Красное дерево. Борис пильняк - красное дерево

71 0

В первой короткой главе две части разделены отточием, в них даны самые выразительные штрихирусского быта: описаны юродство и юродивые, но также русские мастеровые и ремесленники. «Нищие,
провидоши, побироши, волочебники, лазари, странницы, убогие, пустосвяты, калики, пророки, дуры,
дураки, юродивые - это однозначные имена кренделей быта святой Руси, нищие на святой Руси, каликиперехожие, убогие Христа ради, юродивые ради Христа Руси святой - эти крендели украшали быт со днявозникновения Руси, от первых царей Иванов, быт русского тысячелетия. О блаженных макали своиперья все русские историки, этнографы и писатели». «И есть в Петербурге, в иных больших российскихгородах - иные чудаки. Родословная их имперская, а не царская. С Елизаветы возникло начатое Петромискусство - русской мебели. У этого крепостного искусства нет писаной истории, и имена мастеровуничтожены временем. Это искусство было делом одиночек, подвалов в городах, задних каморок влюдской избе в усадьбах. Это искусство существовало в горькой водке и жестокости…»Итак, на Руси есть чудаки и… чудаки. И тех и других можно увидеть в городе Угличе, называемомавтором русским Брюгге или российской Камакурой. Двести верст от Москвы, а железная дорога впятидесяти верстах. Именно здесь застряли развалины усадеб и красного дерева. Конечно, созданмузей старинного быта, но наиболее красивые вещи хранятся в домах у бывших хозяев. В городе немалонесчастных, вынужденных существовать продажей за бесценок русской старины. Этим пользуютсянаведывающиеся в глушь дельцы-оценщики из столицы, чувствующие себя благодетелями, спасителяминародного творчества и мировой культуры. По наводке Скудрина Якова Карповича «с паршивойулыбочкой, раболепной и ехидной одновременно», ходят они по домам, навещая то старух, то одинокихматерей, то выживших из ума стариков, убеждая их отдать самое ценное из того, что у них есть. Какправило, это вещи старых мастеров, за которые они если не сейчас, так потом выручат большие деньги.
И изразцы, и бисер, и фарфор, и красное дерево, и гобелены - все в ходу. С реестром, созданнымуслужливым Яковом Карповичем, молчаливо входят в дом некие братья Бездетовы. Глядя вокруг себякак бы слепыми глазами, они беззастенчиво начинают все мять и щупать - прицениваться. Из самойбедности и нищеты эти юроды выуживают для себя сладкие кусочки. Сугубые материалисты, они твердознают, что почем сегодня при новом режиме и сколько они будут иметь.Большой местный мыслитель Яков Карпович Скудрин вообще-то уверен, что очень скоро пролетариатдолжен исчезнуть: «Вся революция ни к чему, ошибка, кхэ, истории. В силу того, да, что еще два-трипоколения, и пролетарьят исчезнет, в первую очередь, в Соединенных Штатах, в Англии, в Германии.
Маркс написал свою теорию расцвета мышечного труда. Теперь машинный труд заменит мышцы. Вот какаямоя мысль. Скоро около машин останутся одни инженеры, а пролетарьят исчезнет, пролетарьятпревратится в одних инженеров. Вот, кхэ, какая моя мысль. А инженер не пролетарий, потому что чемчеловек культурней, тем меньше у него фанаберских потребностей, и ему удобно со всеми материальножить одинаково, уровнять материальные блага, чтобы освободить мысль, да, - вон, англичане, богатыеи бедные, одинаково в пиджаках спят и в одинаковых домах живут, а у нас - бывало - сравните купца смужиком - купец, как поп, выряжается и живет в хоромах. А я могу босиком ходить и от этого хуже нестану. Вы скажете, кхэ, да, эксплуатация останется? - да как останется? - мужика, которого можноэксплуатировать, потому - что он, как зверь, - его к машине не пустишь, он её сломает, а она стоитмиллионы. Машина дороже того стоит, чтобы при ней пятак с человека экономить, - человек долженмашину знать, к машине знающий человек нужен - и вместо прежней сотни всего один. Человека такогобудут холить. Пропадет пролетарьят!»Если прогноз будущего пролетариата, данный устами несимпатичного, но весьма разумно мыслящегогероя, дан как бы с надеждой на торжество мудрости, то прогноз будущего современной женщины малооптимистичен. С развалом семьи, вызванным крушением социальных устоев, очень много будет одинокихматерей и просто одиноких женщин. Новое государство поддерживает и будет поддерживатьматерей-одиночек.Встретив свою сестру Клавдию, младший сын Скудрина, сбежавший из дома коммунист Аким,
выслушивает такой её монолог: «Мне двадцать четыре. Весной я решила, что пора стать женщиной, истала ей». Брат возмущен: «Но у тебя есть любимый человек?» - «Нет, нету! Их было несколько. Мне былолюбопытно… Но я забеременела, и я решила не делать аборта». - «И ты не знаешь, кто муж?» - «Я немогу решить кто. Но мне это неважно. Я - мать. Я справлюсь, и государство мне поможет, а мораль… Я незнаю, что такое мораль, меня разучили это понимать. Или у меня есть своя мораль. Я отвечаю только засебя и собою. Почему отдаваться - не морально? Я делаю, что я хочу, и я ни перед кем не обязываюсь.
Муж?.. Мне он не нужен в ночных туфлях и чтобы родить. Люди мне помогут, - я верю в людей. Люди любятгордых и тех, кто не отягощает их. И государство поможет…»Аким-коммунист - хотел знать, что идет новый быт - быт был древен. Но мораль Клавдии для него - инеобыкновенна, и нова».Однако есть ли что-нибудь на земле, что остается неизменным? Без сомнения, это небо, облака,
небесные пространства. Но… также «искусство красного дерева, искусство вещей». «Мастераспиваются и умирают, а вещи остаются жить, живут, около них любят, умирают, в них хранят тайныпечалей, любовей, дел, радостей. Елизавета, Екатерина - рококо, барокко. Павел - мальтиец. Павелстрог, строгий покой, красное дерево, темно-ампир, классика. Эллада. Люди умирают, но вещи живут, иот вещей старины идут «флюиды» старинности, отошедших эпох. В 1928 году - в Москве, Ленинграде, погубернским городам - возникли лавки старинностей, где старинность покупалась и продаваласьломбардами, госторгом, госфондом, музеями: в 1928 году было много людей, которые собирали «флюиды».
Люди, покупавшие вещи старины после громов революций, у себя в домах, облюбовывая старину, вдыхалиживую жизнь мертвых вещей. И в почете был Павел-мальтиец - прямой и строгий, без бронзы изавитушек».

Значения в других словарях

Борис Пастернак - Доктор Живаго

Когда Юрин дядюшка Николай Николаевич переехал в Петербург, заботу о нём, в десять летоставшемся сиротой, взяли другие родственники - Громеко, в доме которых на СивцевомВражке бывали интересные люди, и где атмосфера профессорской семьи вполне способствоваларазвитию Юриных талантов.Дочь Александра Александровича и Анны Ивановны (урожденнойКрюгер) Тоня была ему хорошим товарищем, а одноклассник по г...

Борис Пильняк - Голый Год

Роману предшествуют два эпиграфа. Первый (ко всему роману) взят из книги «Бытие разумное, илиНравственное воззрение на достоинство жизни». «Каждая минута клянется судьбе в сохраненииглубокого молчания о жребии нашем, даже до того времени, когда она с течением жизни соединяется,и тогда когда будущее молчит о судьбине нашей, всякая проходящая минута вечностью начинатьсяможет». Второй эпиграф (к «Вст...

Борис Пильняк - Повесть Непогашенной Луны

В предисловии автор подчеркивает, что поводом для написания этого произведения была не смерть М.В. Фрунзе, как многие думают, а просто желание поразмышлять. Читателям не надо искать в повестиподлинных фактов и живых лиц.Ранним утром в салон-вагоне экстренного поезда командарм Гаврилов, ведавший победами и смертью,«порохом, дымом, ломаными костями, рваным мясом», принимает рапорты трех штабистов, п...

Итак, на Руси есть чудаки и... чудаки. И тех и других можно увидеть в городе Угличе, называемом автором русским Брюгге или российской Камакурой. Двести вёрст от Москвы, а железная дорога в пятидесяти верстах. Именно здесь застряли развалины усадеб и красного дерева. Конечно, создан музей старинного быта, но наиболее красивые вещи хранятся в домах у бывших хозяев. В городе немало несчастных, вынужденных существовать продажей за бесценок русской старины. Этим пользуются наведывающиеся в глушь дельцы-оценщики из столицы, чувствующие себя благодетелями, спасителями народного творчества и мировой культуры. По наводке Скудрина Якова Карповича «с паршивой улыбочкой, раболепной и ехидной одновременно», ходят они по домам, навещая то старух, то одиноких матерей, то выживших из ума стариков, убеждая их отдать самое ценное из того, что у них есть. Как правило, это вещи старых мастеров, за которые они если не сейчас, так потом выручат большие деньги. И изразцы, и бисер, и фарфор, и красное дерево, и гобелены - все в ходу. С реестром, созданным услужливым Яковом Карповичем, молчаливо входят в дом некие братья Бездетовы. Глядя вокруг себя как бы слепыми глазами, они беззастенчиво начинают все мять и щупать - прицениваться. Из самой бедности и нищеты эти юроды выуживают для себя сладкие кусочки. Сугубые материалисты, они твёрдо знают, что почём сегодня при новом режиме и сколько они будут иметь.

Большой местный мыслитель Яков Карпович Скудрин вообще-то уверен, что очень скоро пролетариат должен исчезнуть: «Вся революция ни к чему, ошибка, кхэ, истории. В силу того, да, что ещё два-три поколения, и пролетарьят исчезнет, в первую очередь, в Соединённых Штатах, в Англии, в Германии. Маркс написал свою теорию расцвета мышечного труда. Теперь машинный труд заменит мышцы. Вот какая моя мысль. Скоро около машин останутся одни инженеры, а пролетарьят исчезнет, пролетарьят превратится в одних инженеров. Вот, кхэ, какая моя мысль. А инженер не пролетарий, потому что чем человек культурней, тем меньше у него фанаберских потребностей, и ему удобно со всеми материально жить одинаково, уровнять материальные блага, чтобы освободить мысль, да, - вон, англичане, богатые и бедные, одинаково в пиджаках спят и в одинаковых домах живут, а у нас - бывало - сравните купца с мужиком - купец, как поп, выряжается и живёт в хоромах. А я могу босиком ходить и от этого хуже не стану. Вы скажете, кхэ, да, эксплуатация останется? - да как останется? - мужика, которого можно эксплуатировать, потому - что он, как зверь, - его к машине не пустишь, он её сломает, а она стоит миллионы. Машина дороже того стоит, чтобы при ней пятак с человека экономить, - человек должен машину знать, к машине знающий человек нужен - и вместо прежней сотни всего один. Человека такого будут холить. Пропадёт пролетарьят!»

Если прогноз будущего пролетариата, данный устами несимпатичного, но весьма разумно мыслящего героя, дан как бы с надеждой на торжество мудрости, то прогноз будущего современной женщины мало оптимистичен. С развалом семьи, вызванным крушением социальных устоев, очень много будет одиноких матерей и просто одиноких женщин. Новое государство поддерживает и будет поддерживать матерей-одиночек.

Встретив свою сестру Клавдию, младший сын Скудрина, сбежавший из дома коммунист Аким, выслушивает такой её монолог: «Мне двадцать четыре. Весной я решила, что пора стать женщиной, и стала ей». Брат возмущён: «Но у тебя есть любимый человек?» - «Нет, нету! Их было несколько. Мне было любопытно... Но я забеременела, и я решила не делать аборта». - «И ты не знаешь, кто муж?» - «Я не могу решить кто. Но мне это неважно. Я - мать. Я справлюсь, и государство мне поможет, а мораль... Я не знаю, что такое мораль, меня разучили это понимать. Или у меня есть своя мораль. Я отвечаю только за себя и собою. Почему отдаваться - не морально? Я делаю, что я хочу, и я ни перед кем не обязываюсь. Муж?.. Мне он не нужен в ночных туфлях и чтобы родить. Люди мне помогут, - я верю в людей. Люди любят гордых и тех, кто не отягощает их. И государство поможет...»

Аким-коммунист - хотел знать, что идёт новый быт - быт был древен. Но мораль Клавдии для него - и необыкновенна, и нова«.

Однако есть ли что-нибудь на земле, что остаётся неизменным? Без сомнения, это небо, облака, небесные пространства. Но... также «искусство красного дерева, искусство вещей». «Мастера спиваются и умирают, а вещи остаются жить, живут, около них любят, умирают, в них хранят тайны печалей, любовей, дел, радостей. Елизавета, Екатерина - рококо, барокко. Павел - мальтиец. Павел строг, строгий покой, красное дерево, темно-ампир, классика. Эллада. Люди умирают, но вещи живут, и от вещей старины идут „флюиды“ старинности, отошедших эпох. В 1928 году - в Москве, Ленинграде, по губернским городам - возникли лавки старинностей, где старинность покупалась и продавалась ломбардами, госторгом, госфондом, музеями: в 1928 году было много людей, которые собирали „флюиды“. Люди, покупавшие вещи старины после громов революций, у себя в домах, облюбовывая старину, вдыхали живую жизнь мёртвых вещей. И в почёте был Павел-мальтиец - прямой и строгий, без бронзы и завитушек».

Итак, на Руси есть чудаки и… чудаки. И тех и других можно увидеть в городе Угличе, называемом автором русским Брюгге или российской Камакурой. Двести верст от Москвы, а железная дорога в пятидесяти верстах. Именно здесь застряли развалины усадеб и красного дерева. Конечно, создан музей старинного быта, но наиболее красивые вещи хранятся в домах у бывших хозяев. В городе немало несчастных, вынужденных существовать продажей за бесценок русской старины. Этим пользуются наведывающиеся в глушь дельцы-оценщики из столицы, чувствующие себя благодетелями, спасителями народного творчества и мировой культуры. По наводке Скудрина Якова Карповича “с паршивой улыбочкой, раболепной и ехидной одновременно”, ходят они по домам, навещая то старух, то одиноких матерей, то выживших из ума стариков, убеждая их отдать самое ценное из того, что у них есть. Как правило, это вещи старых мастеров, за которые они если не сейчас, так потом выручат большие деньги. И изразцы, и бисер, и фарфор, и красное дерево, и гобелены – все в ходу. С реестром, созданным услужливым Яковом Карповичем, молчаливо входят в дом некие братья Бездетовы. Глядя вокруг себя как бы слепыми глазами, они беззастенчиво начинают все мять и щупать – прицениваться. Из самой бедности и нищеты эти юроды выуживают для себя сладкие кусочки. Сугубые материалисты, они твердо знают, что почем сегодня при новом режиме и сколько они будут иметь.

Большой местный мыслитель Яков Карпович Скудрин вообще-то уверен, что очень скоро пролетариат должен исчезнуть: “Вся революция ни к чему, ошибка, кхэ, истории. В силу того, да, что еще два-три поколения, и пролетарьят исчезнет, в первую очередь, в Соединенных Штатах, в Англии, в Германии. Маркс написал свою теорию расцвета мышечного труда. Теперь машинный труд заменит мышцы. Вот какая моя мысль. Скоро около машин останутся одни инженеры, а пролетарьят исчезнет, пролетарьят превратится в одних инженеров. Вот, кхэ, какая моя мысль. А инженер не пролетарий, потому что чем человек культурней, тем меньше у него фанаберских потребностей, и ему удобно со всеми материально жить одинаково, уровнять материальные блага, чтобы освободить мысль, да, – вон, англичане, богатые и бедные, одинаково в пиджаках спят и в одинаковых домах живут, а у нас – бывало – сравните купца с мужиком – купец, как поп, выряжается и живет в хоромах. А я могу босиком ходить и от этого хуже не стану. Вы скажете, кхэ, да, эксплуатация останется? – да как останется? – мужика, которого можно эксплуатировать, потому – что он, как зверь, – его к машине не пустишь, он ее сломает, а она стоит миллионы. Машина дороже того стоит, чтобы при ней пятак с человека экономить, – человек должен машину знать, к машине знающий человек нужен – и вместо прежней сотни всего один. Человека такого будут холить. Пропадет пролетарьят!”

Встретив свою сестру Клавдию, младший сын Скудрина, сбежавший из дома коммунист Аким, выслушивает такой ее монолог: “Мне двадцать четыре. Весной я решила, что пора стать женщиной, и стала ей”. Брат возмущен: “Но у тебя есть любимый человек?” – “Нет, нету! Их было несколько. Мне было любопытно… Но я забеременела, и я решила не делать аборта”. – “И ты не знаешь, кто муж?” – “Я не могу решить кто. Но мне это неважно. Я – мать. Я справлюсь, и государство мне поможет, а мораль… Я не знаю, что такое мораль, меня разучили это понимать. Или у меня есть своя мораль. Я отвечаю только за себя и собою. Почему отдаваться – не морально? Я делаю, что я хочу, и я ни перед кем не обязываюсь. Муж?.. Мне он не нужен в ночных туфлях и чтобы родить. Люди мне помогут, – я верю в людей. Люди любят гордых и тех, кто не отягощает их. И государство поможет…”

Аким-коммунист – хотел знать, что идет новый быт – быт был древен. Но мораль Клавдии для него – и необыкновенна, и нова”.

Однако есть ли что-нибудь на земле, что остается неизменным? Без сомнения, это небо, облака, небесные пространства. Но… также “искусство красного дерева, искусство вещей”. “Мастера спиваются и умирают, а вещи остаются жить, живут, около них любят, умирают, в них хранят тайны печалей, любовей, дел, радостей. Елизавета, Екатерина – рококо, барокко. Павел – мальтиец. Павел строг, строгий покой, красное дерево, темно-ампир, классика. Эллада. Люди умирают, но вещи живут, и от вещей старины идут „флюиды“ старинности, отошедших эпох. В 1928 году – в Москве, Ленинграде, по губернским городам – возникли лавки старинностей, где старинность покупалась и продавалась ломбардами, госторгом, госфондом, музеями: в 1928 году было много людей, которые собирали „флюиды“. Люди, покупавшие вещи старины после громов революций, у себя в домах, облюбовывая старину, вдыхали живую жизнь мертвых вещей. И в почете был Павел-мальтиец – прямой и строгий, без бронзы и завитушек”.

(No Ratings Yet)

Краткое содержание повести Пильняка “Красное дерево”

Другие сочинения по теме:

Автоперевод под названием “Roman Elegies”. Комментарий Бродского: “Наиболее подлинное, что написано Гете – это “Римские элегии”. Он молодым приезжает из...
В предисловии автор подчеркивает, что поводом для написания этого произведения была не смерть М. В. Фрунзе, как многие думают, а...
Роману предшествуют два эпиграфа. Первый (ко всему роману) взят из книги “Бытие разумное, или Нравственное воззрение на достоинство жизни”. “Каждая...
Господин де Реналь, мэр французского городка Верьер в округе Франш-Конте, человек самодовольный и тщеславный, сообщает жене о решении взять в...
Весна 45-го застала нас в Серпухове. После всего, что было на фронте, госпитальная белизна и тишина показались нам чем-то неправдоподобным....
Возникновение мира, природы, людей Мировая бездна, Имир, рождение первых богов. Мировое дерево Иггдрасиль. Мировая бездна. В начале времен не было...
Автобиографическая и научная повесть “Перед восходом солнца” – исповедальный рассказ о том, как автор пытался победить свою меланхолию и страх...
Во времена Ивана Грозного жил ключник Иустин Недюрев. Жену его звали Стефанидой, и была она родом из Мурома. Они проводили...
Повествование ведется от первого лица. Автор и рассказчик, которому принадлежит Институт Красоты “Лотос”, несколькими штрихами рисует картину Берлина в период...
Повесть о том, как школьники 9 класса проходили летнюю практику на автобазе, которая шефствует над их школой. У Кроша не...
“Повести” непосредственно предшествует послание Дмитрия из Рима архиепископу Геннадию, в котором он сообщает, что греческий оригинал повести о белом клобуке...