществе он не принят и воображение у него скудное, то, чтобы произвести впечатление на слушателей, он до невероятности преувеличивает стоимость арбуза, а суп «доставляет» издалека. Элемент фантастики проявляется, к примеру, в «тридцати пяти тысячах курьеров», посланных по улицам Петербурга к нему домой с просьбой возглавить департамент.

Важнейшим средством комического в пьесе выступает приём «говорящих фамилий», который за время развития русской комедии конца XVIII — начала XIX века претерпел значительные изменения. В соответствии с классицистической традицией Фонвизин в «Недоросле» даёт персонажу имя, полностью отвечающее главной характеристике образа и его роли в комедии: Стародум, Простакова, Скотинин, Правдин и т.п. Грибоедов в «Горе от ума» применяет уже довольно сложную систему говорящих имён, где герои названы не только по одной ведущей черте характера (например, Молчалин или Фамусов), но вводятся и наглядные, оценочные, ассоциативные имена. Гоголевская система говорящих имён чрезвычайно разнообразна. Здесь и наглядность грибоедовских фамилий (сравним Хлёстову и Хлестакова), и их ассоциативность (Загорецкий — Пошлёпкина), и подчёркнутая парность (Г. N . и Г. D . у Грибоедова, Бобчинский и Добчинский у Гоголя). Несмотря на некоторую простоту фамилий полицейских, они даны персонажам с целью детально охарактеризовать деятельность полицейского ведомства в городе: так, Свистунов следит за порядком, Пуговицын находится при начальстве, Держиморда подходит для оцепления и охраны, а частный пристав Уховёртов занят «назиданием» и «воспитанием» населения. Интересны и фамилии отставных чиновников (Люлюков, Коробкин, Растаковский), отражающие их бывший образ поведения на службе. Отдельных комментариев требуют имена чиновников: имя судьи образовано от сочетания «тяп-ляп», однако он настолько нелеп, что основой имени становится перепутанное «ляп-тяп». Курьёзная фамилия Земляника заключает в себе противоречие имени и поведения человека, что вызывает особую неприязнь по отношению к этому персонажу, а столкновение имени Христиан и фамилии Гибнер уездного лекаря ясно выражает авторскую мысль о гибели, которую несёт его деятельность.

Действенным средством комического в пьесе служит речь персонажей. Прежде всего сатирической характеристикой чиновников выступает их общий речевой портрет, состоящий из просторечий, ругательных слов и бездушно-бюрократических канцеляризмов. Речь остальных персонажей точно передаёт их социальный статус, особенности характера, а также присущую им манеру выражаться. Бобчинский и Добчинский говорят торопливо, сумбурно, перебивают друг друга; речь слесарши Пошлёпкиной тяжела и гневлива; купцы разговаривают льстиво и угодливо. В речи персонажей велика доля алогичности и абсурдности высказываний, ими пестрит речь жены городничего и городских помещиков. В русскую речевую культуру навсегда вошла фраза городничего, что жена унтер-офицера «сама себя высекла». Гоголь использует и такой приём, как изменение устойчивых (фразеологических) выражений, так, Земляника говорит Хлестакову, что у него «больные, как мухи, выздоравливают».

Новаторство Гоголя-драматурга выразилось в том, что он соединил в «Ревизоре» два традиционных вида комедии: комедию положений и комедию характеров. В комедии характеров комическое основывается на изображении смешных характеров героев, их недостатков, пороков, страстей, недостойных нравов. Такой, видимо, поначалу и должна была стать комедия «Ревизор», однако с введением «миражной» ситуации, то есть с изменением направления в развитии сюжета, она становится и комедией положений, где смешное возникает на основе разных сюжетных ситуаций.

Решающую роль в создании персонажа играет имя героя, являющееся важнейшим юмористическим и сатирическим средством в поэтике Гоголя. Известно, что Гоголь "придумывал" имена, отчества и фамилии своим героям чрезвычайно кропотливо

Благодаря своему жалкому невзрачному виду, гоголевский комический персонаж уже с первых страниц произведения получает определенно трагическую окраску, поднимается до статуса трагикомического героя. Такую особенность гоголевских характеров подчеркивал и Ю. Тынянов: "Маски могут быть либо комическими, либо трагическими - у Гоголя два плана: высокий, трагический, и низкий, комический. Они обычно идут рядом, последовательно сменяя друг друга".

О языковых комических средствах Н. В. Гоголя. Необходимо сразу отметить, что не существует единого и установленного " комического языка". Язык комического персонажа наряду с комическим языком рассказчика у каждого автора свой, не похожий на других, так как он определяется различными причинами: индивидуальным авторским стилем, причастностью к различным литературным движениям и школам, унаследованным литературным традициям, историческими и политическими событиями данного времени и так далее. Обязательным условием является то, что речь героев должна выявлять их основные характеристики, как персональные, так и социальные, должна отображать жизнь, мысли, суждения и поведение персонажей.

Необходимо также отметить, что в создании своего неповторимого комического стиля Гоголь опирается как на европейскую, так и на русскую литературную традицию. В гоголевской иронии можно заметить влияние Стерна, но Гоголь трансформирует иронический прием английского писателя, включив его в свою особую систему взаимодействующих юмористических и сатирических средств. Ирония становится эффективным оружием в комическом сказе писателя, который он использует для обнаружения и разоблачения слабостей и пороков своих персонажей и комической ситуации в целом. В повести "Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" есть ироническое описание "единственной", "удивительной" и "прекрасной" лужи Миргорода, которая "занимает почти всю площадь" и которую городничий называет "озером". Кроме иронии в данном отрывке используется также прием торжественного и хвалебного тона, который помогает Гоголю разоблачить предмет комического - город Миргород и его жителей, подчеркнув всю их банальность и ничтожность.

«Ревизор» как новый тип комедии:

Новаторское понимание комического в « Ревизоре » выразилось

1) через определение сути комедии (правит пьесой идея, мысль);

2) в выборе единственного положительного героя - это смех (в «Театральном разъезде» Гоголь скажет, что его никто не заметил);

3) в способе создания характеров (они не карикатура, не комедийные типы, в основе каждого - несоответствие своей сути представлениям о себе);

4) в создании типа Хлестакова и «родившемся» от него понятии хлестаковщины.

Гоголь никого в комедии не собирался конкретно уничтожать, сатирически разоблачать и т. п. Гоголь через одного человека изображает всех. С « Ревизора » начинается осуществление его нравоучительных тенденций и проявляется притчевость его творческого почерка. В этом причина бессмертия комедии, ее жизни на вечные времена. С этим же связано понимание Бахтиным смеха Гоголя как светлого, положительного. Неслучайно распространено сравнение гоголевского смеха с позицией Сервантеса. Конечно, в комедии есть и чисто комедийные ситуации. Из комедии положений - многочисленные примеры: Бобчинский и Добчинский в каждом своем шаге, письмо губернатора жене на трактирном счете, «соперничество» матери с дочерью и т. п. Гоголь, как и в других, будущих произведениях, блестяще использует ономастику. Но все это было и до Гоголя. Не было гоголевского принципа «общечеловеческого выражения роли», О чем он писал в «Предуведомлении для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „ Ревизора “

Владимир Маркович Маркович - профессор кафедры истории русской литературы факультета филологии и искусств СПбГУ. В течение многих лет (а он преподаёт в университете с 1971 года) лекции Владимира Марковича по истории русской литературы первой половины XIX века, по герменевтике, а также его спецкурсы собирают полные аудитории. Многие годы В.М. Маркович руководит семинаром «Классика и авангард». Он автор книг и статей по литературоведению, среди них - «Человек в романах Тургенева» (Л., 1975), «И.С. Тургенев и русский реалистический роман ХIХ века» (Л., 1982), «Петербургские повести Гоголя» (Л., 1989), «Пушкин и Лермонтов в истории русской литературы» (СПб., 1996).

Б.М. Гаспаров (Колумбийский университет, США), участник международной научной конференции, состоявшейся на филологическом факультете СПбГУ и посвящённой юбилею В.М. Марковича: “В.М. Маркович представляется мне человеком, который выполняет необыкновенно важную миссию - не громогласно, но идя своим путём. Он не даёт вовлечь себя в идиосинкразию интеллектуальной жизни, идиоматическую автоматичность культурной среды, куда так легко втянуться. Мне представляется необыкновенно важной позиция Владимира Марковича - позиция интеллектуальной твёрдости в противостоянии тому, чтобы тебя просто увлёк этот поток автоматизма.

В.М. Маркович идёт не иконокластическим путём - пользуясь иностранным словом, - не выгребая против течения, а просто стоя на своём. Очень важен этот момент тихой созидательности” (Из интервью журналу «Санкт-Петербургский университет»).

Владимир Маркович является также в течение уже многих лет научным руководителем Куль­турно-просветительского общества «Пушкинский проект», которое организует ежегодные международные научные конференции, методические семинары повышения квалификации учителей и методистов, которые проводятся в Пушкинских Горах.
В сегодняшнем выпуске «Школы филологии» мы знакомим читателей с фрагментом статьи, которая вошла в сборник В.М. Марковича «Избранные труды», изданный в Санкт-Петербурге в 2008 году. Книгу составили работы, написанные в разные годы.

О соотношении комического и трагического в пьесе Гоголя "Ревизор"

О бращает на себя внимание и такая особенность гоголевской утопии. Самое важное должно совершиться уже за пределами непосредственного восприятия «Ревизора». Обновляющие читателя или зрителя переживания и вся порождаемая ими духовная работа должны развернуться лишь тогда, когда чтение или спектакль уже останутся позади (напомним, что всё сценическое действие «Развязки» воссоздаёт ситуацию после представления). Переписка Гоголя по поводу «Развязки “Ревизора”» тоже выносит проблему преображения аудитории за рамки её прямого контакта с самим «Ревизором». Любопытен в этом отношении проект практической реализации изложенных в новой пьесе утопических идей. Речь идёт о новом отдельном издании и новом представлении «Ревизора», приуроченном к бенефису М.С. Щепкина. И нельзя не заметить, что Гоголь при этом ставит два обязательных, с его точки зрения, условия. Во-первых, «Ревизор» должен быть представлен в том виде, какой он приобрёл после доработки в 1841–1842 годах, когда заметнее обозначилось присутствие в комедии утопического замысла. Во-вторых, «Ревизор» должен быть поставлен только вместе с «Развязкой “Ревизора”» (“с прибавлением хвоста”, как выразился Гоголь в письме к Щепкину 24 октября 1846 года). На втором условии автор «Ревизора» настаивал особенно упорно. Натолкнувшись на сопротивление Щепкина и отчасти С.П. Шевырёва, которого он тоже пытался привлечь к осуществлению своего проекта, Гоголь старается их переубедить и даже идёт на уступки, перерабатывая новую пьесу. Когда же становится ясно, что «Развязка “Ревизора”» в любом варианте неприемлема для его корреспондентов, он отказывается от своего проекта. Логика его позиции ясна: или его комедия будет заново обнародована вместе с дополняющей её пьесой (по существу, вместе с поучением, наставлением, проповедью), или её не следует печатать или ставить на театральной сцене. Выходит, что его утопический замысел представляется ему неосуществимым без объединения двух пьес в одно целое. По-видимому, Гоголь подозревал, что «Ревизор» сам по себе не может создать эффект, нужный для достижения его цели, что в самой художественной природе его комедии кроется какое-то препятствие, мешающее превратить её в силу, несущую “грозное очищение”.

В поисках этого внутреннего препятствия нельзя пройти мимо двух очевидных закономерностей, прослеживаемых в сценической и творческой историях «Ревизора». Первая из них сводилась к следующему: в тех из постановок, в которых удавалось достигнуть потрясающего трагизма в звучании финала (в постановке В.Э. Мейерхольда, например), пьеса переставала быть смешной . Там же, где пьеса оставалась “смешнее чёрта”, какой первоначально хотел её сделать Гоголь, писавший о том Пушкину 7 октября 1835 года, трагедийно-мистериальный смысл финала оказывался ослабленным или отсутствовал совсем (примером может служить спектакль ленинградского Академического театра драмы, поставленный Петровым в том же 1926 году, что и мейерхольдовский спектакль) . Вторая важная для нас закономерность состояла в том, что, неоднократно перерабатывая «Ревизора», Гоголь более всего стремился очистить свою комедию от водевильных и фарсовых элементов. Иными словами от проявлений безыдейного, “чистого” смеха . Судя по всему, именно в природе комедийного смеха Гоголь чувствовал угрозу, подстерегающую его на пути к его утопической цели.

Проверяя это предположение, разумнее всего ориентироваться на представления о смехе и смешном, характерные для гоголевской эпохи. Нетрудно убедиться, что в 1820–1840-е годы система таких представлений основывалась на оппозиции двух концепций: моралистической, восходящей к «Поэтике» Аристотеля, и гедонистической, коренящейся в идеях платоновского диалога «Филеб» (разумеется, и Аристотель, и Платон были осмыслены русским эстетическим сознанием по-своему). Моралистическая концепция определяла смех как реакцию на зло и как своеобразное торжество человеческого сознания над этим злом. “Смешного нельзя ни презирать, ни ненавидеть, ибо для презрения оно слишком мало важно, для ненависти слишком ничтожно” , - писал во многом близкий Гоголю Шевырёв. В свете гедонистической концепции смех представлялся выражением удовольствия, вызванного свободной творческой игрой сознания с реальностью. Смех, утверждал А.И. Галич, автор широко известного тогда трактата «Опыт науки изящного», может доставить удовольствие смеющемуся. И происходит это в такие моменты, когда “игривый гений, расстроивая действительные формы и отношения, творит при помощи остроумия и фантазии по собственным своим законам» . Галич пояснял, что смеющийся художник источник “блаженства” находит в “беспечности и независимости своего Гения”, а смеющийся читатель (или зритель) - в приобщении к этой “беспечности и независимости”. Эстетическое сознание гоголевской эпохи резко различало два вида смеха и их воздействие на человека. Можно предположить, что ощущение их одновременного присутствия в «Ревизоре» как раз и было главной причиной опасений Гоголя и его попыток нейтрализовать безыдейный смех, несущий в себе “блаженство” от “игрового своевольства”.

С удя по всему, Гоголь не ошибался. Оба смеховых начала совмещаются в «Ревизоре» нераздельно, причём совмещаются на всём протяжении действия. С одной стороны, всё время соблюдается важнейший закон сатирической структуры: никто из персонажей не исправляется на протяжении действия, их исходные качества остаются теми же самыми, лишь раскрываясь всё глубже и полней. Но с другой стороны, здесь всё время происходят комедийные метаморфозы, “расстроивающие”, как сказал бы Галич, “действительные формы и отношения” изображённого мира.

Уже известие о предстоящем появлении ревизора нарушает рутинный порядок в жизни гоголевского города. Улица тут же спутывается с метлой, футляр со шляпой, супружеское послание с трактирным счётом. Вещи и представления сдвинуты новой ситуацией со своих мест, в систему проникает хаос, и хаос этот порождает нечто вроде творческого брожения. Первичный толчок дан извне, но он пробуждает внутренние стихии “городской” жизни. В характерах действующих лиц усиливается и приобретает взрывчатый характер какая-то латентная одержимость или, вернее, множество разных одержимостей, напоминающих “задоры” героев «Мёртвых душ». Судья, не переставая, умничает, попечитель богоугодных заведений непрестанно гадит своим коллегам, почтмейстер, повинуясь порывам любопытства, то и дело вскрывает и навсегда оставляет у себя чужие письма и т.п. Подобная одержимость у каждого своя, но все они сближены способностью почти мгновенно достигнуть предельного напряжения и неудержимым напором излиться в слово, в действие, в эмоциональное возбуждение, захватывающее окружающих.

Здесь кроются источники иррациональной энергии, гротескно преображающей изображённый Гоголем мир. Эту энергию излучают прежде всего Бобчинский и Добчинский: они не просто возвещают о появлении всеми ожидаемого ревизора, но и буквально создают его из немногих оказавшихся в их распоряжении деталей. Желание первыми встретить ревизора и первыми возвестить о нём всем обретает едва ли не магическую силу. Им нужен ревизор, и Хлестаков немедленно ревизором становится, пока ещё только для них. Затем страстный порыв их передаётся другим действующим лицам.

Сила этой коллективной одержимости разжигает собственные амбиции и собственную энергию Хлестакова. В сцене вранья он и впрямь выглядит таким, каким окружающим людям нужно его видеть. А потом акт всеобщего совместного творчества создаёт новую реальность. В сценах четвёртого действия Хлестаков как бы становится ожидаемым всеми ревизором, полностью выполняя все его предполагаемые функции. А все остальные, словно заражаясь его лёгкостью, вовлекаются в его игру и уже осмеливаются на ранее немыслимые желания, просьбы, поступки, возносясь в безудержных мечтах к недосягаемым в реальности чинам, известности, роскоши, комфорту.

Ещё позднее стремительный, почти водевильный темп действия даёт возможность вплести в его динамику ещё одну эксцентричную метаморфозу: садясь писать письмо своему приятелю Тряпичкину, Хлестаков мгновенно превращается в бойкого обличителя-фельетониста. А в сцене чтения этого письма, перехваченного почтмейстером, несколько чиновников, как в клоунаде, поочерёдно выступают своеобразными заместителями Хлестакова, повторяя и акцентируя отпущенные им хлёсткие оценки и характеристики.

Известие о настоящем ревизоре и всеобщее “окаменение” оказываются ещё одной метаморфозой. Конечно, это метаморфоза совсем иного рода, чем все предшествующие. Финал является чудом в точном смысле слова: это резкое нарушение уже обозначенных законов изображённого мира. И всё-таки это ещё одна метаморфоза, к тому же в известном смысле подготовленная. Подготовлена она хотя бы тем, что сознание читателя или зрителя уже приучено к самой возможности непрестанных превращений одного в другое. Изображённый мир достаточно пластичен для того, чтобы в нём могло совершиться чудо. И вместе с тем он достаточно несостоятелен для того, чтобы в нём могла произойти катастрофа. Оба главных качества этого мира соединяются в потенциальной устремлённости к инобытию.

Можно говорить о своеобразной интерференции сатирического обличения и собственно комедийной динамики. Растущее напряжение “ситуации ревизора” способствует беспощадному разоблачению общественной неправды: именно оно выявляет её законы и “механизм”. Но ведь оно же вносит в мир привычных форм жизни и сознания комедийную “весёлую смуту” (выражение Н.Я. Берковского), превращая абсурд в творческий хаос, вызывая “дионисийское” брожение разбуженных стихий и стремительный поток разрушительно-созидательных превращений. Обе функции не только совмещены, но и связаны: метаморфозы обнаруживают “одержимости” действующих лиц, “одержимости” порождают энергию метаморфоз.

Правда, нераздельность двух взаимодействующих структурно-смысловых начал создаёт противоречия, требующие разрешения. То, что весёлая игра творческих сил жизни и сознания постоянно воплощается в превращениях, при всей их осязаемости - обманных, придаёт динамике действия явную амбивалентность. Она-то и требует исхода: метаморфозы, преображающие комедийный мир, увлекают воспринимающее их сознание, но не могут его удовлетворить. В них есть что-то обольстительное и одновременно неистинное: чувство чудесного возбуждено, но и удержано постоянным ощущением того, что все превращения происходят “не взаправду”. А сатирическое осмеяние - то самое, которое удерживает своей резкостью готовый воспарить в беспредельное комедийный восторг,- оно в свою очередь удержано тем, что не может проявиться в безусловной чистоте, тем, что осложняется весёлым авантюризмом комедийного смеха, тем, наконец, что наслаждение, доставляемое комедийной игрой с изображённой реальностью, способно любое безобразие превратить в “перл создания”. “Гоголь невольно примиряет смехом”,- писал об этом Герцен в книге «Былое и думы» .

Все такие противоречия связаны с конфликтом пьесы. Конфликт необычен, не случайно он не реализуется в столкновении интересов, в противоборстве личностей и социальных групп. В конфликте «Ревизора» выражается напряжение иного рода: здесь стремятся разойтись и никак не могут разойтись неразличимо смешавшиеся фундаментальные противоположности - истина и обман, идеал и реальность, добро и зло, ничтожество и значительность. Для Гоголя такое смешение - главная беда современности, глубинная основа всех противоречий общественного бытия.

Но в том-то и дело, что финал приносит художественное разрешение конфликта: противоположности наконец-то обретают свою подлинность и свою настоящую цену. Происходит это потому, что в концовке появляется третье структурно-смысловое начало, которое возвышается над обоими, взаимодействовавшими в движении пьесы к финалу. Подготовив финал своим совместным развитием, сатирическое и собственно комедийное начала в финальной стадии подчиняются началу трагическому. Следы неизгладившихся переживаний на лицах “окаменевших” чиновников ещё напоминают о действии, разоблачавшем зло и веселившем зрителя. Но сам эффект внезапного превращения непрерывно говоривших и суетившихся персонажей в неподвижные и безмолвные, как бы промежуточные между жизнью и смертью фигуры - не только разоблачителен и не только забавен. Ассоциации, отсылающие к теме Страшного суда, придают “немой сцене” эсхатологический смысл. Этот смысл акцентируется переходом на язык чистых символов, каковыми являются и отсутствующий в списке действующих лиц, но возникающий на сцене Жандарм, и невидимый, но всезнающий, как сам Господь, настоящий ревизор, и всеобщее “окаменение” грешников при вести о грядущем их осуждении. Мгновенное прикосновение комедии к трагизму надвигающегося “конца света” вызывает острое (и тоже мгновенное) ощущение прямого контакта с глубинной правдой о мире, а оно (тоже на мгновение) расставляет всё по своим “законным” местам, устанавливает истинную иерархию значений. Коллизии действительности и наложившиеся на них коллизии сознания преодолеваются разом, и это в самом деле исключает осуществление утопического замысла Гоголя. Такое завершение действия должно порождать переживание, катарсическое в аристотелевском смысле, то есть несущее в себе возможность эстетического удовлетворения. И, следовательно, - возможность сохранения границы, отделяющей сферу искусства от реальной действительности.

Итак, уже в начале движения русской литературы к “теургическим” целям её устремлённость к реальному жизнетворчеству наталкивается на противодействие собственно артистических сил, скрытых в её природе. Главной из них является стихия свободной игры - как с изображаемой реальностью, так и с формами её изображения. И противодействие это оказывается достаточно сильным для того, чтобы удержать искусство (даже искусство, максимально насыщенное социальным и религиозно-философским содержанием, даже искусство, максимально тяготеющее к активному воздействию на общественную жизнь) в его собственных границах.

Разумеется, в противодействии участвуют и другие, менее существенные факторы. Например, возможность особого отношения читателя или зрителя к Хлестакову, созданная усилиями автора. Прежде всего, это возможность естественного зрительского сочувствия наиболее уязвимому персонажу. Хлестаков - единственный, над кем на протяжении нескольких актов висит реальная, а не мнимая угроза разоблачения. И это при том, что угроза не связана с какой-либо виной (Хлестаков никого не обманывает, он даже не подозревает, что его принимают за ревизора). Возможность сочувствия усиливается особым композиционным положением персонажа: Хлестаков, в отличие от прочих, неоднократно остаётся на сцене один, произнося монологи, адресованные самому себе. Так создаются ситуации, эквивалентные исповедальной, тоже предрасполагающие к сопереживанию. Наконец, при всей резкости сатирических красок образа он наделён не только отрицательным смыслом. Есть в нём своеобразная обольстительность, невыразимая словом “романтическая жизнь” (Н.Я. Берковский). Одержимость достигает в нём уровня вдохновения, враньё - уровня творческой импровизации. В этом залог его обвораживающего воздействия на окружающих, о котором выше шла речь. Можно отметить также и то, что Хлестаков исчезает ещё в четвёртом действии, и получается, что грозный апокалиптический финал не имеет к нему прямого отношения. Ситуация амбивалентная, и всё же она такова, что гроза миновала героя.

Сделанные наблюдения, конечно, ещё не дают оснований для широких выводов, но выдвинуть некоторые предварительные предположения они позволяют. Можно, в частности, предположить, что и в дальнейшем усилениям “теургической” тенденции противостояли стихии безыдейного артистизма. И, по-видимому, они могли проявляться в различных формах. Их сопротивление могло быть успешным, и тогда достигалось равновесие, удерживающее искусство в границах его “нормальной” компетенции. Оно могло быть слабым, даже ничтожным - в таких случаях литературное произведение становилось подобием нравственного наставления, политической акции или религиозного обряда. История противоборства и взаимодействия двух противоположных установок и дискурсов, по-видимому, является важным аспектом истории русской классики XIX–XX веков (и в известной мере - истории советской литературы). По-видимому, связаны с этими процессами и некоторые литературные явления постсоветской эпохи. Наконец, интересующую нас дихотомию, в принципе, можно было бы рассмотреть и как проявление универсального закона культуры, предполагающего, согласно известной мысли Ю.М. Лотмана, повсеместное сосуществование как минимум двух разнородных и взаимодополнительных тенденций, из которых каждая подразумевает наличие другой и лишь в контрасте с нею осуществляет себя и оформляет свою специфику. Во всяком случае, изучение поставленного вопроса открывает обширное пространство для новых исследований, и исследования эти обещают быть перспективными.

Спонсор публикации статьи: интернет-проект "Заемы.ру", представляющий сведения о компаниях и организациях, готовых ссудить необходимую Вам денежную сумму. Например, на странице с адресом http://zaemi.ru/#!/loan-services/ferratum.ru Вы можете ознакомиться с информацией о финской частной коммерческой микрофинансовой организации Ферратум, узнать какую сумму, на каких условиях и на какой срок Вам готовы предоставить в этой МФО.