Любовная линия в романе замятина мы. В помощь школьнику. История создания романа

Образ Ольги Ильинской можно назвать несомненной удачей Гончарова-психолога. В нем воплотились не только лучшие черты русской женщины, но и все лучшее, что видел в русском человеке вообще. «Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня... Но если б ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии» - именно так, всего в нескольких деталях дает И. А. Гончаров портрет своей героини.

И уже в нем мы видим те черты, которые всегда привлекали русских писателей в любой женщине: отсутствие искусственности, красоту не застывшую, а живую. «В редкой девице, - подчеркивает автор, - встретишь такую простоту и естественную свободу взгляда, слова, поступка... Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла».

Ольга чужая в своей среде. Но она не жертва, потому что в ней есть и ум, и решительность, чтобы отстаивать право на свою жизненную позицию, на поведение, не ориентированное на общепринятые нормы. Не случайно Обломов воспринял Ольгу как воплощение того идеала, о котором он грезил. Едва Ольга спела «Casta diva», он сразу «узнал» ее. Не только Обломов «узнал» Ольгу, но и она его. Любовь для Ольги становится не только испытанием. «Где она брала уроки жизни?» - с восхищением думает о ней Штольц, который любит Ольгу именно такую, преображенную любовью.

Именно отношения главного героя романа с Ольгой позволяют нам глубже понять Ильи Обломова. Именно Ольгин взгляд на своего возлюбленного помогает читателю посмотреть на него так, как того хотел автор.

Что же видит Ольга в Обломове? Ум, простоту, доверчивость, отсутствие всех тех светских условностей, которые также чужды ей. Она чувствует, что в Илье нет цинизма, но есть постоянное стремление к сомнению и сочувствию. Но Ольге и Обломову не суждено быть счастливыми.

Обломов предчувствует, что их с Ольгой отношения не могут всегда быть их личным делом; они непременно обернутся множеством условностей, обязанностей. Надо будет «соответствовать», заниматься делами, стать членом общества и главой семьи и так далее. Штольц и Ольга упрекают Обломова в бездеятельности, а он в ответ лишь дает несбыточные обещания или улыбается «как-то жалко, болезненно-стыдливо, как нищий, которого упрекнули его наготой».

Ольга постоянно размышляет не только о своем чувстве, но и о влиянии на Обломова, о своей «миссии»: «И все это чудо сделает она, такая робкая, молчаливая, которой до сих пор никто не слушался, которая еще не начала жить!» И любовь становится для Ольги долгом, а потому уже не может быть безоглядной, стихийной. Больше того, Ольга не готова пожертвовать ради любви всем. «Тебе хотелось бы узнать, пожертвовала ли бы я тебе своим спокойствием, пошла ли бы я с тобой по этому пути?.. Никогда, ни за что!» - решительно отвечает она Обломову.

Обломов и Ольга ждут друг от друга невозможного. Она от него - деятельности, воли, энергии; в ее представлении он должен стать похожим на Штольца, но только сохранив при этом лучшее, что есть в его душе. Он от нее - безоглядной, самоотверженной любви. И оба они обманываются, убеждая себя, что это возможно, а потому неизбежен конец их любви. Ольга любит того Обломова, которого создала она сама в своем воображении, которого она искренне хотела создать в жизни. «Я думала, что оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня, - а ты уж давно умер», - с трудом выговаривает Ольга суровый приговор и задает вопрос: «Кто проклял тебя, Илья? Что ты сделал? <...> Что сгубило тебя? Нет имени этому злу...» «Есть, - отвечает Илья. - Обломовщина!» Трагедия Ольги и Обломова становится окончательным приговором тому явлению, которое изобразил Гончаров.

Ольга выходит замуж за Штольца. Именно он сумел добиться того, что в душе Ольги здравый смысл, рассудок окончательно победили терзавшее ее чувство. Ее жизнь можно назвать счастливой. Она верит в своего мужа, а потому любит его. Но Ольга начинает чувствовать необъяснимую тоску. Механическая, деятельная жизнь Штольца не дает тех возможностей для движения души, которые были в ее чувстве к Обломову. И даже Штольц угадывает: «Узнав раз, его разлюбить невозможно». С любовью к Обломову умирает часть души Ольги, она навсегда остается жертвой.

«Ольга, по своему развитию, представляет высший идеал, какой только может теперь русский вызвать из теперешней русской жизни, <...> живое лицо, только такое, каких мы еще не встречали», - писал Добролюбов. Мы можем уверенно сказать, что продолжает ту галерею прекрасных женских типов, которую открыла Татьяна Ларина и которыми будет восхищаться не одно поколение читателей.

Ясно, что Обломов зависит от Захара больше, чем (и другие крепостные Захары) от него. В то же время идеалы Обломова помогают ему видеть отрицательные стороны нового буржуазного уклада. В отличие от Штольца, движимого стремлением к личному преуспеянию, Обломов, уже имеющий все благодаря происхождению и положению, настойчиво требует указать ему смысл труда, смысл и стимулы для затрат способностей и энергии. Он не подвергает сомнению свое право на эту критику и безделье, ибо считает идеал Обломовки незыблемой нормой. Для Штольца норма - буржуазная деловая жизнь Петербурга, поэтому он не критикует ее и, как все другие визитеры, зовет Обломова в Петергоф.

Во второй части романа описывается русско-немецкое воспитание Штольца, борьба двух национальных начал, так сказать, у его колыбели. Случайно из нее возникла сильная и гармоничная личность (русская мать и педантичный немец-отец). Несмотря на все взаимные различия, Штольц способен понять Обломова. Это персонаж новой эпохи, деятельный разночинец.

Во второй части встает вопрос о путях прогресса русского общества. Критика Обломовым отсутствия в прогрессе значимых целей, прочных побуждений, поддерживаемая его идеалом идиллической Обломовки, придает последней актуальный общественный смысл. Это заставляет видеть в Обломове дворянского интеллектуала, «лишнего человека», имевшего в прошлом, но утратившего ныне идеалы патриотического служения родине, духовного досуга, мысли и труда, путешествий по свету, чтобы в них сильнее полюбить отечество.

Слово «обломовщина» произносит Штольц, обозначая им комплекс причин, вызвавших паралич воли героя. Гончаров не раскрывает их прямо, но ясно, что это прежде всего помещичья праздность, возведенная в идеал и разрушающая личность. При этом во всем романе автор подчеркивает, что обломовщина не есть индивидуальная особенность его героя, но следствие влияния всего общественного настроения в целом, выражение общественного неустройства.

Итак, первая часть обрисовала обломовщину, вторая часть объяснила ее. Герой решил поехать путешествовать, но не поехал, а влюбился. И сразу же продемонстрировал изначальную слабость своей натуры: Ольга активнее, практичнее. Любовь Обломова возвышенна, но отвлеченна, здесь он похож -на Чацкого и Онегина. Вторая часть заканчивается летним объяснением в любви, третью часть заключают осеннее затухание страсти, снегопад на Выборгской стороне, болезнь Обломова, и появляется вдова Пшеницына, вторая героиня обломовского «романа». Ведь любовь дворянина двойственна: отвлеченно-романтическая, целомудренно-духовная - к дворянке-невесте-ровне и грубо чувственная «барская» страсть к простолюдинке - экономке, наложнице.

В начале романа Обломовку заменила квартира на Гороховой, теперь - дом на Выборгской. И опять вернемся к композиции романа (очень стройной и логичной): первая часть с одним героем - Обломов как таковой, во второй и третьей - сопоставление его со Штольцем (дворянин и разночинец) и Ольгой (пассивная и активная натуры). В четвертой части Обломов попадает в новую социальную среду и новую Обломовку - мир средних чиновников и городского мещанства. И здесь живут деятельно-активные люди, их трудом держится эта, тоже патриархальная .

Самоотверженность деятельных простолюдинок (Пшеницыной и жены Захара - Анисьи) сочетается с себялюбивой пассивностью мужчин - это две стороны патриархального идеала Обломовки. Неосознанная жертвенность привлекательной вдовы и ее осмысленный творческий труд (хотя бы в области кулинарного искусства) во имя благополучия ближнего освещают новую Обломовку.

Поэма о величии Единого Государства, которую задумал написать инженер Д-503, с появлением любовной линии становится напряженным эмоциональным романным повествованием. Происходит перемена жанровой установки: роман идей становится романом людей. Любовные сцены в этом рационалистическом романе, как это ни удивительно, — одни из самых лиричных и эмоциональных во всей русской литературе. Любовная стихия так захватывает героя, так опьяняет его, что он совершенно иначе смотрит на привычные вещи.

Появляется психологическая рефлексия, даже психологическая раздвоенность, совершенно не мыслимые прежде для Д-503. Герой видит себя со стороны в тот момент, когда в нем вдруг заговорила дикая ревность:

И этот другой — вдруг выпрыгнул и заорал:

— Я не позволю! Я хочу, чтоб никто, кроме меня. Я убью всякого, кто… Потому что я вас — я вас — Я увидел: лохматыми лапами он грубо схватил ее, разодрал у ней тонкий шелк, впился зубами.

Я — перед зеркалом. И первый раз в жизни — именно так: первый раз в жизни — вижу себя ясно, отчетливо, сознательно, — с изумлением вижу себя, как кого-то «его». Вот я — он: черные, прочерченные по прямой брови; и между ними — как шрам — вертикальная морщина (не знаю: была ли она раньше). Стальные, серые глаза, обведенные тенью бессонной ночи; и за этой сталью… оказывается, я никогда не знал, что там. И из «там» (это «там» одновременно и здесь, и бесконечно далеко) — из «там» я гляжу на себя — на него, и твердо знаю: он — с прочерченными по прямой бровями — посторонний, чужой мне, я встретился с ним первый раз в жизни. А я настоящий, я — не — он…

В Д-503 проступила глубина, проявилось иррациональное, подсознательное начало, свидетельствующее о том, что человека нельзя расчислить, измерить только рационалистическими, «математическими» измерителями, и это иррациональное начало рано или поздно даст о себе знать, даже в таком идеальном Едином Государстве.

Любовь героя к I-330 приводит к ситуации психологического раздвоения, откровения, начала познания самого себя, своего душевного мира.

Герой романа оказывается в состоянии конфликта не только с Государством, но и с самим собой (Зеленая Стена разделяет надвое и его внутренний мир): он осознает «преступный» характер своего поведения, любви к I-330. У него образовалась душа, которая своей огромностью, иррациональностью, неуправляемостью страшит главного героя. Он раздваивается, и рефлексия, раздвоение в изображении Е. Замятина достигают высокого накала, побуждая нас неотрывно следить за исходом этого противостояния. Так, авантюрно-фантастический роман становится психологическим романом; мы следим за исходом поединка в душе Д-503 едва ли не с большим напряжением, чем в душе Раскольникова у Достоевского — что победит в душе героя: долг перед Государством или появившееся человеческое чувство — любовь, стремление быть свободной личностью, а не рабом-автоматом? Роман Е. Замятина — это своеобразный эксперимент автора: сохранится ли человечество, останется ли человек человеком? Лирическое (авторское) начало по мере развертывания любовного чувства возрастает, авторская точка зрения сближается с точкой зрения героя, и это видно уже из отсутствия иронии там, где это чувство описывается. Герой выходит из своей скорлупы, и выясняется, что он не оди нок; по крайней мере если раньше он утверждал, что за Зеленой Стеной никто не бывал, то теперь мы узнаем, что граница между рациональным и иррациональным мирами никогда не была непреодолимой.

Любовная линия в романе и оригинальна, и традиционна для русской романистики: действительно, нерешительный мужчина и решительная женщина, пытающаяся вырвать его из засасывающей среды, хорошо знакомы русскому читателю. Если отбросить антиутопический фон действия, это все то же «темное царство», как в романе «Обломов» И. Гончарова. Параллель между героями замятинского романа (Д-503 и I-330) и героями романа И. Гончарова (Обломовым и Ольгой Ильинской) уже отмечалась критиками. Причем, в традициях русской литературы, первой осознает необходимость протеста женщина. Д-503 в финале романа становится безучастным зрителем казни I-330. Он предает свою любовь. Победило в нем то, что было сформировано Государством. Герой так и не смог преодолеть прежде всего в себе самом внутреннюю «Зеленую Стену», которая отделяет его не только от мира природы, но и от своей человеческой сути, человечности. Совершенно справедливо наблюдение критика, заметившего: «В романе иррациональная сторона человеческой натуры параллельна дикому миру природы за стеклянной стеной. Эта стена, которую хотят разрушить восставшие, — важный символ в романе. С одной стороны, она символизирует безопасность и несвободу Единого Государства, с другой — границу между рациональным и нерациональным в человеке. Разрушение стены означало бы не только конец тирании Единого Государства, но и воссоединение человека с природой, а также восстановление личности» 10 .

Таким образом, финал возвращает нас к началу (кольцевая композиция), завершается картинами противостояния Единого Государства и дикого мира за Зеленой Стеной. Главный герой романа верит: «Мы победим!», которое, однако, звучит скорее как заклинание, желание победы. Но многое изменилось — мы знаем о существовании за Зеленой Стеной многоцветного полнокровного мира, куда ушла героиня романа — О-90, ожидающая ребенка. А значит, будущее не так однозначно, каким оно представляется в на чале романа.

Роман вызвал при своем появлении споры, которые не утихают и по сей день. Суть этого спора выражена в словах К. Федина о писательской манере Е. Замятина: «Он обладал такими совершенствами художника, которые возводили его высоко. Но инженерия его вещей просвечивалась сквозь замысел, как ребра человека на рентгеновском экране. Он оставался гроссмейстером литературы. Чтобы стать на высшую писательскую ступень, ему недоставало, может быть, только простоты» 11 . Замятинский роман — роман-эксперимент - непривычен, до сих пор вызывает споры, и это уже свидетельствует о его долголетии, значимости.

Читайте также другие статьи по творчеству Е.И. Замятина и анализу романа "Мы":

• 1.6. Любовь в романе "Мы"

Гладышев В.В., Демчик Л.И.

Роман Е.И. Замятина “Мы” относится к произведениям, значение которых в истории литературы со временем возрастает. Каждое новое поколение читателей открывает в них то, что современники либо не замечали, либо просто не могли увидеть. Объективно это первый роман-антиутопия нашего века, и последующие авторы антиутопий в той или иной мере учитывали его при создании своих произведений.

Так уж получилось, что роман “Мы” воспринимается читателями и критикой как произведение социальное, в котором с редкой художественной убедительностью показаны бесчеловечность и антиличностная сущность тоталитарного общества.

Однако такое понимание романа Замятина представляется несколько односторонним, так как произведение это, на наш взгляд, является, в первую очередь, романом о любви. О любви и ее судьбе в тоталитарном обществе.

Изображая “общество всеобщего счастья”, Замятин показывает и ту цену, которую за это “счастье” приходится платить. Показывая жизнь людей, превращенных в “нумера”, писатель находит наиболее убедительные аргументы для подтверждения неестественности казарменного массового счастья. И оказывается, что именно унификация любви как самого интимного из человеческих чувств, чувства избирательности, зависящего только от самого человека, является самым страшным произволом тоталитарного общества по отношению к личности.

Таким образом, любовь и ее судьба, мотив любви - это организующее начало романа “Мы”, и связано это не только с объективным значением этого чувства в жизни человека и общества, но и с тем, что значила любовь в жизни самого писателя, какое место занимало это чувство в системе нравственных ценностей Замятина-человека.

В настоящих заметках будет сделана попытка сопоставить изображение любви в романе “Мы” и понимание этого чувства писателем в его собственной жизни. Для этого используется сопоставительный анализ текста романа-антиутопии и писем Замятина к жене, Людмиле Николаевне, которые впервые изданы полностью в 1997 году Российской национальной библиотекой.

Заметим, что, будучи явлением литературы, письма писателя, как никакая другая форма литературной деятельности, выражают и отражают внутренний мир художника, показывая в нем “сокровенного человека”, иногда тщательно скрываемого в жизни. Вот почему письма Замятина к жене столь важны для понимания отношения писателя к тому, что принято называть любовью.

Долгие годы Людмила Николаевна была самым близким для Замятина человеком.

Интересен тот факт, что первые читатели - люди, хорошо знавшие Замятина, отмечают определенное сходство между автором и его героем: “...был Разумник-Иванов, завтракал, сидел долго. Читал он мой роман, очень ему понравился. Основное его возражение, что Д-503 мыслит так же, как я... слишком современно-импрессионистски и образно”. Детальное знакомство с письмами Замятина к жене дает основания продолжить эту мысль и говорить о том, что герой романа в значительной мере и чувствует так же, как автор. Разумеется, ставить знак равенства между Замятиным и его героем было бы значительным преувеличением, однако не отметить их несомненное сходство, в том числе и в понимании “философии любви”, переживаниях, связанных с этим чувством и отношением к любимой женщине, невозможно.

Таким образом, при анализе романа “Мы” и писем Замятина к жене нами будут рассмотрены следующие основные моменты: как понимают автор и его герой сущность любви, как это чувство соотносится с их жизненной позицией, какое выражение находит любовь в их жизни; что значат для них любимые и как они к ним относятся. При этом нами делается попытка проследить за тем, как духовный мир и нравственный опыт Замятнна-человека воплотились в его произведении. Особое внимание будет обращено на художественную деталь - основное в поэтике Замятина средство создания художественного образа.

Прежде всего следует обратить внимание на то,что и автор, и его герой - это люди рассудка, причем именно рассудком проверяется все то, что посылает им жизнь. Однако для Д-503 рассудок - это единственная доступная ему (до появления “души”) форма осознания действительности: “Закрывши глаза, я мечтаю (разрядка наша - В.Г., Л.Д.) формулами...” (Здесь и далее цитируется по изданию: Замятин Е.И. Избранные произведения. Повести, рассказы, сказки, роман, пьесы. - М., 1989). Противоречия между чувством и разумом героем вначале не осознаются, он мучительно пытается понять, что же с ним происходит. Ответ дает ему врач, сообщающий, что все дело в том, что “по-видимому, у вас образовалась душа”. Таким образом, любовь, которая, собственно, и привела к «образованию любви», изначально воспринимается героем как некая болезнь, разрушающая нормальную жизнь и устоявшийся порядок вещей, причем болезнь эта, похоже, относится (как это кажется и самому герою) к разряду неизлечимых...

В одном из писем к Людмиле Николаевне, тогда еще даже и не невесте, а “дорогому моему другу”, Замятин, находящийся з Лебедяни, проникновенно описывает апрельский дождь, который видится ему в торжествах жизни и счастья. После пронзительного по чистоте и глубине переживаний описания он как бы спохватывается: “Ну, а теперь, когда я написал это и прочитал, - мне смешно, мне почти стыдно! Ну скажите мне Вы, смешно ведь это, глупо? Или нет?

Так всегда со мной. Расколотый я человек, расколотый надвое. Одно “я” хочет верить, другое - не позволяет ему, одно - хочет чувствовать, хочет красивого, другое - смеется над ним. показывает на него пальцами... Одно - мягкое, теплое, другое - холодное, острое, беспощадное, как сталь...

И оно побеждает, холодное, оно побеждало всегда - с тех пор, как я стал думать...” “Расколотость”, по-видимому, не исчезала никогда, однако в начале отношений с будущей женой Замятин, находясь под впечатлением новых для него чувств, казалось, преодолевает свою потребность непременного анализа всего переживаемого, в значительной мере отдаваясь самому чувству: “Странно, потому что ново и совершенно непривычно для меня мое чувство, странно для меня, что я над ним не властен, странно для меня видеть в себе эту искренность...”

Как и для героя романа, для самого Замятина любовь представляется чем-то вроде болезни. Ибо она подразумевает возможность либо излечения, либо летального исхода, и эти судьбоносные варианты одинаково присутствуют в романе и в жизни. Однако здесь позиции автора романа и его героя расходятся.

Из писем Замятина совершенно однозначно следует, что писатель принимал любовь и все то, что она несет с собой, - от всеохватывающего счастья до глубокого горя. Мысль об “исцелении” посредством отказа от самого чувства любви для него неприемлема, какие бы душевные и физические страдания оно не несло с собой. “Совсем - я уже никогда не буду в состоянии вылечиться от тебя. Разве когда-нибудь на время и немного”. Любовь для Замятина, очевидно, представляла собой сильное, большое чувство, захватывающее человека целиком, открывающее ему в нем самом нечто такое, что ранее ему не было известно в себе, но без чего жизнь теряет смысл. Радости и горести любви одинаково дороги автору романа “Мы”, поскольку они связаны с любимым человеком. В этом плане весьма показателен фрагмент из письма Замятина от 6 августа 1930 года, когда их отношения с женой перешагнули четвертьвековой юбилей: “По нескольку раз в день вспоминаю о Вас и жалею, что Вас здесь нет: гриб в лесу - вот бы Вам сорвать! - цветы - вот бы Вам! Жарюсь на солнце - что я! вот Вы бы - это так!”

Д-503, как и сам автор романа, также страшится любви-болезни. Чувство, которое он испытывает к I, пугает именно тем, что поглощает его полностью, вызывает неведомые до сих пор желания, уводит в глубины чувственности и растворяет в другом человеке. Не случайно, что именно после такого сближения-самоотречения (“Не было розового талона, не было счета, не было Единого Государства, не было меня”), герой, пытаясь понять свое состояние, признается: “В сущности, это была правда: я, конечно, болен. Все это болезнь”.

Но отношение героя к любви-болезни не однозначно. Отдаваясь своему чувству, он начинает по-иному - по-человечески - оценивать себя и все то, что с ним происходит. И поэтому наступает момент, когда позиции автора и героя вроде бы становятся полностью схожими: “потому что я знаю, что это (фантазия. - В.Г., Л.Д.) у меня есть - что я болен. И знаю еще - не хочется выздороветь. Вот не хочется - и все”. Однако трагедия героя в том, что в его природе и фантазия, н душа, и любовь существуют, выражаясь словами Д. Оруэлла, в форме “плена атавистических желаний”. Строго говоря, это не сами чувства, а скорее, их рудименты, они вызваны к жизни внешними по отношению к герою обстоятельствами, поэтому они не могут до конца мотивировать поведение человека. Исходя из этого и не является неожиданным признание героя в конце романа: ”Мне кажется, я всегда ее ненавидел, с самого начала”. Действительно, двойственность отношения к любимой женщине была присуща герою изначально. Это роднит его с автором романа, который в одном из писем, рассказывая о периоде ухаживания за будущей женой, передавая свои ощущения от любовной игры, пишет: “Мне хочется делать ей больно, неприятно...” Но если для писателя эти чувства фрагментарны и они впоследствии уступают место глубочайшей благодарности любимой женщине за все то светлое и доброе, что она принесла в его жизнь, то герой романа изначально видит в любимой женщине человека, несущего ему гибель, и это видение не дает ему возможности до конца отдаться своему чувству. Поэтому и операция по удалению фантазии - а вместе с ней и души - воспринимается Д-503 как некое воплощение его коренных стремлений, возвращение к тому состоянию, которое всего более отвечает его природе.

Интересно, что операция по удалению фантазии, которой “добровольно” подвергаются все “нумера” и которая окончательно примиряет героя с действительностью, имеет применительно к Д-503 еще и особый смысл. Замятин в первых письмах к Людмиле Николаевне, когда их отношения - во всяком случае, если судить по пер­писке, - были еще не вполне определенными, неоднократно говорит о своей любви, заменяя при этом само слово “любовь” словом... “фантазия”: “Сижу один с своими книгами, с своими... фантазиями. Мои фантазии? Вы думаете, они пройдут?”, “...эти фантазии, эти красивые болезни рассудка...” Можно предположить, что понимание любви как фантазии, уносящей человека в некий абсолютно счастливый мир, - сохранилось у Замятина и в дальнейшем, поэтому, говоря об удалении фантазии у Д-503, писатель еще раз подчеркивает, что цель этой операции в первую очередь - “вырезание” любви, настоящего чувства. А у человека, потерявшего способность любить, - отнять последний шанс вырваться из мира “нумеров”...

Таким образом, “философия любви” автора романа “Мы” и его героя во многом схожи, однако отношение их ко всему тому, что приносит любовь в их жизнь, различно. Думается, основное отличие заключается в том, что автор, оставаясь человеком, старается сохранить не только само чувство, которое не может не изменяться, но и память о нем; пылкая страсть уступает место ровной и благодарной привязанности к любимому человеку, своего рода служению ему, что, оказывается, тоже может дарить радость. Герой же, попав в жесткие (или, скорее, жестокие) рамки тоталитарного государства, порождением которого он является, испытания любовью не выдерживает. Его любовь - это побег от власти Единого Государства, поэтому и избавление от этого чужеродного для него чувства осознается Д-503 с облегчением... Возможно, трагизм самой любви героя романа потому и воспринимается читателем столь убедительно, что писатель сообщил этому чувству очень много личностного, им выстраданного и осмысленного.

Интересно проследить за тем, как личный опыт Замятина находит отражение в художественных деталях, с помощью которых изображается любовь героя романа. Иногда такие совпадения носят едва ли не буквальный характер, когда, кажется, явление действительности вроде бы почти без изменений попадает в художественную ткань романа. Так, в письме от 14 июня 1909 года Замятин называет Людмилу Николаевну “милый мой ландыш”. Запах ландышей, оставленных любимой женщиной, которая сама уже ушла, вызывает в душе писателя нежность и умиление, выливающиеся в гимн любви: “Мой милый, мой любимый ландыш - свежий, толь­ко что росою окропленный ландыш, - настоящий ландыш, лесной, пугливый чуть-чуть и боящийся солнца...” В романе “Мы” тоже появляется веточка ландыша, которую приносит Д-503 влюбленная в него О. Однако запах ландыша вызывает раздражение героя, потому что воздействие этого запаха на человека, - на человека, а не “нумера”! - логически объяснить невозможно, а именно так Д-503 пытается объяснить, почему ландыш - это опасно. Когда он утверждает, что “там шпион - это белена, тут шпион - ландыш. Да, ландыш, да!”, он не так уж и далек от истины, потому что в мире “нумеров” любое человеческое чувство, которое не может быть подчинено нормам и проконтролировано, - это подрыв основ государственного устройства, своего рода диверсия. Оригинальная интерпретация жизненных впечатлений писателя позволяет создать очень убедительную художественную деталь, рельефно представляющую внутренний мир героя.

При описании внешности любимой женщины своего героя Замятин также использует детали, встречающиеся в его письмах к Людмиле Николаевне. Так, автор неоднократно подчеркивает “улыбку-укус” героини, “уголки губ” ее, которые каждый раз вызывают глубокий эмоциональный отклик в душе героя. Письма Замятина дают основания утверждать, что эта деталь писателем не придумана, она в определенной мере взята из собственной жизни и связана с его отношением к Людмиле Николаевне: “Достаточно мне вспомнить ту одну твою улыбку, которой нельзя забыть”; “Живи в улыбках, не опускай уголков твоих чудесных, таких нежноженских губ... Уголки губ, чуть видные зубки...” Как знать, может быть, переживая еще раз истоки своего чувства к Людмиле Николаевне, Замятин и задумал создание романа о любви, которая оказалась “съедена” рассудком, а события 1917 года и все, что за ними последовало, только дали “благодатный” материал для воплощения этого замысла?

Последняя гипотеза вызвана опять же обращением к письмам писателя. Как известно, потеря человеком собственного имени, превращение его в “нумер” рассматриваются (и совершенно справедливо) как высшая степень произвола тоталитарного государства, как полная унификация человеческой личности. Принято считать, что эта идея “подсказана” Замятину практикой строительства “новой жизни” и идеологами этого строительства. Однако выбор конкретных номеров для “нумеров” вряд ли был произвольным. Здесь, вероятно, играли роль некие личностные соображения. Так, любимая женщина героя романа носит “нумер” I-330. В письме же Замятина от 19-20 июня 1911 года есть такие строки: “Но, Мирлинька, прости меня, ради Бога: видел сегодня во сне девушку (- “И...?” - “И!”) (выделено нами. - В.Г., Л.Д.). Какую-то девушку с луны...” Разумеется, смысловой план этого диалога с женой лежит в значительной степени вне рамок романа, но чисто внешне, похоже, формула уже найдена, остается только подождать, пока “практика социалистического строительства” вызовет ее из глубин памяти...

Хотелось бы остановиться еще на двух моментах содержания романа, которые обнаруживают ярко выраженные параллели с эпистолярным наследием Замятина. Первый момент связан с тем, как Д-503 относится к своей любимой в плане физической близости. Как уже отмечалось, вначале любовь героя, им еще не осознаваемая, вызывает у него в отношении любимой раздражение и едва ли не ненависть. Однако затем эти чувства сменяются безграничной нежностью: “В широко раскрытой чашечке кресла I. Я на полу, обнял ее ноги, моя голова у нее на коленях, мы молчим. Тишина, пульс... и так: я - кристалл, я растворяюсь в ней, в I”. Это описание едва ли не дословно повторяет строки из письма от 22 июля 1910 года: “Кроме того, если бы вы сидели в кресле - я охотно посидел бы на полу около вас, обнявши ваши милые ноги, и целовал сквозь платье милые колени, клал бы на них голову - с горячими щеками. Больше я ничего не хотел бы (а может быть, и вру?)”. Естественно, речь в данном случае не может идти о простом “переписывании”, скорее, можно говорить о “вторичном проживании”, когда “память сердца” подсказывает автору наиболее убедительные слова, детали и поступки, позволяя еще раз вернуться в неповторимый мир собственных чувств. И таких деталей, восходящих к личным переживаниям Замятина, отражающих его чувства к жене и запечатленных в письмах к ней, деталей вроде бы и чисто внешних, но отражающих глубинные переживания автора и героя, в романе достаточно много. Пожалуй, можно даже сказать о том, что взгляд Д на I - это в значительной мере взгляд самого писателя на Людмилу Николаевну, во всяком случае, тот взгляд, который на шел отражение в письмах к ней.

Второй момент связан с мотивом матери и материнства, его значением в жизни Замятина и Людмилы Николаевны, его ролью в романе. Общих детей у супругов не было, в известной мере - насколько, разумеется, это возможно, - их заменяли кукла Ростислав (“Растопырка”) и плюшевый Мишка. Однако мотив материнства, детства, отношения к любимой женщине как к матери - один из сквозных в переписке Замятиных. В письме от 29 апреля 1909 года Замятин обращается к жене так: “Моя возлюбленная, мой маленький слабый ребенок, моя дорогая нежная мать”. Два года спустя это же в принципе обращение звучит уже несколько по-иному: “Мой ребенок, моя мать, моя возлюбленная. Сейчас я больше всего нуждаюсь в тебе, как в матери...”. И наконец, находясь в Лебедяни, у гроба матери, в ночь с 20 на 21 декабря 1925 года Замятин пишет жене: “Что посоветуете Вы - единственная мать, которая у меня осталась?” Обращение к эпистолярному тексту подтверждает, что в отношениях Замятина и его жены мотив матери и материнства был важным связующим звеном со временем - едва ли не более значительным, чем любовь.

В романе “Мы” мотив матери и материнства также играет чрезвычайно важную роль. Здесь он персонифицирован в образе О, которая, согласно законам Единого Государства, никогда не должна стать матерью, потому что она “...сантиметров на 10 ниже Материнской Нормы”. Однако О выступает против самих законов, более того, она оказывается преступницей вдвойне, поскольку, покидая Единое Государство, она уносит в себе новую жизнь, которая зародилась от любимого человека, а не согласно “разнарядке” на “воспроизводство себе подобных”... И, может быть, именно такой поступок О - сохранение новой, освященной любовью жизни, которая войдет в мир не под совершенным присмотром безликих воспитателей типа Ю, а при сиянии и свете материнской любви, - это и есть самое страшное для Единого Государства посягательство на его всемогущество? Ведь мать-то воспитывает не “нумера”, для нее каждое дитя - единственное создание в мире, и любовь матери направлена только на ребенка - на это средоточие прошлого, настоящего и обязательно будущего... Ведь не случайно же в один из самых страшных моментов своей жизни Д-503 вспоминает о матери, которой у него никогда не было и не могло быть, и это воспоминание-мечта - одно из самых убедительных доказательств невечности любого Государства - хоть Единого, хоть какого, - если это государство губит человека в человеке.

Таким образом, даже самый общий анализ показывает, что мотив любви в романе “Мы” является мотивом ведущим, сюжетообразующим, а отношение к любому персонажу романа определяется его отношением к любви. Сопоставление писем писателя и текста его романа дает основание утверждать, что в изображении любви, понимании “философии любви”, места этого чувства в жизни человека и общества нашла завершенное воплощение нравственно-эстетическая позиция Замятина-человека, а роман “Мы” - произведение очень личностное, возможно, даже исповедальное, что в герое романа и его отношении к любви очень много от самого писателя.

Разумеется, такой вывод всего лишь подтверждает давно признанную мысль о том, что жизнь и творчество писателя теснейшим образом взаимосвязаны. Нами сделан пока первый шаг: выявлены основные направления, в которых проявляется взаимосвязь между письмами Замятина к жене и его романом “Мы”, определены основные точки соприкосновения. Интерпретация выявленного текстуального материала - это тема особого исследования, которое, несомненно, может быть очень продуктивным в плане постижения творческой индивидуальности Евгения Замятина, особенностей его творческой манеры.

Однако и уже освоенный в данной статье материал может быть использован учителем на уроках литературы как при изучении творчества писателя, так и при обсуждении вопросов, выходящих на постижение сути художественного творчества, взаимоотношений фактической основы литературного произведения и ее воплощения в нем, для подтверждения того, что художественное творчество - это всегда создание особого мира художественных образов, в котором даже самый, казалось бы, точно прорисованный факт действительности всегда значит больше, чем простая его констатация. Ибо художественный образ, созданный подлинным художником слова, практически неисчерпаем в возможностях его постижения.

Л-ра: Русская словесность в школах Украины. – 1998. - № 2. – С. 36-40.

Произведения

Ключевые слова: Евгений Замятин, роман Мы, критика на творчество Евгения Замятина, критика на произведения Евгения Замятина, анализ произведений Евгения Замятина, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 века

Роман “Мы” Е. Замятин написал в 1919 году. Время это было сложное, тяжелое. А будущее неясно и ту­манно. И изображая сверхразвитое общество далекого будущего, автор построил свое произведение, следуя канонам антиутопии. Это означает, что прогнозы писа­теля на будущее не содержат в себе особенного опти­мизма, а проблем у людей, показанных в произведе­нии, едва ли не больше, чем в нашем, гораздо менее благоустроенном, мире.

Общество, построенное Замятиным в романе “Мы”, – это не просто Единое Государство, в котором живут счастливые люди. Это единый механизм, а люди там счастливы потому, что воля Государства превратила их в детальки своей машины и заставила работать. А в свободное время – ходить строем в прямом и перенос­ном смысле одновременно.

Здесь регламентируется, загоняется в рамки, под­чиняется четкому распорядку абсолютно все. Работа, прием пищи, подъем и отбой. И – искусство, личная жизнь, творчество. Все подгоняется под всемогущую Часовую Скрижаль.

На первый взгляд, в Едином Государстве невоз­можна любовь. Этому чувству не место среди одинако­вых,

максимально унифицированных “нумеров”. Лю­бовь беспорядочна, хаотична по своей природе. Явля­ясь продуктом беспорядка в душе, она еще и сильно расшатывает саму человеческую жизнь. А как быть, если все по часам? Ведь тогда человек неизбежно вы­бьется из распорядка, станет испорченным узлом. А в агрегате Единого Государства изношенные, сломав­шиеся детали не чинят. Их просто уничтожают, чтобы было неповадно портится другим.

Однако Единое Государство заботится о целостнос­ти своих “нумеров”. И в качестве примера этой заботы главный герой романа Д-503 рассказывает о победе над двумя “владыками” прошлого – Голодом и Любовью. Голод был побежден, “нумера” вместо привычной не­когда пищи, выращенной на земле, получили нефтя­ную. “Естественно, что, подчинив себе Голод… Единое Государство повело наступление против другого вла­дыки мира – против Любви. Наконец, и эта стихия была побеждена, т. е. организована, математизирована, и около 300 лет назад был провозглашен нам историче­ский “Lex sexualis”: всякий из нумеров имеет право – как на сексуальный продукт – на любой нумер”. Этот закон призван избавить Единое Государство от любви. Эмоции, чувства подменяются регламентом: вырабаты­вается каждому специальный Табель сексуальных дней, записывается на себя любой нумер и получается разовая талонная книжка.

Механизированность, математичность отношения Единого Государства к любви должна подмять это чув­ство под себя, превратить его из источника счастья и вдохновения просто в еще одну функцию организма, вроде еды или сна.

Д-503, рассуждая о существующем порядке вещей, уже был не совсем уверен в его правильности. Музыка Скрябина и первая беседа I-330 пробудили в нем фан­тазию и, как следствие, предрасположенность к сомне­нию. Может быть, Любовь и Голод казались Единому Государству врагами, с которыми обязательно нужно расправиться, однако сомнение – это противник, кото­рый намного опаснее. К концу романа государство го­товило широкомасштабное наступление на фантазию и на сомнение, которое произрастает из возможности представить себе иной порядок вещей взамен сущест­вующего.

В начале романа на Д-503 “записана” 0-90. “Милая О! – мне всегда это казалось – что она похожа на свое имя: сантиметров на 10 ниже Материнской Нор­мы – и оттого вся кругло обточенная, и розовое О – рот – раскрыт навстречу каждому моему слову. И еще: круглая, пухлая складочка на запястье руки – такие бывают у детей”.

В некотором роде их отношения молено назвать если не любовью, то уж точно влюбленностью, особенно по искаженным и нечеловечески-машинным меркам Еди­ного Государства. Они вместе гуляют, Д-503 может на­зывать ее “милой”, а 0-90 – испытывать легкую рев­ность (как в эпизоде первой встречи с I-330). Наконец, они пользуются своим правом на спущенные шторы в стеклянных домах внутри пространства, охваченного Зеленой Стеной – границей Единого Государства.

Отношения Д-503 и 0-90 со спокойной совестью можно назвать гармоничными, потому что гармония в основном подразумевает ту или иную разновидность порядка. Гармоничная любовь всегда спокойнее и рас­судительнее, нежели пламенная страсть, вроде вспых­нувшей между Д-503 и I-330.

Итак, Д-503 привязан к 0-90. Но если с его стороны это выглядит именно привязанностью и не более того, то женщина в главного героя влюблена по-настояще­му. Это выясняется не сразу, но зато потом мы видим своеобразную Джульетту Единого Государства, гото­вую на все. 0-90 даже хочет от героя ребенка. А рож­дение детей тоже регламентировано, и такой поступок может повлечь гибель обоих. Для 0-90 это не имеет значения: куда важнее сохранить в себе любимого че­ловека, оставить его рядом с собой даже вопреки неиз­бежной разлуке.

Самоотверженность 0-90 показывает, что Единое Государство еще носит в себе чересчур много челове­ческого, что чувства способны стать разрушительным оружием даже против порядков, которые не только приняты с рождения, но закреплены в генах. Любовь 0-90 ведет ее по запретным, невозможным для идеаль­ного “нумера” путям. Любовь и ревность едва не вы­тесняют из нее остатки здравого смысла: 0-90 вначале наотрез отказывается обращаться к I-330 за помощью. А ведь если выбраться за Зеленую Стену, то ребенок буде спасен. К счастью, здравый смысл берет верх, и женщина соглашается, чтобы из беды ее выручила соперница, разлучница, I-330.

Д-503 оказывается наедине с совершенно невоз­можным противником – с настоящей страстью, кото­рая и в более нелогичные времена была способна на­прочь лишить человека рассудка. Теперь же, когда ма­тематика пронизала все, он может только надеяться, что сможет сохранить себя.

Страсть – безумная и обжигающая, стремительно превращает идеального “нумера” в опаснейшую пато­логию, настоящую раковую клетку для Единого Госу­дарства. Страсть открывает ему глаза на окружающий мир, и от этого никуда не денешься. Состояние прозре­ния, в которое впадает главный герой, очень напомина­ет сумасшествие, и они родственны между собой – эти два состояния. Потому что нельзя замечать мир, кото­рый находится вне Зеленой Стены. Потому что глоток “ликера Единого Государства” – это крамола и пре­ступление, за которое карают смертью. Потому что об­манывать Единое Государство, сказываясь больным, – это зло, и нужно отправляться в Бюро Хранителей и выдать зачинщиков. А потом вполне возможно, само­му попасть под карающую руку Благодетеля.

В I-330 герой, очевидно, находит то, что ему было нужно на самом деле. Как-то не очень соответствовала 0-90 тому ее образу, который читался сквозь строки конспекта. При всей их математичности, записи героя пропитаны энергией и темпераментом. Любовь к I-330 становится просто призмой, преобразившей его энер­гию в новый вид. Он может оставаться математично-правильным “нумером”, но способен валяться в ногах любимой женщины. И потом еще может пытаться ана­лизировать свои чувства и поступки. Только любовь способна порождать такие противоречия.

И только любовь заставляет Д-503 лгать Государст­ву. Изображать из себя больного, быть фактически сви­детелем против Благодетеля и Единого Государства – и промолчать… Стать человеком, зачавшим ребенка 0-90. Хотя этот ребенок был не санкционирован.

Очевидно, таким образом Д-503 искупает свою вину перед 0-90, страдавшей от того, что ее разлучают с лю­бимым. Этим ребенком Д-503 откупается от горечи, кото­рой было пропитано письмо к нему. “Я не могу без вас – потому что я вас люблю. Потому что я вижу, я понимаю: вам теперь никто, никто на свете не нужен, кроме той, другой, и – понимаете: именно если я вас люблю, я должна… Больше никогда не буду, простите… Больше ни­когда. Так, конечно, лучше: она права. Но отчего же, от­чего…” Он оставляет ей частицу себя, а потом, в момент опасности, помогает сохранить ребенка и жизнь.

1-330 сознает свою власть над героем и не упускает случая ею пользоваться. До самого конца романа оста­ются сомнения: а любит ли она Д-503 на самом деле. Или же просто он ей нужен для того, чтобы еще как-нибудь ужалить Единое Государство. Ведь она – одна из тех, кто не хочет быть “нумером”, кто жаждет дав­но минувших хаотичных времен, кто не боится высту­пать с протестом. Даже если этот протест так губите­лен и бесполезен.

1-330 – сильная личность, умеющая безжалостно вторгаться в чужую душу и подчинять ее себе. Нимало не терзаясь, она разрушает привычный мир Д-503. Хо­тя можно найти аргумент и в пользу того, что она лю­бит этого человека по-настоящему. Будучи лишенной раболепной влюбленности в общественное устройство Единого Государства, I-330 понимает всю ущербность жизни главного героя И она стремится приучить его к полноценной и полновесной жизни – пусть даже це­ной немалых душевных мучений, которые приходится вынести Д-503. Это напоминает то самое заявление Единого Государства, которое мы встречаем буквально в самом начале первой записи конспекта главного ге­роя: “Если они не поймут, что мы несем им… счастье, наш долг заставить их быть счастливыми”.

Из поступков и действий обеих сторон любовной интриги – между Д-503 и I-330 – можно без труда оп­ределить лидера и подчиненную сторону. I-330 не при­знает за главным героем права выбора, считая, что оно ему как бы не предоставлено (на самом деле Д-503 еще более подневолен, даже сильнее, чем в отношении Единого Государства). Во всяком случае, когда встает вопрос о выборе между личными и общественными принципами, герой отдает предпочтение последним. Хотя сам же удивляется своему поведению.

Любовь оказывается на поверку чуть ли не более жестоким пленом, чем регламент и правила Часовой Скрижали, особенно, если учесть, что государственный строй замятинского общества в принципе не признает оппозиции. Неважно, оппозиции ли одной личности, или же группы. Итог для протестующих всегда один – Машина Благодетеля или Газовый Колокол.

Д-503 в принципе неспособен быть свободным. Все – таки он чересчур предан законам Государства, и все его заявления о том, что ему не хочется излечиваться – просто словесная мишура: уйдя из одного плена, он уго­дил в другой. Тот новый плен – плен любви – оказался сильнее и только тем удержал Д-503. Если бы просто за­ставить его быть на своих позициях – ничего бы не вы­шло. Главный герой романа – это просто дичь. И охот­ница по имени I-330 вполне успешно эту дичь ловит.

Кроме того, автор усложняет ситуацию в романе, превращая любовный треугольник в квадрат. Глав­ный герой становится объектом жалости для Ю – женщины с “рыбьими” щеками. Жалость зачастую способна маскироваться под любовь, сопутствовать этому чувству, а порою и порождать его. Ю, прочитав трагичное письмо 0-90, начинает жалеть Д-503. Это порождает новые проблемы, потому что как раз Ю – типичный “нумер”, который до мозга костей предан Единому Государству. Все ее чувства готовы отсту­пить перед интересами государственного устройства, что, в конечном итоге, однажды и случается.

Жалость к главному герою у Ю сопровождается материнскими чувствами. Это нормально, так как она, судя по всему, по возрасту старше героя. Сохранять его, беречь от всяческих неурядиц – вот та цель, ко­торую она преследует. Ю напоминает ангела-храните­ля, который призван следить за тем, как человек ис­полняет божественное предназначение, охранять его в благочестии и опекать, чтобы уберечь от свободы, да­же предотвратить всякие помыслы о ней.

Из жалости Ю готова даже “записаться” на Д-503. А между тем, герой не испытывает к ней никаких чувств. Во всех его записях сквозит либо полное безразличие, либо неприязненная невозмутимость. Она не нужна глав­ному герою. Ее материнские чувства с точки зрения Д-503, если судить по его записям, его не трогают.

Итак, несмотря на математическую точность и выверенность общества, изображенного Евгением Замятиным в романе “Мы”, оно все равно сохраняет в себе ростки любви. Пусть это чувство объявлено побежденным, а его проявления со стороны “нумеров” выглядят болезнью, но все равно оно существует. И это позволяет говорить о том, что Часовая Скрижаль побеждена. Ее полное свержение – вопрос времени. Потому что остались еще в пределах Зеленой Стены люди, способные интересы человека поставить выше законов государства, способ­ные эмоциями, а не холодным интеллектом восприни­мать окружающий мир. В очередной раз Любовь будет торжествовать свою победу, и эта победа близка – пусть роман и завершается трагично для Д-503 и I-330. Любовь будет жить назло любым законам.