И а бунин анализ рассказа. Творчество Бунина. Общая характеристика. Проблематика, художественное своеобразие, анализ одного из произведений. Сборник "Темные аллеи"

«Темные аллеи» – книга рассказов. Название дано по открывающему
книгу одноименному рассказу и отсылает к стихотворению Н. П.
Огарева «Обыкновенная повесть»(Вблизи шиповник алый цвел//
Стояла темных лип аллея). На источник указывает сам Бунин в
заметке «Происхождение моих рассказов» и в письме к Н. А. Тэффи . Автор работал над книгой с1937 по 1944 гг. Среди
источников и подтекстов, упомянутых Буниным и многочисленной
критикой, укажем на основные: «Пир» Платона, ветхозаветный сюжет о
«семи казнях египетских», «Пир во время чумы» А.С. Пушкина ,
«Песнь песней» («Весной, в Иудее»), «Антигона» Софокла
(«Антигона»), « Декамерон» Боккаччо , лирика Петрарки , Данте
«Новая жизнь» («Качели»), русские сказки «Звериное молоко,»
«Медведко, Усыня, Горыня и Дубина богатыри», «Повесть о Петре и
Февронии», «Локис» Проспера Мериме («Железная шерсть»),
стихи Н.П. Огарева (см. выше), Я.П. Полонского («В одной
знакомой улице»), А. Фета («Холодная осень»), «Вечера на хуторе
близ Диканьки» («Поздний час»), «Мертвые души» Н.В. Гоголя
(«Натали»), «Дворянское гнездо» И. С. Тургенева («Чистый
понедельник», «тургеневский», по выражению Тэффи, конец «Натали»),
«Обрыв» И. И. Гончарова («Визитные карточки», «Натали»),
А.П. Чехова («Визитные карточки»), романы Марселя Пруста
(«Поздний час») , «Весна в Фиальте» В. В. Набокова («Генрих») и мн. др.

В книге сорок рассказов, составляющих три раздела: в 1-ом – 6
рассказов, во 2-ом – 14, в 3-ем – 20. В 15-и рассказах
повествование ведется от 1-ого лица, в 20-и – от 3-его, в 5-и –
происходят переходы от лица рассказчика к первому лицу. 13
рассказов названы именами, прозвищами или псевдонимами женских
персонажей, один – прозвищем мужского («Ворон»). Отмечая
внешность своих героинь (они значительно чаще «обладают» именами и
портретными характеристиками), 12 раз Бунин описывает
черноволосых, трижды его героини – рыже-каштановые, всего один раз
встречается («Ворон») блондинка. 18 раз события происходят
летом, 8 – зимой, 7 – осенью, 5 – весной. Таким образом, мы
видим, что наиболее распространенный штамп чувственной
героини (блондинка) и чувственного времени года (весна) наименее
использованы Буниным. Сам автор указывал, что содержание
книги – «не фривольное, а трагическое».

Работа над композицией продолжалась до 1953 г., когда в книгу
«Темные аллеи» были включены два рассказа: «Весной в Иудее» и
«Ночлег» , замкнувшие книгу.

Всего 11 раз Бунин именует своих героев-мужчин, 16 раз – героинь, в
последних семи рассказах герои вообще не имеют имен, всё
более приобретая черты «голых сущностей» чувств и страстей.
Книга открывается рассказом «Темные аллеи». Шестидесятилетний
Николай Алексеевич, отставной военный, «в холодное осеннее
ненастье» (наиболее частая пора года в книге), остановившись
отдохнуть в частной горнице, признает в хозяйке,
«темноволосой, ...красивой не по возрасту женщине» (ей 48 лет) –
Надежду, бывшую крепостную, первую свою любовь, отдавшую ему «свою
красоту» и так больше никого и не полюбившую, соблазненную
им и получившую впоследствии вольную. Его же «законная» жена
изменила ему, сын вырос негодяем, и вот случайная встреча:
прошлое счастье и прошлый грех, и любовь его – хозяйка и
ростовщица, не простившая ему ничего. И, как за кадром, звучат
стихотворные строки Огарева, читанные им когда-то Надежде и
задающие основную мелодию книги – неудавшаяся любовь, больная
память, разлука.

Последний рассказ – «Ночлег», становится зеркальным отображением
первого, с той разницей, что лишь намеченные акварельные линии
фабулы приобретают сюжетную густоту (словно написаны маслом)
и завершенность. Осенняя холодная провинциальная Россия
заменена глухой местностью Испании в жаркую июньскую ночь,
горница – постоялым двором. Хозяйка его – старуха, принимает на
ночлег проезжего марокканца, который заинтересовывается
молоденькой племянницей «лет 15-ти», помогающей хозяйке
прислуживать. Весьма примечательно, что Бунин, описывая Марокканца,
указывает на схожие с Николаем Алексеевичем (героем первого
рассказа) черты внешности: у Марокканца было «лицо,
изъеденное оспой» и «по углам верхней губы курчавились жесткие
черные волосы. Курчавились такие же кое-где и на подбородке», у
Николая Алексеевича – «волосы... с начесами на висках к
углам глаз слегка курчавились... лицо с темными глазами хранило
кое-где следы оспы». Такие совпадения вряд ли случайны.
Марокканец – anti ego Николая Алексеевича, девочка –
возвращенная в молодость Надежда. Повторяется на «сниженном» уровне
ситуация «Темных Аллей»: Марокканец пытается обесчестить
девочку (результат любви Николая Алексеевича и Надежды), любовь
вырождается в животную страсть. Единственное проименованное
существо в последнем рассказе – животное, собака Негра (Негра
– марокканец, редкий для Бунина каламбур), и именно она
ставит точку в книге о животной и человечьей страстях:
ворвавшись в номер, где Марокканец насилует девочку, «мертвой хваткой
«вырывает «ему горло». Животная страсть наказана животным
же, заключительный аккорд: любовь, лишенная своей
человеческой (=душевно-духовной) составляющей, приносит смерть.

Композиционной осью (осью симметрии) книги «Темные аллеи» является
срединный (20-ый) рассказ «Натали» – самый большой по объему
в книге. В нем разрыв между телесным и душевным
олицетворяется в образах двух главных героинь: Сони Черкасовой, дочери
«улана Черкасова» (улан – «дядя по матери» главного героя,
следовательно, Соня – его двоюродная сестра); и Натали́
Станкевич – гимназической подруги Сони, гостящей у нее в имении.

Виталий Петрович Мещерский (Витик) – главный герой приезжает на
летние каникулы к дяде в имение «искать любви без романтики»,
чтобы «нарушить чистоту», вызывавшую насмешки гимназических
товарищей. У него начинается роман с 20-летней Соней, которая
предсказывает, что Мещерский тут же влюбится в ее подругу
Натали, причем, по словам Сони, Мещерский «будет сходить с ума
от любви к Натали, а целоваться будет с Соней. Фамилия
главного героя, возможно, отсылает к Оле Мещерской из «Легкого
дыхания», образу одновременно идеальной и плотской женской
привлекательности.

Мещерский, действительно, разрывается между «мучительной красотой
обожания Натали и... телесным упоением Соней.». Здесь
прочитывается биографический подтекст – сложные отношения Бунина с
Г. Кузнецовой, молодой писательницей, жившей в доме Буниных
с1927 по 1942 гг., и, вполне вероятно, толстовский (герой
«Дьявола» разрывается между любовью к жене и к деревенской
девке Степаниде) , а также сюжет из «Идиота» (любовь кн.
Мышкина к Настасье Филипповне и Аглае одновременно).

Соня пробуждает в Мещерском чувственность. Она красива. У нее
«сине-лиловые...глаза», «густые и мягкие волосы», которые «отливают каштаном», она приходит к Мещерскому по ночам для
«изнурительно-страстных свиданий», ставших для обоих «сладкой
привычкой». Но душевно-духовное влечение герой испытывает к
Натали, которая рядом с Соней «казалась чуть не подростком».
Натали – женщина совсем другого типа. У нее «золотые волосы...
черные глаза», которые называют «черные солнца». Она
«сложена... как нимфа» («юное совершенство сложения»), у нее
«тонкие, крепкие, породистые щиколки». От нее исходит нечто
«оранжевое, золотистое». Ее появление приносит одновременно свет и
ощущение неизбежной трагедии, её сопровождают «зловещие
предзнаменования»: летучая мышь, ударившая в лицо Мещерскому,
роза, выпавшая из волос Сони и увядшая к вечеру. Трагедия
действительно наступает: Натали случайно ночью, во время грозы,
видит Соню в комнате у Мещерского, после чего отношения с
ним прерывает. Перед этим они признаются друг другу в любви,
отчего измена Мещерского выглядит для девушки необъяснимой и
непрощаемой. Через год она выходит замуж за кузена
Мещерского.

Мещерский становится студентом в Москве. «В январе следующего года»,
«проводя святки дома», он на Татьянин день приезжает в
Воронеж, где на балу видит Натали с ее мужем. Не представившись,
Мещерский исчезает. Еще через полтора года умирает от удара
муж Натали. Мещерский приезжает на отпеванье. Любовь его к
Натали очищена от всего земного и в церкви, во время службы,
он не может оторвать от нее глаз, «как от иконы», причем
ангельская природа его любви подчеркивается еще и тем, что,
глядя на нее, он видит «иноческую стройность ее платья,
делающего ее особенно непорочной». Здесь чистота чувств
подчёркнута тройным семантическим родством: икона, инокиня,
непорочность.

Проходит время, Мещерский заканчивает курсы, теряет одновременно
отца и мать, поселяется у себя в деревне, «сходится с
крестьянской сиротой Гашей», она рожает ему сына. Самому герою в это
время 26 лет. В конце июня, проездом, возвращаясь из-за
границы, он решается навестить Натали, живущую вдовой с
четырёхлетней дочкой. Он просит простить его, говорит, что с той
страшной грозовой ночи любил «только... одну» ее, но что
теперь он связан с другой женщиной общим ребенком. Однако
расстаться они не в силах – и Натали становится его «тайной женой».
«В декабре она умирает «в преждевременных родах».

Трагической развязкой: смертью на войне или от болезни, убийством,
самоубийством, – завершается каждый третий сюжет книги (13
рассказов), причем смерть чаще всего является следствием либо
– I. Неприкрытой греховности любви-страсти и измены-обмана:

«Кавказ» – самоубийство мужа-офицера, узнающего об измене жены,
сбежавшей на юг с любовником и там же, на юге, в Сочи, не найдя
ее, пускающего себе в виски пули «из двух револьверов»;

«Зойка и Валерия» – случайная смерть под колесами поезда обманутого
и униженного Жоржа Левицкого – студента 5-ого курса
медицинского факультета, летом отдыхающего на даче доктора
Данилевского, где на него «тайком ведет некоторую охоту» 14-летняя
дочь доктора Зойка: «она была очень развита телесно... у нее
был... взгляд маслянистых синих глаз и всегда влажные губы...
при всей полноте тела... грациозное кокетство движений», и
где он влюбляется в приехавшую погостить племянницу доктора
Валерию Остроградскую, «настоящую малороссийскую красавицу»,
«крепкую, ладную, с густыми темными волосами, с бархатными
бровями, ..., с грозными глазами цвета черной крови... с
ярким блеском зубов и полными вишневыми губами», которая
одновременно флиртуя с Жориком, влюбляется в доктора Титова, друга
семьи Данилевских (сам глава семьи называет Титова «наглый
джентельмен», а его жена – Клавдия Александровна, хотя ей
уже 40 лет, «влюблена в молодого доктора»), и, получив
отставку, ночью в парке («тут я тебя впервые поцеловала») отдается
Жорику, «тотчас за последней минутой... резко и гадливо
оттолкнув его», после чего заплаканный юноша на велосипеде
спешит этой же ночью на поезд – удрать в Москву – навстречу
нелепой своей гибели под колёсами поезда;

«Галя Ганская» – где главная героиня проходит путь от 13-летней
«резвой, грациозной» девочки, влюбленной в приятеля ее
отца-художника (Галя – полусирота, ее мать умерла), тоже художника,
до молоденькой женщины, любовницы этого же художника для
того, чтобы, узнав об его отъезде в Италию (без ее ведома и
предупреждения о будущей разлуке), принять смертельную дозу яда;

«Генрих» – убийство мужем изменившей ему супруги;

«Дубки» – молодая (25-30 лет) красавица-жена, Анфиса, похожая на
испанку, влюбляется в23-летнего барина, зовет его к себе в
ночь, пока муж ее, 50-летний староста Лавр, уезжает в город, но
вернувшийся с дороги из-за метели супруг, выставив
непрошеного гостя, казнит жену, инсценируя её самоубийство через
повешение;

«Барышня Клара» – убийство клиентом капризничающей проститутки;

«Железная Шерсть» – самоубийство «прекрасной девицы из богатого и
старинного крестьянского двора», «дивной прелести: личико
прозрачное, первого снега белей, глаза лазоревые, как у святых
отроковиц», выданной «на самой заре жизни» замуж и
изнасилованной женихом в первую же брачную ночь «под святынями» после
того, как она сообщила молодому супругу, что дала обет
Матери Божией быть чистою. Она оказывается лишенной невинности,
после чего убегает в лес, где вешается, оплакиваемая сидящим
у ее ног возлюбленным – «великим медведем»;

«Пароход» Саратов» – убийство обманутым офицером-любовником (его
зовут Павел Сергеевич) своей возлюбленной, возвращающейся
обратно к брошенному мужу,

«Ночлег» – см. выше;

либо – II. Внезапная смерть происходит в момент обретения героями
высшего счастья настоящей чистой любви:

«Поздний час» – первая и счастливая любовь 19-летних героев
прерывается ее внезапной таинственной смертью, о чем он и вспоминает
спустя полвека;

«В Париже» – внезапная смерть от удара на 3-ий день после Пасхи
Николая Платоновича – бывшего генерала, брошенного когда-то в
Константинополе женой, случайно в ресторане встретившего свою
последнюю настоящую любовь (их счастье длится не более
четырех месяцев) – Ольгу Александровну, черноволосую красавицу»
лет тридцати», работающую официанткой,

«Натали» – см. выше;

«Холодная осень» – смерть на фронте I-ой Мировой в Галиции жениха и
память о единственном осеннем прощальном вечере, сохраненная
его невестою в течение всей ее долгой трудной жизни: она
вышла впоследствии замуж за «человека редкой, прекрасной души,
пожилого военного в отставке», умершего от тифа, вырастила
оставшуюся у нее на руках племянницу мужа («ребенка семи
месяцев»), которая, став «совершенно француженкой», оказалась
«совершенно равнодушной» к своей приемной матери, – и в конце
из всего течения лет выбирающая один день: «... а что
все-таки было в моей жизни?...только тот холодный осенний вечер»;

«Часовня» – полустраничный рассказ-притча, подводящий итог всем
разговорам о любви и смерти: «...дядя еще молодой..., а когда
очень влюблен, всегда стреляют себя...», – слова ребенка из
детского разговора о покоящихся в «летний жаркий день, в поле,
за садом старой усадьбы» на «давно заброшенном кладбище»
около «разрушающейся часовни».

Бунин исследует путь любви во всех ее проявлениях: от

1. Природной похоти: «Гость» – пришедший в гости к знакомым Адам
Адамыча лишает невинности на сундуке в прихожей кухонную девку,
«пахнущую чадом кухни: мутные волосы... налитые сизой
кровью и точно масленые руки... полные колени цвета свеклы»;

«Кума» – «знаток и собиратель древних русских икон», друг мужа
сходится в его отсутствие с кумой – «сияющей тридцатилетней
купеческой красотой» дамой, совершая не только обман и
прелюбодеяние, но и нарушая чистоту духовной связи между крестными
родителями, причем даже не любя куму (« ...я ее... вероятно,
тотчас же люто возненавижу»);

«Барышня Клара» – «Ираклий Меладзе, сын богатого купца», убивающий
бутылкой проститутку «барышню Клару» в ее квартире («могучую
брюнетку «с пористым меловым лицом, густо засыпанным
пудрой, ...оранжевыми губами в трещинках, ...широким серым
пробором среди плоских волос цвета ваксы»), после того, как она
отказывается сразу же отдаться ему: «Нетерпелив, как
мальчишка!.. выпьем еще по бокалу и пойдем...»);

через: 2. Своеобразный соматический катарсис, когда случайная связь
оказывается очищенной и возведенной в ранг единственной и
неповторимой любви, как в рассказах: «Антигона» – студент
Павлик приезжает в имение к богатым дядюшке и тетушке. Дядя его
– генерал-инвалид, ухаживает за ним и возит его в каталке
новая сестра Катерина Николаевна (генерал называет ее «моя
Антигона» , вышучивая ситуацию софокловской трагедии «Эдип в
Колоне» – Антигона сопровождает своего слепого отца – Эдипа),
«высокая, статна красавица... с большими серыми глазами, вся
сияющая молодостью, крепостью, чистотой, блеском холеных
рук, матовой белизной лица». Павлик мечтает: вот взять бы и...
вызвать ее любовь... потом сказать: будьте моей женой...», а
уже через день, войдя к нему в комнату обменять книги (она
читает Мопассана, Октава Мирбо), Антигона легко и неожиданно
отдается ему. Следующим утром тетка обнаруживает, что ее
племянник ночует у нанятой сестры, и сестру изгоняют, а в
момент прощания «он готов … кричать от отчаяния»;

«Визитные карточки» – на пароходе «Гончаров» пассажирка «из 3-его
класса» («испитое, милое лицо, тонкие ноги», «обильные,
кое-как убранные темные волосы», «стройная, как мальчик», замужем
за « добрым, но... совсем не интересным человеком»)
знакомится и на следующий день «отчаянно» отдается едущему 1-ым
классом «высокому, крепкому брюнету», прославившемуся писателю,
а затем выдаёт свою мечту: «гимназисткой... больше всего
мечтала... заказать себе визитные карточки», и он, тронутый ее
«бедностью и простосердечностью», провожая, целует «ее
холодную ручку с той любовью, что остается где-то в сердце на всю
жизнь»;

к – 3. Обожествлению любимых или духовному взлету, вызванному
любовью: «Поздний час» – герой, вспоминая умершую любимую, думает:
«Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там
на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне на
земле»;

«Руся» – герой, проезжая в поезде с женой мимо знакомых по молодым
годам мест, вспоминает, как служил «в одной дачной местности»
репетитором у младшего брата героини – Маруси Викторовны
(Руси) – молодой художницы с длинной черной косой,
«иконописными» «сухими и жесткими... волосами», «смуглым лицом с
маленькими темными родинками, узким правильным носом, черными
глазами, черными бровями» и влюбился в нее. А ночью, уже про
себя, он продолжает воспоминания – о первой их близости:
«теперь мы муж с женой», – сказала она тогда, а «он больше не смел
касаться ее, только целовал ее руки... и... иногда как
что-то священное... холодную грудь», а через неделю был «с
позором... выгнан из дому» ее полусумасшедшей матерью,
поставившей Русю перед выбором: «мать или он!», но и до сих пор
герой по-настоящему любит только ту, первую его любовь. «Amata
nobis quantum amabitur nulla!» , – говорит он, усмехаясь,
своей жене;

«Смарагд» – беседа двух молодых героев золотой летней ночью, хрупкий
диалог его – Толи, ее – Ксении (она: «Я говорю про это небо
среди облаков... как же не верить, что есть рай, ангелы,
Божий престол», он: «И золотые груши на вербе...»), а когда
она, «соскочив с подоконника, убегает» после его неловкого
поцелуя, он думает: «глупа до святости!»;

«Зойка и Валерия» – Жорж бродит по саду, вокруг «вечная
религиозность ночи» и он «внутренне, без слов молится о какой-то
небесной милости...» – здесь описана молитва накануне роковой
встречи с Валерией ;

чтоб, наконец, завершится рассказом «Чистый понедельник» .

Перед нами встреча двух персонифицированных начал, которые в силу
трагической раздвоенности человеческого бытия на духовное и
телесное не могут сосуществовать в одном жизненном
пространстве: «мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши
собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали
взглядами». Он «родом из Пензенской губернии, ...красив южной,
горячей красотой, ...даже «неприлично красив», склонен «к
болтливости, к простосердечной веселости», « …у нее красота была
какая-то индийская..: смугло-янтарное лицо, ...несколько
зловещие в своей густоте волосы, мягко блестящие, как черный
соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза»,
«...изумительное в своей гладкости тело». Они встречаются, посещают
рестораны, концерты, лекции (в том числе А. Белого), он
часто бывает у нее («жила она одна, – вдовый отец ее,
просвещенный человек знатного купеческого рода, жил на покое в
Твери»), чтобы, сидя «возле нее в полутьме», целовать «ее руки,
ноги...», мучаясь от их «неполной близости» – «в жены я не
гожусь», – сказала она однажды в ответ на его разговоры о
браке.

Они погружены в реальную московскую полубогемную-полукультурную
жизнь: «новые книги Гофмансталя, Шницлера, Тетмайера,
Пшибышевского», цыганский хор в «отдельном кабинете», «капустник»
Художественного театра, «новый рассказ Андреева», но постепенно
рядом с этой привычной «сладкой жизнью», кажущейся ему
совершенно естественной, проявляется иная, ей противоположная:
она зовет его на Ордынку поискать «дом, где жил Грибоедов», а
после, к вечеру – в очередной трактир, где неожиданно, «с
тихим светом в глазах», читает наизусть летописное сказание о
смерти муромского князя Петра и его жены, искушаемой
«летучим змеем на блуд», об их смерти в «един день», «в едином
гробу» упокоенных и пред кончиной «единовременно» принявших
монашеский постриг, а на следующий день, после капустника, в
ночь зовет его к себе, и они становятся впервые близки. Она
говорит, что уезжает в Тверь, а через две недели он получает
письмо, где она просит не искать ее: «пойду … на послушание,
потом, может быть, …на постриг».

Проходит «почти два года», проведённых по «грязным кабакам», он
приходит в себя, и в 14-ом году, «под Новый Год», случайно попав
на Ордынку, заходит в Марфо-Мариинскую обитель (когда-то
она говорила о ней), где среди «вереницы...инокинь или
сестер» видит ее, «крытую белым платком», устремляющую «взгляд
темных глаз в темноту, будто как раз на» него – и тихо выходит
прочь.

Финал «Чистого понедельника» напоминает финал «Дворянского гнезда»,
тургеневская Лиза также уходит в монастырь, но причины ухода
разные. У Бунина за внешней иррациональностью поступка
героини скрыта давняя традиция ухода из мира (принятие
монашества супругами) – отсюда и смысл рассказанного ею сюжета,
весьма частого в житийной литературе. Кроме того, важен тот факт,
что героиня дает любимому возможность остаться с ней – она
ждет, что он в Прощенное воскресенье «заговорит» на ее
языке: попросит по христианскому обычаю прощения и пойдет с ней
на службу, а не в ресторан, но в Чистый понедельник, когда
этого не случается, она как бы приносит миру последнюю жертву
– отдает любимому самое ценное – свою девственность, чтобы
уже не иметь дороги назад и идти в монастырь отмаливать свой
грех – поступок вполне в духе того духовно смутного времени.

Для Лизы же подобного подогрева еще не надо – она по духу ближе к
житийным временам и ее уход вполне укладывается в модель
поведения верующей девушки.

Важно здесь и то, что уход героини в Марфо-Мариинскую обитель
оставляет ей возможность вернуться в мир – поскольку сестры этой
обители обет безбрачия не давали. Таким образом, возможность
духовного возрождения героя пропорциональна возможности его
соединения с любимой. То, что после нескольких лет
опустошенности он по своей воле приходит в монастырь на службу (то,
что ранее в его духовной теплохладности было невозможно),
говорит, что он изменился. Возможно, все это время она ждала от
него подобного шага – и тогда она может к нему вернуться.
Возможно, ее уход и был осознанным ее призывом к нему –
возродиться и ужаснуться пустотой осуществляемой им жизни? Здесь
у Бунина блестяще сохранены оба варианта будущего: она среди
«инокинь и сестер», но мы не знаем, инокиня она (и тогда
соединение невозможно) – или «сестра», и тогда путь возврата в
мир реален. Знает об этом герой, но он молчит…

Вся книга есть сорок (не по числу ли дней в Великий Пост?) вариантов
диалога между Душой и Телом, причем и Душа, и Тело обретают
человеческие обличья и судьбы в каждом из рассказов,
сливаясь в мгновеньях высокой любви и теряя друг друга в минуты
падений.

3. Свидетельство В.Н. Муровцевой-Буниной.

Цикл рассказов под названием «Темные аллеи» посвящен извечной теме любого вида искусства – любви. О «Темных аллеях» говорят, как о своеобразной энциклопедии любви, которая вместила в себя самые различные и невероятные истории об этом великом и зачастую противоречивом чувстве.

И рассказы, которые вошли в сборник Бунина, потрясают своими разнообразными сюжетами и необычайным слогом, именно они – главные помощники Бунина, желающего изобразить любовь на пике чувств, любовь трагическую, но от этого – и совершенную.

Особенность цикла «Темные аллеи»

Само словосочетание, что послужило названием для сборника, было взято писателем из стихотворения «Обыкновенная повесть» Н. Огарёва, которое посвящено первой любви, у которой так и не случилось ожидаемого продолжения.

В самом же сборнике есть рассказ с таким названием, но это не говорит о том, что этот рассказ – основной, нет, это выражение – олицетворение настроения всех рассказов и повестей, общий неуловимый смысл, прозрачная, почти невидимая ниточка, связывающая рассказы между собой.

Особенностью цикла рассказов «Темные аллеи» можно назвать моменты, когда любовь двух героев по каким-то причинам не может больше продолжаться. Зачастую палачом пылких чувств героев Бунина становится смерть, порой непредвиденные обстоятельства или несчастья, но самое главное – любви никогда не дано осуществиться.

В этом и состоит ключевая концепция представления Бунина о земной любви между двумя. Он желает показывать любовь на пике ее расцвета, он желает подчеркнуть ее настоящее богатство и наивысшую ценность, то, что ей нет надобности превращаться в жизненные обстоятельства, как свадьба, брак, совместная жизнь…

Женские образы «Темных аллей»

Особое внимание стоит уделить необычным женским портретам, которыми так богаты «Темные аллеи». Иван Алексеевич выписывает образы женщин с таким изяществом и оригинальностью, что женский портрет каждого рассказа становится незабываемым и по-настоящему интригующим.

Мастерство Бунина состоит в нескольких точных выражениях и метафор, которые мгновенно рисуют в сознании читателя описываемую автором картину с множеством цветов, оттенков и нюансов.

Рассказы «Руся», «Антигона», «Галя Ганская» являются образцовым примером различных, но ярких образов русской женщины. Девушки, истории которых созданы талантливым Буниным, отчасти напоминают те истории любви, которые они переживают.

Можно сказать, что ключевое внимание писателя направлено именно на два этих элемента цикла рассказов: женщины и любовь. И истории любви такие же насыщенные, неповторимые, порой – роковые и своевольные, порой – до такой степени оригинальные и невероятные, что в них тяжело поверить.

Мужские образы в «Темных аллеях» слабовольные и неискренние, и это тоже обуславливает роковое течение всех историй о любви.

Особенность любви в «Темных аллеях»

Рассказы «Темных аллей» раскрывают не только тему любви, они раскрывают глубины человеческой личности и души, и само понятие «любви» представляется, как основа этой непростой и не всегда счастливой жизни.

И любовь не обязательно должна быть взаимной, чтобы приносить незабываемые впечатления, любовь не обязательно должна превращаться во что-то вечное и неустанно продолжающееся, чтобы радовать и делать человека счастливым.

Бунин проницательно и тонко показывает лишь «мгновения» любви, ради которых и стоит переживать все остальное, ради которых стоит жить.

Рассказ «Чистый понедельник»

Рассказ «Чистый понедельник» - это загадочная, и не до конца понятная история любви. Бунин описывает пару молодых влюбленных, которые, казалось бы, внешне идеально подходят друг другу, но загвоздка состоит в том, что их внутренние миры не имеют ничего общего.

Образ молодого человека прост и логичен, а образ его возлюбленной – недосягаемый и сложный, поражающий ее избранника своей противоречивостью. Однажды она говорит о том, что хотела бы уйти в монастырь, и у героя это вызывает полное недоумение и непонимание.

И конец этой любви так же сложен и непонятен, как сама героиня. После близости с молодым человеком она молча покидает его, затем – просит его ни о чем не спрашивать, а вскоре он узнает, что она ушла в монастырь.

Решение она приняла в Чистый понедельник, когда произошла близость между возлюбленными, и символ этого праздника – символ ее чистоты и мук, от которых она хочет избавиться.

Нужна помощь в учебе?

Предыдущая тема: Толстой «Средь шумного бала»: тема, композиция, образность, история
Следующая тема:   Куприн «Гранатовый браслет»: содержание и тема любви в рассказе

Браун Анастасия, ФР-401

Анализ рассказа И.А. Бунина «Муза».

Рассказ написан 17 октября 1938 года, вошёл в сборник "Тёмные аллеи". Близилась Вторая мировая война, Бунин лично столкнулся с фашистами в 1936 году, путешествуя по Германии: в Линдау его арестовали и подвергли бесцеремонному и унизительному обыску. Хотя в произведениях Бунина нет прямых отсылок к этим событиям, они в значительной мере повлияли на общее настроение его творчества. Ощущение катастрофичности бытия, одиночества, невозможности счастья, свойственные прозе Бунина и раньше, в эти годы только усиливается.

Как и все произведения цикла "Тёмные аллеи", рассказ "Муза" раскрывает тему любви. Главный стилевой принцип рассказа - антитеза. Он проявляет себя на всех уровнях.

Повествование ведётся от 1-го лица в форме воспоминания, а это значит, что взгляд на события даётся через призму восприятия рассказчика, следовательно, это субъективный взгляд. Бунин выбирает такую форму повествования, чтобы показать образ рассказчика изнутри: какие из событий тех далёких лет были для него наиболее важны, какие чувства они вызывали.

В произведении два центральных образа: рассказчика и консерваторки Музы Граф. Присутствует ещё "некто Завистовский", но его образ вторичен и во многом параллелен образу рассказчика.

Рассказчик - слабый, безвольный человек, не имеющий никакой жизненной цели. Он бросил своё имение в Тамбовской губернии, чтобы учиться живописи, потом так же легко бросил своё увлечение, когда в его жизни появилась Муза. Учился он у бездарного, но известного художника, и хотя сознавал всю пошлость его натуры, всё равно продолжал свои занятия. Свободное время проводил в обществе представителей богемы, вся богемность которых тут же снимается замечанием, что они одинаково были привержены "бильярду и ракам с пивом". Значит, по крайней мере, во время своей молодости, он мало чем отличался от всех этих заурядных людей.

Образ Завистовского перекликается с образом рассказчика, он "одинокий, несмелый, недалёкий". То есть так же, как и рассказчик, человек, особо не выделяющийся на фоне других. Но в них обоих есть что-то, что привлекло к ним внимание Музы. Завистовский - "недурной музыкант", о рассказчике Муза говорит: "Вы довольно красивы", кроме того она, наверняка, слышала о его занятиях живописью.

Этим двум образам противопоставлен образ главной героини. Внешнее изображение Музы не соответствует тем ожиданиям, которые порождает её имя. Это "высокая девушка в серой зимней шляпке, сером прямом пальто, в серых ботинках, ... , глаза цвета жёлудя", у неё "ржавые волосы". В её облике нет ни легкости, ни эфемерности: "...округло и полновесно лежали колени", "выпуклые икры", "удлинённые ступни"; "она удобно уселась на диване, собираясь, видимо, уходить не скоро". Она непосредственна, категорична. В её обращениях к рассказчику преобладают повелительные интонации: "принимайте", "снимите", "дайте", "прикажите" (тогда как в речи рассказчика мы видим пассивный залог, безличные конструкции "очень польщён", "ничего интересного во мне, кажется, нет"). Это сильная, решительная, довольно эксцентричная натура. Её не назовёшь тактичной и чуткой к чувствам других. Автор ничего не говорит о её внутреннем мире, мы можем только догадываться о том, чем вызвана её наступательная тактика. Но скорее всего так выражается её стремление к счастью, хоть и способы его достижения несколько наивны. Муза говорит рассказчику: "А на самом деле вы моя первая любовь".

Такой антагонизм мужского и женского миров характерен для творчества Бунина. Особенности бунинского восприятия этих миров отражены в сказанных в шутку словах героини рассказа "Смарагд": "...самая дурная девушка все-таки лучше всякого молодого человека".

На то, какое значение в жизни рассказчика имело появление этой необычной девушки, указывает и композиция рассказа, и организация художественного времени и пространства.

Одной из характерных черт творчества Бунина является лаконизм повествования. События, описанные на нескольких страницах рассказа, занимают год. Рассказчик начинает повествование с зимы , когда он "был уже не первой молодости и вздумал учиться живописи". Он оценивает этот период словами: "Неприятно и скучно я жил!". Пространство по типу замкнутое: дом художника, дешёвые рестораны, номера "Столицы".

Дальше идёт характерное для бунинского творчества "вдруг", когда жизнь героя меняется из-за какого-то неожиданного события: в дверь рассказчика стучит Муза Граф. Это происходит в начале весны . Своеобразным маркером изменения настроения повествования служат две фразы:

Зимний период жизни: "В памяти осталось: непрестанно валит за окнами свет, глухо гремят, звонят по Арбату конки, вечером кисло воняет пивом и газом в тускло освещённом ресторане..."

Начало весны: "... в отворённые фортки двойных рам несло уже не зимней сыростью мокрого снега и дождя, не по-зимнему цокали по мостовой подковы и как будто музыкальнее звонили конки, кто-то постучал в дверь моей прихожей".

Здесь идёт как бы укрупнение кадра, заострение внимания на одном из ключевых моментов жизни героя, повествование развивается толчками, создаётся впечатление, что это стучит сердце героя: "Я крикнул: кто там?", "Я подождал...", "Я встал, отворил..." Грамматически это выражается ещё переходом с прошедшего времени на настоящее: "...у порога стоит высокая девушка". Об этом моменте рассказчик говорит: "Откуда вдруг такое счастье!". И снова фраза как маркер настроения, ощущения: "Я как во сне слышал однообразный звон конок, цоканье копыт..." Это постоянное упоминание уличных звуков может говорить о связанности жизни героя с пространством города.

Далее май, приближение лета . Герой по желанию Музы переезжает на дачу под Москвой. Теперь его окружает мир природы, тишина и спокойствие. Это открытое пространство. Даже внутри дома, в котором живёт герой, просторно: в нём почти нет никакой мебели. Бунин применяет приём природного параллелизма: когда Муза приезжает на дачу к герою, обычно ясно и солнечно, всё вокруг дышит свежестью. После того, как он провожает Музу, небо темнеет, идёт дождь, бушует гроза.

Июнь. Муза переезжает к рассказчику.

Осень. Здесь, как предвестник беды, появляется Завистовский.

И вот внимание снова акцентируется на важном, решающем моменте жизни героя. Снова зима : "Перед Рождеством я как-то поехал в город. Возвращался уже при луне". Снова повествование развивается толчками, словно беспокойное биение сердца: "внезапно заснул", "внезапно проснулся", "да ведь она бросила меня!", "может быть, вернулась?", "нет, не вернулась" и т.д. Бунин очень подчёркивает отчаянье героя и на уровне характера заполнения пространства: "аллея голых деревьев", "нищий дом", "дверь в клочках обивки", "прогоревшая печка". Муза со свойственной ей категоричностью говорит: "Дело кончено и ясно, сцены бесполезны". Здесь абсолютный конец их отношений выделен грамматически, что подметил и сам герой: "Вы со мной говорите уже на "вы", вы могли бы хоть при мне не говорить с ним на "ты".

Образная система:

Мужчина – Женщина

Композиция:

В построении текста есть 2 ключевых момента: встреча с Музой и расставание с ней; и 2 связующих звена между этими моментами: жизнь до встречи с Музой, и жизнь до расставания с ней. Элементы этих пар противопоставлены. Также сами эти пары противопоставлены друг другу по характеру описания, эмоциональной насыщенности.

встреча – расставание

жизнь до встречи – жизнь до расставания

Время:

Рассказ можно разделить на 4 части. Повествование занимает год. Описание двух дней, когда происходят ключевые события в жизни героя, по объёму равно описанию всего остального времени. Так повествование дано в форме воспоминания, делаем вывод, что это психологическое, субъективное время. Значит, эти два дня были самыми эмоционально наполненными, самыми важными для героя. Эти дни как бы заново переживаются героем: об этом говорит и эмоциональная напряжённость повествования, и переход на настоящее время на грамматическом уровне.

Развитие отношений между Музой и рассказчиком соотносится с временами года. Зима (жизнь героя до встречи с Музой), весна-лето (жизнь с Музой), осень (появляется Завистовский), зима (Муза уходит к Завистовскому).

Такую же закономерность можно отметить и применительно к временам суток. Встреча героя и Музы происходит днём, их расставание - ночью.

Пространство:

Периоды в жизни героя, когда Муза с ним рядом, противопоставлены тем, когда её рядом нет. Эта девушка как бы освобождает его из замкнутого пространста города с его постоянным шумом, второсортными ресторанами, освобождает от пошлых, пустых людей. По её желанию он переезжает на дачу под Москвой. Теперь его окружает открытое пространство, свободное от всего лишнего, в нём легче дышится.

Итак, мы уже определили тему рассказа – это любовь. Теперь посмотрим, как Бунин раскрывает эту тему. Любовь по Бунину трагична, она мимолётна, но оставляет глубокий след в сердце. В этом рассказе раскрывается такая грань любви, как её схожесть с вдохновением. Оно посещает художника помимо его воли, и может оставить так же внезапно, как и пришло. Здесь эта идея персонифицирована в Музе Граф. О логике её поступков мы можем лишь догадываться, она приходит к плохим художникам, посредственным музыкантам, и расцвечивает их жизнь, делая её прекраснее и одухотворённей. Но человек в союзе Музой выступает как пассивное начало, как объект, а не как субъект. И поэтому, когда она оставляет его, а она неизбежно его оставляет, он испытывает мучительное горе, но осознаёт своё бессилие что-либо изменить.

Анализ произведений Бунина

Содержание

Введение
Уникальный мастер слова, знаток и ценитель родной природы, умевший затронуть тончайшие и тайные струны души человека, Иван Алексеевич Бунин родился в 1870 году в Воронеже, в обедневшей дворянской семье. Раннее детство провел в небольшом фамильном поместье (хутор Бутырки Елецкого уезда Орловской губернии). Литературные способности юного Бунина, с детства отличавшегося особой впечатлительностью, проявились очень рано – еще в отрочестве он начал писать стихи и не оставлял поэзии до конца жизни. В этом, на наш взгляд, еще одна из редкостных черт И.А.Бунина - писателя: литераторы, переходя от поэзии к прозе, практически навсегда оставляют стихи. Но и проза Ивана Бунина по сути своей глубоко поэтична. В ней бьется внутренний ритм, царят чувства и образы.
Творческий путь И.А.Бунина отличается длительностью, почти не имеющей себе равных в истории литературы. Выступив со своими первыми произведениями в конце восьмидесятых годов 19 века, когда жили и творили классики русской литературы М.Е.Салтыков–Щедрин, Г.И.Успенский, Л.Н. Толстой, В.Г. Короленко, А.П.Чехов, Бунин завершил свою деятельность в начале 1950-х годов ХХ века. Его творчество отличается большой сложностью. Оно испытало благотворное воздействие крупных писателей-современников, хотя и развивалось своими, самостоятельными путями. Бунинские произведения – это сплав толстовского умения глубоко проникать в самую суть изображаемой жизни, видеть в явлениях окружающей действительности не только парадную форму, но истинную сущность, их часто непривлекательную изнанку; торжественной, приподнятой прозы Гоголя, его лирических отступлений и описаний природы.
Бунин является одним из талантливых писателей реалистического направления русской литературы. Он завершил своим творчеством «дворянскую» линию в русской литературе, представленную такими именами, как С.Т. Аксаков, И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой.
Бунин знал и оборотную сторону дворянской жизни пореформенного периода – бедность и безденежье самих дворян, расслоение и брожение деревни, горькое чувство невозможности повлиять на ситуацию. Он убежден, что у русского дворянина тот же быт и та же душа, что и у мужика. Исследованию этой общей «души» были посвящены многие его повести и рассказы: «Деревня» (1910), «Суходол» (1912), «Веселый двор» (1911), «Захар Воробьев» (1912), «Худая трава» (1913), «Я все молчу» (1913), в которых немало почти горьковской горькой правды.
Как многие его современники, писатель размышлял о месте России между Востоком и Западом, о вулканической стихии восточного кочевника, спящей в русской душе. И.А.Бунин много путешествовал: Ближний Восток, Африка, Италия, Греция. Об этом рассказы «Тень птицы», «Море богов», «Страна содомская» и другие в сборнике «Грамматика любви».
Все произведения Бунина – независимо от времени их создания – объемлются интересом к вечным загадкам человеческого существования, единым кругом лирико-философских тем: времени, памяти, наследственности, любви, смерти, погруженности человека в мир неведомых стихий, обреченности человеческой цивилизации, непознаваемости на земле окончательной истины. Темы времени и памяти задают перспективу всей прозы Бунина.
В 1933 году Бунин стал первым русским лауреатом Нобелевской премии по литературе – «за правдивый артистический талант, с которой он воссоздал в прозе типичный русский характер».
Его творчество представляет особый интерес для литературоведов. Написан не один десяток работа. Наиболее полное исследование жизни и творчества писателя дано в следующих работах В.Н.Афанасьева («И.А. Бунин»), Л.А.Смирновой («И.А.Бунин. Жизнь и творчество»), А.Бабореко («И.А.Бунин. Материалы для биографии (с 1970 по 1917)»), О.Н.Михайлова («И.А.Бунин. Очерк творчества», «Строгий талант»), Л.А.Колобаевой («Проза И.А.Бунина»), Н.М.Кучеровского («И.А.Бунин и его проза (1887-1917)»), Ю.И. Айхенвальда («Силуэты русских писателей»), О.Н.Михайлова («Литература русского зарубежья»), И.А.Карпова («Проза Ивана Бунина») и др.
Работа посвящена изучению поэтики рассказов И.А. Бунина.
Предметом дипломной работы является поэтика рассказов И. Б. Бунина.
Объект - рассказы И.Б.Бунина.
Актуальность работы заключается в том, изучение поэтики рассказов позволяет наиболее полно раскрыть их своеобразие.
Целью дипломной работы является исследование своеобразия поэтики рассказов И.А.Бунина.
Задачи дипломной работы:

Охарактеризовать пространственно- временную организацию рассказов И.Бунина.
Выявить роль предметной детализации в художественных текстах И.А.Бунина.

Структура дипломной работы: введение, две главы, заключение, список литературы.

ГЛАВА 1. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ В РАССКАЗАХ И.А. БУНИНА

1.1. Категории художественного пространства и времени
Понятие пространственно-временного континуума существенно значимо для филологического анализа художественного текста, так как и время, и пространство служат конструктивными принципами организации литературного произведения. Художественное время-форма бытия эстетической действительности, особый способ познания мира.
Особенности моделирования времени в литературе определяются спецификой данного вида искусства: литература традиционно рассматривается как искусство временное; в отличие от живописи, она воссоздает конкретность течения времени. Эта особенность литературного произведения определяется свойствами языковых средств, формирующих его образный строй: «грамматика определяет для каждого языка порядок, который распределяет... пространность во времени» 1 , преобразует пространственные характеристики во временные.
Проблема художественного времени давно занимала теоретиков литературы, искусствоведов, лингвистов. Так, А.А.Потебня, подчеркивая, что искусство слова динамично, показал безграничные возможности организации художественного времени в тексте. Текст рассматривался им как диалектическое единство двух композиционно-речевых форм: описания («изображение черт, одновременно существующих в пространстве») и повествования («Повествование превращает ряд одновременных признаков в ряд последовательных восприятий, в изображение движения взора и мысли от предмета к предмету» 2).
А.А.Потебня разграничил время реальное и время художественное; рассмотрев соотношение этих категорий в произведениях фольклора, он отметил историческую изменчивость художественного времени. Идеи А.А.Потебни получили дальнейшее развитие в работах филологов конца XIX-начала XX в. Однако интерес к проблемам художественного времени особенно оживился в последние десятилетия XX в., что было связано с бурным развитием науки, эволюцией взглядов на пространство и время, с убыстрением темпов социальной жизни, с обострившимся в связи с этим вниманием к проблемам памяти, истоков, традиции, с одной стороны; и будущему, с другой стороны; наконец, с возникновением новых форм в искусстве.
«Произведение, - заметил П.А.Флоренский - эстетически принудительно развивается... в определенной последовательности» 3 . Время в художественном произведении - длительность, последовательность и соотнесенность его событий, основанные на их причинно-следственной, линейной или ассоциативной связи.
Время в тексте имеет четко определенные или достаточно размытые границы (события, например, могут охватить десятки лет, год, несколько дней, день, час и т.п.), которые могут обозначаться или, напротив, не обозначаться в произведении по отношению к историческому времени или времени, устанавливаемому автором условно. 4
Художественное время носит системный характер. Это способ организации эстетической действительности произведения, его внутреннего мира и одновременно образ, связанный с воплощением авторской концепции, с отражением именно его картины мира с отражением именины мира (например, роман М. Булгакова «Белая гвардия»).
От времени как имманентного свойства произведения целесообразно отличать время протекания текста, которое можно рассматривать как время читателя; таким образом, рассматривая художественный текст, мы имеем дело с антиномией «время произведения - время читателя». Эта антиномия в процессе восприятия произведения может разрешаться разными способами. При этом и время произведения неоднородно: так, в результате временных смещений, «пропусков», выделения крупным планом центральных событий изображаемое время сжимается, сокращается, при соположении же и описании одновременных событий оно, напротив, растягивается.
Сопоставление реального времени и времени художественного обнаруживает их различия. Топологическими свойствами реального времени в макромире являются одномерность, непрерывность, необратимость, упорядоченность. В художественном времени все эти свойства преобразуются. Оно может быть многомерным. Это связано с самой природой литературного произведения, имеющего, во-первых, автора и предполагающего наличие читателя, во-вторых, границы: начало и конец. В тексте возникают две временные оси-«ось рассказывания» и «ось описываемых событий»: «ось рассказывания одномерна, тогда как ось описываемых событий многомерна» 5 . Их соотношение порождает многомерность художественного времени, делает возможными временные смещения, обусловливает множественность временных точек зрения в структуре текста. Так, в прозаическом произведении обычно устанавливается условное настоящее время повествователя, которое соотносится с повествованием о прошлом или будущем персонажей, с характеристикой ситуаций в различных временных измерениях.
В разных временных плоскостях может разворачиваться действие произведения («Двойник» А. Погорельского, «Русские ночи» В. Ф. Одоевского, «Мастер и Маргарита» М.Булгакова и др.).
Не характерна для художественного времени и необратимость (однонаправленность): в тексте часто нарушается реальная последовательность событий. По закону необратимости движется лишь фольклорное время. В литературе же Нового времени большую роль играют временные смещения, нарушение временной последовательности, переключение темпоральных регистров. Ретроспекция как проявление обратимости художественного времени - принцип организации ряда тематических жанров (мемуарные и автобиографические произведения, детективный роман). Ретроспектива в художественном тексте может выступать и как средство раскрытия его имплицитного содержания- подтекста.
Разнонаправленность, обратимость художественного времени особенно ярко проявляется в литературе XX в. Если Стерн, по мнению Э. М. Форстера, «перевернул часы вверх дном», то «Марсель Пруст, еще более изобретательный, поменял местами стрелки... Гертруда Стайн, попытавшаяся изгнать время из романа, разбила свои часы вдребезги и разметала их осколки по свету...» 6 . Именно в XX в. возникает роман «потока сознания», роман «одного дня», последовательный временной ряд, в котором разрушается, а время выступает лишь как компонент психологического бытия человека.
Художественное время характеризуется как непрерывностью, так и дискретностью. «Оставаясь по существу непрерывным в последовательной смене временных и пространственных фактов, континуум в текстовом воспроизведении одновременно разбивается на отдельные эпизоды» 7 .
Отбор этих эпизодов определяется эстетическими намерениями автора, отсюда возможность временных лакун, «сжатия» или, напротив, расширения сюжетного времени, см., например, замечание Т.Манна: «На прекрасном празднике повествования и воспроизведения пропуски играют важную и непременную роль».
Возможности расширения или сжатия времени широко используются писателями. Так, например, в повести И.С.Тургенева «Вешние воды» крупным планом выделяется история любви Санина к Джемме - наиболее яркое событие в жизни героя, ее эмоциональная вершина; художественное время при этом замедляется, «растягивается», течение же последующей жизни героя передается обобщенно, суммарно: «А там - житье в Париже и все унижения, все гадкие муки раба... Потом - возвращение на родину, отравленная, опустошенная жизнь, мелкая возня, мелкие хлопоты...»
Художественное время в тексте выступает как диалектическое единство конечного и бесконечного. В бесконечном потоке времени выделяется одно событие или их цепь, начало и конец их обычно фиксируются. Финал же произведения - сигнал того, что временной отрезок, представленный читателю, завершился, но время длится и за его пределами. Преобразуется в художественном тексте и такое свойство произведений реального времени, как упорядоченность. Это может быть связано с субъективным определением точки отсчета или меры времени: так, например, в автобиографической повести С. Боброва «Мальчик» мерой времени для героя служит праздник: «Долго я старался представить себе, что же такое год... и вдруг узрел перед собой довольно длинную ленту серовато-жемчужного тумана, лежавшую передо мной горизонтально, словно полотенце, брошенное на пол. <...> Делилось ли это полотенце на месяцы?.. Нет, это было незаметно. На сезоны?.. Тоже как-то не очень ясно... Яснее было иное. Это были узоры праздников, которые расцвечивали год» 8 .
Художественное время представляет собой единство частного и общего. «Как проявление частного оно имеет черты индивидуального времени и характеризуется началом и концом. Как отражение безграничного мира оно характеризуется бесконечностью временного потока» 9 . Как единство дискретного и непрерывного, конечного и бесконечного может выступать и отдельно взятая временная ситуация художественного текста: «Есть секунды, их всего за раз проходит пять или шесть, и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигнутой... Как будто вдруг ощущаете всю природу и вдруг говорите: да, это правда» 10 . План же вневременного в художественном тексте создается за счет использования повторов, сентенций и афоризмов, разного рода реминисценций, символов и других тропов. Художественное время в этом плане может рассматриваться как явление комплементарное, к анализу которого применим принцип дополнительности Н. Бора (противоположные средства синхронно совместить не удается, для получения целостного представления необходимы два «опыта», раздвинутые во времени). Антиномия «конечное - бесконечное» разрешается в художественном тексте в результате использования сопряженных, но раздвинутых во времени и поэтому многозначных средств, например, символов.
Принципиально значимы для организации художественного произведения такие характеристики художественного времени, как длительность/краткость изображаемого события, однородность/ неоднородность ситуаций, связи времени с предметно-событийным наполнением (его заполненность/незаполненность, «пустота»). По этим параметрам могут противопоставляться как произведения, так и фрагменты текста в них, образующие определенные временные блоки.
Художественное время опирается на определенную систему языковых средств. Это прежде всего система видовременных форм глагола, их последовательность и противопоставления, транспозиция (переносное употребление) форм времени, лексические единицы с темпоральной семантикой, падежные формы со значением времени, хронологические пометы, синтаксические конструкции, которые создают определенный временной план (например, номинативные предложения представляют в тексте план настоящего), имена исторических деятелей, мифологических героев, номинации исторических событий.
Особое значение для художественного времени имеет функционирование глагольных форм, от их соотнесенности зависит преобладание статики или динамики в тексте, убыстрение или замедление времени, их последовательность определяет переход от одной ситуации к другой и, следовательно, движение времени. Ср., например, следующие фрагменты рассказа Е.Замятина «Мамай»: «По незнакомому Загородному потерянно бродил Мамай. Пингвиньи крылышки мешали; голова висела, как кран у распаявшегося самовара... И вдруг вздернулась голова, ноги загарцевали двадцатипятилетне...».Формы времени выступают как сигналы различных субъектных сфер в структуре повествования, ср., например: «Глеб лежал на песке, подперев голову руками, было тихо, солнечное утро. Нынче он не работал в своем мезонине. Все кончилось. Завтра уезжают, Элли укладывается, все перебуравлено. Опять Гельсингфорс...» 11 .
Функции видовременных форм в художественном тексте во многом типизированы. Как отмечает В.В.Виноградов, повествовательное («событийное») время определяется прежде всего соотношением динамичных форм прошедшего времени совершенного вида и форм прошедшего несовершенного, выступающих в процессуально-длительном или качественно - характеризующем значении. Последние формы соответственно закреплены за описаниями.
Время текста в целом обусловлено взаимодействием трех темпоральных «осей»: календарного времени, отображаемого преимущественно лексическими единицами с семой время и датами; событийного времени, организованного связью всех предикатов текста (прежде всего глагольных форм); перцептивного времени, выражающего позицию повествователя и персонажа (при этом используются разные лексико-грамматические средства и временные смещения).
Время художественное и грамматическое тесно связаны, однако между ними не следует ставить знака равенства. «Грамматическое время и время словесного произведения могут существенно расходиться. Время действия и время авторское и читательское создаются совокупностью многих факторов: среди них-грамматическим временем только отчасти...» 12 .
Художественное время создается всеми элементами текста, при этом средства, выражающие временные отношения, взаимодействуют со средствами, выражающими пространственные отношения. Ограничимся одним примером: так, смена конструкций с предикатами движения (выехали из города, въехали в лес, приехали в Нижнее Городище, подъехали к реке и др.) в рассказе А.П. Чехова «На подводе», с одной стороны, определяет временную последовательность ситуаций и формирует сюжетное время текста, с другой стороны, отражает перемещение персонажа в пространстве и участвует в создании художественного пространства. Для создания образа времени в художественных текстах регулярно используются пространственные метафоры.
Категория художественного времени исторически изменчива. В истории культуры сменяют друг друга разные темпоральные модели.
Древнейшие произведения характеризуются мифологическим временем, признаком которого является идея циклических перевоплощений, «мировых периодов». Мифологическое время, по мнению К.Леви-Стросса, может быть определено как единство таких его характеристик, как обратимость-необратимость, синхронность - диахронность. Настоящее и будущее в мифологическом времени выступают лишь как различные темпоральные ипостаси прошлого, являющегося инвариантной структурой. Циклическая структура мифологического времени оказалась существенно значимой для развития искусства в разные эпохи. «Исключительно мощная ориентированность мифологического мышления на установление гомо- и изоморфизмов, с одной стороны, делала его научно плодотворным, а с другой - обусловила периодическое оживление его в различные исторические эпохи» 13 . Идея времени как смены циклов, «вечного повторения», присутствует в ряде неомифологических произведений XX в. Так, по мнению В.В.Иванова, этой концепции близок образ времени в поэзии В.Хлебникова, «глубоко чувствовавшего пути науки своего времени» 14 .
В средневековой культуре время рассматривалось прежде всего как отражение вечности, при этом представление о нем преимущественно носило эсхатологический характер: время начинается с акта творения и завершается «вторым пришествием». Основным направлением времени становится ориентация на будущее - грядущий исход из времени в вечность, при этом меняется сама метризация времени и существенно возрастает роль настоящего, измерение которого связано с духовной жизнью человека: «...для настоящего прошедших предметов есть у нас память или воспоминания; для настоящего настоящих предметов есть у нас взгляд, воззрение, созерцание; для настоящего будущих предметов есть у нас чаяние, упование, надежда», - писал Августин. Так, в древнерусской литературе время, как замечает Д.С.Лихачев, не столь эгоцентрично, как в литературе Нового времени. Оно характеризуется замкнутостью, однонаправленностью, строгим соблюдением
реальной последовательности событий, постоянным обращением к вечному: «Средневековая литература стремится к вневременному, к преодолению времени в изображении высших проявлений бытия - богоустановленности вселенной» 15 . Достижения древнерусской литературы в воссоздании событий «под углом зрения вечности» в трансформированном виде были использованы писателями последующих поколений, в частности Ф.М.Достоевским, для которого «временное было... формой осуществления вечного» 16 . Пример тому - диалог Ставрогина и Кириллова в романе «Бесы»:
- ...Есть минуты, вы доходите до минут, и время вдруг останавливается и будет вечно.
- Вы надеетесь дойти до такой минуты?
-Да.
Это вряд ли в наше время возможно, - тоже без всякой иронии отозвался Николай Всеволодович, медленно и как бы задумчиво. - В Апокалипсисе ангел клянется, что времени больше не будет.
Знаю. Это очень там верно; отчетливо и точно. Когда весь человек счастья достигнет, то времени больше не будет, потому что не надо 17 .
Начиная с Возрождения, в культуре и науке утверждается эволюционистская теория времени: основой движения времени становятся пространственные события. Время, таким образом, понимается уже как вечность, не противостоящая времени, а движущаяся и реализующаяся в каждой мгновенной ситуации. Это находит отражение в литературе Нового времени, смело нарушающей принцип необратимости реального времени.
Наконец, XX век-период особенно смелого экспериментирования с художественным временем. Показательно ироническое суждение Ж.П.Сартра: «…большинство крупнейших современных писателей - Пруст, Джойс... Фолкнер, Жид, В. Вульф - каждый по-своему пытались искалечить время. Одни из них лишали его прошлого и будущего, чтобы свести с чистой интуиции момента... Пруст и Фолкнер просто-напросто "обезглавили" его, лишив будущего, то есть измерения действий и свободы».
Рассмотрение художественного времени в его развитии показывает, что его эволюция (обратимость - необратимость - обратимость) представляет собой поступательное движение, в котором каждая высшая ступень отрицает, снимает свою низшую (предшествующую), содержит в себе ее богатство и вновь снимает себя в следующей, третьей, ступени.
Особенности моделирования художественного времени учитываются при определении конститутивных признаков рода, жанра, направления в литературе. Так, по мнению А.А.Потебни, «лирика - praesens», «эпос- perfectum» 18 ; принцип воссоздания времени может разграничивать жанры: для афоризмов и максимов, например, характерно настоящее постоянное; обратимое художественное время присуще мемуарам, автобиографическим произведениям. Литературное направление также связано с определенной концепцией освоения времени и принципами его передачи, при этом различной бывает, например, мера адекватности реальному времени. Так, для символизма характерна реализация идеи вечного движения - становления: мир развивается по законам «триады» (единство мирового духа с Душой мира - отторжение Души мира от всеединства - поражение Хаоса).
В то же время принципы освоения художественного времени индивидуальны, это черта идиостиля художника (так, художественное время в романах Л.Н.Толстого, например, существенно отличается от модели времени в произведениях Ф.М.Достоевского).
Учет особенностей воплощения времени в художественном тексте, рассмотрение концепции времени в нем и, шире, в творчестве писателя- необходимая составная часть анализа произведения; недооценка этого аспекта, абсолютизация одного из частных проявлений художественного времени, выявление его свойств без учета как объективного реального времени, так и субъективного времени могут привести к ошибочным интерпретациям художественного текста, сделать анализ неполным, схематичным.
Анализ художественного времени включает следующие основные моменты:1) определение особенностей художественного времени в рассматриваемом произведении: одномерность или многомерность; обратимость или необратимость; линейность или нарушение временной последовательности; 2) выделение в темпоральной структуре текста временных планов (плоскостей), представленных в произведении, и рассмотрение их взаимодействия; 3) определение соотношения авторского времени (времени повествователя) и субъективного времени персонажей; 4) выявление сигналов, выделяющих эти формы времени; 5) рассмотрение всей системы временных показателей в тексте, выявление не только их прямых, но и переносных значений; 6) определение соотношения времени исторического и бытового, биографического и исторического; 7) установление связи художественного времени и пространства.
Текст пространствен, т.е. элементы текста обладают определенной пространственной конфигурацией. Отсюда теоретическая и практическая возможность пространственной трактовки тропов и фигур, структуры повествования. Так, Ц. Тодоров отмечает: «Наиболее систематическое исследование пространственной организации в художественной литературе было проведено Романом Якобсоном. В своих анализах поэзии он показал, что все пласты высказывания... образуют сложившуюся конструкцию, основанную на симметриях, нарастаниях, противопоставлениях, параллелизмах и т.п., которые в совокупности складываются в настоящую пространственную структуру» 19 . Подобная пространственная структура имеет место и в прозаических текстах, см., например, повторы разных типов и систему оппозиций в романе А.М.Ремизова «Пруд». Повторы в нем- элементы пространственной организации глав, частей и текста в целом. Так, в главе «Сто усов - сто носов» трижды повторяется фраза «Стены белые-белые, от лампы блестят, будто тертым стеклом усыпаны», а лейтмотивом всего романа служит повтор предложения, «Каменная лягушка (выделено А.М.Ремизовым.) шевелила безобразными перепончатыми лапами», которое обычно входит в сложную синтаксическую конструкцию с варьирующимся лексическим составом.
Исследование текста как определенной пространственной организации предполагает, таким образом, рассмотрение его объема, конфигурации, системы повторов и противопоставлений, анализ таких топологических свойств пространства, преображенных в тексте, как симметричность и связность. Важен и учет графической формы текста (см., например, палиндромы, фигурные стихи, использование скобок, абзацев, пробелов, особый характер распределения слов в стихе, строке, предложении) и пр. «Часто указывают, - замечает И. Клюканов, - что стихотворные тексты печатаются иначе, чем остальные тексты. Однако в известной мере все тексты печатаются иначе, чем остальные: при этом графический облик текста "сигнализирует" о его жанровой принадлежности, о его закрепленности за тем или иным видом речевой деятельности и принуждает к определенному образу восприятия... Так - "пространственная архитектоника" текста приобретает своего рода нормативный статус. Эта норма может нарушаться необычным структурным размещением графических знаков, что вызывает стилистический эффект» 20 .В узком же смысле пространство применительно к художественному тексту - это пространственная организация его событий, неразрывно связанная с временной организацией произведения и система пространственных образов текста. По определению Кестнера, «пространство в этом случае функционирует в тексте как оперативная вторичная иллюзия, то, посредством чего пространственные свойства реализуются в темпоральном искусстве». Различаются, таким образом, широкое и узкое понимание пространства. Это связано с разграничением внешней точки зрения на текст как на определенную пространственную организацию, которая воспринимается читателем, и внутренней точки зрения, рассматривающей пространственные характеристики самого текста как относительно замкнутого внутреннего мира, обладающего самодостаточностью. Эти точки зрения не исключают, а дополняют друг друга. При анализе художественного текста важно учитывать оба этих аспекта пространства: первый - это «пространственная архитектоника» текста, второй-«художественное пространство». В дальнейшем основным объектом рассмотрения служит именно художественное пространство произведения.
Писатель отражает в создаваемом им произведении реальные пространственно-временные связи, выстраивая параллельно реальному ряду свой, перцептуальный, творит и новое - концептуальное - пространство, которое становится формой осуществления авторской идеи. Художнику, писал М.М.Бахтин, свойственно «умение видеть время, читать время в пространственном целом мира и... воспринимать наполнение пространства не как неподвижный фон... а как становящееся целое, как событие» 21 .
Художественное пространство - одна из форм эстетической действительности, творимой автором. Это диалектическое единство противоречий: основанное на объективной связи пространственных характеристик (реальных или возможных), оно субъективно, оно бесконечно и в то же время конечно.
В тексте, отображаясь, преобразуются и носят особый характер общие свойства реального пространства: протяженность, непрерывность-прерывность, трехмерность - и частные свойства его: форма, местоположение, расстояние, границы между различными системами. В конкретном произведении на первый план может выступать и специально обыгрываться одно из свойств пространства, см., например, геометризацию городского пространства в романе А. Белого «Петербург» и использование в нем образов, связанных с обозначением дискретных геометрических объектов (куб, квадрат, параллелепипед, линия и др.): «Там дома сливались кубами в планомерный, многоэтажный ряд...Вдохновение овладевало душою сенатора, когда линию Невского разрезал лакированный куб: там виднелась домовая нумерация...»
Пространственные характеристики воссоздаваемых в тексте событий преломляются сквозь призму восприятия автора (повествователя, персонажа), см., например: «...Ощущение города никогда не отвечало месту, где в нем протекала моя жизнь. Душевный напор всегда отбрасывал его в глубину описанной перспективы. Там, отдуваясь, топтались облака, и, расталкивая их толпу, висел поперек неба сплывшийся дым несметных печей. Там линиями, точно вдоль набережных, окунались подъездами в снег разрушавшиеся дома...» (Б. Пастернак. Охранная грамота).
В художественном тексте соответственно различаются пространство повествователя (рассказчика) и пространство персонажей. Их взаимодействие делает художественное пространство всего произведения многомерным, объемным и лишенным однородности, в то же время доминирующим в плане создания целостности текста и его внутреннего единства остается пространство повествователя, подвижность точки зрения которого позволяет объединить разные ракурсы описания и изображения. Средствами выражения пространственных отношений в тексте и указания на различные пространственные характеристики служат языковые средства: синтаксические конструкции со значением местонахождения, бытийные предложения, предложно-падежные формы с локальным значением, глаголы движения, глаголы со значением обнаружения признака в пространстве наречия места, топонимы и др., см., например: «Переправа через Иртыш. Пароход остановил паром... На другой стороне степь: юрты, похожие на керосиновые цистерны, дом, скот... С той стороны едут киргизы…» (М.Пришвин); «Через минуту они прошли сонную конторку, вышли на глубокий, по ступицу, песок и молча сели в запыленную извозчичью пролетку. Отлогий подъем в гору среди редких кривых фонарей... показался бесконечным» (И.А. Бунин).
Воспроизведение (изображение) пространства и указание на него включаются в произведение как кусочки мозаики. Ассоциируясь, они образуют общую панораму пространства, изображение которого может перерасти в образ пространства» 22 . Образ художественного пространства может носить разный характер в зависимости от того, какая модель мира (времени и пространства) существует у писателя или поэта (понимается ли пространство, например, «по-ньютоновски» или мифопоэтически).
В архаичной модели мира пространство не противопоставлено времени, время сгущается и становится формой пространства, которое «втягивается» в движение времени. «Мифопоэтическое пространство всегда заполнено и всегда вещно, кроме пространства, существует еще непространство, воплощением которого является Хаос...» 23 . Мифопоэтические представления о пространстве, столь существенные для писателей, воплотились в ряде мифологем, которые последовательно используются в литературе в ряде устойчивых образов. Это прежде всего образ пути (дороги), который может предполагать движение как по горизонтали, так и по вертикали (см. произведения фольклора) и характеризуется выделением ряда столь же значимых пространственных точек, топографических объектов - порог, дверь, лестница, мост и др. Эти образы, связанные с членением как времени, так и пространства, метафорически представляют жизнь человека, ее определенные кризисные моменты, его искания на грани «своего» и «чужого» миров, воплощают движение, указывают на его предел и символизируют возможность выбора; они широко используются в поэзии и в прозе, см., например: «Не радость-Весть стучится гробовая... / О! Подожди сей праг переступить. / Пока ты здесь - ничто не умирало, / Переступи- и милое пропало» (В.А.Жуковский); «Я притворилась смертною зимой / И вечные навек закрыла двери, / Но все-таки узнают голос мой, / И все-таки ему опять поверят» (А. Ахматова).
Пространство, моделируемое в тексте, может быть открытым и закрытым (замкнутым), см., например, противопоставление этих двух типов пространства в «Записках из Мертвого дома» Ф.М.Достоевского: «Острог наш стоял на краю крепости, у самого крепостного вала. Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет божий: не увидишь ли хоть что-нибудь? -и только и увидишь, что краешек неба да высокий земляной вал, поросший бурьяном, а взад и вперед по валу, день и ночь, расхаживают часовые... В одной из сторон ограды вделаны крепкие ворота, всегда запертые, всегда день и ночь охраняемые часовыми; их отпирали по требованию, для выпуска на работу. За этими воротами был светлый, вольный мир...»
Устойчивым образом, связанным с замкнутым, ограниченным пространством, служит в прозе и поэзии образ стены, см., например, рассказ Л.Андреева «Стена» или повторяющиеся образы каменной стены (каменной норы) в автобиографической повести А.М.Ремизова «В плену», противопоставленные обратимому в тексте и многомерному образу птицы как символу воли.
Пространство может быть представлено в тексте как расширяющееся или сужающееся по отношению к персонажу или определенному описываемому объекту. Так, в рассказе Ф.М.Достоевского «Сон смешного человека» переход от яви ко сну героя, а затем снова к яви основан на приеме изменения пространственных характеристик: замкнутое пространство «маленькой комнатки» героя сменяется еще более узким пространством могилы, а затем рассказчик оказывается в ином, все расширяющемся пространстве, в финале же рассказа пространство вновь сужается, ср.: Мы неслись в темноте и неведомых пространствах. Я давно уже перестал видеть знакомые глазу созвездия. Было уже утро... Я очнулся в тех же креслах, свечка моя догорела вся, у каштана спали, и кругом была редкая в нашей квартире тишина».
Расширение пространства может мотивироваться постепенным расширением опыта героя, познанием им внешнего мира, см., например, роман И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева»: «А затем... мы узнали скотный двор, конюшню, каретный сарай, гумно, Провал, Выселки. Мир все расширялся перед нами... Сад весел, зелен, но уже известен нам... И вот скотный двор, конюшня, каретный сарай, рига на гумне, Провал...»
По степени обобщенности пространственных характеристик различаются конкретное пространство и пространство абстрактное (не связанное с конкретными локальными показателями), ср.: «Пахло углем, жженой нефтью и тем запахом тревожного и таинственного пространства, какой всегда бывает на вокзалах (А. Платонов) - Несмотря на бесконечное пространство, в мире было уютно в этот ранний час» (А. Платонов).
Реально видимое персонажем или рассказчиком пространство дополняется пространством воображаемым. Пространство, данное в восприятии персонажа, может характеризоваться деформацией, связанной с обратимостью его элементов и особой точкой зрения на него: «Тени от дерев и кустов, как кометы, острыми кликами падали на отлогую равнину... Он опустил голову вниз и видел, что трава... казалось, росла глубоко и далеко и что сверх ее находилась прозрачная, как горный ключ, вода, и трава казалась дном какого-то светлого, прозрачного до самой глубины моря...» (Н.В. Гоголь. Вий).
Значима для образной системы произведения и степень заполненности пространства. Так, в повести А.М.Горького «Детство» при помощи повторяющихся лексических средств (прежде всего слова «тесный» и производных от него) подчеркивается «теснота» окружающего героя пространства. Признак тесноты распространяется как на внешний мир, так и на внутренний мир персонажа и взаимодействует со сквозным повтором текста-повтором слов «тоска», «скука»: «Скучно, скучно как-то особенно, почти невыносимо; грудь наливается жидким, теплым свинцом, он давит изнутри, распирает грудь, ребра; мне кажется, что я вздуваюсь, как пузырь, и мне тесно в маленькой комнатке, под гробообразным потолком». Образ тесноты пространства соотносится в повести со сквозным образом «тесного, душного круга жутких впечатлений, в котором жил-да и по сей день живет-простой русский человек».
Элементы преобразованного художественного пространства могут связываться в произведении с темой исторической памяти, тем самым историческое время взаимодействует с определенными пространственными образами, которые обычно носят интертекстуальный характер, см., например, роман И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева»: «И вскоре я опять пустился в странствия. Был на тех самых берегах Донца, где когда-то кинулся из плена князь «горностаем в тростник, белым гоголем на воду»... А от Киева ехал я на Курск, на Путивль. «Седлай, брате, свои борзые комони, а мои ти готовы, оседланы у Курьска напереди...».
Художественное пространство неразрывно связано с художественным временем.Их взаимосвязь в художественном тексте выражается в следующих основных аспектах:
1) две одновременные ситуации изображаются в произведении как пространственно раздвинутые, соположенные (см., например, «Хаджи-Мурат» Л.Н.Толстого, «Белую гвардию» М.Булгакова);
2) пространственная точка зрения наблюдателя (персонажа или повествователя) является одновременно и его временной точкой зрения, при этом оптическая точка зрения может быть как статичной, так и подвижной (динамичной): «...Вот и совсем выбрались на волю, переехали мост, поднялись к шлагбауму - и глянула в глаза каменная, пустынная дорога, смутно белеющая и убегающая в бесконечную даль...» (И.А.Бунин. Суходол);
3) временному смещению соответствует обычно пространственное смещение (так, переход к настоящему повествователя в «Жизни Арсеньева» И.А.Бунина сопровождается резким смещением пространственной позиции: «Целая жизнь прошла с тех пор. Россия, Орел, весна... И вот, Франция, Юг, средиземные зимние дни. Мы...уже давно в чужой стране»;
4) убыстрение времени сопровождается сжатием пространства (см., например, романы Ф.М.Достоевского);
5) напротив, замедление времени может сопровождаться расширением пространства, отсюда, например, детальные описания пространственных координат, места действия, интерьера и пр.;
6) течение времени передается посредством изменения пространственных характеристик: «Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем» 24 . Так, в повести А.М.Горького «Детство», в тексте которой почти отсутствуют конкретные темпоральные показатели (даты, точный отсчет времени, приметы исторического времени), движение времени отражается в пространственном перемещении героя, вехами его служат переезд из Астрахани в Нижний, а затем переезды из одного дома в другой, ср.: «К весне дядья разделились... а дед купил себе большой интересный дом на Полевой; Дед неожиданно продал дом кабатчику, купив другой, по Канатной улице»;
7) одни и те же речевые средства могут выражать и временные, и пространственные характеристики, см., например: «...обещались писать, никогда не писали, все оборвалось навсегда, началась Россия, ссылки, вода к утру замерзала в ведре, дети росли здоровые, пароход по Енисею бежал ярким июньским днем, и потом был Питер, квартира на Лиговке, толпы людей во дворе Таврического, потом фронт был три года, вагоны, митинги, пайки хлеба, Москва, «Альпийская Коза», потом Гнездниковский, голод, театры, работа в книжной экспедиции...» (Ю.Трифонов. Был летний полдень).
Для воплощения мотива движения времени регулярно используются метафоры и сравнения, содержащие пространственные образы, см., например: «Вырастала уходящая вниз длинная лестница из дней, о которых никак нельзя сказать: «Прожиты». Они проходили вблизи, чуть задевая за плечи, и по ночам... отчетливо видно было: зигзагом шли все одинаковые, плоские ступени» (С.Н.Сергеев-Ценский. Бабаев).
Осознание взаимосвязи пространства- времени позволило выделить категорию хронотопа, отражающую их единство. «Существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, - писал М.М.Бахтин,- мы будем называть хронотопом (что значит в дословном переводе "времяпространство") 25 . С точки зрения М.М.Бахтина, хронотоп - формально-содержательная категория, которая имеет «существенное жанровое значение... Хронотоп как формально-содержательная категория определяет (в значительной мере) и образ человека в литературе 26 . Хронотоп имеет определенную структуру: на его основе вычленяются сюжетообразующие мотивы - встреча, разлука и т.п. Обращение к категории хронотопа позволяет построить определенную типологию пространственно-временных характеристик, присущих тематическим жанрам: различаются, например, идиллический хронотоп, который характеризуется единством места, ритмической цикличностью времени, прикрепленностью жизни к месту - родному дому и т.п., и авантюрный хронотоп, для которого характерен широкий пространственный фон и время «случая». На базе хронотопа выделяются и «локальности» (в терминологии М.М.Бахтина) - устойчивые образы, основанные на пересечении временных и пространственных «рядов» (замок, гостиная, салон, провинциальный городок и пр.).
Художественное пространство, как и художественное время, исторически изменчиво, что отражается в смене хронотопов и связано с изменением концепции пространства-времени. В качестве примера остановимся на особенностях художественного пространства в Средневековье, Возрождении и в Новое время.
«Пространство средневекового мира представляет собой замкнутую систему со священными центрами и мирской периферией. Космос неоплатонического христианства градуирован и иерархизирован. Переживание пространства окрашено религиозно-моральными тонами» 27 . Восприятие пространства в Средневековье обычно не предполагает индивидуальной точки зрения на предмет или серию предметов. Как отмечает Д.С.Лихачев, «события в летописи, в житиях святых, в исторических повестях - это главным образом перемещения в пространстве: походы и переезды, охватывающие огромные географические пространства... Жизнь - это проявление себя в пространстве. Это путешествие на корабле среди моря житейского» 28 . Пространственные характеристики последовательно символичны (верх-низ, запад-восток, круг и др.). «Символический подход дает то упоение мысли, ту дорационалистическую расплывчатость границ идентификации, то содержание рассудочного мышления, которые возводят понимание жизни до его высочайшего уровня» 29 . В то же время средневековый человек осознает себя еще во многом как органическую часть природы, поэтому взгляд на природу со стороны ему чужд. Характерная черта народной средневековой культуры - осознание неразрывной связи с природой, отсутствие жестких границ между телом и миром.
В эпоху Возрождения утверждается понятие перспективы («просматривания», по определению А. Дюрера). Ренессансу удалось полностью рационализировать пространство. Именно в этот период понятие замкнутого космоса заменяется понятием бесконечности, существующей не только как божественный первообраз, но и эмпирически как природная реальность. Образ Вселенной детеологизируется. Теоцентрическое время средневековой культуры сменяется трехмерным пространством с четвертым измерением - временем. Это связано, с одной стороны, с развитием у личности объективирующего отношения к действительности; с другой - с расширением сферы «я» и субъективного начала в искусстве. В произведениях литературы пространственные характеристики последовательно связываются с точкой зрения повествователя или персонажа (ср. с прямой перспективой в живописи), причем значимость позиции последнего постепенно возрастает в литературе. Складывается определенная система речевых средств, отражающих как статичную, так и динамичную точку зрения персонажа.
В XX в. относительно стабильная предметно-пространственная концепция сменяется нестабильной (см., например, импрессионистическую текучесть пространства во времени). Смелое экспериментирование со временем дополняется столь же смелым экспериментированием с пространством. Так, романам «одного дня» часто соответствуют романы «замкнутого пространства». В тексте одновременно могут совмещаться пространственная точка зрения «с птичьего полета» и изображение локуса с конкретной позиции. Взаимодействие временных планов сочетается с нарочитой пространственной неопределенностью. Писатели часто обращаются к деформации пространства, что отражается в особом характере речевых средств. Так, например, в романе К. Симона «Дороги Фландрии» устранение точных временных и пространственных характеристик связано с отказом от личных форм глагола и заменой их формами причастий настоящего времени. Усложнение повествовательной структуры обусловливает множественность пространственных точек зрения в одном произведении и их взаимодействие (см., например, произведения М.Булгакова, Ю.Домбровского и др.).
Одновременно в литературе XX в. усиливается интерес к мифопоэтическим образам и мифопоэтической модели пространства-времени 30 (см., например, поэзию А. Блока, поэзию и прозу А. Белого, произведения В.Хлебникова). Таким образом, изменения концепции времени-пространства в науке и в мировосприятии человека неразрывно связаны с характером пространственно-временного континуума в произведениях литературы и типами образов, воплощающих время и пространство. Воспроизведение пространства в тексте определяется также литературным направлением, к которому принадлежит автор: для натурализма, например, стремящегося создать впечатление подлинной деятельности, характерны детальные описания различных локальностей: улиц, площадей, домов и пр.
Остановимся теперь на методике описания пространственных отношений в художественном тексте.
Анализ пространственных отношений в художественном произведении предполагает:
1) определение пространственной позиции автора (повествователя) и тех персонажей, чья точка зрения представлена в тексте;
2) выявление характера этих позиций (динамическая - статичная; сверху - снизу, с «птичьего полета» и пр.) в их связи с временной точкой зрения;
3) определение основных пространственных характеристик произведения (место действия и его изменение, перемещения персонажа, тип пространства и др.);
4) рассмотрение основных пространственных образов произведения; 5) характеристика речевых средств, выражающих пространственные отношения. Последнее, естественно, соответствует всем возможным этапам анализа, отмеченным выше, и составляет их основу.
ПРОСТРАНСТВЕННО- ВРЕМЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ РАССКАЗОВ И.А.Бунина «Эпитафия», «НОВАЯ ДОРОГА ", «господин из Сан-Франциско»
Художественное произведение - это система, в которой, как в любой другой системе, все элементы взаимосвязаны, взаимообусловлены, функциональны и образуют целостность, единство.
Для всякой системы характерна иерархичность, многоуровневость. Отдельные уровни системы обусловливают определенные аспекты её поведения, а целостное функционирование оказывается результатом взаимодействия её сторон, уровней, иерархий. Следовательно, выделять тот или иной уровень системы можно лишь условно и с целью установления его внутренних связей с целым, более углубленного познавания этого целого.
В литературном произведении мы выделяем три уровня: идейно-тематический, сюжетно-композиционный и словесно-ритмический.
Для постижения художественного целого рассказов И.А.Бунина
"Эпитафия" и "Новая дорога" избираем анализ сюжетно-композиционный, в частности пространственно-временной организации произведений. Следует отметить, что сюжет и композицию мы относим к родовому понятию структуры, которую попишем как организацию всех компонентов произведения в систему, установление взаимосвязей между ними. Мы разделяем точку зрения В.В. Кожинова на сюжет, изложенную в академической теории литературы. Определение же В.В.Кожиновым композиции как взаимодействия форм построения произведения, взаимосвязь лишь таких компонентов, как повествование, освоение, диалог, монолог. Мы, как и В.В.Кожинов, в определении композиции следуем А.Толстому: "Композиция - это, прежде всего установление центра зрения художника». Задача композиции - выявить формы, способ связи между частями целого, выявить тем самым авторское объяснение реального мира. Композиция - следующая после сюжета ступень конкретизации целого. Действие она связывает с действующими лицами, из которых вырастают герои-носители точки зрения на изображаемое действие, а точку зрения героев соотносит с автором - носителем концепции целого. Внутренняя организация произведения в соответствии с этой концепцией и есть установление центра зрения художника. "Установление центра", таким образом, мы понимаем шире, чем установление определенного ракурса. И композиция, с нашей точки зрения, устанавливает связь не только описаний, повествования, диалога и монолога, а всех элементов и уровней произведения. Композиция – это «составление, соединение, расположение, построение однотипных и разнотипных элементов между собой и их соотношение с целым, не только внешняя компоновка произведения», а и «тончайшая соотнесенность и скоординированность глубинных прямых и обратных связей», закон, способ соединения текстовых частей (параллель, философское соотнесение, повтор, контраст, нюансовые отличия и т.д.(средство выражения связи между элементами произведения (соотношение голосов, система образов, сочетание нескольких сюжетных линий, пространственно-временная организация произведения и т.п.).
Своеобразием сюжетно-композиционной организаций рассказов Бунина рубежа веков является ослабленность фабулы. В центре лирических рассказов Бунина чувства и мысли повествователя. Они становятся движущей силой сюжетно-композиционного построения произведения. Самодвижущуюся логику объективной действительности вытесняет логика движения чувств и мыслей. Логика мысли, созерцание мира повествователем, возникшее по ассоциации воспоминания, пейзажные картины и детали, а не события определяют их сюжет.
Целостность литературного произведения, как и всякая целостность, - это словно упорядоченная динамическая система. Внутренней упорядоченностью отличается и ее структура. «Искусство компенсирует ослабление структурных связей на одних уровнях более жесткой организацией их на других». Ослабление фабулы в прозе Бунина усиливает значение ассоциативных связей элементов произведения, одной из форм которых являются пространственно-временные отношения.
Временные и пространственные соотношения компонентов в целом закрепляют в произведении пространственно-временное движение образной мысли и являются сюжетообразующими средствами. Пространство и время - также виды функциональных взаимосвязей разных уровней произведения, т.е. средства в целом композиционной организации произведения.
Важную сюжетно-композиционную функцию выполняют время и пространство и в избранных нами для анализа произведениях.
Данные произведения Бунина выражают отношение писателя к наступлению нового в жизни России. Новое в рассказах оценивается с точки зрения ценности прошлого России, которое дорого для Бунина связью человека с природой.
Соотношение настоящего с прошлым - главная форма построения рассказа «Эпитафия».
В центре лирического рассказа "Эпитафия" сознание крайне близкого автору героя-повествователя, других субъектов речи в рассказе нет, поэтому субъективное время рассказа едино. Однако художественное время в "Эпитафии" многопланово. Исходная временная позиция рассказа "Эпитафия" - настоящее. Наблюдение настоящего рождает воспоминание о прошлом и мысли о будущем. Настоящее вписывается в общее течение времени. Раздумьем о будущем дается перспектива течению времени, возникает хроникальная разомкнутость.
Герой не замыкается в себе, стремится осознать движение времени.
Ход истории восстанавливается мыслью и воспоминаниями героя. Ретроспекция выступает как необходимое звено в движении сюжета. В несколько минут раздумий-воспоминаний восстанавливается подробная картина смены времен года, жизни деревни в эти отрезки времени и в течение десятилетий.
Воспоминание – преодоление сиюминутного времени, выпадение из безостановочного времени, оно «растягивает» в произведении реальное сиюминутное время, но восстанавливает движение в прошлом. А конкретные картины и образы иллюстрируют это движение времени, эту временную протяженность. Монтаж картин степной деревушки в разное время показывает изменение жизни степи.
При воспоминании совмещаются впечатления детства и точка зрения уже взрослого героя- повествователя, поэтому появляется оценка прошлому, прошлое становится эстетически значимым, оно представляется счастьем. Красота жизни степи и деревни в прошлом подчеркивается образами белоствольной березы, золотых хлебов, многоцветной палитрой степи, деталями из празднично-трудовой жизни мужика.
Такая оценка прошлого структурно выливается в то, что описание прошлого составляет большую часть рассказа, древняя степь и деревня представлены во все времена года.
Оказывается важным цикличное время (время года, этапов, месяцев и дней в пределах одного времени года; смена дня и ночи) и для подчеркивания движущегося исторического процесса. Этой же цели служит и динамичный, резко темповый характер времен года. Значимость смысловых изменений, временных переходов подчеркивают также грамматические формы глагола. В четвертой части, если рассказ условно разделить на четыре части, - раздумье о будущем – глаголы будущего времени; в третьей части – рассказе о настоящем – глаголы настоящего времени; в первой и второй части рассказа воспоминания о времени благополучия степи и об изменении ее в последующие годы – глаголы прошедшего времени, а также настоящего, так как воспоминания воспроизводят жизнь прошлого так ярко, словно все происходит в настоящем, и потому, что в воспоминания включаются сентенции об общем для всех эпох, как-то: «Жизнь не стоит на месте, - старое уходит» и т.п.
Чтобы подчеркнуть не только природное процветание в прошлом, но и общее благополучие, цикличное время совмещает с временем бытовым, жизненным.
Цикличное время демонстрирует неустанное движение времени, не только изменение, но и обновление жизни. И герой признает закономерность появления нового. (Необходимость нового мотивируется и тем, что природа оскудела, крестьяне нищенствуют и вынуждены покинуть родные места в поисках счастья).
В "Эпитафии", кроме цикличного и автобиографического времени, прошлого, настоящего и будущего, несколько временных пластов прошлого времени; историческое время после отмены крепостного права, (одновременно время детства героя), время, предшествовавшее этой эпохе, когда кто-то "первый пришел на это место, поставил на своей десятине крест с кровелькой, призвал попа и освятил "Покров пресвятыя богородицы", время жизни в деревушке и последующие за детством героя годы до настоящего времени. Все эти временные пласты совмещены.
Хотя реальный ход мысли, как отмечалось выше, находил из настоящего к прошлому и будущему, в построении рассказа выдержан принцип временной последовательности; сначала описывается прошлое, затем настоящее и, наконец - раздумья о будущем. Такое построение тоже подчеркивает ход исторического развития, перспективу движения. Рассказ - эпитафия прошлому, но не жизни. Однако, если реальное время течёт беспрерывно, в художественном времени рассказа между первой и второй картиной прошлого, также между прошлым и настоящим - временные разрывы. Эту особенность художественного времени "Эпитафии" определял уже сам жанр произведения.
Воплощению авторской идеи служит и художественное пространство рассказа. В первой части рассказа отрезана связь деревушки с городом, с миром ("Тропа к городу заросла"). Круг наблюдений замыкается пространством знакомства ребёнка со степью, деревней и ее окрестностями. Во второй части пространство размыкается. "Детство миновало. Потянуло нас заглянуть дальше того, что мы видели за околицей деревни". Затем пространство еще более расширяется: с обеднением степи люди стали уходить по дороге к городу, в далёкую Сибирь. Заново протопталась тропа к городу, внутри деревни тропы заросли. В третьей части «Эпитафии» из города люди приходят в деревню, чтобы построить здесь новую жизнь, т.е. связи степи с миром крепнут, тропы протаптываются в обратном направлении, от города к деревне, к земле-носительнице богатств, прародительнице жизни. Финал рассказа звучит не безнадежно. И все-таки прогрессивность нового для Бунина сомнительна. Новые люди топчут степь, ищут счастье в ее недрах. Чем освятят они степь в будущем?
Еще о более решительном наступлении нового повествуется в рассказе «Новая дорога».
Символом наступления нового промышленного уклада как конкретно-исторического и будущего, нового в общеисторическом плане, здесь является продвигающийся в глубь обширного лесного края поезд.
Рассказ делится на три части. В каждой части описываются наблюдения героя из окна за ее окружающим миром, внутреннее пространство вагона и платформы. И через все большую разряженность замкнутых пространств (вагона и платформы) и все большую уплотненность и огромность пейзажа дается представление о дальнейшем продвижении поезда в глушь страны.
Продвижению поезда сопротивляется природа, ибо новое, по убеждению Бунина, несет гибель красоте, отторжение от нее человека. "Эти березы и сосны становятся все неприветливей, они хмурятся, собираясь толпами все плотнее и плотнее...". Будущее и природа находятся в конфликте.
Противопоставляются в рассказе также нищие, но прекрасные своей чистотой, первозданностью, родством с родным краем мужики и люди, которые приходят в глушь лесов с железными дорогами: франт-телеграфист, лакей, барышни, молодой вор-лотерейщик, купец. Последние обрисованы с явной антипатией автора.
Мужики, как и леса, нехотя отступают перед новым укладом жизни. Новое борется, наступает как завоеватель, "как гигантский дракон". Поезд уверенно несется вперед, "грозно предупреждая кого-то дрожащим ревом". Рассказ заканчивается констатацией этого злобного наступления нового. Колорит картины зловещ:"...но поезд упорно продвигается вперед. И дым, как хвост кометы, плывет над ним длинною белесою грядою, полной огненных искр и окрашенной из-под низу кровавым отражением пламени". Эмоциональная окраска слов проявляет авторское отношение к наступлению нового, капиталистического уклада.
Герой, сочувствуя нищему и замученному народу и обреченному на
уничтожение "прекрасному", "девственно богатому" краю, понимая,
что разрушается красота прошлого, задумывается над тем, что общего
у него осталось с "этой лесной глушью" и её людьми, как помочь им.
И сомневается в том, сможет ли он "разобраться в их печалях, помочь
им, он, видимо, не столько от признания своего бессилия и не от
"растерянности перед процессом реальной жизни" и страха
перед нею, как считали критики начала века и отдельные современные литературоведы, сколько от четкого сознания необратимости времени, невозможности вернуть прошлое, неумолимости наступления нового.
Впечатление о решительном наступлении нового усиливается в рассказе способом изображения скорости движения поезда. Минуты отправления поезда из Петербурга наполнены подробными описаниями. Время изображения здесь почти равно времени изображаемому. Создается иллюзия, будто действительно затягивается отправление поезда. Медленное движение тронувшегося поезда воссоздается через подробное наблюдение за движущимися по платформе людьми и предметами. Длящееся время подчеркивают и наречия, указывающие на длительность движения предметов, последовательность действий. Например: «Потом из конторы быстро выходит начальник станции. Он только что вел с кем-то неприятный спор и потому, резко скомандовав: "Третий", так далеко швыряет папиросу, что она долго прыгает по платформе, рассыпая по ветру красные искры". Дальше, напротив, подчеркивается быстрота движения поезда. Движение поезда, безостановочное движение времени воссоздается сменой времени дня, "бегущих" навстречу. предметов, расширением и быстрой смены пространства. Художественное время уже не создает иллюзии времени реального. Оно сокращается за счет лишь фрагментарных картин наблюдений, ускорения смены дня и ночи и т.д.
Знаком временного потока, непрерывного движения от прошлого к новому становится и само описание о точки зрения едущего путника.
Следует сказать еще об одном своеобразии пространственной композиции данного рассказа; фабульное пространство, в связи с продвижением поезде вперед, линейно направленное. Как и в других произведениях рубежа веков, связанных с продвижением субъекта повествования ("Тишина", "В августе", "Святые Горы ", "Осенью", "Сосны"), оно последовательно меняется; одна панорама сменяется другой, развивая тем художественную мысль произведения. Художественное целое рассказов "Эпитафия" и "Новая дорога", выявленное через анализ пространственно-временной организации произведений, выражает отношение писателя к историческому процессу. Бунин признавал исторический процесс, неодолимость развития жизни вообще и исторической жизни в частности, ощущал временную направленность ее. Но не понимал прогрессивного значения этого. Не считал, что это развитие ведет к лучшему, так как поэтизировал прошлое как время слитности человека с природой, ее мудростью и красотой, видел, что капиталистический уклад отрывает человека от природы, видел разорение дворянских гнезд и крестьянских дворов и не принимал этот новый уклад, хотя и констатировал его победу. В этом состоит своеобразие историзма Бунина.
Рассказ "Господин из Сан-Франциско" занимает особое место в творчестве Бунина. Он неслучайно входил и входит в школьную программу, его обычно выделяют исследователи бунинского творчества. И, может быть, отчасти в силу этих обстоятельств ему не повезло в литературоведческом истолковании. Для идеологической и социологической критики было предпочтительным объяснение рассказа, исходящее из его, лежащего на поверхности, образного плана: ироническое освещение героя, богатого американца, трактовалось как разоблачение буржуазного порядка жизни, с его богатством и бедностью, социальным неравенством, психологией самодовольства и пр. Но подобное понимание рассказа суживает и обедняет его художественный смысл.
"Господин из Сан-Франциско" не похож на прежние рассказы Бунина по тону (в нем нет лиризма), по материалу и тематике - это рассказ уже не о русской деревне, мужике и барине, не о любви и природе. Мировая война (рассказ написан в 1915 г.) отвлекла писателя от его привычных тем и пристрастий (как и в рассказе "Братья"). Писатель выходит за российские рамки, обращается к человеку мира, Нового Света, находя в нем "гордыню Нового человека со старым сердцем» .
Вот об этом "старом сердце", то есть о человеке в его глубинной сути, об общих основах человеческого существования, основах цивилизации идет речь в "Господине из Сан-Франциско".
В рассказе "Господин из Сан-Франциско", отличающемся от других произведений Бунина 10-х годов, тем не менее используется общая для многих из них ситуация, испытующая героя, - смерть и отношение к ней. При этом берется случай вполне обыкновенный - смерть старого человека, хотя и неожиданная, мгновенная, настигшая господина из Сан-Франциско во время его путешествия в Европу.
Смерть в этом рассказе является собственно не испытательницей характера героя, проверкой его готовности или растерянности перед лицом неизбежного, страха или бесстрашия, силы или бессилия, а некоей обнажительницей существа героя, постфактум бросающий свой безжалостный свет на его предшествующий образ жизни. "Странность" подобной смерти в том, что она вообще никак не входила в сознание господина из Сан-Франциско. Он живет и действует так, как, впрочем, и большинство людей, подчеркивает Бунин, словно смерти вовсе не существует на свете: "... люди и до сих пор еще больше всего дивятся и ни за что не хотят верить смерти" . Со всеми подробностями, со вкусом расписан план героя - увлекательный маршрут путешествия, рассчитанный на два года: «Маршрут был выработан господином из Сан-Франциско обширный. В декабре и январе он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и тем, что люди в его годы чувствуют особенно тонко, - любовью молоденьких неаполитанок, пусть даже и не совсем бескорыстной; карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество...» (И.А.Бунин «Господин из Сан-Франциско» с.36).Однако всем этим великолепным планам не суждено было осуществиться.
Писатель размышляет над феноменом непоправимого, кажется даже фатального, несовпадения человеческих замыслов и их осуществления, задуманного и реально сложившегося, - мотив почти всего творчества Бунина, начиная от ранних рассказов типа «Кастрюк» ("Ан, вышло не по-гаданному...") или "На хуторе" до романа "Жизнь Арсеньева" и "Темных аллей".
Еще одна странность смерти господина из Сан-Франциско, "ужасного происшествия" на корабле "Атлантида", заключена в том, что эта смерть лишена трагизма, даже какой-либо слабой его тени. Неслучайно автор дает описание этого "происшествия" со стороны, извне, глазами чужих герою и совершенно равнодушных людей (реакция жены и дочери обрисована самым общим планом).
Антитрагичность и незначительность кончины героя выявлены Буниным подчеркнуто, контрастно, с очень большой для него степенью резкости. Главное событие рассказа, смерть героя, отнесено не к финалу, а к его середине, к центру, и это определяет двухчастную композицию рассказа. Автору важно показать оценки героя окружающими и до, и после его смерти. И эти оценки кардинально отличаются между собой. Кульминация (смерть героя) делит рассказ на две половины, отделяя сверкающий фон жизни героя в первой части от мрачных и уродливых теней второй.
В самом деле, господин из Сан-Франциско является нам в начале в роли значительного лица и в собственном сознании и в восприятии окружающих, хотя и выраженного автором с легким ироническим оттенком. Мы читаем: «Он был довольно щедр в пути и потому вполне верил в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи, звали для него носильщиков, доставляли его сундуки в гостиницы. Так было всюду, так было в плавании, так должно было быть и в Неаполе». Или вот картина встречи героя на Капри: «Остров Капри был сыр и темен в этот вечер. Но тут он на минуту ожил, кое-где осветился. На верху горы, на площадке фюникулера, уже опять стояла толпа тех, на обязанности которых лежало достойно принять господина из Сан-Франциско.
Были и другие приезжие, но не заслуживающие внимания <...>
Господин из Сан-Франциско... был сразу замечен. Ему и его дамам торопливо помогли выйти, перед ним побежали вперед, указывая дорогу, его снова окружили мальчишки и те дюжие каприйские бабы, что носят на головах чемоданы и сундуки порядочных туристов». Во всем этом, разумеется, проявляется магия богатства, всюду сопутствующая господину из Сан-Франциско.
Однако во второй части рассказа все это словно рассыпается в прах, низвергается до уровня какого-то кошмарного, оскорбительного уничижения. Автор рассказа рисует череду выразительных деталей и эпизодов, обнаруживающих мгновенное падение всякой значительности и ценности героя в глазах окружающих (эпизод с передразниванием манер господина слугой Луиджи, до того подобострастного "до идиотизма", изменившийся тон разговора хозяина гостиницы с женой господина из Сан-Франциско - "уже без всякой любезности и уже не по-английски"). Если прежде господин из Сан-Франциско занимал самый лучший номер в гостинице, то теперь ему отвели "самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный номер", где он "лежал на дешевой железной кровати, под грубыми шерстяными одеялами". Бунин прибегает затем к почти гротескным образам (то есть образам с долей фантастической преувеличенности), обычно ему не свойственным. Для господина, из Сан-Франциско не находится даже гроба (деталь, правда, мотивированная спецификой условий: на маленьком острове достать его затруднительно), и его тело помещают в... ящик - "длинный ящик из-под содовой воды". Потом автор по-прежнему неспешно, с многими подробностями, но уже унизительными для героя, описывает, как теперь путешествует герой, точнее, его останки. Вначале - на смешной крепкой лошадке, неуместно "по-сицилийски разряженной"", громыхающей "всяческими бубенцами" , с пьяным извозчиком, который утешен "неожиданным заработком", "что дал ему какой-то господин из Сан-Франциско, мотавший своей мертвой головой в ящике за его спиною...", а затем - на той же беспечной "Атлантиде", но уже "на дне темного трюма". Трюма, представленного в образах, напоминающих преисподнюю, - с каторжным трудом матросов, с "адскими топками", исполинским, словно "чудовище", валом, который вращается "с подавляющей человеческую душу неукоснительностью"
Художественный смысл подобных картин, с переменой в отношении окружающих к герою, кроется не только в социальном плане - в развенчании зла богатства с его следствиями: неравенством людей (верхние палубы и трюм), их отчужденностью друг от друга и неискренностью, мнимостью уважения к человеку и памяти о нем. Замысел Бунина в данном случае более глубокий, философский, то есть связанный с попыткой разглядеть исток "неправильности" жизни в самой натуре человека, в пороке его "сердца", то есть в укоренившихся представлениях человечества о ценностях бытия.
Как же писателю удается вместить столь глобальную художественную проблему в тесные рамки рассказа, то есть малого жанра, ограниченного, как правило, отдельным моментом, эпизодом из жизни героя?
Достигается это предельно лаконичными художественными средствами, концентрацией деталей, "сгущением" их образного смысла, насыщенного ассоциациями и символической многозначностью, при видимой их "простоте" и непритязательности. Перед нами описание быта "Атлантиды", исполненного внешнего блеска, роскоши и комфорта, описание путешествия героя, задуман ного с намерением посмотреть мир и "насладиться" жизнью, с постепенным, по большей части косвенным, боковым освещением того, во что это наслаждение выливается.
Фигура господина из Сан-Франциско очерчена предельно внешне, без психологизма, без развернутых характеристик внутренней жизни героя. Мы видим, как он, готовясь к обеду, одевается, узнаем многие детали его костюма, наблюдаем сам процесс одевания: «Побрившись, вымывшись, ладно вставив несколько зубов, он, стоя перед зеркалом, смочил и прибрал щетками в серебряной оправе остатки жемчужных волос вокруг смугло-желтого черепа, натянул на крепкое старческое тело с полнеющей от усиленного питания талией кремовое шелковое трико, а на сухие ноги с плоскими ступнями - черные шелковые носки и бальные туфли, приседая, привел в порядок высоко подтянутые шелковыми помочами черные брюки и белоснежную, с выпятившейся грудью рубашку...»
В подобных описаниях сквозит нечто преувеличенное, слегка ироническое, идущее от авторского взгляда на героя: « А затем он снова стал точно к, венцу готовиться: повсюду зажег электричество, наполнил все зеркала отражением света и блеска, мебели и раскрытых сундуков, стал бриться, мыться и поминутно звонить...»
Отметим попутно, что в том и другом примере акцентируется деталь с "зеркалами", усиливающими эффект игры отражений, света и блеска вокруг героя. Кстати, прием введения зеркала как "отражения отражений" для создания впечатления некоей призрачности персонажа особенно широко стал применяться поэтами-символистами в русской литературе конца XIX - начала XX века (в рассказах Ф. Сологуба, В. Брюсова, 3. Гиппиус, последней принадлежит сборник рассказов под названием "Зеркала", 1898).
Описание внешности героя не психологично. Даже портрет героя лишен черт индивидуальности, какой-либо неповторимости его личности. В изображении лица героя, по сути, нет лица как чего-то особенного в человеке. В нем выделено лишь "нечто монгольское": "Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью - крепкая лысая голова".
Намеренный отказ Бунина от психологизма в рассказе подчеркнут и мотивирован: «Что чувствовал, что думал господин из Сан-Франциско в этот столь знаменательный для него вечер? Он, как всякий, испытавший качку, только очень хотел есть, с наслаждением мечтал о первой ложке супа, о первом глотке вина и совершал привычное дело туалета даже в некотором возбуждении, не оставлявшем времени для чувств и размышлений».
Внутренней жизни, жизни души и ума, как видим места нет, для нее не остается времени, и она чем-то замещена - скорее всего привычкой к "делу". Сейчас это иронически поданное "дело туалета", а раньше, всю жизнь, по-видимому, работа (работа, конечно, по обогащению). "Он работал не покладая рук..." - эта ремарка существенна для понимания судьбы героя.
Однако внутренние, психологические состояния героя все-таки находят свое выражение в рассказе, правда, косвенное, в форме повествования от автора, где в какие-то моменты слышится голос персонажа, угадывается его точка зрения на происходящее. Вот, к примеру, мечтая о своем путешествии, он думает о людях: "... карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество" . Или о посещении Сан-Марино, "куда съезжается к полудню немало людей самого первого сорта и где однажды дочери господина из Сан-Франциско чуть не сделалось дурно: ей показалось, что в зале сидит принц" . В авторскую речь здесь намеренно введены словечки из лексикона героя - "отборное общество", "люди самого первого сорта", которые выдают в нем тщеславие, самодовольство, "гордыню" человека Нового Света и пренебрежение к людям. Вспомним также его приезд на Капри: «Были и другие приезжие, но не заслуживающие внимания, - несколько русских, поселившихся на Капри, неряшливых и рассеянных, в очках, с бородами, с поднятыми воротниками стареньких пальтишек, и компания длинноногих, круглоголовых немецких юношей...»
Тот же голос героя мы различаем в повествовании, по форме нейтральном, от третьего лица, когда идет речь о впечатлениях господина из Сан-Франциско об итальянцах: «И господин из Сан-Франциско, чувствуя себя так, как и подобало ему, - совсем стариком, - уже с тоской и злобой думал обо всех этих жадных, воняющих чесноком людишках, называемых итальянцами...»
Особенно показательны те эпизоды, где обрисовано восприятие героем памятников древности, музеев той страны, красотой которой он мечтал насладиться. В его туристский день входил "осмотр мертвенно-чистых, и ровно, приятно, но скучно, точно снегом, освещенных музеев или холодных, пахнущих воском церквей, в которых повсюду одно и то же..." . Как видим, все в глазах героя окрашено пеленой старческой скуки, однообразия и даже мертвенности и совсем не похоже на ожидаемую радость и наслаждение жизнью.
Подобные настроения Господина усиливаются. И кажется, его обманывает здесь все, даже природа: «Утреннее солнце каждый день обманывало: с полудня неизменно серело и начинал сеять дождь, да все гуще и холоднее, тогда пальмы у подъезда отеля блестели жестью, город казался особенно грязным и тесным, музеи чересчур однообразными, сигарные окурки толстяков-извозчиков в резиновых, крыльями развевающихся по ветру накидках - нестерпимо вонючими, энергичное хлопанье их бичей над тонкошеими клячами явно фальшивым, обувь синьоров, разметающих трамвайные рельсы, ужасною, а женщины, шлепающие по грязи, под дождем с черными раскрытыми головами, - безобразно коротконогими, про сырость же и вонь гнилой рыбой от пенящегося у набережной моря и говорить нечего». Соприкасаясь с природой Италии, герой словно не замечает ее, не чувствует ее прелести и не в состоянии это сделать, как нам дает понять автор. Писатель в первой части, где повествование окрашено обесцвечивающим восприятием героя, намеренно исключает образ прекрасной страны, ее природы с собственной, авторской точки зрения. Этот образ появляется уже после смерти героя, во второй части рассказа. И тут возникают картины, исполненные солнца, ярких, радостных красок и чарующей красоты. Например, там, где описаны городской рынок, красавец лодочник, а затем два абруццких горца: «Шли они - и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем, которое уже жарко грело, поднимаясь все выше и выше, и туманно - лазурные, ещ е по-утреннему зыбкие массивы Италии, ее близких и далеких гор, красоту которых бессильно выразить человеческое слов ».
Этот контраст авторского восприятия, исполненного лиризмом, чувством восхищения сказочной красотой Италии, и безрадостной, обескровленной картины ее, данной глазами героя, оттеняет всю внутреннюю сухость господина из Сан-Франциско. Отметим, кроме того, что во время плавания на "Атлантиде" по океану не происходит никаких внутренних контактов героя с миром природы, столь в эти моменты величественной и грандиозной, что постоянно дает почувствовать нам автор. Мы ни разу не видим героя, любующегося красотой, величием океана или устрашенного его шквалами, проявляющего какие-либо свои реакции на окружающую природную стихию, впрочем, как и все остальные пассажиры. "Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали...". Или еще: "Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях, пароход весь дрожал, одолевая и ее <...>, а тут, в баре, беззаботно закидывали ноги на ручки кресел, цедили коньяк и ликеры...".
В конце концов складывается впечатление совершенной искусственной замкнутости, искусственной камерности пространства, в котором пребывают герой и все остальные мелькающие здесь персонажи. Роль художественного пространства и времени в образном целом рассказа необычайно существенна. В нем искусно сопряжены между собой категории вечности (образ смерти, океана как вечной космической стихии) и временности, того авторского счета времени, который расписан по дням, часам и минутам. Вот перед нами образ дня на "Атлантиде", с пунктуально отмеченным движением времени внутри него: «... вставали рано <...> накинув фланелевые пижамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодной свежестью океана, или играть в шеффльборд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в одиннадцать - подкрепляться бутербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газету и спокойно ждали второго завтрака, еще более питательного и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались отдыху; все палубы были заставлены тогда длинными камышовыми креслами, на которых путешественники лежали, укрывшись пледами; в пятом часу их, освеженных и повеселевших, поили крепким душистым чаем с печеньями; в семь повещали трубными сигналами о том, что составляло главнейшую цель всего этого существования, венец его... И тут господин из Сан-Франциско спешил в свою богатую кабину - одеваться».
Перед нами образ дня, данный как образ повседневного наслаждения жизнью, и в нем главным событием, "венцом" является обед. Все остальное выглядит лишь подготовкой к нему или завершением (прогулки, спортивные игры служат средством для возбуждения аппетита). Дальше по ходу рассказа автор не скупится на детали с перечнем блюд на обед, словно следуя Гоголю, который в "Мертвых душах" развернул целую ироническую поэму еды героев - некую "жратви-аду", по выражению Андрея Белого.
Картина дня с подчеркнутой в нем физиологией быта завершается натуралистической деталью - упоминанием грелок для "согревания желудков", которые вечерами разносили горничные "по всем номерам.
Несмотря на то что в подобном существовании все неизменно (здесь, на "Атлантиде", ничего не случается кроме известного "происшествия", забытого через пятнадцать минут), автор на протяжении всего повествования ведет точный хронометраж происходящего, буквально по минутам. Вглядимся в текст: "Через десять минут семья из Сан-Франциско сошла в большую барку, через пятнадцать ступила на камни набережной..."; "А через минуту в дверь комнаты господина из Сан-Франциско легонько стукнул француз-метрдотель...".
Такой прием - точный, по минутам, хронометраж происходящего (при отсутствии какого-либо действия) - позволяет автору создать образ автоматически заведенного порядка, механизма жизни, крутящегося вхолостую. Инерция его продолжается и после смерти господина из Сан-Франциско, словно проглоченного этим механизмом и тут же забытого: "Через четверть часа в отеле все кое-как пришло в порядок". Образ автоматической размеренности варьируется автором неоднократно: "... жизнь... протекала размеренно" ; "Жизнь в Неаполе тотчас же потекла по заведенному порядку..." .
И все это оставляет впечатление автоматизма представленной здесь жизни, то есть в конечном итоге некоей ее безжизненности.
Отмечая роль художественного времени, следует обратить внимание на одну дату, обозначенную в самом начале рассказа, в завязке сюжета, - пятьдесят восемь лет, возраст героя. Дата связана с очень существенным контекстом, описанием образа всей предшествующей жизни героя и ведет к завязке сюжета.
Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствия, на путешествие во всех отношениях отличное. Для такой уверенности у него был тот довод, что, во-первых, он был богат, а во-вторых, только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет. До этой поры он не жил, а лишь существовал, правда, очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее. Он работал не покладая рук, - китайцы, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами, хорошо знали, что это значит! - и наконец увидел, что сделано уже много, что он почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец, и решил передохнуть. Люди, к которым принадлежал он, имели обычай начинать наслаждение жизнью с поездки в Европу, в Индию, в Египет. Так - сначала намеком, общим планом, а в ходе рассказа всем его образным строем - обозначена суть, происхождение порока "старого сердца" человека Нового Света, господина из Сан-Франциско. Герою, решившему наконец начать жить, посмотреть мир, так и не удалось это сделать. И не только из-за смерти и даже не из-за старости, а потому что он всем своим предшествующим существованием не был подготовлен к этому. Попытка была обречена с самого начала. Исток беды - в самом способе жизни, которому предан господин из Сан-Франциско и в котором мнимые ценности и вечная погоня за ними замещают самое жизнь. Каждого человека на земле подстерегает некая западня: дело и деньги ради существования и существование ради дела и денег. Так человек попадает в замкнутый, порочный круг, когда средства подменяют цель - жизнь. Будущее откладывается и может никогда не наступить. Именно так произошло с господином из Сан-Франциско. До пятидесяти восьми лет "он не жил, а существовал", подчиняясь раз и навсегда заведенному, автоматическому порядку, потому и не научился жить - радоваться жизни, наслаждаться свободным общением с людьми, природой и красотой мира.
История господина из Сан-Франциско, как показывает ее Бунин, - из ряда вполне обыкновенных. Нечто подобное, хочет сказать нам художник, происходит с большинством людей, которые превыше всего ценят богатство, власть и почет. Не случайно писатель ни разу не называет своего героя по имени, фамилии или прозвищу: все это слишком индивидуально, а история, описанная в рассказе, - может случиться с каждым.
Рассказ "Господин из Сан-Франциско", - по сути, это размышление писателя о преобладающих в современном мире ценностях, власть которых над человеком и лишает его настоящей жизни, самой способности к ней. Эта дьявольская издевка над человеком вызывает в сознании художника не только иронию, она не раз ощутима в рассказе. Вспомним эпизоды, где "венцом" существования показан обед, или описание того, с какой преувеличенной торжественностью одевается герой - "точно к венцу", или когда в нем проскальзывает нечто актерское: "... как по сцене пошел среди них господин из Сан-Франциско". Авторский голос не раз звучит трагически, с горечью и недоумением, почти мистическим. Образ океана, фон всего повествования, вырастает в образ мировых космических сил, с их таинственной и непостижимой дьявольской игрой, подстерегающей все человеческие помыслы. В финале рассказа появляется, как воплощение подобных злых сил, условный, аллегорический образ Дьявола: «Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблем. Дьявол был громаден, как утес, но громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем ».
Так до мировых, космических масштабов расширяется художественное пространство и время рассказа. С точки зрения функции художественного времени надо задуматься еще над одним эпизодом в произведении. Это внесюжетный (не связанный с главным героем) эпизод, где идет речь о некоем человеке, жившем "две тысячи лет тому назад"; "имевшем власть над миллионами людей", "несказанно мерзком", но которого, однако, "навеки запомнило" человечество, - этакий каприз человеческой памяти, созданный, видимо, магией власти (еще одним идолом человечества, кроме богатства). Этот весьма развернутый эпизод, как будто бы случайный и вовсе не обязательный, обращенный к легенде из истории острова Капри, выполняет тем не менее существенную роль в рассказе. Двухтысячелетняя давность истории Тиберия (судя по всему, именно о нем идет речь, когда упоминается о посещении туристами горы Монте-Тиберио), введение в повествование этого реального исторического имени переключает наше воображение в далекое прошлое человечества, расширяет масштаб художественного времени бунинского рассказа и заставляет нас все изображенное в нем увидеть в свете "большого времени". И это сообщает рассказу необычайно высокую степень художественной обобщенности. "Малый" прозаический жанр как бы переступает свои границы и обретает новое качество. Рассказ становится философским.
и т.д.................

Бунин Иван Алексеевич является одним из лучших писателей нашей страны. Первый сборник его стихотворений появился в 1881 году. Затем им были написаны рассказы "На край света", "Танька", "Вести с родины" и некоторые другие. В 1901 году вышел новый сборник "Листопад", за который автор получил Пушкинскую премию.

К писателю приходят популярность и признание. Он знакомится с М. Горьким, А. П. Чеховым, Л. Н. Толстым.

В начале 20-го века Иван Алексеевич создает рассказы "Захар Воробьев", "Сосны", "Антоновские яблоки" и другие, в которых запечатлена трагедия обездоленного, нищего народа, а также разорение усадеб дворян.

и эмиграция

Октябрьскую революцию Бунин воспринял отрицательно, как социальную драму. Он эмигрировал в 1920 году во Францию. Здесь им были написаны, кроме других произведений, цикл новелл под названием "Темные аллеи" (анализ рассказа с одноименным названием из этого сборника мы проведем чуть ниже). Главная тема цикла - любовь. Иван Алексеевич открывает нам не только светлые ее стороны, но и темные, о чем говорит и само название.

Судьба Бунина была и трагичной, и счастливой. В своем искусстве он достиг непревзойденных высот, первым из отечественных писателей получил престижную Нобелевскую премию. Но он вынужден был тридцать лет прожить на чужбине, с тоской по Родине и душевной близостью с ней.

Сборник "Темные аллеи"

Эти переживания послужили толчком к созданию цикла "Темные аллеи", анализ которого мы проведем. Сборник этот в урезанном виде впервые появился в Нью-Йорке в 1943 году. В 1946 году в Париже вышло уже следующее издание, включавшее 38 рассказов. Сборник резко отличался по своему содержанию от того, как тема любви привычно освещалась в советской литературе.

Взгляд Бунина на любовь

У Бунина был отличный от других, свой собственный взгляд на это чувство. Финал его был одним - смерть или расставание, независимо от того, как сильно герои любили друг друга. Иван Алексеевич считал, что похоже на вспышку, но именно этим и прекрасно. Любовь с течением времени сменяется привязанностью, которая постепенно превращается в быт. Герои Бунина лишены этого. Они переживают лишь вспышку и расстаются, насладившись ею.

Рассмотрим Анализ рассказа, открывающего одноименный цикл, начнем с краткого описания фабулы.

Сюжет рассказа "Темные аллеи"

Сюжет его незамысловат. Генерал Николай Алексеевич, уже старик, приезжает на почтовую станцию и встречает здесь свою возлюбленную, которую не видел около 35 лет. Надежду он узнает не сразу. Теперь она - хозяйка в котором однажды произошла их первая встреча. Герой выясняет, что все это время она любила лишь его.

Рассказ "Темные аллеи" продолжается. Николай Алексеевич пытается перед женщиной оправдаться за то, что не навещал ее столько лет. "Все проходит", - говорит он. Но очень уж неискренни, неуклюжи эти объяснения. Мудро отвечает Надежда генералу, сказав о том, что молодость проходит у всякого, а любовь - нет. Женщина укоряет возлюбленного, что тот бросил ее бессердечно, поэтому она много раз хотела наложить на себя руки, но сознает, что теперь уже поздно укорять.

Остановимся подробнее на рассказе "Темные аллеи". показывает, что Николай Алексеевич как будто не чувствует раскаяния, но Надежда права, говоря о том, что забывается все-таки не все. Генерал тоже не смог забыть эту женщину, свою первую любовь. Напрасно просит он ее: "Уходи, пожалуйста". И говорит, что лишь бы Бог простил его, а Надежда, видно, уже простила. Но выясняется, что нет. Женщина признается, что не смогла этого сделать. Поэтому генерал вынужден оправдываться, извиняться перед своей бывшей возлюбленной, говоря о том, что никогда не был счастлив, но жену свою любил без памяти, а она бросила Николая Алексеевича, изменила ему. Сына обожал, возлагал большие надежды, а получился из него наглец, мот, без чести, сердца, совести.

Сохранилась ли старая любовь?

Проанализируем произведение "Темные аллеи". Анализ рассказа показывает, что чувства главных героев не угасли. Нам становится понятно, что сохранилась старая любовь, герои этого произведения любят друг друга по-прежнему. Уезжая, генерал признается себе в том, что женщина эта дала ему лучшие моменты жизни. За измену своей первой любви мстит герою судьба. Не обретает счастья в жизни семейной Николай Алексеевич ("Темные аллеи"). Анализ его переживаний доказывает это. Он осознает, что упустил дарованный когда-то судьбой шанс. Когда генералу рассказывает кучер о том, что хозяйка эта дает деньги под процент и очень "крута", хотя и справедлива: не вернул вовремя - значит, пеняй на себя, Николай Алексеевич эти слова проецирует на свою жизнь, размышляет о том, что было бы, если бы он не бросил эту женщину.

Что помешало счастью главных героев?

В свое время сословные предрассудки помешали соединить судьбу будущему генералу с простолюдинкой. Но любовь из сердца главного героя не ушла и мешала стать счастливым с другой женщиной, воспитать достойно сына, как показывает проведенный нами анализ. "Темные аллеи" (Бунин) - это произведение, которое имеет трагический оттенок.

Надежда также пронесла любовь через всю жизнь и в итоге тоже оказалась одна. За причиненные страдания простить героя она не смогла, поскольку он остался в ее жизни самым дорогим человеком. Николай Алексеевич оказался неспособен нарушить установленные в обществе правила, не рискнул действовать против них. Ведь, женись генерал на Надежде, он встретил бы презрение и непонимание окружающих. А бедной девушке не оставалось ничего, как покориться судьбе. В те времена невозможны были светлые аллеи любви между крестьянкой и барином. Проблема эта уже общественная, а не личная.

Драматичность судеб главных героев

Бунин в своем произведении хотел показать драматичность судеб главных героев, которые вынуждены были расстаться, будучи влюбленными друг в друга. В этом мире любовь оказалась обреченной и особенно хрупкой. Но она осветила всю их жизнь, навсегда осталась в памяти лучшими мгновениями. Романтично-прекрасна эта история, хотя и драматична.

У Бунина в произведении "Темные аллеи" (анализ рассказа этого мы сейчас проводим) тема любви является сквозным мотивом. Пронизывает она и все творчество, связывая тем самым эмигрантский и российский периоды. Именно она позволяет писателю соотнести с явлениями внешней жизни душевные переживания, а также приблизиться к тайне души человеческой, исходя из влияния на него объективной действительности.

На этом завершаем анализ "Темные аллеи". Любовь каждый понимает по-своему. Это удивительное чувство до сих пор не разгадано. Тема любви будет актуальна всегда, поскольку она является движущей силой многих человеческих поступков, смыслом нашей жизни. К этому выводу приводит, в частности, проведенный нами анализ. "Темные аллеи" Бунина - рассказ, который даже своим названием отражает мысль, что чувство это нельзя понять до конца, оно "темное", но в то же время прекрасное.