Описание озера в романе соответствует его зловещему назначению. Мертвенное спокойствие и мрачная торжественность присутствуют в нем: «Кругом озера, с трех сторон, как бы служа оградой, были горы; покрытые редким еловым кустарником и деревьями, они придавали этому месту вид крепости, в которой была заключена вечно гладкая, как зеркало, поверхность воды. Огромные деревья, склоняясь к воде, бросали на нее страшные тени, а рукава озера, бесконечно извиваясь, вдали блистали кое-где между густым лесом. Какое-то уныние разливалось кругом озера, которое даже в бурю было спокойно. Ветер, бушующий на горах, завывая, как бы страшился нарушить спокойствие озера; одни только верхушки дерев медленно покачивались и наполняли воздух странным гулом. Мрачный и раскидистый ельник стоял неподвижно, простирая свои длинные сучья к озеру, как бы стараясь защитить его от солнца. Осока, страшной высоты тростник окаймляли озеро, а изумрудный мох в виде травы предательски укрывался между кустарниками ельника». Конечно же, было бы бесполезно исследователям творчества Некрасова искать подобное озеро в Ярославской губернии. Художественное описание имеет обобщенный характер. Однако мы рискнем предположить, что в жизни поэта «мертвое озеро» все-таки существовало. Оно и сейчас находится в пяти километрах от бывшей усадьбы Некрасовых Грешнево и называется Ивановым или Ивановским. Случилось ЭТО 23 июля 1834 года. Из скупых свидетельских показаний, зафиксированных в Ярославском уездном суде, удалось узнать, что в этот день, в шесть часов вечера, отец поэта Алексей Сергеевич отправился с сыновьями, учеником ярославской гимназии Федором Алексеевичем Успенским, взятым на каникулы в качестве репетитора для Николая и Андрея Некрасовых, и двумя дворовыми на охоту. Дойдя до озера и взяв одно из двух ружей, Федор Успенский отстал от Некрасовых саженей на сто (около 213 метров). Вскоре раздался выстрел, и, оглянувшись, отец поэта увидел, что Успенский «идет по неглубокому месту озера». Словно почувствовав неладное, Некрасовы повернули обратно и «вскорости услышали крик и, прибежав туда, увидели Успенского, совсем в воде погибающего». Быстро раздевшись, Алексей Сергеевич, сам не умея плавать, бросился в воду на помощь юноше и почти уже достиг его, как сам начал тонуть. С большим трудом грешневский помещик выбрался на берег. Все это происходило на глазах у братьев Некрасовых и одного из дворовых. Созвав крестьян и пригнав плот, Некрасовы до глубокой ночи искали тело Успенского. О случившемся сообщили сотским сел Тимохина и Диево-Городища. На четвертый день тело юноши всплыло на поверхность озера и было, вероятно, погребено в селе Николо-раменье Пошехонского уезда, откуда родом был гимназист. Поскольку виновных в случившейся трагедии не обнаружено, то решено было «случай сей придать на суд Богу, а дело, зачисля решенным, отдать в архив». В романе «Мертвое озеро» имеется эпизод, когда помещик Куратов и его дворовые разыскивают в озере тело покончившей с собой цыганки: «Уже смеркалось, а Куратов в каком-то безумном отчаянии плавал по озеру, то наградами, то угрозами побуждая бросаться в озеро и искать цыганку. В его голосе слышались слезы. Он звал по имени цыганку, как будто думая вызвать ее со дна озера, которое освещено было тысячами факелов и кострами, расположенными на берегу, чтобы греться бросавшимся в озеро. Шепот людей, которые как будто боялись заглушить голос Куратова, величавое спокойствие природы - все полно было уныния и ужаса...» Вполне возможно, что в основу данного эпизода как раз и легли воспоминания Некрасова о той июльской ночи. Кстати, образ помещика Куратова отчасти напоминает нам отца поэта. Став виновником гибели цыганки, этот герой, преследуемый муками совести, вскоре и сам погибает в озере. И все-таки в материалах дела о гибели Федора Успенского много неясного. Так, например, в них говорится о том, что юноша, решив достать подстреленную утку, «по неосторожности своей заплыл в глубокое место озера и, истощив силы, не мог спасти себя от потопления». Однако о вещах, оставленных гимназистом на берегу, свидетели почему-то не сообщают. Получается, что Успенский поплыл за дичью с ружьем, сумкой, в которой были заряды, и в одежде, а это маловероятно. Подсказку об обстоятельствах гибели юноши, по нашему мнению, можно обнаружить в диалоге героев романа «Мертвое озеро»: «Когда они вышли на берег, щеголеватый господин, встряхивая с себя воды, сказал: - У-у-у! какая холодная вода! И точно: я заметил, что в озере есть омуты, так и тянут книзу. - И сколько их, да еще у самых берегов! А кто не знает этого озера, доплывает к берегу и думает, что земля, - встанет да провалится. Здесь да у дома только можно подойти к озеру, а то все болото, - ораторствовала цыганка, пока выкупавшийся выжимал свой сюртук». По всей видимости, гимназист Успенский не плавал за уткой, а провалился в один из так называемых омутов. Произошло это, вероятно, для него так неожиданно, что он, потеряв самообладание, погиб. Н. А. Некрасов о гибели Федора Успенского никогда не вспоминал. Но смерть его, безусловно, не могла не отразиться на сознании поэта, который, как известно, рос очень ранимым и впечатлительным мальчиком. Вполне возможно, что он чувствовал свою вину перед юношей. Во всяком случае водная стихия магнитом притягивала к себе поэта. Иногда он даже испытывал свою судьбу. Так однажды, по свидетельству Е. Я. Колбасина, он, не умея плавать, чтобы доказать свою любовь женщине, бросился с лодки на середине Волги и только по счастливой случайности был спасен спутниками. Роман «Мертвое озеро» имеет вполне благополучный конец. Молодое поколение дворян в полном блеске проявило свои хозяйственные способности: осушило болота около озера, искусно превратило неприступный лес в красивый парк. «Озеро лишилось своей пугающей таинственности и только по преданию удерживало свое мрачное название», - такова была утопия Николая Некрасова. Реальное Иваново озеро по-прежнему имеет извилистые и топкие берега. И лишь рыбаки иногда навещают его, не подозревая о трагедии, случившейся здесь много лет назад. Григорий КРАСИЛЬНИКОВ, заведующий филиалом «Аббакумцево» музея-заповедника Н. А. Некрасова «Карабиха».
Оценил книгу
Прекрасная русская классика... даже с кучей недостатков, для меня все равно это ПРЕКРАСНАЯ РУССКАЯ КЛАССИКА.
Читала, наслаждалась, смаковала, растягивала удовольствие как могла. Этот невероятно уютный чарующий стиль письма, эти герои, их истории и судьбы - это моё чтение от первой до последней буквы.
Между тем, роман совсем не идеален, и огрехи его очевидны даже самому некритичному читателю.
Самым, пожалуй, очевидным недостатком является явная недоработанность романа, если можно так выразиться. Здесь очень много пробелов по сюжету, куски многих историй выпадают в никуда, многие линии обрываются, играющие видную роль в повествовании персонажи неожиданно просто исчезают со страниц, не хватает некоторых связок.
Очень заметно, что роман писался для журнала, когда первые главы уже в печати, а последние еще даже и не придуманы. Вполне закономерно, что по мере написания возникает потребность что-то откорректировать или добавить в ранее изданное, но такой возможности уже нет. Наверное, поэтому истории многих персонажей кажутся скомканными, недетализированными, даже притянутыми и немного нелогичными. Я бы не сказала, что этот момент сильно испортил впечатление, но чувство незавершенности осталось. Хотелось подробнее и про Петрушу, и про прачку Настасью Кирилловну с внуками, и про слепого учителя музыки, да и не только про них... Очень много интересных персонажей в романе, но частенько их судьбы только затронуты вскользь и как-будто забыты, а ведь им отведена определенная (иногда значительная) роль в повествовании. Жаль...
Еще можно обвинить роман в излишнем драматизме, в чрезмерном заламывании рук, рыдании навзрыд и прочих истерических проявлениях в угоду дамской половине читателей. Но какая мелодраматичная классика обходится без этого?
Есть еще какие-то мелочи, к которым можно попридираться, но на общем фоне они, право же, не заслуживают никакого внимания. Потому что даже если и можно назвать построение сюжета не самым удачным, то многочисленные достоинства романа все равно с лихвой компенсируют любые недоработки.
Восхитительные описания русской природы, живые и зрелищные изображения быта различных слоев российского общества, интереснейшие характеры, изумительные диалоги... И все это без всякого занудства и ненужного многословия, часто присущих литературе подобного рода.
Прекрасно и притягательно настолько, что через несколько часов после финальных строк романа, когда я уже начала читать другую (весьма неплохую, на первый взгляд) книгу, вдруг поймала себя на мысли, что скучаю... скучаю по "Мертвому озеру", по его неторопливому затягивающему слогу, по его атмосфере пленительной русскости образца середины XIX века. Для меня эта книга оказалась тем чтением, которое приносит наслаждение самим процессом, когда не ждешь финала (и не хочешь его), а просто получаешь удовольствие от написанного.
Оценил книгу
Приезжая в детстве на каникулы к бабушке в частный дом читать мне там в доинтернетовско-допланшетно-докомпьютерную эпоху было особо нечего, старые номера журнала "Работница", книжек было раз-два и обчелся. Но одной книжкой я зачитывалась, старый-престарый затрепанный томик без обложки, толстый, с пожелтевшими страницами. Недавно я вспомнила про эту основательно подзабытую книгу и решила найти, что же я такое читала в детстве про дворянский был 19-го века. Помнила только, что в названии было слово озеро, и что там была девушка Люба которая потом стала актрисой.
Мне пришлось несколько раз переформулировывать и уточнять свой запрос товарищу Гуглю, пока он наконец меня понял и выдал мне как вариант: "Мертвое озеро", Н.А. Некрасов. Некрасов? Так это был Некрасов? Увы и ах, позор на мои седины, но я всю жизнь думала, что Некрасов поэт и только поэт.
При перечитывании спустя много лет той магии, которую я ощущала в детстве у меня не возникло, но тем не менее прочитала книгу с удовольствием. Я не могу назвать эту книгу шедевром мировой литературы, есть у меня какое-то смутное ощущение, что это такой масс-маркет образца 19-го века для экзальтированных дамочек "чтобы поплакать и пострадать". Такую книгу наверно тайком по ночам читали молоденькие гимназистки....
Но мастер есть мастер, и Некрасов не может писать плохо, даже когда пишет роман чисто на потребу публике. Яркие характеры, добротный язык, семейные тайны, месть, старые обиды, разбитые судьбы, читается вполне увлекательно и с интересом.
Кстати, в 19-м веке профессия актрисы вовсе не считалась заветной мечтой девочек как сейчас. В классике это описано неоднократно, в актрисы в основном шли от безысходности, после разорения семьи, актерская профессия по престижу находилась чуть выше плинтуса, у самых категоричных слово "актриса" практически равнялось словами "содержанка" или еще чего похлеще. Да, были единицы звезд, которые находились на особом положении, но большинство актеров, особенно провинциальных театров, влачили довольно жалкое существование.
Во время чтения книги у меня постоянно вертелась мысль: "Чего ж они все там такие нервные"? Может мы стали крепче спустя пару столетий, но вот эти бесконечные: "Ах, вскричал/а он/а заломив руки"
, "С ней/ним случился нервический припадок", "Пошатнувшись он/а без чувств упал/а на руки такого-то" и "Ему/ей сделалось дурно"
встречаются каждую пару страниц:-)).
А так, рекомендую книгу тем, кто хочет познакомиться с Некрасовым как прозаиком, или когда захочется чего то "романтишного" и "чуйствительного" образца 19-го века.
Николай Алексеевич Некрасов, Авдотья Яковлевна Панаева
Мертвое озеро
Часть первая
Летний вечер
Четыре часа пополудни; день жаркий, но воздух чист и ароматен. Солнце усердно нагревает темно-серые стены большого, неуклюжего дома, стоящего вдали от прочих деревенских изб. Об архитектуре его можно сказать одно: вероятно, он был недостроен, когда его покрыли крышей. Окна, маленькие и редкие, наглухо заперты. У дома есть и сад; но он нисколько не защищает его от солнца; кроме кустов сирени да акаций, не видно в нем никаких дерев. Впрочем, в нем найдется всё необходимое для деревенского сада: крытая аллея из акаций, с беседкой, несколько дряхлых скамеек, расставленных на дурно выметенных дорожках; в стороне -- гряды с клубникой, а по забору тянутся кусты смородины и малины. Полусгнившая терраса с колоннами и деревянными перилами, выкрашенными белой краской, выходит в сад, и от нее тянется дорожка; она спускается вниз к небольшой реке, которая вся покрыта болотными лилиями и другими травами. Через речку перекинут узенький мостик в китайском вкусе. Переходящему его нужно иметь достаточный запас мужества, потому что местами доски сгнили, а остальные прыгали от прикосновения. Но за смелость свою он щедро вознаграждался, очутившись вдруг в прекрасном лесу вместо унылого, обнаженного сада. Огромные деревья заменяли здесь беседку и крытую аллею, зеленая мягкая трава с цветами -- сгнившие деревянные скамейки. Тут так всё дышало весело и роскошно, как будто не маленькая река, а целое море разделяло два сада.
Вступив в дом, мы увидим одну из главных комнат, необыкновенно широкую и низенькую, с полом, выкрашенным густо-коричневой краской, с закопченным потолком, с меблировкой, в которой каждая вещь свидетельствует давность лет и лишение удобств. Высокие стулья, выкрашенные белой краской, с букетом роз на спинке, с соломенными подушками, привязанными к сиденью, жались плотно друг возле друга, окаймляя стены. Посреди комнаты -- обеденный круглый стол с бесчисленными тоненькими ножками, напоминавший огромного окаменелого паука. В углу против окон -- массивный флигель в неуклюжем чехле из толстого серого сукна. На желтой закопченной стене -- барометр, оправленный в черное дерево. В одном углу помещались стенные часы с пудовыми гирями, которые по огромности своей скорее годились украшать башню рыцарского замка, чем столовую мирного селянина.
Под монотонный стук маятника по комнате ходила женщина пожилых лет, с лицом бледным и суровым. В ее крупных и неправильных чертах было полное отсутствие малейшей нежности. Закинув руки назад, она прохаживалась тяжелою поступью, погруженная в раздумье. Ее полутраурный туалет гармонировал с мрачностью комнаты: он состоял из темного ситцевого капота и бархатной пелеринки с бахромой; за поясом позванивала огромная связка ключей; тюлевый чепчик с темными лентами прикрывал волосы женщины, черные с проседью.
У окна, затянутого серпянкой, сидели девушка и старичок, лицом друг к другу. Противоположность лет резко выказывала молодость, полную жизни, и кроткую старость. Несмотря на совершенно детский туалет девушки, ей смело можно было дать лет шестнадцать. Ситцевое полинялое светленькое платье с короткими рукавами, которые выказывали полненькие и красивые руки, и беленькая детская пелеринка не могли скрыть пышных плеч. Девушка была причесана a la chinoise. {в китайском стиле (франц.) } Ее слегка волнистые волосы приподняты были кверху, открывая красивый лоб и виски. Коса ее, очень густая, низко спускалась на затылок, на котором вились от природы маленькие пукли. Головка так грациозно была поставлена на ее прекрасных плечах, что невольно обращала на себя внимание. Черты лица были небольшие, исключая глаз -- ясных и смелых; а в очертании красивых губ, несмотря на детское еще выражение всего лица, выражалось уже столько энергии, что вы невольно догадывались о силе характера. Гармония господствовала во всей фигуре девушки, начиная с огненных ее глаз до красивых пальцев, которыми она работала бисером на бумаге,-- занятие, придуманное для потери зрения.
Старичок был очень маленького роста: он почти весь мог бы усесться в вольтеровских полинялых креслах. Лицо его было кротко, черты мелкие, но, несмотря на дряхлость, сохранившие еще форму. Из-под белого вязаного колпака, которым была покрыта его голова, падали редкие длинные седые волосы и ложились на воротник ситцевого халата. Огромные очки почти закрывали всё его маленькое лицо. На коленях у него лежала книга, а на окне подле него -- табакерка и розовый клетчатый платок.
Тишина была томительная кругом в доме; одна только мерно-тяжелая поступь, то заглушаемая боем маятника, то вторившая ему, монотонно раздавалась по зале. Внимательный глаз, однако ж, заметил бы маленькую комедию, которая безмолвно разыгрывалась среди всеобщей тишины. Лишь только высокая женщина поворачивалась спиною к окнам, как девушка отнимала голову от работы и заглядывала за ширмы, стоявшие у окна. Старик делал то же. Они улыбались, глядя в окно; по временам девушка едва сдерживала смех. Но как только высокая женщина доходила до двери против окон и поворачивалась, девушка и старик пугливо обращались к своим занятиям; лица их быстро принимали серьезное выражение.
Внимание старичка и девушки привлекал стоявший у окон в саду высокий мальчик… впрочем, мальчиком его можно было назвать только по костюму, да еще по гримасам и прыжкам, какие он теперь выделывал. Широкие его плечи заключены были в узенькую синюю суконную курточку, рукава которой едва доставали до кисти его мускулистых рук. На отложенный воротничок рубашки падали светло-белокурые длинные волосы. Ростом он был довольно высок и вообще имел вид недоросля. Щеки его горели ярким румянцем, пот катился градом с его открытого лба; но он ничего не замечал и усердно гримасничал и ломался. Однако ж проказам его, которые так занимали старика и девушку, суждено было скоро кончиться.
Никола́й Алексе́евич Некра́сов (28 ноября (10 декабря) (18211210 ) , Немиров - 27 декабря 1877 (8 января ), Санкт-Петербург) - русский поэт , писатель и публицист.
Рождение
Принадлежал к дворянской, некогда богатой семье Ярославской губернии (в наше время - Ярославская область); родился в Винницком уезде, Подольской губернии , где в то время квартировал полк, в котором служил отец Некрасова. Это был человек, много испытавший на своём веку. Его не миновала семейная слабость Некрасовых - любовь к картам (Сергей Некрасов, дед поэта, проиграл в карты почти всё состояние). В жизни поэта картам тоже принадлежала большая роль, но он играл счастливо и часто говорил, что судьба делает только должное, возвращая роду через внука то, что отняла через деда. Человек увлекающийся и страстный, Алексей Сергеевич Некрасов очень нравился женщинам. Его полюбила Елена Андреевна Закревская, варшавянка , дочь богатого посессионера Херсонской губернии . Родители не соглашались выдать прекрасно воспитанную дочь за небогатого, малообразованного армейского офицера; брак состоялся без их согласия. Он не был счастлив. Обращаясь к воспоминаниям детства, поэт всегда говорил о матери как о страдалице, жертве грубой и развратной среды. В целом ряде стихотворений, особенно в «Последних песнях», в поэме «Мать» и в «Рыцаре на час», Некрасов нарисовал светлый образ той, которая скрасила своей благородной личностью непривлекательную обстановку его детства. Обаяние воспоминаний о матери сказалось в творчестве Некрасова необыкновенным участием его к женской доле. Никто из русских поэтов не сделал столько для апофеоза жён и матерей, как именно суровый и «мнимо-чёрствый» представитель «музы мести и печали».
Ранние годы
Марка СССР, 1971 г.
Детство Некрасова протекло в родовом имении Некрасовых, деревне Грешнёве Ярославской губернии и уезда, куда отец Алексей Сергеевич Некрасов (1788-1862), выйдя в отставку, переселился. Огромная семья (у Некрасова было 13 братьев и сестёр [в живых осталось лишь трое - двое братьев и сестра]), запущенные дела и ряд процессов по имению заставили отца Некрасова взять место исправника . Во время разъездов он часто брал с собой маленького Николая, а прибытие исправника в деревню всегда знаменует собой что-нибудь невесёлое: мёртвое тело, выбивание недоимок и т. п. - и много, таким образом, залегло в чуткую душу мальчика печальных картин народного горя.
Похороны Некрасова, сами собой устроившиеся без всякой организации, были первым случаем всенародной отдачи последних почестей писателю. Уже на самых похоронах Некрасова завязался или, вернее, продолжался бесплодный спор о соотношении между ним и двумя величайшими представителями русской поэзии - Пушкиным и Лермонтовым . Достоевский , сказавший несколько слов у открытой могилы Некрасова, поставил (с известными оговорками) эти имена рядом, но несколько молодых голосов прервали его криками: «Некрасов выше Пушкина и Лермонтова». Спор перешёл в печать: одни поддерживали мнение молодых энтузиастов, другие указывали на то, что Пушкин и Лермонтов были выразителями всего русского общества, а Некрасов - одного только «кружка»; наконец, третьи с негодованием отвергали самую мысль о параллели между творчеством, доведшим русский стих до вершины художественного совершенства, и «неуклюжим» стихом Некрасова, будто бы лишённым всякого художественного значения.
Значение творчества
Все эти точки зрения не односторонни. Значение Некрасова есть результат целого ряда условий, создавших как его обаяние, так и те ожесточенные нападки, которым он подвергался и при жизни, и после смерти. С точки зрения изящества стиха Некрасов не только не может быть поставлен рядом с Пушкиным и Лермонтовым, но уступает даже некоторым второстепенным поэтам. Ни у кого из больших русских поэтов наших нет такого количества прямо плохих со всех точек зрения стихов; многие стихотворения он сам завещал не включать в собрание его сочинений.
Некрасов не выдержан даже в своих шедеврах: и в них вдруг резнет ухо прозаический, вялый и неловкий стих. Между стихотворцами «гражданского» направления есть поэты, гораздо выше стоящие Некрасова по технике: Плещеев изящен, Минаев - прямо виртуоз стиха.
Но именно сравнение с этими поэтами, не уступавшими Некрасову и в «либерализме», показывает, что не в одних гражданских чувствах тайна огромного, до тех пор небывалого влияния, которое поэзия Некрасова оказала на ряд русских поколений. Источник его в том, что, не всегда достигая внешних проявлений художественности, Некрасов ни одному из величайших художников русского слова не уступает в силе. С какой бы стороны ни подойти к Некрасову, он никогда не оставляет равнодушным и всегда волнует.
И если понимать «художество» как сумму впечатлений, приводящих к конечному эффекту, то Некрасов художник глубокий: он выразил настроение одного из самых замечательных моментов русской исторической жизни. Главный источник силы, достигнутой Некрасов, - как раз в том, что противники, становясь на узко эстетическую точку зрения, особенно ставили ему в укор - в его «односторонности». Только эта односторонность и гармонировала вполне с напевом «неласковой и печальной» музы, к голосу которой Некрасов прислушивался с первых моментов своего сознательного существования.
Первая по времени большая поэма Некрасов, «Саша», открывающаяся великолепным лирическим вступлением - песнью радости о возвращении на родину, - принадлежит к лучшим изображениям заеденных рефлексией людей 1840-х , людей, которые «по свету рыщут, дела себе исполинского ищут, благо наследье богатых отцов освободило от малых трудов», которым «любовь голову больше волнует - не кровь», у которых «что книга последняя скажет, то на душе сверху и ляжет». Написанная раньше Тургеневского «Рудина», Некрасовская «Саша» (), в лице героя поэмы Агарина, первая отметила многие существеннейшие черты рудинского типа.
В лице героини, Саши, Некрасов тоже раньше Тургенева вывел стремящуюся к свету натуру, основными очертаниями своей психологии напоминающую Елену из «Накануне». Поэма «Несчастные» () разбросана и пестра, а потому недостаточно ясна в первой части; но во второй, где в лице сосланного за необычное преступление Крота Некрасов, отчасти, вывел Достоевского, есть строфы сильные и выразительные.
Ожесточенный певец горя и страданий совершенно преображался, становился удивительно нежным, мягким, незлобивым, как только дело касалось женщин и детей. Позднейший народный эпос Некрасова - написанная крайне оригинальным размером огромная поэма «Кому на Руси жить хорошо » ( -) уже по одним своим размерам (около 5000 стихов) не могла вполне удаться автору.
В ней немало балагурства, немало антихудожественного преувеличения и сгущения красок, но есть и множество мест поразительной силы и меткости выражения. Лучшее в поэме - отдельные, эпизодически вставленные песни и баллады. Ими особенно богата лучшая, последняя часть поэмы - «Пир на весь мир», заканчивающаяся знаменитыми словами: «ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь» и бодрым возгласом: «в рабстве спасенное сердце свободное, золото, золото, сердце народное». Не вполне выдержана и другая поэма Некрасов - «Русские женщины» ( -), но конец её - свидание Волконской с мужем в руднике - принадлежит к трогательнейшим сценам всей русской литературы.
Лиризм Некрасова возник на благодарной почве жгучих и сильных страстей, им владевших, и искреннего сознания своего нравственного несовершенства. До известной степени живую душу спасли в Некрасове именно его «вины», о которых он часто говорил, обращаясь к портретам друзей, «укоризненно со стен» на него смотревших. Его нравственные недочеты давали ему живой и непосредственный источник порывистой любви и жажды очищения.
Сила призывов Некрасова психологически объясняется тем, что он творил в минуты искреннейшего покаяния. Ни у кого из наших писателей покаяние не играло такой выдающейся роли, как у Некрасова. Он единственный русский поэт, у которого развита эта чисто-русская черта. Кто заставлял этого «практика» с такой силой говорить о своих нравственных падениях, зачем надо было выставлять себя с такой невыгодной стороны и косвенно подтверждать сплетни и россказни? Но, очевидно, это было сильнее его. Поэт побеждал практического человека; он чувствовал, что покаяние вызывает лучшие перлы со дна его души и - отдавался всецело душевному порыву. Зато покаянию и обязан Некрасов лучшим своим произведением - «Рыцарь на час», которого одного было бы достаточно для создания первоклассной поэтической репутации. И знаменитый «Влас» тоже вышел из настроения, глубоко прочувствовавшего очищающую силу покаяния. Сюда же примыкает и великолепное стихотворение «Когда из мрака заблуждения я душу падшую воззвал», о котором с восторгом отзывались даже такие мало расположенные к Некрасову критики, как Алмазов и Аполлон Григорьев 1878 в
Летний вечер
Четыре часа пополудни; день жаркий, но воздух чист и ароматен. Солнце усердно нагревает темно-серые стены большого, неуклюжего дома, стоящего вдали от прочих деревенских изб. Об архитектуре его можно сказать одно: вероятно, он был недостроен, когда его покрыли крышей. Окна, маленькие и редкие, наглухо заперты. У дома есть и сад; но он нисколько не защищает его от солнца; кроме кустов сирени да акаций, не видно в нем никаких дерев. Впрочем, в нем найдется всё необходимое для деревенского сада: крытая аллея из акаций, с беседкой, несколько дряхлых скамеек, расставленных на дурно выметенных дорожках; в стороне -- гряды с клубникой, а по забору тянутся кусты смородины и малины. Полусгнившая терраса с колоннами и деревянными перилами, выкрашенными белой краской, выходит в сад, и от нее тянется дорожка; она спускается вниз к небольшой реке, которая вся покрыта болотными лилиями и другими травами. Через речку перекинут узенький мостик в китайском вкусе. Переходящему его нужно иметь достаточный запас мужества, потому что местами доски сгнили, а остальные прыгали от прикосновения. Но за смелость свою он щедро вознаграждался, очутившись вдруг в прекрасном лесу вместо унылого, обнаженного сада. Огромные деревья заменяли здесь беседку и крытую аллею, зеленая мягкая трава с цветами -- сгнившие деревянные скамейки. Тут так всё дышало весело и роскошно, как будто не маленькая река, а целое море разделяло два сада.
Вступив в дом, мы увидим одну из главных комнат, необыкновенно широкую и низенькую, с полом, выкрашенным густо-коричневой краской, с закопченным потолком, с меблировкой, в которой каждая вещь свидетельствует давность лет и лишение удобств. Высокие стулья, выкрашенные белой краской, с букетом роз на спинке, с соломенными подушками, привязанными к сиденью, жались плотно друг возле друга, окаймляя стены. Посреди комнаты -- обеденный круглый стол с бесчисленными тоненькими ножками, напоминавший огромного окаменелого паука. В углу против окон -- массивный флигель в неуклюжем чехле из толстого серого сукна. На желтой закопченной стене -- барометр, оправленный в черное дерево. В одном углу помещались стенные часы с пудовыми гирями, которые по огромности своей скорее годились украшать башню рыцарского замка, чем столовую мирного селянина.
Под монотонный стук маятника по комнате ходила женщина пожилых лет, с лицом бледным и суровым. В ее крупных и неправильных чертах было полное отсутствие малейшей нежности. Закинув руки назад, она прохаживалась тяжелою поступью, погруженная в раздумье. Ее полутраурный туалет гармонировал с мрачностью комнаты: он состоял из темного ситцевого капота и бархатной пелеринки с бахромой; за поясом позванивала огромная связка ключей; тюлевый чепчик с темными лентами прикрывал волосы женщины, черные с проседью.
У окна, затянутого серпянкой, сидели девушка и старичок, лицом друг к другу. Противоположность лет резко выказывала молодость, полную жизни, и кроткую старость. Несмотря на совершенно детский туалет девушки, ей смело можно было дать лет шестнадцать. Ситцевое полинялое светленькое платье с короткими рукавами, которые выказывали полненькие и красивые руки, и беленькая детская пелеринка не могли скрыть пышных плеч. Девушка была причесана a la chinoise. {в китайском стиле (франц.) } Ее слегка волнистые волосы приподняты были кверху, открывая красивый лоб и виски. Коса ее, очень густая, низко спускалась на затылок, на котором вились от природы маленькие пукли. Головка так грациозно была поставлена на ее прекрасных плечах, что невольно обращала на себя внимание. Черты лица были небольшие, исключая глаз -- ясных и смелых; а в очертании красивых губ, несмотря на детское еще выражение всего лица, выражалось уже столько энергии, что вы невольно догадывались о силе характера. Гармония господствовала во всей фигуре девушки, начиная с огненных ее глаз до красивых пальцев, которыми она работала бисером на бумаге,-- занятие, придуманное для потери зрения.
Старичок был очень маленького роста: он почти весь мог бы усесться в вольтеровских полинялых креслах. Лицо его было кротко, черты мелкие, но, несмотря на дряхлость, сохранившие еще форму. Из-под белого вязаного колпака, которым была покрыта его голова, падали редкие длинные седые волосы и ложились на воротник ситцевого халата. Огромные очки почти закрывали всё его маленькое лицо. На коленях у него лежала книга, а на окне подле него -- табакерка и розовый клетчатый платок.
Тишина была томительная кругом в доме; одна только мерно-тяжелая поступь, то заглушаемая боем маятника, то вторившая ему, монотонно раздавалась по зале. Внимательный глаз, однако ж, заметил бы маленькую комедию, которая безмолвно разыгрывалась среди всеобщей тишины. Лишь только высокая женщина поворачивалась спиною к окнам, как девушка отнимала голову от работы и заглядывала за ширмы, стоявшие у окна. Старик делал то же. Они улыбались, глядя в окно; по временам девушка едва сдерживала смех. Но как только высокая женщина доходила до двери против окон и поворачивалась, девушка и старик пугливо обращались к своим занятиям; лица их быстро принимали серьезное выражение.
Внимание старичка и девушки привлекал стоявший у окон в саду высокий мальчик… впрочем, мальчиком его можно было назвать только по костюму, да еще по гримасам и прыжкам, какие он теперь выделывал. Широкие его плечи заключены были в узенькую синюю суконную курточку, рукава которой едва доставали до кисти его мускулистых рук. На отложенный воротничок рубашки падали светло-белокурые длинные волосы. Ростом он был довольно высок и вообще имел вид недоросля. Щеки его горели ярким румянцем, пот катился градом с его открытого лба; но он ничего не замечал и усердно гримасничал и ломался. Однако ж проказам его, которые так занимали старика и девушку, суждено было скоро кончиться.
Высокая женщина случайно, не дойдя до двери, повернула голову и застала врасплох старичка и девушку. Как бы почувствовав устремленные на них зоркие глаза, они оба вздрогнули и склонили головы, один -- к книге, другая -- к работе. Язвительно улыбнувшись, высокая женщина молча вышла из залы в боковую дверь. Девушка выразительно переглянулась со старичком и робко прислушивалась к стуку двери в соседней комнате, которая выходила на террасу. Через минуту возвратилась в зал высокая женщина; запыхавшись, тащила она за собою проказника, пойманного врасплох в саду,-- он неохотно шел за ней, упираясь всем телом. Со всею силой своего высокого роста и могучих плеч она посадила мальчика на стул у флигеля и грозно сказала:
– - Я жду, жду его, думаю -- еще в классе, а он изволит гримасничать, как фигляр какой-нибудь.-- И, с презрительной миной обратясь к старичку, который, как школьник, уткнулся в книгу, она прибавила: -- А как вам-то не стыдно?
Затем, быстро отвернув голову, подошла к девушке, низко склонившей голову над работой, с готовностью принять грозу, уже тяготеющую над ней.
– - А вы, сударыня! -- воскликнула высокая женщина, дурно скрывая свой гнев и, однако, стараясь придать своему голосу более ровности.-- Вспомнили бы, что едите чужой хлеб, носите чужое платье! хоть бы из деликатности, коли в вас нет благодарности, слушались ваших благодетелей. Не зевали бы по окнам, а работали бы.
Изливая таким образом свой гнев, высокая женщина всё ближе и ближе подходила к девушке. Сдерживая ускоренное дыхание, бедная девушка сжала свои губы, на которых как бы блуждала улыбка; щеки ее горели, а дрожащей рукой она ловила бисеринку, которая упорно увертывалась от нее.
– - Я вас проучу, сударыня, я заставлю вас не улыбаться, а плакать, когда вам говорят дело. Взятая из милос…
Загрузка...
