МИЛЛЬ (Mill) Джон Стюарт (20 мая 1806, Лондон – 8 мая 1873, Авиньон) – британский философ, экономист, публицист и общественный деятель. Получил образование под руководством отца – Джеймса Милля. В раннем возрасте изучил греческий и латинский языки, арифметику, геометрию и алгебру. В 1819 прошел курс политической экономии, изучив работы Д.Рикардо и А.Смита. В мае 1820 – июле 1821 находился во Франции, занимался химией, ботаникой и математикой. Зимой 1821–22 познакомился с доктриной И.Бентама. Принцип полезности дал Миллю уверенность в том, что разъяснение и распространение бентамизма могло стать главной задачей его жизни. Зимой 1822–23 организовал дискуссионный кружок молодых людей, назвав его «обществом утилитаристов». В мае 1823 поступил на службу в Ост-Индскую компанию; ушел на пенсию в 1858 в связи с закрытием компании. В 1824–28 активно публиковался в печатном органе «бентамистов» – «Вестминстерском обозрении» («Westminster Review»). Осенью 1826 пережил духовный кризис, пришел к выводу о ценности человеческих чувств и несводимости внутренней жизни личности к умозрительной и общественно-практической деятельности. В 1830 познакомился с Г.Тэйлор, которая в 1851 стала его женой.
Политические взгляды Милля постепенно изменялись от приверженности «радикальной» демократии к умеренному социализму и защите демократии в духе Токвиля. В 1865–68 Милль был независимым членом палаты общин от Вестминстера. Выступал в защиту избирательных прав женщин, за земельную реформу в Ирландии, за право подачи голосов рабочими, против билля о запрещении публичных митингов в парках и пр. В 1868 написал памфлет «Англия и Ирландия».
В 1830-х гг. сотрудничал в журнале «The Jurist» и «The Monthly Repository», газете «The Examiner», в 1840-х гг. – в «The Edinburgh Review». В 1834–40 был редактором журнала «The London Review» (впоследствии «The London and Westminster Review»). Написал ряд статей, заметок и очерков, важнейшие из них: «Мысли о поэзии и ее разновидностях» (1833), «Сочинения Альфреда де Виньи» (1838), «Бентам» (1838), «Кольридж» (1840), «Г. де Токвиль о демократии в Америке» (1840), «История Франции Мишле» (1844) и «Очерки и лекции по истории Гизо» (1845).
Основные сочинения Милля: «Система логики» (т. 1–2, 1843; 3-е и 8-е изд. с изменениями – 1851, 1872); «Очерки некоторых спорных вопросов политической экономии» (1830, опубл. 1844); «Основания политической экономии» (т. 1–2, 1848; 2-е и 3-е изд. с изменениями – 1849, 1852); «О свободе»; «Размышления о представительном правлении» (1861); «Утилитаризм» («Fraser’s Magazine», 1861; отд. изд. 1863); «Обзор философии сэра Уильяма Гамильтона» (1865); «Огюст Конт и позитивизм» (1865).
Основное направление мысли Милля определялось стремлением к созданию научной социальной философии, предполагающей специальные научные методы и содержащей анализ социальных явлений и обоснование необходимости общественных реформ. Этой цели должны были служить этика, психология, логика, этология (согласно Миллю, наука, выводящая характер человека из внешних, прежде всего социальных, влияний), политическая экономия. Милль боролся с «отрицательной метафизикой», которая мешает научному исследованию, преграждая путь «позитивному направлению».
Единственное сочинение Милля, целиком посвященное этике, – «Утилитаризм». Милль утверждает, что, в отличие от других наук, в этике осознание основного принципа должно предшествовать осознанию частных истин и нравственность поступка определяется не непосредственно, а путем применения общего закона к частному случаю. В теории морали возможны два подхода: интуитивный и индуктивный. Сторонники обоих признают необходимость общих законов, согласны в том, что нравственность поступка – не предмет непосредственного знания, а определяется только через применение общего закона к частному случаю; и те и другие в значительной мере согласны относительно того, в чем должны состоять нравственные законы. Они расходятся относительно основания истинности этих законов. Согласно первой школе, принципы нравственности очевидны a priori и для своего обоснования требуют лишь понимания выражающих их терминов, согласно второй – добро и зло определяются на основании наблюдения и опыта. Милль придерживается второго подхода. Обе школы, признавая несомненными обыкновенные правила нравственности или принимая за их основу какое-то еще менее очевидное положение, не пытаются открыть основной принцип, который составлял бы общий корень всей нравственности. Между тем чувства людей – симпатия и антипатия – фактически зависят от того, что, по их мнению, способствует их счастью. Поэтому принцип пользы неизменно играет большую роль в образовании нравственных представлений всех людей, а также при определении нравственного достоинства поступков, предполагающего подсчет хороших и дурных последствий поступка. Оно делает возможным нравственное совершенствование индивида, которому Милль придает большое значение.
Хотя теория утилитаризма, трактующая о конечных целях, не может получить прямого доказательства, ряд соображений заставляют принять ее. Милль дает точную формулировку высшего нравственного принципа. Замечая, что сторонники утилитаризма от Эпикура до Бентама понимали под пользой удовольствие и отсутствие страданий, Милль считает необходимым уточнить истинный смысл утилитаризма как «учения, признающего основанием нравственности полезность или принцип величайшего счастья» (Утилитарианизм. О свободе. СПб., 1866–69, с. 17): согласно Миллю, исходя из начала человеческого достоинства и внутреннего достоинства (качества) наслаждений, нельзя судить о счастье и пользе исключительно с точки зрения количества, но следует признать «умственные» удовольствия более желательными и ценными, нежели чувственные. Первые удовлетворяют высшим человеческим потребностям. Основной принцип нравственности представляет собой «такие правила для руководства человеку в его поступках, чрез соблюдение которых доставляется всему человечеству существование наивозможно свободное от страданий и наивозможно богатое наслаждениями, – и притом не только человечеству, но, насколько это допускает природа вещей, и всякой твари, которая только имеет чувство» (с. 28– 29). Милль полагает, что только дурное воспитание и дурное общественное устройство препятствуют достижению счастья. Важным условием счастья является «участие в коллективных интересах человечества» (с. 32). При нынешнем несовершенном общественном устройстве особую роль в достижении счастья играет способность к самопожертвованию, т.е. способность жить без счастья, дающая определенную независимость и позволяющая достичь всей той полноты счастья, какая возможна сегодня. Необходимыми условиями приближения к счастью являются существование в обществе законов и учреждений, приводящих в гармонию счастье индивидов, и такое общее мнение и воспитание индивида, которое внушало бы ему мысль о связи его личного счастья со счастьем всех. Но хорошие поступки чаще всего совершаются – и должны совершаться – не из стремления к мировой пользе, а прежде всего из стремления к индивидуальной пользе; из совокупности таких стремлений и слагается мировое благо; средний человек должен заботиться в своих конкретных поступках об интересах других людей ровно настолько, чтобы не нарушить ничьих прав, при условии, что его поступки не «запрещаются нравственностью» (с. 45).
Рассуждая о наших мотивах к тому, чтобы следовать утилитаристскому критерию нравственности, Милль утверждает, что обычные наши нормы (не убий, не кради и пр.) носят конкретный характер, и не ясно, что заставляет нас придерживаться идеи об общем счастье. По Миллю, принцип пользы обоснован не менее любого другого нравственного постулата, как и мотивы, подвигающие к следованию ему: внешние санкции – милость ближних и Бога, боязнь немилости, привязанность к ближним, любовь к Богу; и внутренняя санкция – совесть, чувство долга, «чувство совершенно бескорыстное, истекающее из чистой идеи долга», соединившееся с посторонними ему элементами – любовью, симпатией, страхом, религиозным чувством, воспоминаниями и пр. Прочным базисом для утилитаризма в нравственности является также присущее людям чувство общежительности, понимание индивидом себя как существа общественного.
Милль дает индуктивное доказательство принципа пользы: если X есть единственная желанная вещь, то X есть единственная вещь, которой следует желать. Общее счастье есть единственная желанная вещь. Следовательно, общее счастье – единственная вещь, которой следует желать. Предвидя возражения против второй посылки, Милль утверждает, что все, что мы желаем, составляет часть счастья, которое состоит из многих частей, в том числе добродетели, любви к деньгам и славе. Милль рассматривает также связь между справедливостью и пользой. Критикам утилитаризма, по мнению которых нравственность основывается не на последствиях действия, а на фундаментальном и всеобщем понятии о справедливости, Милль отвечает, что чувство, соединяющееся с требованиями справедливости, «есть не что иное, как естественное чувство мести, морализовавшееся чрез принятие в себя требований общественного блага» (с. 147–148) и что справедливость есть название «известных социальных полезностей, которые далеко превосходят все другие полезности своей важностью» (с. 148). Разрешение споров о справедливости предполагает обращение к пользе.
Взгляды Милля на проблемы материи и сознания изложены в полемическом сочинении «Обзор философии сэра Уильяма Гамильтона». Работа написана в связи с изданием в 1860–61 «Лекций» шотландского философа У.Гамильтона. В «Обзоре...» Милль рассматривает проблемы относительности человеческого знания, знания и веры («убеждения»), сознания, веры во внешний мир, первичных качеств материи, «содружества идей», причинности, общих понятий, суждения, умозаключения, логики как науки, удовольствия и страдания, свободы воли и др. Милль исходит из того, что утверждения, выдаваемые Гамильтоном за интуитивные прозрения сознания, являются заключениями, основанными на опыте. Свидетельства сознания имеют ценность лишь как истолкование опыта. Объясняя убеждение в независимом внешнем постоянном существовании объектов наших чувств, Милль описывает психологический процесс постепенного формирования, посредством образования ассоциаций, веры в существование внешних вещей, в том числе материи. Сознание формирует ожидания – идеи возможных ощущений, которых мы не испытываем в данный момент, но можем испытать в другой ситуации. Если ощущения появлялись вместе, то сознание начинает ожидать их одновременного появления в будущем. Ожидания позволяют сознанию конструировать мир из некоторого числа актуальных и возможных ощущений. Постоянное существование вещи означает постоянную возможность испытать определенные ощущения. Вещество, материя – «постоянная возможность ощущений». Внешние вещи – устойчивые группы ассоциативно связанных ощущений. Внешний мир – мир возможных ощущений, законосообразно следующих друг за другом.
Анализируя веру субъекта в непрерывное существование собственного сознания, Милль сталкивается с проблемой, связанной с фактом непрерывности: сознание составляют не только ощущения, но и воспоминания и ожидания. В таком случае если рассматривать ум как ряд чувствования (ср. у Юма – пучок ощущений), то это ряд чувствований, отдающих себе отчет о самих себе как прошлом и будущем; и нам приходится либо считать ум отличным от ряда чувств или их возможностей, либо заключить, что ряд чувствований осознает себя как ряд. Этот элемент (который по своей природе не имеет ничего общего с вещами, означаемыми именами) есть Эго, или Я. Реальность Я отличается от реального существования как постоянной возможности, которое есть единственная реальность, признаваемая Миллем относительно материи, и посредством законного экспериментального умозаключения от одного Я он приписывает такую же реальность другим Я, или сознаниям. Мы вынуждены понимать каждый элемент ряда как связанный с другими его элементами чем-то общим, что отличается от самих чувствований, и это общее постоянно и тождественно себе как в первом, так и во втором и в пятидесятом элементах ряда.
Проблемам политической экономии посвящены работы Милля «Очерки некоторых спорных вопросов политической экономии» и «Основания политической экономии». Заслуга Милля – в философском подходе к экономическим явлениям. Милль строит политическую экономию в строгом соответствии с конкретно-дедуктивным методом исследования. Политическая экономия излагает законы производства и распределения богатств. Возможность вывода законов распределения основывается на том, что люди в сфере экономических отношений действуют неизменно под влиянием своекорыстия, неизменно стремятся приобрести как можно большее богатство с наименьшим трудом. Эта мотивация людей и очерчивает круг проблем политической экономии. Сохраняя приверженность принципу невмешательства государства в экономическую жизнь граждан, Милль допускает его видоизменения. В зрелые годы под влиянием Г.Тэйлор в нем укрепляются идущие от сенсимонизма социалистические тенденции. Он признает исторический характер конкуренции и частной собственности. Он считает осуществимость социалистических идей делом отдаленного будущего, связывая его с образованием и просвещением трудящихся, способным привести к духовному совершенствованию людей.
Природе, полезности религии и теизму посвящены очерки «Опыты о религии». Вопреки тому, что внушалось с детства, Милль заявляет, что опыт не оправдывает надежд на обновление человеческого рода посредством уничтожения предрассудков. Но творец природы не может быть одновременно всеблагим и всемогущим; можно говорить лишь о некоторых свидетельствах в пользу того, что мир был сотворен разумом, который, видимо, хотел добра, но не имел полной власти над материей и не был движим исключительно любовью к своим творениям. Можно говорить о наличии плана природы, который имел бы и воплотил бы и человек, если бы располагал достаточным могуществом. Единственный аргумент в пользу существования Бога таков: мир был создан могущественным, хотя и не всемогущим умом, напоминающим человеческий ум. Люди привержены религии, поскольку стремятся направлять свои чувства на идеальный объект, приписывая ему высочайшее достоинство; в принципе этому стремлению удовлетворяет и религия человечества. Полезность «теистической» религии заключается в вере в то, что в борьбе за добро против зла людям помогает невидимый Творец; она поддерживает людей в стремлении к добру. Милль усматривает сходство теистической религии с поэзией в том, что обе отвечают свойственному нам чувству таинственного, очерчивающему пределы знания, обе возвышают людей над прозой жизни, культивируют возвышенные чувства, облагораживают поведение и идеализируют земную жизнь. Религия позволяет человеку почувствовать себя «соратником» Всевышнего, поощряет его к самосовершенствованию.
И.В.Борисова
ГЛАВНЫЙ ЛОГИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ТРУД МИЛЛЯ – «Система логики...» («A System of Logic..,», v. 1–2, 1843; рус. пер. В.H.Ивановского. M., 1914) имел задачей такую переработку логики, которая позволяла бы получать новые знания, включая экономику, социологию и политику, причем знания столь же надежные, что и положения математического естествознания. С этой целью Милль взялся за разработку индукции как логики научного исследования и основы всеобщей методологии науки. Такая логика, по Миллю, должна составить основу также и силлогистической дедукции (см. Силлогистика ) и объяснить, почему степень новизны и мера надежности последней не может превосходить по своей силе индуктивных выводов. Но последние не дают достоверного знания, и задача научной методологии состоит в наивозможном повышении их надежности. Решая эту задачу, Милль опирался, в частности, на традицию, восходящую к методологии Ф.Бэкона, и идеи Дж.Гершеля. Милль сформулировал известные «миллевские» методы исследования причинных связей (методы единственного сходства и единственного различия, методы остатков и сопутствующих изменений), ориентированные на практическое применение. Подходя к логике с эмпирико-психологической точки зрения и считая главной ее частью теорию (прежде всего индуктивных) умозаключений, Милль большое значение придавал связям логики и языка, изучая с логической точки зрения имена и предложения. В современной логической семантике нашло продолжение проводившееся Миллем противопоставление конкретных и абстрактных терминов, общих и единичных имен (описаний), различение (восходящее еще к схоластической логике) предметного значения имен (их объемов, денотации) и их коннотаций – «соозначения», т.е. (в современных терминах) их интенсионального значения.
«Всеиндуктивизм» и эмпиризм Милля неоднократно подвергался критике. Но сформулированные им методы исследования причинной связи послужили истоком одного из направлений современной теории правдоподобных рассуждений.
Б.В.Бирюков
Сочинения:
1. The Collected Works of John Stuart Mill, v. 1–25.Toronto – L., 1963;
2. Система логики силлогистической и индуктивной. Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования, 2-е изд. СПб., 1914;
3. О подчинении женщины. СПб., 1896;
4. Утилитарианизм. О свободе. СПб., 1866–1869;
5. Обзор философии сэра Вильяма Гамильтона и главных философских вопросов, обсужденных в его творениях. СПб., 1869;
6. Основания политической экономии. СПб., 1909;
7. Представительное правление. СПб., 1897;
8. Автобиография. М., 1896;
9. Огюст Конт и позитивизм. СПб., 1906.
Литература:
1. Зенгер С. Дж.Ст.Милль, его жизнь и произведения. СПб., 1903;
2. Туган-Барановский М.И. Дж.Ст.Милль. Его жизнь и учено-литературная деятельность. СПб., 1892;
3. Ивановский В.Н. Джон Стюарт Милль (1806–1873) и его «Система логики». – В кн.: Милль Д.С. Система логики силлогистической и индуктивной... СПб., 1914;
4. Рождественский Н.Н. О значении Джона Стюарта Милля в ряду современных экономистов. СПб., 1867;
5. Bain A. John Stuart Mill: A Criticism with Personal Recollections. L., 1882;
6. Becher S. Erkenntnistheoretische Untersuchungen zu J.S.Mills Theorie der Kausalität. Halle, 1909;
7. Jackson R. An Examination of the Deductive Logic of J.S.Mill. L., 1941;
8. Packe M. The Life of John Stuart Mill. L., 1954;
9. De Long, The Semantics of J.S.Mill. Dordrecht – Boston – L., 1982.
Милль Дж.
О свободе.1859.
Текст статьи Джона Стюарта Милля приводится по источнику:
Милль Дж. О свободе / Пер. с англ. А. Фридмана // Наука и жизнь. - 1993. № 11. С. 10-15; № 12. С. 21-26.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице источника.
В последние годы мы часто слышим и читаем утверждения о том, что нам еще предстоит построить правовое государство, что нужно научиться политической культуре, что необходимо гарантировать свободу каждому гражданину страны. И если дело обстоит так, то вряд ли отыщется для всей этой жизненно необходимой работы лучший учебник, нежели статья основателя английского позитивизма философа и экономиста Джона Стюарта Милля (1806-1873) "О свободе". Вот как определяет предмет своего труда сам автор, Дж. Милль:
"Предмет этого эссе не так называемая свобода воли, столь неудачно противопоставляемая доктрине философской необходимости, а гражданская, или социальная свобода; сущность и пределы власти, которую общество вправе осуществлять над личностью. Вопрос редко ставился и вряд ли обсуждался, но в последнее время глубоко влияет на практические противоречия века и, видимо, вскоре его признают самым существенным для будущего. Он далеко не нов, в некотором смысле разделял человечество с давних времен, но по мере прогресса цивилизованных народов проявляется по-новому и требует различного и более основательного рассмотрения".
Автор статьи глубок и честен в своих доводах, изложенных со старомодной неторопливостью и обстоятельностью. Написана она в 1859 году, когда у нас еще только шли дебаты об отмене крепостного права. Она позволит еще раз проверить, насколько продуманы и обоснованы ваши демократические убеждения, избавит от иллюзорной надежды на спасительное действие голых юридических схем, покажет тот рубеж, к которому предстоит вернуться, и вызовет грустную зависть, свидетельствующую, что не все еще нами потеряно и "за гранью страданий есть новые дни".
(Наука и жизнь. - 1993. № 11. С. 10.)
Джон Стюарт Милль
Борьба свободы с Властью - наиболее заметная черта известной нам истории, особенно в Греции, Риме и Англии. В старое время это был спор подданных и правительства. Под свободой разумелась защита от тирании правителей. Правители (кроме некоторых демократий в Греции) были поставлены в неизбежно антагонистическую позицию по. отношению к народу. Власть считалась необходимым, но и весьма опасным оружием, которое можно обратить как против внешнего врага, так и против подданных. Следовательно, нужно ограничить власть правителя над обществом, и это ограничение и есть то, что мыслится под свободой. Ее можно достичь двумя путями. Во-первых, признанием некоторых прав. Во-вторых, установлением конституционных ограничений. Однако приходит время, когда подданные уже не думают, что независимая власть правителей, противоречащая интересам людей, - закон природы. Они предпочитают рассматривать правителей как уполномоченных, которых можно отозвать. Постепенно это новое требование выборной и ограниченной во времени власти становится целью народной партии. Нужно, чтобы правители были из народа, чтобы их интересы и воля совпадали с народными. Правителю, по-настоящему подотчетному, должным образом смещаемому, можно доверить власть. Это будет власть народа, лишь сконцентрированная в форме, удобной для исполнения. Таково мнение, а вернее, чувство, обычное для теперешних либералов в Англии и, видимо, доминирующее на континенте.
Демократические республики заняли большую часть планеты, и выборное и ответственное правительство оказалось предметом анализа и критики как реальный факт. Теперь видно, что слова "самоуправление", "власть народа" не выражают подлинной свободы. Народ может захотеть подавить часть своих сограждан, и нужно защититься от этого, как от любого злоупотребления властью. Итак, ограничение власти правительства не теряет своего значения и тогда, когда носители власти подотчетны обществу (то есть сильнейшей его части).
Сперва тирании большинства опасались (и до сих пор опасаются) главным образом, когда она проявляется в действиях властей. Но мыслящие люди поняли, что общество само по себе тирания, тирания коллектива над отдельными личностями, и возможность угнетать не ограничивается действиями чиновников. Общество вводит свои законы, и, .если они неверны или вообще касаются вещей, в которые обществу нечего вмешиваться, возникает тирания куда сильнее любых политических репрессий, и хоть дело не доходит до крайностей, но ускользнуть от наказаний труднее, они проникают в детали жизни гораздо глубже и порабощают саму душу. Законов против тирании чиновников недостаточно; нужна защита от тирании господствующих мнений и чувств, от стремления общества навязать свои идеи как правила поведения.
Хотя эту мысль вряд ли оспорят в общем, однако на практике еще не выяснено, как соотносятся индивидуальная независимость и общественный контроль. Значит, нужно установить правила поведения: сначала законы, затем - взгляды на то, что не попадает под их действие. Нет двух поколений, да и двух народов, где бы взгляды на эти правила совпадали, и решения одних поразительны для других. Однако любой народ, любая эпоха не подозревают, что их правила можно оспорить. Они кажутся очевидными и оправданными. Такова общая иллюзия - один из примеров магической силы привычки, которая не только "вторая натура" (по пословице), но и постоянно принимается за первую.
Эффект обычая не допускает сомнений в правилах поведения, потому что считается излишним объяснять обычай. Доказывать его необходимость не нужно ни другим, ни себе. Люди верят, что их чувства в данном случае сильнее логики, и доводы ни к чему. Руководит ими принцип, что "каждый должен поступать, как я и мои друзья, одобряющие мое поведение". Для собственных пристрастий рядового человека такая поддержка - довод не только достаточный, но и единственный, определяющий его взгляды. Суждения о том, что хорошо и что плохо, зависят от многих причин. Иногда это разум, иногда суеверие и предрассудки; часто социальные симпатии, нередко - антиобщественные чувства: зависть, ревность, спесь, презрение; но большей частью страх за себя и желание пробиться - эгоизм, законный или незаконный.
Мораль страны исходит из интересов класса, который в данное время на подъеме. Зато когда прежде господствовавший класс теряет свою власть, мораль общества часто преисполняется нетерпеливым отвращением к нему. Другой решающий принцип правил поведения, навязанный законом или общественным мнением, - рабское преклонение перед предполагаемым превосходством господ.
Единственный случай, когда идея была воспринята из принципа, из высших соображений, и, за редким исключением, поддерживалась всеми, это - религиозная вера; что являет самый поразительный пример ущербности человеческого разума, ибо в религиозной ненависти искреннего фанатика всего яснее обнажается слепое чувство.
Протестанты точно так же, как католическая церковь, иго которой они сбросили, не желали допустить разницу в верованиях. Но когда полной победы никто не одержал и каждой секте пришлось ограничиться сохранением уже занятых позиций, меньшинство повсюду должно было просить разрешения верить по-своему. Именно на этом поле битвы права меньшинства были принципиально утверждены и отвергнуты притязания общества управлять диссидентами. Великие писатели, которым мир обязан религиозной терпимостью, определяли свободу совести как неоспоримое право. Но на практике религиозная свобода вряд ли реализуется, кроме разве случаев, когда люди равнодушны к религии и не хотят смущать свой покой теологическими раздорами. Там, где чувства большинства искренни и сильны, оно продолжает требовать подчинения меньшинства.
Цель этого эссе - заявить принцип, который должен управлять всеми отношениями общества к личности - независимо от того, используются ли точно установленные законы или моральное принуждение общественного мнения. Принцип этот прост: единственное оправдание вмешательства в свободу действий любого человека - самозащита, предотвращение вреда, который может быть нанесен другим. Собственное благо человека, физическое или моральное, не может стать поводом для вмешательства, коллективного или индивидуального. Не следует заставлять его делать что-либо или терпеть что-то из-за того, что по мнению общества так будет умнее и справедливее. Можно увещевать, уговаривать, упрекать, но не принуждать и не угрожать. Чтобы оправдать вмешательство, нужно выяснить, причинит ли его поведение кому-нибудь вред. Человек ответственен только за ту часть своего поведения, которая касается других. В остальном - абсолютно независим. Над собой, своим телом и душой личность суверенна.
Вряд ли нужно говорить, что это относится лишь к взрослым. Тех, что все еще нуждаются в заботах других, следует защищать и от собственных действий. По этой же причине оставим в стороне отсталые народы, где сам период можно считать несовершеннолетием. Деспотизм - законный метод управлять варварами, если цель благая и действительно достигается. Свобода в принципе неприменима к обществу, предшествующему эпохе, где можно спокойно совершенствоваться путем свободных и равных дискуссий.
Я рассматриваю полезность как окончательный довод в вопросах этики, но полезность в широком смысле, основанную на постоянных интересах человека. Эти интересы должны подчинять индивидуальные порывы внешнему контролю, только если действия личности задевают посторонних. Причинившего вред другим следует наказать по закону или, если это неприложимо, наказать общим порицанием. Есть также множество действий, приносящих общую пользу, и к ним общество вправе принудить - к свидетельским показаниям, участию в обороне и другим делам. Есть и некоторые индивидуальные акты - спасение погибающих, защита беззащитных от насильника, совершать которые человек обязан, и за бездействие он ответственен (причинить зло другим можно и бездействием). Правда, последний случай требует принуждения более осторожного. Быть в ответе за содеянное зло - правило, отвечать за то, что не помешал злу, - исключение. Но есть область, в которой общество заинтересовано лишь косвенно, - та часть жизни, что касается лишь тебя самого, а если задевает прочих, то лишь с их добровольного и добытого без обмана согласия. Во-первых, это внутреннее царство сознания, требующее свободы в самом понятном смысле; свобода мыслей и чувств; абсолютная свобода мнения по всем предметам. Свобода изъявления и опубликования мнений может показаться подпадающей под другой принцип, так как задевает прочих, но будучи почти столь же важной, как свобода мысли, по сути Неотъемлема от нее. Во-вторых, свобода вкусов и занятий, возможность строить жизнь в соответствии своему характеру; делать то, что нравится. В-третьих, из такой свободы каждого следует, в тех же пределах, свобода групп, свобода объединения для любых целей, лишь бы не вредили остальным (предполагается, что объединение добровольное и без обмана). Какова бы ни была форма правления, общество, где эти свободы не уважают, не является свободным. Каждый - страж своего здоровья - умственного и физического. Человечество больше выиграет, позволяя людям жить по-своему, чем принуждая жить "как надо" с точки зрения остальных.
Хотя эта мысль ничуть не нова и некоторым покажется трюизмом, она противоречит существующей практике. Общество изо всех сил старается заставить людей применяться к его взглядам. Прежние социумы считали себя вправе регулировать все детали частной жизни, утверждая, что в крошечной республике, которой постоянно угрожают вторжения и мятежи, даже в краткие промежутки отдыха нельзя позволить себе целительный эффект свободы. В современном мире огромных государств невозможно столь глубокое вмешательство закона в частную жизнь; но машина моральных репрессий казнит отклонения от господствующего мнения еще сильнее. Религия, самый мощный из элементов, формирующих мораль, почти всегда руководствовалась или амбицией иерархии, пытающейся контролировать все стороны поведения, или духом пуританства.
В мире вообще растет стремление увеличить власть над личностью, поскольку все перемены стремятся усилить общество и ослабить личность. Это - не случайное зло, которое само собой исчезает, - наоборот, оно будет расти. Желание и правителей, и граждан навязать свои взгляды и пристрастия так энергично поддерживается свойствами человеческой натуры (у одних лучшими, у других худшими), что его вряд ли сдерживает что-либо, кроме недостатка власти.
2. СВОБОДА МЫСЛИ И ДИСКУССИИ
Прошло, надеюсь, время, когда нужно было защищать "свободу печати" от продажного или тиранического правительства. Теперь, вероятно, излишни доводы против того, чтобы судья или чиновник, чуждый интересам народа, предписывал свое мнение и решал, что можно дозволять к печати. Хотя английские законы о печати не свободней, чем при династии Тюдоров, сейчас не грозит запрет дискуссий, и в других конституционных странах правительство редко пытается контролировать выражение мыслей. Само принуждение здесь - незаконно. Лучшее правительство не более вправе на него, чем худшее. Даже если принуждение делается в согласии с общественным мнением, это так же вредно. Если бы все человечество минус единица было одного мнения и только один против, то подавлять мнение этого одного ничуть не справедливее, чем ему подавлять мнение человечества. Особое зло подавления мнений в том, что обездоливается все человечество, и те, кто против данной мысли, еще больше, чем ее сторонники. Если мысль верна, они лишены возможности заменить ложь истиной; если неверна, теряют (что не менее нужно) ясный облик и живое впечатление истины, оттененной ложью.
Необходимо рассмотреть отдельно эти две гипотезы. Никогда нельзя быть уверенным, что мнение, которое хочется подавить, ложно; но и будь это так, все равно, подавление вредно.
Отказываясь выслушать мнение из-за того, что считаешь его ложным, объявляешь свою уверенность абсолютной. Замалчивая дискуссию, претендуешь на непогрешимость. Каждый знает, что может ошибиться, но мало кто остерегается этого или допускает мысль, что истина, которой он придерживается, может оказаться ошибкой.
Общеизвестно, что другие эпохи, страны, секты, церкви, классы думали да и теперь думают иначе, чем мы, но это не колеблет нашей веры. Видно, векам свойственно ошибаться, как и личностям; у каждого века есть взгляды, которые потом сочтут и ложными, и нелепыми; и нет сомнения, что общепризнанные нынче истины будут отвергнуты в свою очередь.
Этот довод, вероятно, оспорят так: "Запрещая пропагандировать ложную идею, власть ведь не претендует на непогрешимость. Ей дано право судить, она его использует. При этом, возможно, ошибается, но разве это значит, что не следует судить вообще? Если отказаться действовать из боязни ошибиться, долг останется невыполненным".
Я отвечаю, что власть претендует на гораздо большее. Огромная разница утверждать правоту, позволяя оспаривать ее, - и претендовать на нее, не допуская дискуссий. Полная свобода выражений - необходимое условие, чтобы оправдать претензии на истину. Большинство мудрецов любой эпохи придерживалось взглядов, признанных потом ошибочными, и делало или одобряло вещи, которые нынче никто не оправдает. Почему же в итоге перевесили разумные взгляды и устоялось разумное поведение? Если это действительно так, - а иначе человечество было бы почти безнадежно, - то только благодаря свойству нашего разума исправлять ошибки. Он исправляет их посредством споров и опыта. Одного опыта недостаточно. Нужны споры, чтобы показать, как истолковывать опыт. Ложные идеи и практика постепенно уступают фактам и доводам, но эти факты и доводы нужно сперва представить.
Самая нетерпимая из церквей, Римско-католическая, даже при канонизации святого терпеливо выслушивает "адвоката дьявола". Оказывается, святейшему из людей нельзя воздать посмертные почести, пока не услышано и не взвешено все, что может сказать о нем враг. Взгляды, в которых мы более всего хотим убедиться, следует не охранять, а позволять подвергать нападкам оппонентов.
В наш век, лишенный веры и запуганный скептицизмом, люди уверены не столько в истинности своих убеждений, сколько в невозможности обойтись без них. Они требуют защитить устоявшиеся взгляды от критики не ради их истинности, а ради их важности для общества. Они-де полезны, даже, может быть, необходимы для спокойствия души, и правительство должно охранять их как основу государства. В случае необходимости оно может и обязано действовать согласно своим убеждениям, опираясь на общественное мнение. Часто говорят, а еще чаще думают, что только плохие люди хотят подорвать эти благотворные взгляды, и нет дурного в том, чтобы их приструнить. Такой образ мыслей оправдывает подавление дискуссий с точки зрения не истины, а пользы. Верность идеи - это часть ее полезности. Если знаешь, что данная мысль желательна, разве можно не выяснять, верна ли она? Не плохие, а самые лучшие люди считают, что ложная идея не может быть полезной.
Чтобы лучше проиллюстрировать, как ошибочно запрещение высказывать осуждаемые идеи, перейду к фактам. История помнит, как рука закона выкорчевывала лучших людей и благороднейшие идеи и как некоторые доктрины выживали, чтобы (словно в насмешку) их использовали для таких же гонений на новых диссидентов.
Сократ родился в стране, изобиловавшей великими людьми, но современники считали его добродетельнее всех. Признанный учитель Платона и Аристотеля, чья слава растет уже более двух тысяч лет, Сократ был обвинен согражданами в нечестии и аморальности, судим и казнен. Обвинитель утверждал, что Сократ не верит в богов; а потому его учение и беседы "развращают молодежь". Суд (есть все основания думать, что судьи были искренни) нашел Сократа виновным и осудил лучшего из людей.
Перейдем к другому примеру судебной несправедливости, к событиям на Голгофе. Человек, в последующие века почитающийся Богом, был предан позорной казни. За что? За кощунство! Люди не только не узнали своего благодетеля, они обращались с ним как с чудовищем безбожия, хотя за это их теперь самих следует считать такими. Они, видимо, были не хуже нас, даже напротив, обладали в чрезмерном объеме религиозными, моральными и патриотическими чувствами своей эпохи. Такие люди в любое время (в том числе и наше) могут прожить всю жизнь беспорочно и в почете. Верховный первосвященник разодрал свои одежды, услышав слова, по тогдашним понятиям, невероятно греховные; гнев и ужас его был, вероятно, столь же искренен, как у большинства уважаемых и набожных людей современности от его поведения. Но многие из них, живи они тогда и будь иудеями, вели бы себя так же. Ортодоксальный христианин, думающий, что те, кто побивал камнями мучеников, были хуже его, пусть помнит, что было время, когда одним из гонителей последователей Христа был будущий святой Павел.
Прибавим еще пример, самый поразительный. Если когда-либо кто-нибудь из правителей был вправе считать себя лучше и просвещеннее своих современников, то это император Марк Аврелий. Абсолютный владыка всего цивилизованного мира, он всю жизнь был не только безупречным судьей, но и - чего можно меньше всего ожидать от стоика - сохранил нежнейшее сердце. Немногие недостатки, приписываемые ему, извинительны, а его сочинения - высочайший этический дар древности - мало чем отличаются от учения Христа. Если смотреть не догматически, то он, преследовавший христиан, был более христианином, чем почти все христианские короли. Император знал, что состояние общества плачевно. Он считал своим долгом не допустить его распада; и не видел, как объединить общество, если существующие связи исчезнут. Новая религия открыто угрожала им, значит, его долг - не принять эту религию, а уничтожить. Теология Христа к тому же не казалась ему верной и богоданной., Странная история распятого бога была неправдоподобной, а система, покоящаяся на столь невероятной основе, не могла для него быть тем обновлением, которым оказалась после всех невзгод. Кротчайший и симпатичнейший из философов и царей с торжественным чувством долга начал гонения. По-моему, это - один из трагичнейших фактов истории.
Теория, которая утверждает, что правда всегда победит, - одна из приятных выдумок. История полна примеров гибели истины от преследований. Если идею не окончательно подавляют, то отодвигают ее торжество на века. Реформация возникала раз двадцать до Лютера и была подавлена: Арнольд из Брешии, фра Дольчино, Савонарола, альбигойцы, вальденсы, лолларды, гуситы - все были подавлены. Даже после Лютера преследования реформаторов еще удавались. В Испании, Италии, Фландрии, Австрии протестантизм выкорчевали и, вероятно, то же было бы и в Англии, проживи дольше Мария, а не Елизавета.
Никто не сомневается, что римская империя могла бы уничтожить христианство, Оно распространилось и стало господствовать потому, что гонения были случайными и недолгими. Ленивая сентиментальность полагать, что истина сама по себе в силах одолеть темницы и плахи. Людей не более влечет правда, чем ложь. Реальное преимущество истины в том, что, если идея верна, ее могут уничтожить раз, два, многократно, но с течением времени она вновь будет возрождаться, пока в одном из своих появлений не попадет в благоприятную эпоху.
Современная общественная нетерпимость не казнит, не выкорчевывает идеи, но понуждает людей либо маскировать мысли, либо воздерживаться от их распространения. И такое положение кое-кого удовлетворяет. Ибо господствующее мнение защищено от внешних помех без неприятного процесса наказаний и арестов, без абсолютного запрета мыслить. Удобный вариант - обеспечить покой в интеллектуальной области, чтобы все шло, как заведено. Но ради этого покоя в жертву приносится отвага человеческого разума. Если большинству активнейших и любознательнейших умов советуют держать при себе свои принципы и убеждения, а обращаясь к публике, стараться, насколько возможно, приспособить их к тем взглядам, с.которыми они в душе не согласны - то открытые, бесстрашные натуры и интеллекты расцвести при этом не могут. Появятся соглашатели, приспособленцы, сами не верящие в то, что проповедуют.
Те, кого не страшит вынужденное молчание еретиков, должны понять, что в итоге справедливой и полной дискуссии об еретических идеях не будет, хотя сами эти идеи не исчезнут. Но от запрета на исследования, не умещающиеся в пределах ортодоксии, больше всего пострадают отнюдь не еретики, а те, чье умственное развитие сдавлено, а разум окован из страха перед ересью. Кто подсчитает, сколько потерял мир из-за того, что многие могучие интеллекты, соединенные, однако, с робким характером, не решились следовать отважным, независимым мыслям. Среди них можно найти совестливых, тонко чувствовавших, всю жизнь боровшихся с собственными мыслями, которых не заглушить, истощивших свою изобретательность в попытках примирить совесть и разум с ортодоксией и все же, вероятно, не преуспевших в этом. Нельзя быть великим мыслителем, не признавая, что твой первый долг - идти за своим интеллектом, куда бы он ни привел.
Но свобода мысли нужна не только великим. Средним людям она еще нужнее, чтобы они могли достичь того уровня, на который способны. В атмосфере умственного рабства было много и много еще будет великих философов-одиночек, но никогда не было и не будет в этой атмосфере интеллектуально активных людей.
Отбросим теперь предположение, что господствующее мнение ложно, допустим, что оно верно. Разумно ли его охранять, не допуская свободной и открытой дискуссии? Хотя человек убежденный неохотно признает возможность ошибки, его должна тревожить мысль, что самая справедливая истина, если ее не оспаривать свободно и смело, неизбежно превращается в догму.
Есть люди, которые, получив свою веру от авторитетов, думают, что сомневаться вредно. Если у них достаточно влияния, они не позволяют рассмотреть истину беспристрастно и мудро. Но противники все равно ее отвергнут (но уже грубо, резко), ибо полностью предотвратить дискуссию трудно, а когда она начнется, слепая вера отступит даже перед слабейшими возражениями. Не так должны хранить истину разумные существа.
Во что бы мы ни верили, следует научиться защищать свою веру хоть от простых возражений. Даже в естествознании всегда возможно разное толкование фактов - геоцентрическая теория по этой причине существовала вместо гелиоцентрической, флогистон - вместо кислорода. А если обратиться к более сложным вещам - к морали, религии, политике, общественным отношениям и деловой жизни, - три четверти доводов каждого спорщика направлены на то, чтобы развеять видимые достоинства противного мнения. Второй по величине оратор древности писал, что изучал доводы противника тщательнее собственных. То, что было для Цицерона средством успеха, следует практиковать всем, ищущим истину. Знающий только свою точку зрения, знает очень мало. Его доводы могут быть вески и неоспоримы. Но если он не в силах опровергнуть доводы противника, даже не знает их, то нет оснований предпочесть то или иное мнение.
Кстати, недостаточно воспринять чужие взгляды и их истолкования собственными усилиями. Это путь, не дающий реального контакта с доводами противника. Их нужно слышать из уст того, кто верит в них, защищает всерьез и во всю силу. Нужно узнать их в наиболее яркой и убедительной форме, почувствовать все трудности, с которыми столкнешься, защищая свой взгляд. Тот, кто никогда не ставил себя на место думающего иначе, не предвидел его возражений, в сущности, не знает по-настоящему и своей доктрины. Ему неизвестны все компоненты истины, которые определяют решение разума, полностью информированного. Это понимание так существенно, что, если бы оппонентов важнейших истин не было, их следовало бы вообразить и снабдить сильнейшими доводами, какие мог бы придумать самый ловкий "адвокат дьявола".
Чтобы ослабить силу этих соображений, враг свободных дискуссий может сказать, что толпе нет нужды понимать все "за" и "против". Рядовому человеку ни к чему уменье показать ошибку оппонента. Достаточно, чтобы нашелся кто-то. один, способный ответить и отвести попытки сбить с толку необученных. Простые умы, которых посвятили в доступные их пониманию азы доктрины, могут довериться авторитетам, понимая, что у самих нет ни знаний, ни талантов, чтобы справиться с трудностями.
Но даже такой взгляд признает, что необходима уверенность в том, что есть удовлетворительные ответы на все вопросы; но как отвечать, если вопросов не слышно? Как почувствовать, что ответ удовлетворителен, если оппонент не может проявить своего недовольства?
Могут подумать, что отсутствие свободной дискуссии, если господствующее мнение верно, наносит лишь интеллектуальный вред (так как люди остаются невежественными), но не моральный, ибо ценность доктрины и ее влияние не снижаются. Однако при отсутствии спора забываются не только основы доктрины, но часто и само ее значение.
Это иллюстрируют почти все этические доктрины и религии. Для своих основателей и их учеников они были полны жизни и значения. Значение это не ослабевало и, может быть, даже усиливалось, пока шла борьба за утверждение доктрины. Наконец она побеждала, становилась преобладающей. Возражения ослабевали и постепенно гасли. Доктрина закреплялась, ее сторонники уже не принимали учение, а получали по наследству. Раньше верующие постоянно были начеку, готовясь защищаться или нападать, теперь, став тихими, стараются не замечать возражений и не ищут аргументов в свою защиту. Часто проповедники жалуются, как трудно удержать в умах верующих живое впечатление истины, которую те признают лишь формально, она не проникает в их чувства, не управляет их поведением.
До какой степени доктрина, приспособленная всей своей сутью производить глубочайшее впечатление на умы, может превратиться в слепую веру, ничуть не реализованную в воображении, в чувствах и в мыслях, показывает то, как верит большинство христиан. Под христианством я разумею максимы и заповеди Евангелия. Они считаются священными и принимаются как законы всеми, исповедующими христианство. Но вряд ли преувеличу, сказав, что ни один из тысячи не поступает и не соотносит свои поступки с этими законами. Он ориентируется в своем поведении на обычай своего класса, страны или профессии. С одной стороны, у него набор этических максим, которые возвещены непогрешимой мудростью, а с другой - набор повседневных суждений и действий. А в целом возникает компромисс между верой Христа и интересами мирской жизни. Первый набор почитают, второму - служат по-настоящему.
Можно не сомневаться, что не так было у первых христиан. Иначе христианство никогда бы не выросло из безвестной секты презираемых евреев в мировую религию. Когда их враги говорили: "Смотри, как эти христиане любят друг друга" (сегодня такое вряд ли услышишь), они явно чувствовали смысл своей веры. Видимо, это объясняет, почему христианство теперь так мало распространяется и после XVIII века ограничивается в основном Европой и выходцами из Европы.
Это относится и ко всем традиционным учениям. Литература всех народов полна замечаний о том, что есть жизнь и как вести себя в ней; замечаний, которые все знают, повторяют или почтительно слушают, считают трюизмами, но по-настоящему понимают лишь в результате опыта, обычно болезненного. Как часто, испытав непредвиденное несчастье или разочарование, припоминаешь хорошо известную пословицу, которая, если бы ее прежде понял, спасла бы от беды. Конечно, причиной тому не только отсутствие дискуссий: на свете много истин, значение которых постигаешь лишь на собственном опыте. Но многое в них лучше бы понималось и глубже отпечатывалось в душе, если бы человек чаще слышал, как о них спорят люди понимающие. Фатальное наше стремление не думать о вещи, ставшей несомненной, - причина половины ошибок. Современный писатель хорошо сказал: "глубокий сон обнародованного мнения".
Нынче модно опровергать противника, указывая слабости его теории и ошибки практики, но не обосновывая своих истин. Такой негативной критики недостаточно для конечного результата; критика - не слишком ценное средство достичь позитивного знания или убеждения, достойного этого имени. Пока люди снова не станут систематически упражняться в спорах, у нас будет несколько великих учений, но при среднем низком уровне интеллекта во всех областях знания, кроме математики и физики. И если хоть кто-нибудь оспаривает ходячее мнение, возблагодарим его за это, выслушаем и порадуемся, что он делает для нас то, что иначе пришлось бы с огромным трудом делать самим.
Остается сказать об одной из главных причин, почему разница мнений полезна. Мы рассмотрели два варианта: 1) господствующее мнение ложно, а другое - верно, 2) господствующее мнение верно, но конфликт с противоположным необходим, чтобы яснее понять и глубже ощутить истину. Обычно не бывает ни того, ни другого. Правда лежит посреди враждующих доктрин; и нонконформистское мнение дополняет ту часть, которая есть у господствующего. Еретические взгляды обычно и есть эти подавляемые и пренебрегаемые истины. Разорвав свои цепи, они либо ищут примирения с правдой общего мнения, либо выступают как враги, чтобы с такими же крайностями утвердиться в качестве полной истины. Так бывает чаще всего, человеческий разум, как правило, односторонен. Отсюда - при революции мнений одна часть истины утверждается, другая гаснет. Даже прогресс, которому следовало бы их соединять, заменяет одну неполную истину другой - улучшение состоит в том, что новый клочок правды нужнее и более соответствует эпохе, чем заменяемый.
Так, в XVIII веке почти у всех кружилась голова от восхищения так называемой цивилизацией и чудесами науки, литературы и философии. Каким целительным шоком оказался парадокс Руссо, взорвавшийся бомбой и разбивший плотную массу одностороннего мнения. Не то чтобы господствующее мнение было в целом дальше от истины, чем Руссо, наоборот, в нем было больше правды и гораздо меньше ошибок. Тем не менее в доктрине Руссо находилось много именно тех истин, которых не хватало господствующему мнению: мысли о высших ценностях простой жизни, о деморализирующем лицемерии цивилизованного общества.
В политике тоже стало почти тривиальностью, что для нормальной политической жизни нужны и партия реформ, и партия консерваторов (покуда одна из них не поумнеет настолько, чтобы стать партией и порядка, и прогресса). Каждое из этих мировоззрений обязано своей полезностью недостаткам другого, но именно взаимная борьба держит каждое в разумных пределах. Если мнения, одобряющие демократию и аристократию, собственников и уравнителей, кооперацию и конкуренцию, роскошь и воздержание, коллективизм и индивидуализм, свободу и дисциплину, не выражены с одинаковой свободой, не обоснованы с одинаковым талантом и энергией, то нет шансов, что обоим будет отдано должное.
Истина в практической жизни - вопрос примирения и сочетания противоречий. Но очень мало людей, достаточно беспристрастных, чтобы добровольно приспособляться и корректировать свои взгляды; и истина постигается в результате грубой борьбы, под враждебными знаменами. В любом важном вопросе больше оснований не только быть терпимым, но и поощрять из двух мнений то, которое в данный момент в меньшинстве. Именно оно представляет сейчас интересы пренебрегаемые, ту сторону человеческого благосостояния, которая в большей опасности.
Могут возразить: "В некоторых принципах много правды! К примеру, христианская мораль справедлива, и тот, кто учит, не руководствуясь ею, ошибается полностью". Поскольку этот случай самый важный в практике, то лучше всего подойдет для проверки генеральной максимы. Но прежде чем заявлять, что соответствует христианской морали, а что нет, хорошо бы выяснить, что понимают под этой моралью.
Если это мораль Нового Завета, то может ли почерпнувший свои знания из Евангелия полагать, что там содержится цельная доктрина? Евангелие везде ссылается на древнюю мораль, ограничивает свои предписания частными случаями, изъясняется в самых общих терминах, которые зачастую нельзя буквально истолковать, и обладает скорее выразительностью поэта, чем точностью законодателя. Извлечь из этого этическую доктрину невозможно, не прибегая к Ветхому Завету, то есть системе, конечно, разработанной, но во многом варварской и предназначенной для варваров. Святой Павел, явный враг толкования доктрины в иудейском духе, тоже обращается к древней морали, но греческой и римской, и его советы христианам в огромной степени приспособлены к этому миру, вплоть до явного разрешения рабства.
Та мораль, что называется христианской, создана не Христом и апостолами, а гораздо позже, католической церковью первых пяти веков. Ни в коем случае не отрицаю, что человечество очень обязано этой морали, но не постесняюсь сказать, что во многих важных пунктах она неполная и односторонняя, и, если бы в становлении нашей жизни не участвовали и другие идеи, дела наши были бы куда хуже. В так называемой христианской морали нет положительных утверждений, так как она в основном - протест против язычества. Ее идеалы скорее негативные, чем позитивные; скорее пассивные, чем активные: Безвредность, а не Доблесть; Удаление от Зла, а не Стремление к Добру; предписаний: "Ты не должен" - неоправданно больше, чем "Ты должен". Ужасаясь чувственности, христианская мораль обожествляет аскетизм; считает надежду на рай и угрозу ада признанными и похвальными мотивами добродетельной жизни.
Если в современной морали есть хоть в какой-то степени чувство долга, то оно исходит от античности, не от христианства. В частной жизни великодушие, личное достоинство, широта ума, даже чувство чести вызваны гуманной, а не религиозной частью воспитания и никогда бы не возникли из этики, чья единственная признанная доблесть - смирение. Я далек от утверждения, что эти недостатки христианской этики - врожденные и неизбежные или что, если в моральной доктрине отсутствуют какие-то элементы, ее нельзя принять. Тем более не приписываю эти недостатки самому Христу.
Очень боюсь, что, отвергая стандарты мирские (не нашел для них названия получше), которые сосуществуют с христианской этикой и дополняют ее, мы создаем в результате характер низменный, рабский, подчиняющийся тому, что он считает Высшей Волей, неспособный даже мысленно подняться до концепции высшего добра. Думаю, что для морального возрождения человечества рядом с христианской этикой должна существовать другая, что христианская этика не исключение из правила, что при несовершенстве нашего разума интересы истины требуют разницы мнений.
Не утверждаю, что самая неограниченная свобода мнений положит конец бедам, причиняемым сектантством. Узко мыслящие люди наверняка утвердят и навяжут любую истину, которую принимают всерьез, и даже станут действовать согласно ей, словно нет других истин. Стремление всех доктрин стать сектантскими свободные дискуссии не излечивают, а часто усиливают; истину, которую следовало бы увидеть, сектанты не видят, а отвергают тем яростнее, чем тверже ее провозглашают оппоненты. Но, в отличие от страстного спорщика, на стороннего наблюдателя сопоставление мнений оказывает целительный эффект. Не яростная схватка двух частей истины, а спокойное подавление одной из них есть главное зло.
Прежде чем расстаться с вопросом о свободе мнений, хорошо бы упомянуть тех, кто считает, что при свободе слова не следует переходить границы честного спора. Трудно установить эти границы; судя по опыту, если атакуют сильно и убедительно, всегда у оппонента возникает обида. И почти невозможно убедить спорщика, что он перешел границы корректности.
Непорядочнее всего - исказить противоположное мнение, сокрыть факты, прибегнуть к софизмам. Запрет "неумеренных выражений", то есть оскорблений, сарказма, перехода на личность и тому подобного, вызывает больше симпатии, когда направлен против обеих сторон, но обычно он касается только диссидентов, а защитников господствующего мнения не только не осуждают, но и одобряют за проявление праведного гнева.
Вообще мнение непопулярное разрешается высказать только умеренным тоном, тщательно избегая ненужных оскорблений, от которых потом не открестишься, не теряя почвы, - а в то же время неистовые вопли защитников господствующей доктрины отпугивают людей от спора и не дают выслушать новые мысли. Значит, ради истины и справедливости, гораздо важнее унять ругань крикунов из партии большинства.
3. ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ КАК ОДИН ИЗ ЭЛЕМЕНТОВ БЛАГОСОСТОЯНИЯ
Никто не требует, чтобы поступки были столь же свободны, как мысли. Наоборот, даже мысль теряет свою неприкосновенность, если при некоторых обстоятельствах может побудить к дурному поступку. Заявления, что из-за торговцев хлебом бедняки голодают или что собственность - это кража, могут быть напечатаны, но справедливо подлежат наказанию, если высказаны перед возбужденной толпой у дома торговца. Любой акт, причиняющий без должного основания вред другим, может, а иногда и должен сдерживаться словом и, если нужно, активным вмешательством. Нельзя вредить другим лицам - так ограничивается свобода личности. Но если, действуя согласно своим наклонностям и мнениям, человек не задевает прочих, ему следует позволить осуществлять свои мысли за свой собственный счет - по тем же причинам, которые требуют свободы мнений.
Покуда люди несовершенны, разница мнений полезна, и так же полезны разные способы жизни и свободная возможность развиваться любому характеру, кроме опасного для других; ценность любого образа жизни следует доказать на практике, позволяя каждому испробовать его.
Более всего мешают этому принципу не сомнения в средствах, которыми хочешь привести к признанной цели, а равнодушие людей к самой цели. Если б все ощущали, что свободное развитие личности - одно из ведущих условий благоденствия, что это не только связующий элемент цивилизации, культуры, обучения, воспитания, но и необходимая его часть и условие всех этих вещей - то недооценка свободы не грозила бы, и установить границы между нею и общественным контролем было бы не очень трудно. Беда в том, что ценность личной самостоятельности принимают неохотно, предпочитая не замечать ее. Большинство довольно своим образом жизни и не понимает, почему он не устраивает других людей. Более того, даже большинству реформаторов самостоятельность не кажется идеалом, скорее вызывает ревность, как причина тревог и, возможно, мятежной помехи их реформам. Мало кто понял значение доктрины Гумбольдта, столь известного ученого и политика: "Цель человека, предписанная вечными и неизменными велениями разума, а не внушенная смутными и преходящими страстями, - высшее и наиболее гармоничное развитие его сил до полного совершенства".
Впрочем, как ни мало привыкли люди к таким мыслям, как ни странно для них значение, придаваемое индивидуальности, вопрос здесь только в степени. Никто не считает, что идеально вести себя значит в точности копировать других. С другой стороны, нелепо претендовать, чтобы люди жили так, словно до них мир ничего не знал, словно прежний опыт не доказывает, что один образ жизни предпочтительней другого. Все согласны, что юность следует учить и тренировать, чтобы она знала и использовала плоды человеческого опыта.
Но преимущество человека в том, что, достигнув зрелости, он использует и истолковывает этот опыт по-своему. Его дело - найти то, что в признанном опыте соответствует его характеру и обстоятельствам. Традиции и обычаи других людей показывают, чему их научил их опыт; это следует учесть. Но их опыт, во-первых, может быть слишком узок или неверно истолкован, во-вторых, истолкование, возможно, верно, но не всем подходит. Обычаи годятся для обычных характеров и обычных обстоятельств, а данные обстоятельства и характер могут быть необычны. Третье: хотя обычай и хорош, и подходит, но, подчиняясь ему только потому, что это обычай, не разовьешь тех качеств, что специфичны для человека. Способность предвидеть, судить, различать, умственная активность и даже моральное предпочтение развиваются только, когда делаешь выбор. Тот, кто во всем следует обычаю, не выбирает. Он не определяет, что лучше, и не стремится к этому. А мораль и разум, подобно мускулам, укрепляются лишь в действии.
Тому, кто позволяет миру выбрать для него план жизни, не нужно никаких способностей, креме обезьяньего подражания. Тот, кто выбрал план сам, использует все свои способности: наблюдательность, чтобы видеть; размышление, чтобы предвидеть; активность, чтобы собирать материал для решения; умение различать, чтобы решиться; а когда решился-- твердость и самоконтроль, чтобы не изменить решению.
Конечно, и без всего этого можно выйти на верный путь. Но в чем тогда ваша ценность как человека? В реальности важен не только поступок, но и как он совершается. Среди того, что создает человек, правильно использующий свою жизнь, совершенствуя и украшая мир, важнее всего, конечно, он сам. Если бы было возможно строить дома, выращивать хлеб, сражаться, вершить суд, даже возводить храмы и творить молитвы, поручив все это машинам, - то мы потеряли бы многое. Человеческая натура - не машина, построенная по модели, чтобы совершать в точности предписанную работу, а дерево, которое должно развиваться и расти всесторонне, соответственно стремлению внутренних сил, делающих его живым существом.
Страсти и импульсы такая же часть современного человека, как убеждения и ограничения; сильный порыв опасен, только если он неуравновешен. Дурно поступают не из-за сильных страстей, а из-за слабой совести. Сильные импульсы - всего лишь другое название энергии. Энергию можно направить и на дурное, но из энергичной натуры всегда извлечешь больше, чем из вялой. Естественные чувства всегда можно развить. Из обостренной чувствительности, делающей личные порывы живыми и мощными, вырастает и самая страстная любовь к добродетели. О человеке, у которого страсти и порывы выражают натуру, развитую и усовершенствованную культурой, говорят, что у него есть характер. У того, у кого нет своих страстей и порывов, характера не больше, чем у паровика. Человек, думающий, что развитие индивидуальности страстей и порывов не следует поощрять, вероятно, полагает, что обществу не нужны сильные натуры и высокий уровень энергии нежелателен.
На некоторых ранних стадиях общества людей с сильными характерами трудно было контролировать. Трудность была в том, чтобы заставить сильную личность подчиняться правилам, контролирующим порывы. Но теперь общество намного сильнее личности, и грозит ему не избыток, а нехватка личных порывов и пристрастий.
Желательно это подавленное состояние человеческой натуры или нет?
Желательно! - отвечают кальвинисты. "Самоволие - великое зло. Все благое, на что человек способен, достигается послушанием. Выбора нет: надо делать так, а не иначе. "Что не долг, то грех". Человек по природе вконец испорчен, никто не спасется, пока не убита эта природа". Для сторонника такой теории уничтожение любых человеческих способностей, возможностей и чувств - не зло; нужно только целиком положиться на волю Божию.
Сейчас существует сильная тенденция навязать эту узколобую теорию и ограниченный тип человека, которому она покровительствует. Но если верить в доброту Творца, то логично думать, что человеку даны способности, чтобы развивать их, а не выкорчевывать. "Языческое самоутверждение" - один из элементов человеческой ценности, не менее важный, чем "христианское самоотречение".
Не сводя до единообразия все индивидуальные черты, а развивая их, не нарушая при этом права и интересы других людей, человек станет благородным и прекрасным, и, поскольку труд влияет на характер работника, жизнь человека будет богаче, разнообразнее и ярче, давая гораздо больше пищи высоким думам и возвышенным чувствам. Пропорционально развитию индивидуальности повышается сознание собственной ценности, а значит, человека могут больше ценить другие. Жизнь каждого становится полной, а там, где больше жизни в единицах, больше ее и в массе.
Необходимой долей принуждения нельзя пренебрегать, иначе сильные личности нарушат права прочих; но это принуждение компенсируется даже с точки зрения человеческого развития. Если личности запрещено удовлетворять свои наклонности за счет других, она получит в результате развития этих других те средства развития, которых лишилась. Да и сама из-за ограничения эгоизма лучше разовьет общественные стороны своей натуры. Придерживаясь строгих правил справедливости, развиваешь чувства и способности, полезные для собратьев. Но если запрещаются вещи безобидные только потому, что кому-то это не нравится, разовьется лишь упрямая сила сопротивления, человек помрачнеет, и весь характер его испортится. Разные люди должны по-разному жить, тогда натура каждого свободно разовьется.
Сказав, что индивидуальность связана с развитием и что только воспитание индивидуальности создает хорошо развитый характер, я бы мог на том закончить, ибо нет большей похвалы любому условию человеческой деятельности, чем утверждение, что оно приближает нас к самому лучшему состоянию. Однако подобных соображений, боюсь, мало.
И я, во-первых, сказал бы, что в практических делах оригинальность - ценный элемент. Везде нужны не только люди, открывающие новые истины, но и те, кто способен начать новое на практике, дать пример более просвещенного поведения, более тонкого вкуса и чувства. Это по силам лишь тому, кто не верит, что мир достиг совершенства. Конечно, но каждый может оказать такое благодеяние; не много людей, чей опыт (если его примут) улучшит установленное поведение. Но эти немногие - соль земли, без них жизнь была бы стоячей лужей.
Подлинных гениев всегда очень мало; но чтобы они были, необходимо сохранять почку, на которой вырастают титаны. Гений свободно дышит лишь в атмосфере свободы, ему труднее приспособиться к стереотипам, устроенным обществом. Если гений из робости согласится быть втиснутым в стандартную форму и позволит той своей части, которая не вмещается, остаться неразвитой, общество мало приобретет. Если же сильный характер разобьет эту форму, показав, что общество не смогло его принизить до посредственности, к нему "приклеят" ярлык "дикарь", "сумасброд", уподобясь тем, кто сожалеет, что Ниагара не течет плавно меж берегов, как голландские каналы. Я энергично настаиваю на значении гениев, на необходимости позволить им свободно развиваться и в мыслях, и на деле.
Знаю, в теории никто не против, но знаю, что почти каждый абсолютно равнодушен к этому. Думают, что гениальность хороша, когда создает восхитительное стихотворение или картину. Но что касается оригинальности в подлинном смысле слова, оригинальности мыслей и дел, почти все считают, что без нее можно великолепно обойтись. Неоригинальные умы не видят в ней пользы. Не понимают, зачем она - да и как им понять? Если бы поняли, какой в ней прок, это уже была бы не оригинальность. Вспомнив, что любую вещь кто-то когда-то сделал первым и что все существующие блага - плоды оригинальности, будем достаточно скромны, чтобы верить - не все еще сделано, и оригинальность нужна тем больше, чем меньше сознаешь, что ее не хватает.
По правде, сколько ни проповедуют или даже ни оказывают уважения реальному или мнимому умственному превосходству, общая тенденция в мире - предоставить посредственности больше власти. В древности, в Средние Века, и в уменьшающейся степени во время долгого перехода от феодализма к современности индивидуальность была сама по себе силой. Теперь она затерялась в толпе. В политике уже тривиально утверждение, что миром правит общественное мнение. Единственная настоящая власть - это власть массы и правительств, ставших органами инстинктов и тенденций толпы.
За общественное мнение не везде принимают мнение одних и тех же слоев общества: в Америке это мнение всех белых, в Англии - среднего класса. Но всегда это масса, то есть коллективная посредственность. И - еще большая "новинка": массы черпают свое мнение не из книг и не от церковных или государственных деятелей. Их взгляды создают люди, подобные им, обращающиеся к ним или говорящие от их имени. Я не сожалею об этом. Не считаю, что на теперешнем низком уровне разума возможно что-нибудь лучшее. Но тем не менее власть посредственности есть власть посредственности.
Начало всех благородных и мудрых вещей идет и должно идти от индивидуальностей. Честь и слава среднему человеку, если он способен следовать этой инициативе, способен внутренне отозваться на мудрое и благородное и идти за ним с открытыми глазами. Я не пропагандирую "обожествление героя". Гений вправе претендовать только на свободу указывать путь. Заставлять других идти по нему не только несовместимо со свободой и развитием людей, но и вредно для самого гения, так как развращает его. Кажется, однако, что когда мнение массы стало или становится господствующим, противовесом и коррекцией этой тенденции стала бы все более превозносимая индивидуальность великих мыслителей. В этих обстоятельствах вместо того, чтобы подавлять индивидуальность, следует поощрять ее действия, отличные от действий массы. Главная опасность сегодня в том, что не многие решаются быть эксцентричными.
Биография (Великие мыслители )
Английский философ и экономист Идеолог либерализма Основатель английского позитивизма, последователь Огюста Конта. В "Системе логики" (т 1-2,1843) разработал индуктивную логику, которую трактовал как общую методологию наук В этике соединял принцип эгоизма (утилитаризм) с альтруизмом В сочинении "Основания политической экономии" (т 1-2, 1848) положения классической политэкономии объединял со взглядами Ж Б Сея и Т Р Мальтуса.
Джон Стюарт Милль родился 20 мая 1806 года в Лондоне в семье Джеймса и Гарриет Милль Он был старшим из девяти братьев и сестер Такие большие семьи не были редкостью в Англии того времени, и, хотя не все дети доживали до зрелого возраста, многочисленность потомства обрекала мать на пожизненные тяжелые домашние и семейные заботы.
Это большое семейство дало истории две личности, ярко выделяющиеся на общем фоне многочисленных предков и потомков Джеймс Милль и его сын Джон Стюарт Милль.
Замечательный по своим интеллектуальным качествам отец воспитал не менее выдающегося сына - пример, не часто встречающийся в истории.
Джеймс Милль был сыном бедного шотландского священника Он рано отказался от духовной карьеры и собственным трудом пробил себе путь в научную и культурную элиту Англии Среди тех, с кем он поддерживал посто янные научные и дружеские связи, были философ И Бентам, политэконом Д Рикардо, историк Д Грот Сам Джеймс Милль вошел в историю экономической мысли как "малый классик" английской буржуазной политической экономии, на которого ссылались многие последующие ученые.
Вынужденный заботиться о многочисленном семействе, Джеймс Милль лишь в конце жизни достиг относительного материального благополучия, став видным чиновником Ост-Индской компании.
Он не просто любил своих детей - он посвятил свою жизнь их воспитанию Прежде всего это относилось к его старшему сыну, Джону Последний стал объектом уникального в истории педагогики эксперимента Он не знал ни школы, ни университета, ни домашних учителей Единственным его учителем был отец, а с восьми лет уже сам Джон Стюарт приступил к обучению своих младших братьев и сестер.
Оценивая результаты этого эксперимента, нельзя не учитывать, что его объектом был исключительно одаренный ребенок, в полном смысле слова вундеркинд Джон Милль впоследствии писал, что его первые воспоминания относятся к трехлетнему возрасту, когда он уже умел читать и писать по-английски и когда отец начал преподавать ему древнефеческий Время обучения английскому он просто не запомнил - в столь раннем возрасте это происходило Начиная с двенадцати лет мальчик перешел в основном на самообразование - в объеме, значительно превышавшем любые университетские курсы того времени К четырнадцати годам это был блестящий, необычайно широко эрудированный юноша, обладавший глубокими познаниями в таких областях, как история, математика, логика, философия и политическая экономия.
Кроме того, он владел древними и новыми языками (древнегреческим, латынью, французским, немецким), был начитан в древней и новой литературе Некоторая разбросанность и несистематический характер, уклон в сторону так называемого классического образования (древние языки и т д) искупались тем, что эти знания были добыты самостоятельным трудом и усвоены критически.
Будучи человеком чрезвычайно скромным, никогда не переоценивавшим своих достижений, Милль тем не менее считал, что к четырнадцати годам обогнал своих сверстников в объеме познаний на четверть века1 Знакомясь с объемом и уровнем его детских занятий, нельзя сказать, что он преувеличил дистанцию разрыва.
Сомнение вызывает другое Никакие десятилетия не позволили бы уму обыкновенному освоить те знания, которые за считанные годы впитал ум гениального ребенка Такие интенсивные занятия в столь раннем возрасте имели и свою печальную сторону С грустью отмечал Милль в зрелые годы "Я никогда не был ребенком, никогда не играл в крикет, лучше было бы, если бы природа шла своим путем".
С детских лет и буквально до последних дней жизни он придерживался своего метода сочетания умственных и физических занятий длительные пешие прогулки и походы по живописным английским лугам, по горам Южной Франции, во время которых обдумывались и обсуждались его лучшие замыс- лы. Когда Миллю было тринадцать лет, отец изложил ему во время пеших прогулок только что вышедшие в свет "Начала политической экономии и налогового обложения" Д. Рикардо. В скором времени молодой Милль уехал на год во Францию, где ему представился случай познакомиться со многими выдающимися учеными того времени.
Во Франции он жил в семье брата английского философа Бентама. Эта семья много путешествовала Круг ее интересов лежал в сфере общественной жизни и общественно- политической мысли Франции. Это обстоятельство позволило Миллю встретиться со сторонниками французского философа и социалиста Сен-Симона, с известным экономистом Ж.Б. Сэем. Перемены, связанные с путешествиями, позволили несколько отвлечь Милля от того сурового режима занятий, который стал для него привычным с ранних детских лет. Обычно он ежедневно занимался по 9-10 часов. История сменялась логикой, логика математикой, математика языками. Дневник, начатый во Франции, показывает, что первые недели проходили в столь же неукоснительном режиме Поражает объем прочитанного, глубина критических замечаний по ходу чтения Уже в четырнадцать лет Милль был способен остро подмечать ошибки изложения, несовершенство логического построения доказательств Но в дальнейшем светский образ жизни семьи Бентамов, переезды с места на место ломают этот изнурительный ритм занятий, что, безусловно, благотворно повлияло на будущее физическое и духовное здоровье Милля.
Вернувшись в Англию, Милль поселился в Лондоне и в скором времени приобщился к политической деятельности своей страны.
С непосредственностью молодости семнадцатилетний Милль занялся пропагандой ограничения рождаемости среди трудящихся женщин Он раздавал составленные им самим листовки, в которых содержались рецепты сознательного ограничения размера семьи. В.Англии того времени откровенный разговор на тему ограничения рождаемости был столь вызывающим нарушением благопристойности, что Милль даже попал на несколько дней под арест.
После бурного эпизода с пропагандой ограничения рождаемости Милль в скором времени с помощью отца занял место скромного чиновника Ост-Индской компании, где его отец к тому времени занимал видное положение Тогда он стал членом политического кружка молодых, радикально настроенных интеллигентов, издававших свой собственный журнал "Вестминстер ре-вью". Этот кружок не был удовлетворен сложившейся к тому времени в Англии двухпартийной борьбой тори и вигов, прежде всего потому, что не видел в ней перспектив для осуществления более широких политических реформ.
Радикальный кружок, в который вступил Милль, стремился к большему к подлинному расширению народного представительства в парламенте По существу, его деятельность составляла ядро будущего движения за всеобщее избирательное право.
К кружку примыкали Д Рикардо и Джеймс Милль Его идейным вдохновителем был философ и проповедник Иеремия Бентам. Этот человек был основателем утилитаризма - нравственно-философского учения, которое впитало в себя многие идеи английских рационалистов и французских просветителей.
И. Бентам разработал принцип "наибольшего счастья для наибольшего числа людей", который он положил в основу нравственного разграничения между добром и злом По его мысли, общество должно быть построено таким образом, чтобы чувство долга - понимаемого как социальный долг индивидуума перед обществом - и стремление к собственной выгоде не вступали в конфликт друг по отношению к другу.
Джон Милль никогда окончательно не порывал с философией утилитаризма, поскольку соображения всеобщего человеческого "блага" с юных лет и до конца жизни занимали центральное место в его мировоззрении Но узкая трактовка этого вопроса в сочинениях Бентама стала для него совершенно неприемлемой. Крушение авторитета учителей, к которым относился и его отец, вызвало в душе двадцатилетнего юноши ощущение тягостной пустоты К этому еще добавился ряд обстоятельств личного порядка. Он чувствовал, что все больше превращается в своего рода "рассуждающую машину". Он также чувствовал, что и окружающие все больше воспринимают его как эрудированного, но сухого логика и полемиста, готового даже поэзию, музыку, литературу разложить на составные элементы Трагедия его воспитания, лишившая его живых жизненных впечатлений, тяготела над ним подобно проклятию.
Все это привело двадцатилетнего Милля в состояние тяжелого душевного кризиса, поставившего молодого человека на грань полной психической катастрофы.
Путь Дж. С. Милля к душевному выздоровлению был продолжителен и труден.
Впоследствии сам он считал, что главную роль на этом пути сыграло проснувшееся в нем чувство сострадания к ближним Вместе с пробуждением этого чувства пришел и бескорыстный интерес к поэзии, музыке Одновременно происходит решительный поворот в направлении философских интересов. Милль обращается к немецкой философии Здесь его глубоко интересует система Иммануила Канта К этим же годам относится встреча и оживленная переписка Милля с видным последователем учения Сен-Симона д"Эй-шталем. Это было первое серьезное обсуждение проектов социалистического переустройства общества. Свой основной девиз Милль заимствовал у Гете - многосторонность. Он относил этот девиз не только к широте и многообразию познаний, но и к развитию самой личности.
В возрасте между двадцатью и тридцатью годами в его жизни произошли события, завершившие тот процесс, который начался душевным кризисом и пересмотром утилитаристского нравственного идеала В ряду этих событий важное место заняло посещение Франции в период революции 1830 года. Впечатление от этого посещения нашло свое выражение в серии статей под характерным названием "Дух времени" (1831) Революционные события во Франции 1830 года, завершившиеся свержением короля Карла X, явились первой ласточкой, знаменовавшей грядущую череду революционных потрясений после длительного периода реакции, порожденной последствиями Великой французской революции Под воздействием этих событий Милль разрабатывает свою философию истории, в которой черты необходимости, взаимосвязи отдельных исторических событий занимают центральное место. Милль полагал, что всякий исторический этап развития общества содержит в себе не только урок на будущее, но и несет определенное положительное содержание в процессе прогрессивного восхождения человечества Рабство, средневеко- вье, абсолютизм - необходимые звенья такого восхождения. На этом пути человечество постоянно претерпевает смену органических и переходных фаз развития. Именно в очередной переходной фазе оказалось европейское общество, по мнению Милля, в 30-е годы XIX века.
Крушение утилитаристского идеала, увлечение поэзией и музыкой, интерес к происхождению эстетического и этического идеала - все это было связано с одним событием в жизни Милля, определившим всю его последующую биографию, а во многом и развитие его мировоззрения В 1830 году он познакомился с женщиной, которой впоследствии, через двадцать лет, предстояло стать его женой. Это была Гарриет Тэйлор, жена состоятельного буржуа, мать двоих детей. Она интересовалась радикальными политическими идеями, и ее дом стал местом встреч для Милля и его друзей.
Духовное общение этих двух людей сообщило, по свидетельству Милля, новый стимул и новое качество всей его последующей деятельности. Более того, Милль утверждал, что от Г. Тэйлор непосредственно исходили наиболее глубокие идеи его сочинений в области логики, философии, политической экономии и т. д. К этому утверждению, высказанному Миллем на склоне лет в его "Автобиографии", необходимо отнестись с определенной осторожностью. Тэйлор обладала блестящим умом, необычайно живым характером, глубоко эмоциональной натурой. Под ее влиянием Милль стал буквально апостолом знаменитого суфражистского движения, прокатившегося во второй половине XIX столетия по Европе, России и Америке.
Мысли Дж. С. Милля относительно необходимости гармоничного сочетания артистического и логического, или интуитивного и рационального, начал во всех областях деятельности прослеживаются во многих сочинениях, начиная с 1840-х годов. Милль считал, что наука и искусство, как две взаимодействующие сферы духовной деятельности, необходимо дополняют друг друга. При этом за каждой из этих сфер закрепляются свои специфические задачи Наука способна лишь на частичное освоение и объяснение действительности. Практическая деятельность как в личном, так и в общественном плане выходя за рамки собственно науки, есть область искусства. Наука может дать лишь способы решения практических задач, которыми пользуется искусство, проверяя соответствие этих способов поставленным целям.
Всякая практическая деятельность человека начинается с постановки цели, но конечным основанием всякой цели служит достижение блага, то есть определенного удовлетворительного результата. Однако то, что для одних представляется удовлетворительным результатом, для других может быть величайшим злом. Милль обосновывает моральную сторону всякой практической деятельности. Этическая проблема, таким образом, состоит в нахождении критериев общественного блага.
Деятельность Милля в конечном счете направлялась поисками этического идеала, критерия различения добра и зла в конкретно-историческом социальном аспекте.
Дж. С. Милль не избежал увлечения и идеями историка Карлейля с его теорией героев и толпы, и традиционалиста Кольриджа, и проповедников идеалов доброй старой Англии - поэтов Уордсворта и Теннисона Но в то же время он решительно боролся с идеологией консерватизма и реакции, отрицавшей самое право на существование за понятиями "общее благо", "общая польза". Столь же решительно боролся он и с религиозными философами, стремившимися перенести проблему "добра и зла" в сферы "миров иных". Не стремясь упростить отношение Милля к религии - а оно было достаточно сложным, о чем свидетельствует одно из последних его сочинений "Три эссе о религии" (1873), - следует подчеркнуть его твердое убеждение в том, что борьба за благо человечества в этом мире составляет достойную цель деятельности моралиста, философа и политического активиста. Это убеждение послужило для Милля основой его собственной научной и политической деятельности, снискавшей ему репутацию одного из основателей буржуазного реформизма, решительного противника консерватизма и реакции. Период между 1836 и 1848 годами оказался, пожалуй, самым плодотворным для научной, теоретической деятельности Милля. В этот период временно затихли страсти вокруг избирательной реформы, столь возбуждавшие ранее политическую активность Милля. С другой стороны, еще не разразилась революционная буря в Европе, заставившая Милля вновь обратиться к решению злободневных социальных проблем.
Служба в Ост-Индской компании оставляла время для научных занятий, и Милль воспользовался этими возможностями. Он отнюдь не пренебрегал своими обязанностями чиновника, принимая активное участие в решении разных вопросов, связанных с английским управлением Индией. Известно, что при разработке проекта реформы образования для Индии он решительно возражал против перевода всей системы образования на английский язык.
За эти годы Милль написал и опубликовал два своих фундаментальных произведения: "Система логики" и "Основы политической экономии". К написанию "Системы логики" он, можно сказать, готовился всю жизнь. Еще детские годы были посвящены штудированию курсов логики. В юности Милль непосредственно включился в дискуссии по проблемам эмпирической либо априорной природы общих понятий. Развитие эмпирической школы в европейской философии XVIII века предшествовало бурному расцвету экспериментального естествознания. Последним является метод сопутствующих изменений: "Всякое явление, изменяющееся определенным образом всякий раз, когда некоторым особым образом изменяется другое явление, есть либо причина, либо следствие этого явления, либо соединено с ним какою-либо причинною связью". Предположим, согласно одному из примеров Милля, что мы желаем установить характер воздействия Луны на Землю. Мы не в состоянии устранить Луну и после этого посмотреть, что произойдет с Землей. Но мы можем сопоставить лунный календарь с графиком приливов и отливов. В результате мы придем к заключению, что Луна в целом либо частично есть причина этих явлений. Последний метод Милля тесно связан с получившими в дальнейшем большое распространение в ряде наук способами регрессионного анализа.
В период работы над своей "Логикой" Милль познакомился с книгой французского философа Огюста Конта "Курс позитивной философии" (1842). Затем последовала переписка этих людей и их многолетние противоречивые отношения. Конт представлял собой тип философа-пророка, считавшего себя призванным дать миру новую религию, открыть человечеству глаза на его конечные цели. Суть его метода заключалась в том, чтобы идти от фактов к обобщению и рассматривать эти обобщения не в качестве объективных закономерностей, а лишь как относительные вехи на пути познания.
При знакомстве со взглядами Конта Милль был поражен совпадением в направлении их независимых усилий Разработка, обобщение и уточнение законов индукции в качестве основы всех экспериментальных наук, предпринятые в "Системе логики", во многом совпадали с идеями позитивного метода Конта В обоих случаях вывод состоял в том, что всякое знание подтверждается и исчерпывается опытом Такая постановка проблемы научного знания вела к глубоким противоречиям, которые Милль частично осознавал (что видно хотя бы из его попытки рассмотреть науку и искусство как взаимодополняющие области человеческой деятельности).
Поскольку любой опыт не может исчерпать многообразия реального мира, то и любое обобщение опыта, не стремящееся выйти за его пределы, в согласии с позитивным методом Конта или с последовательно проведенным методом индукции Милля, не может претендовать на значение объективного закона.
Взгляды Конта и Милля легли в основу позитивизма - философского течения второй половины XIX века. Вместе с тем нельзя не видеть глубокого различия в самой основе философских воззрений этих двух людей Милль решительно порвал с Контом из-за несогласия в оценке методов научного познания человеческого общества. Его широкое знакомство с классической политической экономией, прежде всего с теорией Рикардо, не позволило ему признать правомерность изгнания методов дедукции и абстракции в качестве орудий познания закономерностей общественной жизни Правда, знакомство с Контом натолкнуло его на необходимость изучения социального поведения людей в качестве самостоятельного раздела обществоведения Известно, что он стремился к созданию особой науки о социальном характере и поведении человека, которую он называл этологией.
Интерес к изучению социальной действительности заставил его продолжить работу над "Системой логики" и написать дополнительную книгу, которая вошла в окончательный текст труда под названием "О логике в моральных науках" В этой части поставлен вопрос о методах научного познания общества. Поскольку экспериментальный метод, который имел решающее значение в естественных науках, может иметь в общественных науках лишь ограниченную сферу применения, то на место эксперимента Милль ставит метод конкретной дедукции. Суть его заключается в том, чтобы выдвигать в качестве общих постулатов в сфере социальных наук обобщение примеров социального поведения. Поскольку такое обобщение не может в силу особого характера общественной деятельности претендовать на характер точного закона, то его следует рассматривать как указатель тенденций социального движения В помощь этому методу Милль привлекает так называемый исторический метод, или метод обратной дедукции Из истории, по мнению Милля, можно извлечь эмпирические законы. Соединение этих законов с законами человеческого поведения по методу дедукции может служить целям создания науки о социальной динамике, то есть о развитии общества.
Последняя книга "Системы логики" Дж С Милля оказалась незавершенной с точки зрения решения поставленных в ней проблем, поскольку она вышла далеко за пределы традиционной логики и коснулась широких мировоззренческих вопросов. В частности, в ней был подробно рассмотрен вопрос об ограниченности научных методов в познании действительности, в практической и общественной деятельности человека Здесь же было намечено дальнейшее расхождение со взглядами Конта на задачи и цели социального развития, получившее более полное выражение в книге Дж С Милля "О Конт и позитивизм" (1865).
Безусловно, в своем мировоззрении Милль придавал большое значение общественной роли просвещенных, образованных слоев, питая иллюзии относительно возможности исправления нравов, в том числе и социальных пороков, посредством воздействия одного просвещения Но эти идеи, развитые наиболее полно в книге "О свободе" (1859), были далеки от мертворожденной схемы элитарного общества Конта, согласно которой аристократия духа должна занять положение господствующего класса В плане политической деятельности этот идеал означал борьбу за создание равных условий всеобщего образования. "Идея интеллектуальной аристократии, когда все остальные пребывают в невежестве, совершенно не соответствует моим устремлениям", - писал он своему сотруднику и будущему биографу А Бейну Выступая против подавления свободы духа и против "тирании большинства", угрозу которой в условиях буржуазной демократии он остро осознавал, Милль одновременно призывал к тому, чтобы общество заботилось о создании равных начальных возможностей для всех своих членов В экономической области он выступал за ограничение права наследования, считая, что результаты предприимчивости родителей не должны переходить по наследству их детям.
После необычайно напряженного десятилетия 1840-х годов, проведенного почти исключительно за письменным столом, 1850-е годы представляются в биографии Милля временем раздумий, оценки того, что сделано, подготовки к заключительному, чрезвычайно напряженному и деятельному этапу жизни В 1851 году судьбы Джона Милля и Гарриет Тэйлор скрепились наконец узами формального брака (после того как в 1849 году скончался ее муж) Супруги много путешествовали, проводя большую часть времени на юге Франции и в Швейцарии. В эти годы под влиянием жены окончательно оформились социально-политические взгляды Милля В продолжительных разговорах этих двух людей намечались и темы последующих произведений Милля, разрабатывались их основные идеи Многое из написанного в эти годы подвергалось дальнейшему обсуждению, выжидая часа для публикации.
1858 год стал переломным для Милля В этом году умерла его жена Тяжелую потерю друга и единомышленника, его "второе я", Милль перенес благодаря твердой решимости довести до конца все задуманное и в значительной мере разработанное совместно. Уже в 1859 году выходит его сочинение "О свободе" с посвящением Гарриет Тэйлор и с указанием в тексте, что основные идеи этого произведения принадлежат ей Содержание его состоит во всестороннем обсуждении вопроса о границах взаимоотношений государства и личности Обсуждая правовые и моральные аспекты этой проблемы, Милль приходит к выводу, что государство имеет право ограничивать свободу личности лишь постольку, поскольку эта свобода сопряжена с ущербом для других.
Чрезвычайно подробное обсуждение всех аспектов защиты прав личности и прав самых разных меньшинств в условиях "представительной" буржуазной демократии сделало эту книгу влиятельной в продолжение многих десятилетий.
Публикация "О свободе" стала для Милля своего рода этапом к тому, чтобы вновь, после многолетнего перерыва, тесно связать воедино политическую, публицистическую и научную деятельность Оставив работу государственного чиновника в Ост-Индской компании, Милль получает право открыто включиться в политическую борьбу, в частности выставить свою кандидатуру в парламент (государственные чиновники были лишены этого права) Он был непосредственным участником всех острых политических коллизий викторианской Англии 1860-х годов.
Его политическая деятельность в парламенте служила поводом для написания статей и брошюр и получала дальнейшее обоснование и обобщение в более серьезных политических, философских и социальных трудах Многочисленные выступления Милля в парламенте и вне его по самым злободневным политическим вопросам становились достоянием общественности, поскольку к тому времени он уже пользовался репутацией признанного мэтра в области социальных наук и философии Среди его многочисленных политических выступлений этого времени отметим такие, как борьба за права местного и негритянского населения Британской Вест-Индии, кампания за привлечение к суду губернатора острова Ямайка, зверски расправившегося с восставшими сельскохозяйственными рабочими, кампания за объявление Гайд-парка в Лондоне местом свободных политических собраний и другие Более многолетний характер носила его деятетьность против помещичьего землевладения в Ирландии, за предоставление крестьянам помещичьих земель или закрепление их за крестьянами на условиях долговременной аренды Реакционная печать обвинила Милля в "коммунизме", в пропаганде лозунга Прудона "Собственность - это кража1". Но за выступлениями Милля против системы лендлордизма стояли многолетние изыскания политэконома, убежденного в том, что лишь предоставление земли в собственность тем, кто ее обрабатывает, поможет решить проблему нищеты ирландской деревни, заставит крестьян заботиться о поддержании и умножении плодородия земли и о сознательном ограничении размера семьи Многочисленное потомство нищих ирландских коттеров (крестьяне - мелкие арендаторы, вынужденные возобновлять свою аренду ежегодно) заполняло детские приюты Англии, составляя резерв бродяжничества и преступности.
Однако наиболее прочное место в политической деятельности Милля по-прежнему занимали вопросы расширения представительной демократии и избирательной реформы.
В 1867 году острое соперничество между двумя основными политическими партиями Англии позволило провести через парламент закон об избирательной реформе, значительно расширявший избира тельные права населения Англии и положивший в основу выборов в нижнюю палату - парламента принцип строго пропорционального представительства Впервые в число избирателей была включена большая часть рабочего класса Милль активно содействовал продвижению и принятию этой реформы.
Вместе с тем его внимание было привлечено к обстоятельству, которое он считал важнейшим и глубочайшим пороком реформы, - к тому, что женщины, как и прежде, были лишены избирательных прав Он усматривал в этом факте тесную связь с общим гражданским и правовым положением женщин даже в просвещенных и развитых странах Плодом многолетних размышлений Дж С Милля над женским вопросом была книга "Угнетение женщин" (1869), за короткий срок переведенная на основные европейские языки и вызвавшая огромный интерес и бурную дис куссию во всем мире.
В кругах "мужского истэблишмента" того времени книга Милля и возникшее в то время широкое суфражистское движение за равноправие женщин во всех сферах вызвали крайне отрицательную и гневную реакцию Нескончаемое число памфлетов, карикатур и пасквилей обрушилось на это движение и на Милля как его идеолога Во всем этом Милля больше всего беспокоило то что многие передовые люди проявили полное непонимание важности движе ния за гражданские права женщин В этом он усматривал свидетельство i ту-боко укоренившегося социального предрассудка.
Движение обвиняли в том, что оно ставит целью разрушить семью, лишить женщину всех тех качеств, которые делают ее привлекательной и ценной в обществе За представитель ницами его закрепилась презрительная кличка "синий чулок", и действительно, простая и строгая одежда "суфражисток" как бы бросала вызов привычному кокетству "слабого пола".
В позиции Дж С Милля как одного из признанных идеологов этого движения не было ничего такого, что призывало бы женщин к обязательному соперничеству с мужчинами во всех областях общественной и профессиональной деятельности В своем подходе к проблемам женского равноправия, как и в других случаях, он подчеркивал необходимость создания равных начальных условий для мужчин и женщин.
Последние годы жизни Милль провел в своем имении во Франции, про должая работать над рукописями, часть из которых была опубликована уже после его смерти Умер он в мае 1873 года после короткой болезни, просту дившись во время одной из своих продолжительных прогулок.
Биография (ru.wikipedia.org )
С ранних лет проявил интеллектуальную одарённость, развитию которой его отец, Джеймс всячески способствовал. Джон начал учить греческий язык с трёх лет, в возрасте около шести лет уже был автором самостоятельных исторических работ, а в двенадцать лет приступил к изучению высшей математики, логики и политической экономии[источник не указан 1154 дня].
В подростковом возрасте испытал сильный душевный кризис, который едва не привёл его к самоубийству. Большое значение в его жизни имела поездка в южную Францию в 1820 г. Она познакомила его с французским обществом, с французскими экономистами и общественными деятелями и вызвала в нём сильный интерес к континентальному либерализму, не покидавший его до конца жизни.
Около 1822 г. М. с несколькими другими молодыми людьми (Остином, Туком и др.), горячими последователями Бентама, образовал кружок, названный «утилитарным обществом»; при этом был впервые введён в употребление термин «утилитаризм», получивший впоследствии широкое распространение. В основанном бентамистами органе «Westminster Review» М. поместил ряд статей, преимущественно экономического содержания. В 1830 г. он написал небольшую книгу «Essays on some unsettled Questions in Political Economy» (изд. в 1844 г., имела 2 изд.), в которой содержится всё оригинальное, созданное М. в области политической экономии.
К этому же времени относится перелом в жизни Милля, который он так ярко описал в своей «Автобиографии». В результате М. освободился от влияния Бентама, потерял прежнюю уверенность во всемогуществе рассудочного элемента в частной и общественной жизни, стал более ценить элемент чувства, но определённого нового миросозерцания не выработал. Знакомство с учением сенсимонистов поколебало его прежнюю уверенность в благотворности общественного строя, основанного на частной собственности и неограниченной конкуренции.
В качестве политического деятеля выступает с 1865 г. как представитель Вестминстерского округа в палате общин; раньше он не мог быть членом парламента, так как состоял на службе в Ост-Индской компании. В палате настаивал в особенности на необходимости энергичных мер помощи ирландским фермерам; выступал за предоставление женщинам избирательных прав - эти его идеи были частично реализованы в Representation of the People Act 1867. В 1868 г. потерпел поражение при новых выборах, вызванное, по его мнению, публичным заявлением его сочувствия известному атеисту Брэдло.
В жизни М. огромную роль играла любовь к мисс Тейлор, знакомство с которой, по его словам, было «величайшим счастьем его жизни». Он получил возможность жениться на ней только после 20-летнего знакомства, но уже через 7 лет после выхода замуж за М. она умерла. В посвящении к своей книге «On Liberty» М. говорит, что жена была вдохновительницей и отчасти автором всего лучшего, что было в его сочинениях; но эта оценка роли мисс Тейлор в литературной деятельности М. сильно преувеличена. В самом крупном его труде, «Системе Логики», мисс Тейлор не принимала никакого участия; несомненно, однако, что она повлияла на многие главы его «Политической экономии» и что ей до известной степени следует приписать социалистическую окраску этой книги. Единственное сочинение М., принадлежащее его жене столько же, сколько и ему самому, - это книга «О подчинённости женщин».
После смерти М. напечатаны «Chapters on Socialism» («Fortnightly Review», 1872) и его «Autobiography» (1873) .
Основные идеи
В 1843 г. он издал «А System of Logic» - наиболее оригинальное его произведение. В 1848 г. - «Principles of Political Economy», из которой часто цитируется: «К счастью, в законах стоимости нет ничего, что осталось бы выяснить современному или любому будущему автору; теория этого предмета является завершенной»
Написал также множество журнальных статей, посвящённых самым разнообразным вопросам философии, политики, экономии и литературы. В течение нескольких лет самостоятельно издавал радикальный журнал «London and Westminster Review». С 1841 г. состоял в переписке с Огюстом Контом, философские и социологические взгляды которого оказали на него глубокое влияние.
В области философии самым замечательным произведением М. является его «Система Логики». Логика, по словам М., есть теория доказательства. Психология устанавливает законы, по которым в нашем духе возникают и группируются чувства, представления и идеи, а логика должна установить ясные и несомненные правила для различения истины от лжи, верных умозаключений от неверных. Критерием истины является опыт; истинным умозаключением можно назвать только такое, которое строго согласуется с объективной реальностью, с фактами. Все наше знание имеет опытное происхождение. Априорных истин, независимых от опыта, не существует. Математические аксиомы, несмотря на то что отрицание их кажется нам немыслимым, возникают точно так же вследствие опыта, а немыслимость отрицания их зависит только от их всеобщности, а также от простоты и несложности восприятий пространства и времени, с которыми имеет дело математика. Опыт и наблюдение являются основанием не только индукции, то есть умозаключения от частного к общему, но также и дедукции, то есть умозаключения от общего к частному. С чисто формальной стороны в большой посылке силлогизма уже содержится заключение, и потому силлогизм не расширял бы нашего знания, если бы при построении силлогизма мы действительно исходили из общих положений. На самом деле при всяком дедуктивном выводе мы заключаем не от общих, а от частных положений. Когда я умозаключаю, что я смертен, потому что все люди смертны, то истинным основанием моего умозаключения является наблюдение, что все люди, жившие раньше меня, умерли. Вывод делается не из общего положения, а из отдельных частных случаев, бывших объектом наблюдения. Таким образом, и в силлогизме источником нашего знания остаётся опыт и наблюдение. Главную заслугу М. составляет разработка теории индукции. Он устанавливает четыре метода, посредством которых индуктивным путём можно найти причину данного явления: методы согласия, различия, остатков и сопутствующих изменений (см. Индукция). М. не принадлежит, однако, к числу неограниченных приверженцев индуктивного метода, как большинство английских философов эмпирической школы. Напротив, по мнению М., самым могучим орудием открытия истины является дедуктивный метод, лучшим примером которого может служить открытие Ньютоном силы тяготения. Индукция неприменима ко всем более сложным случаям, когда несколько сил действуют одновременно и ни одна из них не может быть исключена. При таких условиях необходимо прибегнуть к более сложным приёмам: закон действия каждой отдельной силы изучается порознь, затем делается вывод комбинированного действия их всех, и заключение проверяется наблюдением. Это и есть тот дедуктивный метод (слагающийся из трёх частей - индуктивного исследования, вывода и поверки), который более всего содействовал успехам науки; всякая наука стремится сделаться дедуктивной, но только астрономия и физика достигли этой стадии, прочие же находятся ещё в состоянии эмпиризма. «Система логики» не проложила новых путей в области мысли, не открыла новых горизонтов для науки; даже в теории индуктивного исследования, составляющей, по общему мнению, самую ценную часть книги, М. отчасти развивает мысли других, в особенности Гершеля, статьи которого о том же предмете вышли в свет незадолго до появления книги М. и сильно повлияли на последнего. Тем не менее в этой книге менее, чем в других произведениях М., обнаруживается его обычный недостаток - эклектизм. Главное достоинство «Логики» М. заключается в научном духе, которым она в высокой степени проникнута; влияние её не ограничилось философскими кружками, но распространилось и на учёных естествоиспытателей, среди которых многие ценили эту книгу очень высоко.
Из социологических работ М. самая крупная - «Основания политической экономии». Как экономист М. является учеником и продолжателем Рикардо, но без той силы анализа, которая отличала последнего. Вместе с тем М. находился под сильным влиянием Огюста Конта и французских социалистов школы Сен-Симона и Фурье. В своём курсе политической экономии М. сделал попытку - нельзя сказать, чтобы вполне удачную - примирить все эти разнородные направления. По основным теоретическим вопросам М. остаётся верен своим главным учителям, Рикардо и Мальтусу; он принимает все важнейшие теории Рикардо - его учение о ценности, заработной плате, ренте, - и вместе с тем, согласно Мальтусу, признает опасность неограниченного размножения населения. Наиболее важное дополнение М. к теориям Рикардо заключается в его учении о ценности товаров в международной торговле. Под влиянием французских социалистов М. признал переходящий характер неограниченной конкуренции и частной собственности. Законы политической экономии М. делит на два разряда: законы производства, не зависящие от нашей воли, и принципы распределения, определяемые желаниями и мнениями самих людей и изменяющиеся в зависимости от особенностей социального строя, вследствие чего правила распределения не имеют того характера необходимости, который свойственен законам первой категории. Разделение принципов политической экономии на необходимые и исторически изменяемые сам М. признавал своей главной заслугой в области экономической науки; только благодаря такому разделению он избежал, по его словам, тех безотрадных выводов относительно будущности рабочего класса, к которым пришли его учителя - Рикардо и Мальтус. Но, как справедливо заметил Чернышевский, М. не выдерживает этого разделения на практике и в законы производства вводит исторические элементы. И действительно, общественные отношения, несомненно, являются одним из факторов производства; с другой стороны, мнения и желания людей, устанавливающие способы распределения, в свою очередь составляют необходимый результат данного социального строя и способов производства. Поэтому принципы распределения и законы производства одинаково исторически необходимы; устанавливаемое М. различие представляется излишним. Стремясь примирить учение Мальтуса с требованием социальных реформ, М. приходит к заключению, что лишь те реформы могут быть действительны, которые задерживают размножение населения. К числу таких реформ М. относит мелкое землевладение, распространение которого он горячо рекомендовал своим соотечественникам. Что касается до социализма, то М. признает его осуществимость в отдалённом будущем, когда духовная природа человека достигнет большего совершенства, но в ближайшем будущем он не считает ни возможным, ни желательным стеснение свободы деятельности частных лиц и устранение частной инициативы. Несмотря на отсутствие определённой и последовательной руководящей мысли, «Основания политической экономии» являются и до настоящего времени одним из лучших курсов экономической науки по ясности изложения и полноте содержания.
Вообще сила М. заключается не в установлении новых оригинальных взглядов; он был талантливым и ясным систематизатором и популяризатором, и этим объясняется успех его произведений. Обладая редким критическим тактом, М. сумел избежать односторонности более оригинальных и сильных творческих умов, под влиянием которых он находился; но в качестве эклектика он не создал новой школы и только содействовал распространению научного отношения к вопросам общественной и индивидуальной жизни. На русскую экономическую литературу М. оказал огромное влияние; в XIX веке большинство российских общих курсов политической экономии заимствовали от него общий план изложения и многие частности. Методологические воззрения М. также воспринимались большинством наших экономистов и юристов.
Основные публикации
* «Система логики, силлогистической и индуктивной» (A System of Logic, Rationative and Inductiv, 1843). - PDF. Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012.
* «О свободе» (1859)
* «Размышления о представительном правлении» (Considerations on Representative Government, 1861). - PDF. Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012.
* «The Subjection of women» (1869, 4 издания) - написанное в защиту женского равноправия
Библиография
* Туган-Барановский М. И., Д.С. Милль, его жизнь и деятельность (1892)
* Туган-Барановский М. И., Д.С. Милль, его жизнь и деятельность HTML (1892)
Литература
* Милль, Джон Стюарт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). - СПб., 1890-1907.
* Субботин, А.Л. Джон Стюарт Милль об индукции [Текст] /А.Л. Субботин; Рос. акад. наук, Ин-т философии. – М.: ИФ РАН, 2012. – 76 с. ; 17 см. – Библиогр.: с. 75. – 500 экз. – ISBN 978-5-9540-0211-9.
* Jurgen Gaulke: John Stuart Mill. Rowohlt, Hamburg 1996, ISBN 3-499-50546-0.
* Mark Philip Strasser, "Moral Philosophy of John Stuart Mill," Longwood Academic (1991). Wakefield, New Hampshire. ISBN 0-89341-681-9
* Michael St. John Packe, The Life of John Stuart Mill, Macmillan (1952).
* Richard Reeves, John Stuart Mill: Victorian Firebrand, Atlantic Books (2007), paperback 2008. ISBN 978-1-84354-644-3
* Samuel Hollander, The Economics of John Stuart Mill (University of Toronto Press, 1985)
Биография
С ранних лет проявлял интеллектуальную одарённость, в возрасте шести лет уже был автором самостоятельных исторических работ, а в двенадцать лет приступил к изучению высшей математики, логики и политической экономии.
За это пришлось заплатить высокую цену: у Милля не было друзей-ровесников, он не играл в игры, был физически слабым ребенком и чурался общества.
Зимой 1826 г. в возрасте двадцати лет пережил нервный срыв, главным образом по причине переутомления. Через полгода после выздоровления, был готов, во что бы то ни стало, вернуть атрофированные эмоции.
В жизни Миля огромную роль сыграла любовь к мисс Гарриет Тейлор, знакомство с которой, по его словам, было «величайшим счастьем его жизни». Красивая, умная и от природы властная женщина, Гарриет была наделена способностью к интуиции и свободному от предрассудков мышлению.
Миль получил возможность жениться на Гарриет только после смерти ее мужа, через 20 лет знакомства в 1851 г., но уже через 7 лет после выхода замуж за Миля она умерла.
Милль тяжелейшим образом переживал случившееся. Он купил домик рядом с кладбищем и жил там почти все оставшиеся годы.
В области философии самым замечательным произведением Миля является его «Система Логики». Логика, по его словам, есть теория доказательства и она должна устанавливать ясные и несомненные правила для различия истины от лжи.
Из социологических работ Миля самая крупная – «Основания политической экономии», которая является и до настоящего времени одним из лучших курсов экономической науки по ясности изложения и полноте содержания.
Величие Милля основывалось на его исключительно высоком моральном авторитете. Это была абсолютно цельная личность. Скрупулезно справедливый, он, не зная, страха добивался того, что считал правильным. Чрезвычайная дисциплина ума позволила ему добиться замечательной прозрачности и убедительности в изложении идей.
Биография
Английский философ и экономист. Родился в Лондоне 20 мая 1806 в семье Джеймса Милля, шотландского экономиста и философа, занимавшего высокий пост в Ост-Индской компании. Джеймс Милль был строгим и догматичным последователем утилитаризма. Решающее значение для его философии имела локковская теория сознания. Согласно Джеймсу Миллю, при рождении человека сознание представляет собой как бы лист чистой бумаги, на котором далее записывается опыт. Следуя этой теории, он дал своему сыну домашнее образование, отличавшееся чрезвычайной интенсивностью и строгостью. Ребенком Джон читал по-гречески и даже начал писать историю Рима. Когда ему исполнилось четырнадцать лет и образование было сочтено законченным, он получил, как сам выразился, «фору в четверть века перед современниками».
Поэтому у Милля не было друзей-ровесников, он не играл в игры, был физически слабым и чурался общества. Кроме того, мальчику вменялась обязанность передавать знания сестрам и братьям, на которых у его отца уже не было времени. Единственным утешением служило общество Иеремии Бентама, который был близким другом семьи и отличался веселым нравом и эксцентричным поведением. Милль также провел год на юге Франции вместе с братом Бентама, изобретателем Сэмюэлем и его семьей (1820–1821).
В 1823 он поступил на работу в Ост-Индскую компанию и продвигался по службе, пока не достиг положения главного эксперта и материальной независимости до конца жизни.
Зимой 1826 в возрасте двадцати лет он пережил нервный срыв. Через полгода после выздоровления он был полон решимости во что бы то ни стало вернуть атрофированные эмоции. Милль с жадностью читал Вордсворта и познакомился с ним лично. Воспламененный идеями сен-симонистов, он поехал в Париж в разгар событий 1830. Он присоединился к кругу поклонников С.Т.Колриджа, в то время верховного жреца консерватизма. Милль намеренно искал встречи с людьми, идеи которых значительно отличались от идей его отца; он чувствовал непреодолимое отвращение ко всему узкому и сектантскому. Иногда его мнения о людях резко менялись, как это было с Томасом Карлейлем, рукопись которого – Французская революция – Милль, не имея такого намерения, случайно уничтожил и к автократическому мистицизму которого он относился крайне негативно. Высоко ценимый Миллем Огюст Конт в конце концов, по его мнению, стал страдать манией величия.
Убежденный в том, что «умственное возрождение Европы должно предварить ее общественное возрождение», Милль теперь направил свои усилия на создание учебной литературы.
В 1858, когда контроль над Ост-Индской компанией перешел в руки государства, Милль вышел в отставку и решил вместе с Гарриет устроить каникулы на Средиземном море. В течение нескольких лет он болел туберкулезом, и, по всей видимости, болезнь передалась Гарриет. Во время путешествия она внезапно скончалась в Авиньоне. Милль тяжелейшим образом переживал случившееся. Он купил домик рядом с кладбищем в Сен-Веране и жил там почти все оставшиеся годы.
Милль медленно возвращался к нормальной жизни. В 1865 он был избран членом парламента от Вестминстера, оплота либералов. Участвовал в нескольких общественных протестах. Милль также первым в истории права Нового времени поднял вопрос об участии женщин в голосовании. Впрочем, политического апломба ему недоставало, и в 1868 он не прошел на выборах.
Библиография
* «О свободе» (1859)
* «Utilitarianism» (1861) - книга, имевшая большой успех в публике
* «Considerations on Representative Government» (1861)
* «An Examination of sir W. Hamilton’s Philosophy» (1865) - критический разбор философии Уильяма Гамильтона, вместе с изложением собственных воззрений автора
* «The Subjection of women» (1869, 4 издания) - написанное в защиту женского равноправия
* «Autobiography» (1873)
* «Principles of Political Economy» (1848; второе издание со значительными дополнениями 1849)
* «A System of Logic» (1843)
* «Three Essays on Religion» (1874)
* «Essay on Liberty» (1859)
* «The Subjection of Women» (1861, опубл. в 1869)
* «Thoughts on Parliamentary Reform» (1859)
Биография
Начало карьеры
Родился в семье Джеймса Милля, который был близок с И. Бентамом и Д. Рикардо, писал работы по политической экономии, что не могло не оказать влияния на выбор старшего из девяти детей, получившего, хотя и домашнее, но очень хорошее образование. Трудовую деятельность начал с карьеры мелкого чиновника в Ост-Индской компании. Его рано начали интересовать вопросы общественного развития, в частности, соотношение исторических традиций и разумной организации общества.
Реформизм Милля
В 1836-1848 Милль написал и опубликовал два наиболее фундаментальных произведения - "Система логики", в которой обобщил свои философские взгляды, и "Основы политической экономии" (в 5 книгах). В "Основах" Милль выступает как последователь и пропагандист учения Рикардо и одновременно как идеолог реформизма, особенно социал-реформизма. Социальная обстановка 1840-х гг. была напряженной, "рабочий вопрос" повсюду выдвигался на передний план. Уже близилась дата появления "Коммунистического манифеста", призывавшего разрушить капитализм. Милль, напротив, в своей работе обосновывал либеральные реформы, призванные модернизировать капитализм, улучшить положение рабочего класса. Он возлагал большие надежды на просвещение рабочего населения при участии государства, на профсоюзы, на предоставление им широких политических и социальных прав, включая право на забастовки. Процессы социальной трансформации капитализма он связывал также с распылением собственности среди большого количества собственников благодаря развитию акционерных компаний, с ростом кооперативного движения ("рабочих ассоциаций"), а также с реформированием экономических и социальных функций государства в тех сферах деятельности, которые отвечают интересам общества в целом.
Активная политическая деятельность
В 1851 Милль вступает в брак с Г. Тейлор, активной деятельницей суфражистского движения, оказавшей большое влияние на его социально-политические взгляды. А политические проблемы волновали Милля не менее чем экономические. Он был последовательным защитником представительной демократии, хотя рано осознал опасность "тирании большинства", если она направляется злой политической волей. Поэтому в своем трактате "О представительном правительстве" (1861) большое внимание уделил гарантиям прав политических меньшинств (в частности, женщин). Не случайно Милль стал буквально апостолом суфражистского движения во второй половине 20 века.
В 1860-х гг., оставив работу в Ост-Индской компании, он баллотируется в парламент, включается в политическую борьбу, выступает по самым злободневным политическим вопросам и прежде всего по вопросу избирательной реформы, протестует против лишения избирательных прав женщин. Работа "Угнетение женщин" (1869) вызвала бурную дискуссию и была переведена на все европейские языки. Последние годы жизни провел в имении во Франции, продолжая работать над своими рукописями.
Биография
МИЛЛЬ, ДЖОН СТЮАРТ (Mill, John Stuart) (1806–1873), английский философ и экономист. Родился в Лондоне 20 мая 1806 в семье Джеймса Милля, шотландского экономиста и философа, занимавшего высокий пост в Ост-Индской компании. Кальвинистские взгляды, шотландское образование и дружба с Иеремией Бентамом и Давидом Рикардо привели к тому, что Джеймс Милль стал строгим и догматичным последователем утилитаризма. Решающее значение для его философии имела локковская теория сознания. Согласно Джеймсу Миллю, при рождении человека сознание представляет собой как бы лист чистой бумаги, на котором далее записывается опыт. Следуя этой теории, он дал своему сыну домашнее образование, отличавшееся чрезвычайной интенсивностью и строгостью. От природы Джон Милль был одаренным мальчиком, поэтому система его отца находила подтверждение на практике: ребенком Джон читал по-гречески и даже начал писать историю Рима. Когда ему исполнилось четырнадцать лет и образование было сочтено законченным, он получил, как сам выразился, «фору в четверть века перед современниками».
За это пришлось заплатить высокую цену: у Милля не было друзей-ровесников, он не играл в игры, был физически слабым ребенком и чурался общества. Ему не дозволялись дни отдыха, детские шалости и развлекательное чтение. Кроме того, мальчику вменялась обязанность передавать знания сестрам и братьям, на которых у его отца уже не было времени. Единственным утешением служило общество Иеремии Бентама, который был близким другом семьи и отличался веселым нравом и эксцентричным поведением. Милль также провел год на юге Франции вместе с братом Бентама, изобретателем Сэмюэлем и его семьей (1820–1821). Там он впервые «вдохнул вольный и теплый воздух континента» и приобрел вкус ко всему французскому.
Обладая значительными интеллектуальными способностями, Милль в то же время отличался в юности упрямством, был нелюдим и холоден. В 1823 он поступил на работу в Ост-Индскую компанию и продвигался по службе, как и его отец, пока не достиг положения главного эксперта и материальной независимости до конца жизни. Приблизительно в то же время его заключают в тюрьму на день или два за распространение среди рабочих брошюр Фрэнсиса Плейса о средствах предупреждения беременности – Милль надеялся, что это поможет остановить волну детоубийств.
Зимой 1826 в возрасте двадцати лет он пережил нервный срыв, главным образом по причине переутомления, а отчасти потому, что бесконечные дискуссии и разнообразные проекты усовершенствования человечества перестали его интересовать. Через полгода после выздоровления он был полон решимости во что бы то ни стало вернуть атрофированные эмоции. Милль с жадностью читал Вордсворта и познакомился с ним лично. Воспламененный идеями сен-симонистов, он поехал в Париж в разгар событий 1830. Милль стал близким другом поэта и эссеиста Дж.Стирлинга и, следуя его советам, присоединился к кругу поклонников С.Т.Колриджа, в то время верховного жреца консерватизма. Милль намеренно искал встречи с людьми, идеи которых значительно отличались от идей его отца; он чувствовал непреодолимое отвращение ко всему узкому и сектантскому. Иногда его мнения о людях резко менялись, как это было с Томасом Карлейлем, рукопись которого – Французская революция – Милль, не имея такого намерения, случайно уничтожил и к автократическому мистицизму которого он относился крайне негативно. Высоко ценимый Миллем Огюст Конт в конце концов, по его мнению, стал страдать манией величия. Иногда его оценки оказывались более плодотворными – как в случае с Алексисом Токвилем, работа которого О демократии в Америке послужила фундаментом собственной политической теории Милля: демократия сама по себе не является панацеей от всех бед и даже может породить тиранию невежественной толпы, если не сопровождается умственным и нравственным воспитанием народа.
Однако все эти проблемы вскоре поблекли для Милля рядом с «главным благословением его существования» – Гарриет Тэйлор. Красивая, умная и от природы властная женщина, Гарриет выросла в узком религиозном кругу унитариев, которые считали существенно важной целью улучшения в социальной (не политической) сфере жизни. Рано выйдя замуж за предпринимателя Джона Тэйлора, она затем, признавая все достоинства этого человека, поняла, что он не может дать ей того, в чем она так нуждалась. Гарриет была наделена способностью к интуиции и свободному от предрассудков мышлению и проникала в суть проблем, которые более осторожному Миллю казались неразрешимыми. Милль безнадежно влюбился, а она нашла в нем благодарного учителя и проводника идей, которые по тем временам было трудно и даже опасно высказывать женщине. Отчасти из-за отвращения, которое они питали к рабскому положению, в которое ставят людей сексуальные отношения, отчасти из чувства долга перед мужем Гарриет их связь оставалась невинной на протяжении почти двадцати лет. Однако соблюдение брачной клятвы вряд ли радовало Джона Тэйлора – характер их отношений не оставлял никаких сомнений, а свидания и совместные поездки за рубеж неизбежно вызывали скандалы.
Несмотря на неприятие Миллем кодекса поведения, завещанного ему отцом, Джон Милль и Джеймс Милль предприняли согласованные действия в поддержку Билля о реформе 1832 и против нового вигского парламента. При помощи Уильяма Мольсворта, Чарлза Буллера, Джорджа Грота и других Джон Милль попытался продолжить дело отца и основал партию философских радикалов, органом которой в течение нескольких лет было ежеквартальное периодическое издание «Лондонское и Вестминстерское обозрение» («London and Westminster Review»); главным редактором последнего предполагали назначить радикально настроенного вига лорда Дарема. Внутренние расхождения в партии, отсутствие поддержки со стороны общественного мнения и финансовые затруднения, а также смерть Дарема в 1840 привели к концу это начинание.
Убежденный в том, что «умственное возрождение Европы должно предварить ее общественное возрождение», Милль теперь направил свои усилия на создание учебной литературы. В своей Системе логики (A System of Logic, 1843) он подверг критике те направления философии, согласно которым знание и поведение исходят из врожденных идей и «морального чувства». Напротив, доказывал он, знание имеет своим источником опыт, соединенный со способностью к ассоциации идей; моральные науки, как и науки физические, руководствуются принципом причинности. Милль продолжил эту борьбу в восьми изданиях Логики, в работах Утилитаризм (Utilitarianism, 1863), Исследование философии сэра Уильяма Гамильтона (Examination of Sir William Hamilton"s Philosophy, 1865) и других сочинениях.
Следующая работа Милля – Принципы политической экономии (Principles of Political Economy, 1848; второе издание со значительными дополнениями 1849) – основывалась на идеях Рикардо, хотя заключения носили более радикальный характер. По мнению автора, к экономическим мотивам наряду с личной выгодой следует отнести привычку и обычай. Он оспорил представления классической школы о неизменности естественного закона, показав, что заработная плата, рента и прибыль могут быть изменены по воле человека. Вместо системы наемного труда Милль предлагал ввести систему кооперативных сообществ, в которых работники совместно владеют капиталом и осуществляют контроль над управляющими. Оставляя за каждым человеком право на средства, которые тот заработал собственным трудом, Милль требовал ввести жесткие налоги на доходы, которые не основаны на труде, включая наследство. В результате, полагал он, прекратится образование нового капитала, будут остановлены развитие промышленности и рост населения. В таком «статическом» обществе будет больше свободного времени, которое можно было бы тратить на образование и решение социальных проблем. Милль подытожил свои взгляды на социальные вопросы в Автобиографии (Autobiography, 1873): «Объединить индивидуальную свободу и общее владение природными ресурсами планеты, а также обеспечить равную долю для всех в выгодах, следующих из совместного труда».
В 1849 умер муж Гарриет, и в 1851 она и Джон вступили в брак. Холодность родственников со стороны Милля привела к тому, что он порвал с ними отношения. Следующие семь лет Джон и Гарриет спокойно жили в Блэкхите, где обсуждали все те работы, которые вышли в свет в дальнейшем, и даже делали вместе первые наброски будущих трудов. Милль публиковал свои работы, лишь когда чувствовал, что их время наступило. Что касается Автобиографии и Трех эссе о религии (Three Essays on Religion, 1874), то они были опубликованы посмертно.
В 1858, когда контроль над Ост-Индской компанией перешел в руки государства, Милль вышел в отставку и решил вместе с Гарриет устроить каникулы на Средиземном море. В течение нескольких лет он болел туберкулезом, и, по всей видимости, болезнь передалась Гарриет. Во время путешествия она внезапно скончалась в Авиньоне. Милль тяжелейшим образом переживал случившееся. Он купил домик рядом с кладбищем в Сен-Веране и жил там почти все оставшиеся годы. Его приемная дочь Элен Тэйлор принесла в жертву свою личную жизнь, чтобы заполнить, насколько возможно, пустоту, оставшуюся в жизни Милля после смерти Гарриет.
Немного оправившись после несчастья, Милль в 1859 опубликовал знаменитое Эссе о свободе (Essay on Liberty), в котором «столь значительный вклад внесен тою, кого я потерял». В 1861 он написал работу Угнетение женщин (The Subjection of Women, опубл. в 1869). В обеих книгах проводился принцип равенства, который Милль разделял с первых дней знакомства с Гарриет и мог быть назван главным правилом их совместной жизни.
Милль медленно возвращался к нормальной жизни. В 1865 он был избран членом парламента от Вестминстера, оплота либералов. Участвовал в нескольких общественных протестах, когда его чувство справедливости было задето, в частности касавшихся жестоких репрессий на Ямайке губернатора Эдварда Джона Эйра. Милль также первым в истории права Нового времени поднял вопрос об участии женщин в голосовании. Впрочем, политического апломба ему недоставало, и в 1868 он не прошел на выборах, главным образом потому, что оказал поддержку кандидату в парламент атеисту Чарлзу Брэдлоу.
В 1867 Милль принял участие в учреждении общества за равноправие женщин и пытался убедить его участниц в том, чтобы они более настойчиво выступали в защиту своих прав, выступал за введение государственной собственности на природные ресурсы и заканчивал автобиографию. В Авиньоне он проводил свободное время, занимаясь ботаникой в компании энтомолога Ж.Фабра. Умер Милль в Авиньоне 8 мая 1873.
Работы Милля по логике и экономике по большей части можно считать устаревшими, в этике его позиция осталась неясной, поскольку он так и не смог составить сколько-нибудь убедительный список морально приемлемых поступков, «совершаемых в заботе о себе и своих интересах». Милль, по-видимому, не желал разбираться в важнейших событиях и тенденциях своего времени, поскольку недооценил значение работ современников – Ч.Дарвина и К.Маркса, а также перспектив и опасностей эпохи полной механизации труда. Большая часть его рекомендаций по конкретным вопросам приблизила их решение (равенство женщин, обязательное образование, кооперативы, всеобщие и равные права, самоуправление доминионов, контроль над рождаемостью, более разумные законы о разводе, о национальных парках), часть из них были отброшены как химерические (пропорциональное представительство по схеме Хейра, национализация земли, введение системы открытого голосования). Рекомендации эти были изложены в его работах Мысли о парламентской реформе (Thoughts on Parliamentary Reform, 1859) и Размышления о представительном правлении (Considerations on Representative Government, 1861). Не всегда его суждения о текущих событиях были вполне здравыми. Ненависть к Наполеону III не позволила ему увидеть более серьезную опасность со стороны германского милитаризма. Лояльность в отношении собственной компании привела к тому, что он препятствовал необходимым изменениям системы правления в Индии. В то же время авторитет Милля был чрезвычайно высоким, охватывая различные классы общества; его знали и почитали во многих странах Европы.
«Те, кто знал Милля только по его сочинениям, знали этого человека только наполовину, и это была не лучшая его половина», – сказал Фицджеймс Стивен, один из самых известных его оппонентов. У.Гладстон, лидер Либеральной партии, называвший его «святым церкви рационалистов», и его крестный сын Б.Рассел – оба считали, что величие Милля основывалось на его исключительно высоком моральном авторитете. Это была абсолютно цельная личность. Скрупулезно справедливый, он не зная страха добивался того, что считал правильным. Чрезвычайная дисциплина ума позволила ему добиться замечательной прозрачности и убедительности в изложении идей; она также наделила его способностью отличать истину от предрассудка, рассматривать каждый вопрос с различных точек зрения, не теряя собственных убеждений в трясине необходимых компромиссов. Всякое знание он считал результатом синтеза различных идей. Подходы, отличающиеся от его собственных, он ни в коем случае не отвергал, а если считал, что в них имеется что-либо ценное, стремился использовать в собственной системе идей. Самым ужасным было бы для него то, что он называл «спокойным сном окончательно решенного вопроса».
Милль известен прежде всего своим Эссе о свободе, в котором сформулированы причины, по которым общество, преследуя собственные жизненно важные интересы, должно обеспечить людям максимальную свободу от морального или физического давления. «Ценность государства в конечном счете измеряется ценностью индивидов, которые его составляют; государство, которое... ущемляет людей для того, чтобы сделать их послушными инструментами в своих руках, даже в том случае, когда провозглашает благие намерения... вскоре обнаружит, что с маленькими людишками невозможно достичь ничего великого, а совершенствование аппарата управления, которому все приносилось в жертву, в конечном итоге ничего не дало...». Эти слова посвящения «другу, жене, вдохновительнице и отчасти автору всего лучшего в моих сочинениях» с годами нисколько не потеряли значения.
Биография (Философская Энциклопедия. В 5-х т. - М.: Советская энциклопедия. Под редакцией Ф. В. Константинова. 1960-1970. )
(Mill), (20 мая 1806 – 8 мая 1873) – англ. философ-позитивист, логик и экономист. Филос. взгляды М., оформившиеся под влиянием Беркли, Юма, Бентама и Конта, изложены им в соч. "Обзор философии сэра В. Гамильтона" ("An examination of Sir W. Hamilton"s philosophy...", 1865; рус. пер. 1869). M. – агностик и субъективный идеалист; его взгляды, по характеристике Ленина (см. Соч., т. 14, с. 96), ничем существенным не отличаются от философии Юма. Исходный пункт филос. концепции М. – положение о том, что предметами познания могут быть лишь наши ощущения, что материя – лишь постоянная возможность ощущений, а сознание – постоянная возможность переживаний. С позиций идеалистич. эмпиризма и сенсуализма М. критиковал англ. априористов (Гамильтона, У. Уэвелла и др.).
В истории логики М. занимает видное место как автор соч. "Система логики" ("A system of logic, ratiocinative and inductive", v. 1–2, 1843; new ed., 1900; рус. пер. Ф. Резенера, т. 1–2, 1865–67 и 1878; пер. В. Н. Ивановского, 1899, 1900, 1914), в к-ром попытался систематически изложить логику как общую методологию наук. При построении своей "Системы логики" М. использовал наследство Ф. Бэкона, а также логич. идеи англ. естествоиспытателя Дж. Гершеля.
Анализ и предложенная М. формулировка т.н. методов исследования причинных связей были существенным шагом вперед (в частности, по сравнению с Бэконом) в логике индуктивной. Однако филос. взгляды М. отрицательно сказались на его логич. теории. Если для Бэкона логика – это метод познания материального мира, то М. пытался строить систему логики на базе эмпирич. психологизма. Он считал, что логика есть ветвь психологии, изучающая технику мышления, и должна поэтому строиться на психологич. основе. По своим задачам логика – практич. прикладная наука и сводится по существу к теории умозаключения. Поэтому весьма интересное учение М. об именах и предложениях служит в его системе лишь введением к теории умозаключения. Различные методы познания (индуктивный и т.н. прямой и обратный дедуктивные методы) являются лишь видоизменениями и комбинациями индуктивных умозаключений. Только последние способны давать н о в о е знание; все же остальные умозаключения обладают этим свойством лишь постольку, поскольку они сводятся к индукции. Но т.н. индукция не дает достоверного знания, все наше знание, по М., имеет гипотетич. характер. Агностицизм и всеиндуктивизм М. неоднократно подвергались критике. Отрыв индукции от дедукции и преувеличение роли индукции в познании критиковал Энгельс (см. "Диалектика природы", с. 180–81). Развернутую критику гносеологич. и логич. взглядов М. дали Каринский и Рутковский.
С филос. концепцией М. тесно связана его позиция в области этики. В этич. теории М. выступал против "априористов" и требовал эмпирич. обоснования моральных принципов, к-рые, по его мнению, не являются врожденными и неизменными, а имеют опытное происхождение и потому изменчивы. Вслед за Бентамом М. развивал этич. систему утилитаризма (этот термин впервые ввел М.); моральная ценность поступка определяется, по М., его пользой; высшей целью человеч. деятельности должно быть содействие "счастью человечества или, скорее, всех чувствующих существ" ("Система логики", М., 1914, с. 867). Выступая против "крайностей" утилитаризма Бентама, М. ввел в этику наряду с принципом эгоизма принцип альтруизма, к-рый логически не только не вытекал из его утилитаристских предпосылок, но и противоречил им. Этич. взгляды М. изложены в последней главе 6-й кн. "Системы логики" и в соч. "Утилитарианизм" ("Utilitarianism", 1863, new ed., 1931, рус. пер. 1866–69, 3 изд., 1900). М. считал, что в обществ. жизни люди "обладают лишь такими свойствами, которые вытекают из законов природы отдельного человека и могут быть к ним сведены" ("Система логики", с. 798). Эти законы устанавливаются психологией (изучающей процесс образования индивидуального характера) – наукой, лежащей в основе социологии.
В политич. экономии М. отказывается от трудовой теории стоимости Д. Рикардо, заменяя ее вульгарной теорией издержек произ-ва, к-рую эклектически сочетал с учениями Мальтуса (теория народонаселения), Ж. Б. Сея (учение о кризисах), Н. У. Сениора (теория воздержания) и др. Маркс, критикуя М. и ему подобных экономистов за противоречия их "старомодных экономических догм с современными тенденциями", одновременно отмечал, что "было бы в высшей степени несправедливо смешивать их в одну кучу с вульгарными экономистами-апологетами" ("Капитал", т. 1, 1955, с. 616, прим.). Глубокую критику экономич. учения М. дал также Н. Г. Чернышевский [см. "Очерки из политической экономии(по Миллю)", в кн. Полн. собр. соч., т. 9, 1949, с. 337–1004 ].
Соч.: Essays on some unsettled questions in political economy, L., 1844; Principles of political economy..., v. 1–2, Boston, 1848, new ed., ?. ?., 1936; рус. пер. Н. Чернышевского – Основание политич. экономии..., неполное изд., т. 1, СПБ, 1860; полное – т. 1–2, СПБ, 1865, СПБ, 1874; нов. пер. Е. И. Остроградской, в. 1–5, К.–X., 1896–1898; On liberty, L., 1859, new ed., Bielefeld – Lpz., 1924; Dissertations and discussions: political, philosophical and historical, v. 1–4, Boston, 1859; рус. пер. – Рассуждения и исследования политич., филос. и исторические, ч. 1–3, СПБ, 1864–65; Auguste Comte et le positivisme, P., 1865; рус. пер. – О. Конт и позитивизм, в кн.: Льюис Г. Г. и Милль Д. С., О. Конт и положительная философия, СПБ, 1867 и в кн.: Огюст Конт и позитивизм, М., 1897; The subjection of women, L., 1869; new ed., L.–Toronto, 1929; рус. пер. – Подчиненность женщины, СПБ, 1906; Autobiography, L., 1873; new ed., N. Y., ; рус. пер. – Автобиография, СПБ, 1874, М., 1896; Three essays on religion, ?. ?., 1874.
Лит.: Россель Ю., Д. С. Милль и его школа, "Вестник Европы", 1874, NoNo 5, 6, 7, 10, 12; Каринский М., Классификация выводов, СПБ, 1880; Туган-Барановский М., Д. С. Милль. Его жизнь и учено-литературная деятельность, СПБ, 1892; Каринский М., Разногласие в школе нового эмпиризма по вопросу об истинах самоочевидных, М., 1914; Рутковский Л. В., Критика методов индуктивного доказательства, в кн.: Избр. труды рус. логиков XIX в., М., 1956; Трахтенберг О. В., Очерки по истории философии и социологии Англии XIX в., [М ], 1959. П. Таванец. Москва.
Джон Стюарт Милль родился 20 мая 1806 г. в Лондоне, в районе Пентонвилль. Его отец, Джеймс Милль, был выдающимся историком, философом и экономистом. Мать мальчика звали Гэрриет Бёрроу. Следуя наставлениям социальных реформаторов, Иеремии Бентама и Френсиса Плейса, отец все свои силы направляет на воспитание сына. Джона намеренно ограждают от всяческого общения со своими сверстниками. Всё дело в том, что отец, ярый последователь Иеремии Бентама, стремился вырастить гения, который продолжит дело утилитаризма после Бентама и его самого. Милль-младший действительно был очень умным мальчиком. Ещё в возрасте трёх лет ему дают уроки греческого языка, и к восьми он уже читает басни Эзопа, «Анабасис» Ксенофонта и труды Геродота. Он также знакомиться с трудами Лукиана, Диогена Лаэртского, Изократа и шестью диалогами Платона. Джону преподают арифметику и читают расширенный курс истории. В восьмилетнем возрасте Милль-младший изучает латынь, эвклидову геометрию и алгебру, и уже вполне способен самостоятельно обучать своих младших братьев и сестёр. Взявшись за работы известных греческих и латинских авторов, Джон свободно читает труды Платона и Демосфена в оригинале.
Отец полагал, что сыну будет полезно изучать поэзию и самостоятельно писать стихи. Самой ранней пробой пера Джона стало продолжение «Иллиады». В свободное от учёбы время мальчик зачитывается популярными в то время романами «Дон Кихот» и «Робинзон Крузо». В двенадцать лет он изучает схоластическую логику, руководствуясь оригинальными трудами Аристотеля. Ещё через год Джон знакомится с политической экономией. Вместе с отцом, он изучает работы Адама Смита и Дэвида Рикардо, дорабатывая их классический взгляд на факторы производства. Благодаря ежедневным занятиям с сыном, Джеймс Милль в 1821 г. заканчивает работу над «Элементами политической экономии». Когда мальчику исполняется четырнадцать, его на целый год отправляют во Францию, в семью Самуэля Бентама, брата Иеремии Бентама. Красивые горные пейзажи и живая натура французов пришлись Джону по душе. Однако об учёбе он не забывает, и всю зиму посвящает урокам химии, зоологии и логики в Монпелье. В Париже он останавливается в доме Жана-Баптиста Сея, друга своего отца. Во время своего пребывания там, Милль знакомится со многими ведущими представителями либеральной партии и выдающимися личностями, в том числе и с Генри Сен-Саймоном.
Однако столь усиленные, чрезмерные занятия нанесли значительный ущерб душевному здоровью мальчика. В 20 лет он переживает серьёзный нервный срыв. Но, во многом благодаря увлечению «Мемуарами Жана-Франсуа Мармонтеля» и поэзей Уильяма Вордсвота, депрессия вскоре отступает. В начале 1820-х г.г. мальчик встречает Августина Конта, основателя позитивизма и социологии, с которым долгое время будет вести переписку. Позитивная философия Конта способствует полному отвержению бентамизма Миллем, а позже – и отрицанию англиканских религиозных принципов. Следствием этого является отказ Джона от поступления в Оксфорд или Кембридж. Вместо этого, Милль-младший работает с отцом в Ост-Индийской компании, на которую будет трудиться до 1858 г. В 1865-1868 г.г. он будет почётным ректором Сент-Эндрюсского университета. В это же время он является членом Парламента по округам Сити и Вестминстер, активно выступая за ослабления гнёта на Ирландию. В 1866 г. Милль возглавляет в Парламенте борьбу за права женщин. Однако его заслуги как политического деятеля этим не ограничиваются: он также усердно трудится над социальными реформами, выступая за создание профсоюзов и сельскохозяйственных кооперативов.
Научные труды
Трактат Милля «О свободе» касается природы и предела власти, которую общество может оправданно иметь над индивидуумом. Одним из самых значимых достижений Милля было предложение теории принципов причинения вреда, которая утверждает, что человек имеет право действовать сообразно своим желаниям, до тех пор, пока это не причиняет вреда окружающим. Он также утверждает, что свободный дискурс является необходимым условием интеллектуального и социального прогресса. Согласно Миллю, высказывать ложные мнения позволительно в двух случаях. В первом случае, человек охотнее откажется от своего ложного мнения в том случае, если будет вовлечён в процесс обмена идеями. Во втором же, если человека заставлять пересматривать и заново подтверждать свои убеждения в процессе дебатов, это поможет избежать превращения ложных мнений в убеждение.
Важным вопросом Милль считал положение женщин в обществе, а потому много усилий прилагал для расширения их прав. Его деятельность смело можно назвать одним из самых ранних примеров феминизма. В своей статье «Порабощение женщин» он рассуждает о роли женщине в браке и о необходимых в ней изменениях. По Миллю, утверждению женщины как полноценного члена общества мешают три фактора: социальная и половая конституция, образование и замужество. Эта статья является одной из первых феминистических работ, написанных автором мужского пола. По мнению Милля, угнетение женщин является пережитком прошлого и в значительной мере задерживает прогресс человечества.
В своём труде «Утилитаризм» Милль формулирует свой знаменитый «принцип величайшего счастья», согласно которому, в пределах разумности, человек всегда должен действовать так, чтобы принести как можно большее счастье как можно большему кругу людей. Главным вкладом Милля в теорию утилитаризма являются доводы в пользу разделения удовольствий по качественным признакам. Взгляды его отличаются от идей Бентама в том, что последний считал все формы счастья одинаковыми, в то время как Милль утверждал, что интеллектуальные и моральные удовольствия стоят выше физических форм радостей. Согласно Миллю, счастье обладает большей ценностью, чем удовлетворение. Подтверждением разницы между счастьем высшим и низшим он называет то, что люди, испытавшие обе его формы, склоняются к предпочтению одной формы другой.
Джон Стюарт Милль (1806-1873) - английский философ, экономист, общественный деятель. Милль родился в Лондоне. Его отец Джеймс Милль, написавший "Историю Британской Индии", дал ему блестящее образование. В девять лет он уже бегло говорил по-гречески и по-латыни, в одиннадцать Прочитал книгу своего отца. В 1823-1858 гг. служил в Ост-Индийской компании. В своей "Автобиографии" дал полное описание своих ранних лет. В двадцатилетнем возрасте он испытал сильную депрессию, которую приписал истощению эмоций. Его выздоровление началось тогда, когда он расплакался над книгой, которую читал, и понял, что еще не перестал чувствовать глубоко. Философские взгляды Милля формировались под воздействием Карлейля, Бентама, Конта. Он считается самым крупным английским философом XIX в., который пропагандировал и развил доктрину утилитаризма. В работе "Утилитаризм" Милль рассматривает принцип полезности в моральной теории, который дает руководство к тому, как жить добродетельно. Принцип пользы утверждает, говорит он, что действия являются правильными в той пропорции, в какой способствуют счастью, и неправильными в пропорции, в которой отвращают от счастья. Счастье желательно, и доказательство этого состоит в том, что люди действительно желают его: каждое доброе дело человека -счастье для этого человека и общее счастье. Милль стремился преодолеть возражения, которые были сделаны бентамовскому варианту этического утилитаризма. Бентам утверждал, что каждый ищет свое собственное удовольствие и что удовольствие есть величайшее добро, и на основании этого обвинял людей в том, что они действуют эгоистически. Милль утверждает, что хотя мы действительно стремимся получить удовольствие, но это не означает, что мы действуем эгоистически, так как многие люди совершают поступки, которые явно не могут быть определены как эгоистические. Он также пересмотрел взгляд Бентама на удовольствие, приравнивавший все удовольствия, и полагал, что существуют более высокие и более низкие удовольствия. В последней главе "Утилитаризма" он рассмотрел возражение на идею, считающую, что счастье - самая высокая моральная ценность. Возражение состояло в том, что счастье не может быть самой высокой ценностью потому, что существует так много ситуаций, в которых мы ставим справедливость выше счастья. На это Милль представил целый набор аргументов, в которых показал, что хотя справедливость действительно имеет высокую ценность в иерархии человеческих ценностей, счастье и стремление к нему остаются принципом, который господствует в человеческом поведении. В сочинении "Система логики силлогической и индуктивной" (1843) Милль рассматривает индуктивную логику как общую методологию наук. В первой книге "Системы..." он исследует то, что называет "природой утверждения". Он проводит различие между общими и единичными именами, конкретными и абстрактными терминами, коннотативными и неконнотативными терминами. Его главное утверждение состоит в том, что термины обозначают только частное и что общий термин, такой, как "человечество", не обозначает сущности, отличной от индивидов, которые вместе составляют род человеческий. Во второй книге рассматриваются силлогистические суждения. Главный интерес Милля - рассмотреть индукцию, которая заключается в том, что мы переходим от знания известного к знанию неизвестного, а не от прошлого - к будущим событиям. В своих философских взглядах Милль стоял на позициях феноменалистического позитивизма. Он полагал, что все наше знание происходит из опыта, предмет которого - наши ощущения. Испытав воздействие Конта и разделяя некоторые его взгляды, Милль тем не менее не принимал его социально-политических воззрений, считая, что тот защищает систему духовного и политического деспотизма и игнорирует свободу личности. В связи с этим он написал очерк "О свободе", главной темой которого было утверждение, что мы можем вмешиваться в действия других людей только в том случае, если они наносят вред другим людям. В этом очерке Милль выступал за открытые дискуссии и демократический индивидуализм.
Загрузка...
