Александр Александрович Бестужев
(псевдоним Mарлинский; 23 октября (3 ноября) 1797, Санкт-Петербург - 7 (19) июня 1837, Адлер) - русский писатель, критик, публицист; декабрист.
Сын Александра Федосеевича Бестужева (1761-1810), издававшего вместе с И. П. Пниным в 1798 «Санктпетербургский журнал» и составившего «Опыт военного воспитания относительно благородного юношества». Воспитывался в Горном корпусе, затем был адъютантом главноуправляющих путями сообщения ген. Бетанкура и герцога Вюртембергского и, наконец, с чином штабс-капитана перешёл в лейб-гвардии драгунский полк.
За участие в заговоре декабристов 1825 был сослан в Якутск, а оттуда в 1829 переведён на Кавказ солдатом. Участвуя здесь во многих сражениях, он получил чин унтер-офицера и георгиевский крест, а затем был произведён и в прапорщики. Погиб в стычке с горцами, в лесу, на мысе Адлере; тело его не найдено.
Литературная деятельность.
На литературное поприще выступил в 1819 году с стихотворениями и небольшими рассказами, печатавшимися в «Сыне Отечества» и «Соревнователе просвещения», а в 1820 был избран в члены петербургского Общества любителей российской словесности. В 1821 напечатана отдельной книжкой его «Поездка в Ревель», а в 1823-1825 он вместе с К. Ф. Рылеевым, издавал альманах Полярная звезда.
Этот альманах - по своему времени весьма замечательное литературное явление - был встречен общим сочувствием; вокруг молодых, талантливых и любимых публикой редакторов соединились почти все передовые представители нашей тогдашней литературы, включая и Пушкина, который из Одессы и потом из псковской своей деревни поддерживал с Бестужевым оживлённую переписку по литературным вопросам и посылал ему свои стихи. В «Полярной звезде» Бестужев выступил не только как романист («Замок Нейгаузен», «Роман в семи письмах», «Ревельский турнир», «Изменник»), но и как литературный критик: его обзоры старой и современной изящной литературы и журналистики обратили на себя общее внимание и вызвали оживлённую полемику.
Литературная критика.
Это было время, когда в русской литературе, благодаря в особенности произведениям Пушкина, был поставлен ребром вопрос о форме и содержания художественного творчества - вопрос о так называемом «классицизме» и «романтизме». Все молодые и свежие литературные силы вслед за Пушкиным стали под знамя нового направления, которое окрестили названием «романтизма» и которое, в сущности, было практической проповедью свободы художественного вдохновения, независимости от признанных литературных авторитетов как в выборе содержания для поэтических произведений, так и в приёмах его обработки. Горячим и ревностным защитником этого направления явился и Бестужев.
Он резко и вместе с тем остроумно нападал на защитников старого псевдоклассицизма, доказывая, что век этого направления, как и создавшая его эпоха пудреных париков, миновали безвозвратно и что литературные староверы, продолжая загромождать словесность этой мертвечиной, только вредят и мешают свободному развитию дарований. Отрицание классических правил и приёмов, как ненужного старого хлама, и требование для поэтического творчества полной, ничем не стесняемой свободы - таковы были основные положения критики Бестужева. Идеальными типами поэтов-художников он ставил Шекспира, Шиллера, в особенности же Байрона и (впоследствии) Виктора Гюго. Не отличаясь глубиной взгляда, критические статьи Бестужева производили, однако же, сильное впечатление своей пылкостью, живостью и оригинальностью; они всегда вызывали более или менее оживлённый обмен мнений, всеми читались и обсуждались и, таким образом, будили в нашей литературе критическую мысль в то время, когда наша литературная критика была ещё, можно сказать, в зародыше. Белинский признал за этими статьями Бестужева «неотъемлемую и важную заслугу русской литературе и литературному образованию русского общества», прибавив к этому, что Б. «был первый, сказавший в нашей литературе много нового», так что критика второй половины 20-х годов была во многих отношениях только повторением литературных обозрений «Полярной звезды». Литературная деятельность периода ссылки. Декабрьские события 1825 г. на время прервали литературную деятельность Бестужева. Уже отпечатанные листы «Полярной звезды» на 1826 с его статьёй были уничтожены. Сам он сначала был отвезён в Шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в Якутск. Здесь он ревностно изучал иностранные языки, а также знакомился с краем, нравами и обычаями местных жителей; это дало содержание нескольким этнографическим его статьям о Сибири. Здесь же им начата повесть в стихах под заглавием «Андрей, князь Переяславский», первая глава которой, без имени и согласия автора, напечатана в Санкт-Петербурге (1828). В следующем году Бестужев был переведён на Кавказ рядовым с правом выслуги. В первое время по приезде он постоянно участвовал в различных военных экспедициях и стычках с горцами, а к литературе получил возможность вернуться только в 1830. С этого года, сначала без имени, а потом - под псевдонимом Марлинского в журналах все чаще и чаще появляются его повести и рассказы («Испытание», «Наезды», «Лейтенант Белозор», «Страшное гадание», «Аммалат-бек», «Фрегат Надежда» и пр.), изданные в 1832 в 5-ти томах под заглавием «Русские повести и рассказы» (без имени автора). Вскоре понадобилось второе издание этих повестей (1835 с именем А. Марлинского); затем ежегодно выходили новые томы; в 1839 явилось третье издание, в 12-ти частях; в 1847 - четвёртое. Главнейшие повести М. перепечатаны в 1880-х гг. в «Дешёвой библиотеке» А. С. Суворина. Оценка современниками. Этими своими произведениями Бестужев-Марлинский в короткое время приобрёл себе огромную известность и популярность в русской читающей публике. Всякая новая его повесть ожидалась с нетерпением, быстро переходила из рук в руки, зачитывалась до последнего листка; книжка журнала с его произведениями делалась общим достоянием, так что его повесть была самой надёжной приманкой для подписчиков на журналы и для покупателей альманахов. Его сочинения раскупались нарасхват и, что гораздо важнее, - ими не только все зачитывались - их заучивали наизусть. В 30-х годах Марлинского называли «Пушкиным прозы», гением первого разряда, не имеющим соперников в литературе… Причина этого необыкновенного успеха заключалась в том, что Марлинский был первым русским романистом, который взялся за изображение жизни русского общества, выводил в своих повестях обыкновенных русских людей, давал описания русской природы и при этом, отличаясь большой изобретательностью на разного рода эффекты, выражался особенным, чрезвычайно цветистым языком, полным самых изысканных сравнений и риторических прикрас. Все эти свойства его произведений были в нашей тогдашней литературе совершенной новостью и производили впечатление тем более сильное, что русская публика, действительно, ничего лучшего ещё и не читала (повести Пушкина и Гоголя явились позже). Романтический стиль прозы Марлинского. В своих романах и повестях Марлинский явился настоящим «романтиком». В них мы видим стиль и приёмы, очень близко напоминающие немецкий Sturm und Drang 70-х годов прошлого столетия и «неистовую» французскую беллетристику школы В. Гюго (которым Марлинский всего больше увлекался). Как там, так и здесь - стремление рисовать натуры идеальные в добре и зле, чувства глубокие, страсти сильные и пылкие, для которых нет иного выражения, кроме самого патетического; как там, так и здесь - игра сравнениями и контрастами возвышенного и пошлого, благородного и тривиального; во имя презрения к классическим теориям и правилам - усиленная погоня за красивой, оригинальной фразой, за эффектом, за остроумием - словом, за тем, что на немецком языке эпохи Шиллера и Гёте называлось «гениальностью», а на языке поклонников и критиков Марлинского получило ироническое название «бестужевских капель». Герои Марлинского выражают свою душевную бурю блестящим, риторическим языком, в театрально-изысканной позе; в них «всё, о чём так любят болтать поэты, чем так легкомысленно играют женщины, в чём так стараются притворяться любовники, - кипит, как растопленная медь, над которой и самые пары, не находя истока, зажигаются пламенем… Пылкая, могучая страсть катится, как лава; она увлекает и жжёт все встречное; разрушаясь сама, разрушает в пепел препоны, и хоть на миг, но превращает в кипучий котёл даже холодное море»… «Природа, - говорит один из этих героев Марлинского, - наказала меня неистовыми страстями, которых не могли обуздать ни воспитание, ни навык; огненная кровь текла в жилах моих»… «Я готов, - говорит другой, - источить кровь по капле и истерзать сердце в лоскутки»… Оценка Белинского и упадок славы Бестужева. Белинский определил Марлинского как талант внешний, указав этим и на главную причину его быстрого возвышения и ещё более быстрого падения в литературе. В конце XIX века, в эпоху реализма и публицистического подхода к литературе, преобладало критическое отношене к прозе Марлинского. Словарь Брокгауза и Ефрона так оценивает его творчество: Совершенное пренебрежение к реальной житейской правде и её требованиям (которые в ту пору никому из писателей даже и не снились) и полная искусственность, сочиненность и замысла, и его выполнения. Марлинский первый выпустил в нашу литературу целую толпу аристократически-изящных «высших натур» - князей Лидиных, Греминых, Звездиных и им подобных, которые живут только райским блаженством любви или адскими муками ревности и ненависти, - людей, «чело» которых отмечено особой печатью сильной страсти. <...> И ни в том, ни в другом, ни в десятом из этих эффектных героев в действительности нет ни капли настоящей крови, нет настоящей, реальной жизни, характера, типа. Все они - бледные и бесплотные призраки, созданные фантазией беллетриста-романтика и лишь снаружи прикрытые яркими блёстками вычурного слога. <...> В самом деле, им зачитывались и восхищались только до тех пор, пока в литературе не явилась свежая струя в повестях сначала Пушкина, потом - Гоголя, поставивших писателю совсем иные требования, практически указавших на необходимость свести литературу с её отвлечённых высот на почву действительной жизни. Как только эта необходимость была почувствована, как только читатель заявил о своём желании видеть в книге самого себя и свою жизнь без риторических прикрас - он уже не мог по-прежнему восхищаться «гениальностью» Марлинского, и любимый ими писатель скоро был оставлен и забыт. Влияние на литературу. Лучшими из повестей Марлинского считаются: «Фрегат Надежда», «Аммалат-бек», «Мулла-Нур» и «Страшное Гадание». В его повестях из кавказской жизни заслуживают внимания интересные картины природы и нравов, но действующие среда этой обстановки татары и черкесы наделены чрезвычайно «неистовыми» байроновскими чувствами. Стиль и характер Марлинского имели в своё время большое влияние на нашу изящную литературу. Не говоря о толпе бездарных подражателей, которые скоро довели отличительные особенности Марлинского до пошлой карикатуры, нельзя не заметить, что его манера до известной степени отразилась и в повестях Пушкина («Выстрел»), и в «Герое нашего времени» Лермонтова, и ещё более - в драмах последнего.
Алекса́ндр Алекса́ндрович Бесту́жев (23 октября [3 ноября ] , Санкт-Петербург - 7 июля , форт Святого Духа, ныне микрорайон Адлер города Сочи) - русский писатель -байронист , критик, публицист эпохи романтизма и декабрист , происходивший из рода Бестужевых . Публиковался под псевдонимом «Марлинский».
Биография
7 мая 1824 года А. А. Бестужев написал П. А. Вяземскому :
Признаюсь Вам, князь, я пристрастился к политике - да как и не любить её в наш век - её, эту науку прав людей и народов, это великое, неизменное мерило твоего и моего, этот священный пламенник правды во мраке невежества и в темнице самовластия.
Литературная деятельность
На литературное поприще выступил в 1819 году со стихотворениями и небольшими рассказами, печатавшимися в «Сыне Отечества » и «Соревнователе просвещения», а в 1820 году был избран в члены петербургского Общества любителей российской словесности. В -м напечатана отдельной книжкой его «Поездка в Ревель», а в - он вместе с К. Ф. Рылеевым , издавал альманах «Полярная звезда ».
В следующем году Бестужев был переведён на Кавказ рядовым с правом выслуги. В первое время по приезде он постоянно участвовал в различных военных экспедициях и стычках с горцами, а к литературе получил возможность вернуться только в 1830 году . Работал и жил он в городе Дербенте, в Дагестане. С 1830 года, сначала без имени, а потом - под псевдонимом Марлинский в журналах все чаще и чаще появляются его повести и рассказы («Испытание», «Наезды» , «Лейтенант Белозор», «Страшное гадание», «Аммалат-бек», «Фрегат Надежда» и пр.), изданные в 1832 году в пяти томах под заглавием «Русские повести и рассказы» (без имени автора). Вскоре понадобилось второе издание этих повестей ( с именем А. Марлинского ); затем ежегодно выходили новые тома; в 1839 году явилось третье издание, в 12 частях; в -м - четвёртое. Главнейшие повести Марлинского перепечатаны в 1880-х гг. в «Дешёвой библиотеке» А. С. Суворина .
Оценка современниками
Своими произведениями Бестужев-Марлинский в короткое время приобрёл себе огромную известность и популярность в русской читающей публике. Всякая новая его повесть ожидалась с нетерпением, быстро переходила из рук в руки, зачитывалась до последнего листка; книжка журнала с его произведениями делалась общим достоянием, так что его повесть была самой надёжной приманкой для подписчиков на журналы и для покупателей альманахов. Его сочинения раскупались нарасхват и, что гораздо важнее, - ими не только все зачитывались - их заучивали наизусть. В 30-х годах Марлинского называли «Пушкиным прозы», гением первого разряда, не имеющим соперников в литературе… Причина этого необыкновенного успеха заключалась в том, что Марлинский был первым русским романистом, который взялся за изображение жизни русского общества, выводил в своих повестях обыкновенных русских людей, давал описания русской природы и при этом, отличаясь большой изобретательностью на разного рода эффекты, выражался особенным, чрезвычайно цветистым языком, полным самых изысканных сравнений и риторических прикрас. Все эти свойства его произведений были в нашей тогдашней литературе совершенной новостью и производили впечатление тем более сильное, что русская публика, действительно, ничего лучшего ещё и не читала (повести Пушкина и Гоголя явились позже).
Романтический стиль прозы Марлинского
В своих романах и повестях Марлинский явился настоящим «романтиком». В них мы видим стиль и приёмы, очень близко напоминающие немецкий Sturm und Drang 70-х годов прошлого столетия и «неистовую» французскую беллетристику школы В. Гюго (которым Марлинский всего больше увлекался). Как там, так и здесь - стремление рисовать натуры идеальные в добре и зле, чувства глубокие, страсти сильные и пылкие, для которых нет иного выражения, кроме самого патетического; как там, так и здесь - игра сравнениями и контрастами возвышенного и пошлого, благородного и тривиального; во имя презрения к классическим теориям и правилам - усиленная погоня за красивой, оригинальной фразой, за эффектом, за остроумием - словом, за тем, что на немецком языке эпохи Шиллера и Гёте называлось «гениальностью», а на языке поклонников и критиков Марлинского получило ироническое название «бестужевских капель».
Герои Марлинского выражают свою душевную бурю блестящим, риторическим языком, в театрально-изысканной позе; в них «всё, о чём так любят болтать поэты, чем так легкомысленно играют женщины, в чём так стараются притворяться любовники, - кипит, как растопленная медь, над которой и самые пары, не находя истока, зажигаются пламенем… Пылкая, могучая страсть катится, как лава; она увлекает и жжёт все встречное; разрушаясь сама, разрушает в пепел препоны, и хоть на миг, но превращает в кипучий котёл даже холодное море»… «Природа, - говорит один из этих героев Марлинского, - наказала меня неистовыми страстями, которых не могли обуздать ни воспитание, ни навык; огненная кровь текла в жилах моих»… «Я готов, - говорит другой, - источить кровь по капле и истерзать сердце в лоскутки»…
Оценка Белинского и упадок славы Бестужева
Белинский определил Марлинского как талант внешний, указав этим и на главную причину его быстрого возвышения и ещё более быстрого падения в литературе.
В конце XIX века, в эпоху реализма и публицистического подхода к литературе, преобладало критическое отношение к прозе Марлинского. Словарь Брокгауза и Ефрона так оценивает его творчество:
Совершенное пренебрежение к реальной житейской правде и её требованиям (которые в ту пору никому из писателей даже и не снились) и полная искусственность, сочиненность и замысла, и его выполнения. Марлинский первый выпустил в нашу литературу целую толпу аристократически-изящных «высших натур» - князей Лидиных, Греминых, Звездиных и им подобных, которые живут только райским блаженством любви или адскими муками ревности и ненависти, - людей, «чело» которых отмечено особой печатью сильной страсти. <…> И ни в том, ни в другом, ни в десятом из этих эффектных героев в действительности нет ни капли настоящей крови, нет настоящей, реальной жизни, характера, типа. Все они - бледные и бесплотные призраки, созданные фантазией беллетриста-романтика и лишь снаружи прикрытые яркими блёстками вычурного слога. <…> В самом деле, им зачитывались и восхищались только до тех пор, пока в литературе не явилась свежая струя в повестях сначала Пушкина, потом - Гоголя, поставивших писателю совсем иные требования, практически указавших на необходимость свести литературу с её отвлечённых высот на почву действительной жизни. Как только эта необходимость была почувствована, как только читатель заявил о своём желании видеть в книге самого себя и свою жизнь без риторических прикрас - он уже не мог по-прежнему восхищаться «гениальностью» Марлинского, и любимый ими писатель скоро был оставлен и забыт.
Влияние на литературу
Лучшими из повестей Марлинского считаются: «Фрегат Надежда», «Аммалат-бек», «Мулла-Нур» и «Страшное Гадание». В его повестях из кавказской жизни заслуживают внимания интересные картины природы и нравов, но действующие среди этой обстановки дагестанцы (горцы и равнинные тюрки) наделены чрезвычайно «неистовыми» байроновскими чувствами.
Стиль и характер Марлинского имели в своё время большое влияние на нашу изящную литературу. Не говоря о толпе бездарных подражателей, которые скоро довели отличительные особенности Марлинского до пошлой карикатуры, нельзя не заметить, что его манера до известной степени отразилась и в повестях Пушкина («Выстрел»), и в «Герое нашего времени» Лермонтова , и ещё более - в драмах последнего. «Творчество Марлинского сыграло немаловажную роль в истории русской лит-ры. Оно сильнейшим образом воздействовало на аристократическую часть дворянской литературы 50-х гг. и на творчество ряда писателей, только начинавших свою литературную деятельность Отметим в этом плане, с одной стороны, авантюрные повести Вонлярлярского (1850-е годы), „Марину из Алого Рога“ Маркевича (1872)], с другой стороны - „Спальню светской женщины“ Ив. Панаева (1832), „Счастливую ошибку“ Гончарова (1839) и др.»
Библиография
Список произведений
Экранизации
- «Рыцарский замок» - художественный фильм режиссёра
(настоящая фамилия Бестужев, Марлинский - псевдоним) - писатель, род. 23 октября 1797 г. ум. 7 июля 1837 г. Детство его, по словам брата, М. А. Бестужева, протекло в самых благоприятных условиях. Отец его был человек образованный, душою преданный науке и просвещению. "Наш дом, - рассказывает М. А. Бестужев в своих воспоминаниях, - был богатым музеумом в миниатюре... Будучи вседневно окружены столь разнообразными предметами, вызывавшими детское любопытство, пользуясь во всякое время доступом к отцу..., слушая его толки и рассуждения с учеными, артистами и мастерами, мы невольно... всасывали всеми порами нашего тела благотворные элементы окружающих нас стихий... "Прилежный Саша" (т. е. Александр Александрович), читал так много, с такою жадностью, что отец часто бывал принужден на время отнимать у него ключи от шкафов... Тогда он промышлял себе книги контрабандой - какие-либо романы или сказки". 10-ти лет А. А. поступил в горный корпус. По словам брата, А. А. был крайне впечатлительной, экзальтированной натурой. В корпусе он постоянно был первым или из первых, хотя не любил математики и немецкого языка. Литературные наклонности в нем сказались еще на ученической скамье. Будучи в корпусе, он вел дневник. "Непонятно, - говорит брат его, - каким образом, при однообразной корпусной обстановке, он ежедневно находил столько сил в своей ребяческой головке, чтобы наполнить целые страницы дневника, не повторяясь в описаниях происшествий обыденной жизни или в изображении длинной галереи портретов, сменяя веселый тон на более серьезный и даже иногда впадая в сентиментальность". Особенно хороша была та часть дневника, в которой Бестужев в карикатуре чертил портреты своих товарищей, учителей, офицеров и даже служителей. "Очарованный лес" был вторым произведением юного Бестужева. Это была пьеса в 5 актов, составленная для домашнего кукольного театра. В этих двух ранних произведениях будущего Марлинского, по словам его брата, сказались его недостатки и достоинства как писателя. "Недостаток цветистого слога, говорит М. А., был у него врожденный". Вообще Бестужев был мальчиком талантливым, но увлекающимся то тем, то другим. После первых литературных опытов, он начал увлекаться театром. "Упражнения под руководством художников - рассказывает брат, - так развили его декораторский талант, что когда впоследствии в горном корпусе образовался театр, Александр был главным декоратором и костюмером. Брат брал всегда роли самые эффектные". За увлечением театром последовало увлечение морской службой, с которой Бестужев познакомился, пожив несколько времени на корабле у старшего брата, Николая, тогда гардемарина. Бестужев вымолил у матери согласие на оставление горного корпуса и начал деятельно готовиться к экзамену на гардемарина. Вскоре, однако, он оставил это намерение, за трудностью высшей математики, и принялся было за изучение артиллерии и фортификации; в конце же концов, он поступил юнкером в л.-гв. драгунский полк, по предложению генерала Чичерина. Через год, в 1818 г., он был произведен в офицеры. Драгунский полк стоял тогда в Петергофе, и Бестужев жил в Марли, почему первая его критическая статья (в 1821 г. "Письмо к издателям" "Сына отечества") появилась под псевдонимом Марлинского (Марли - небольшой двухэтажный каменный дворец в Петергофе, при входе в нижний сад; он построен при Петре II и назван "Марли" по примеру такого же дворца, находящегося в окрестностях Парижа). Первым печатным произведением Бестужева, помещенным в "Сыне Отечества" 1819 г., ч. 52, стр. 180-181, был "Отрывок из комедии Оптимист". За ним последовал ряд переводов и оригинальных статей по истории, промышленности, истории литературы; они помещались главным образом в "Соревнователе просвещения и благотворения". 15 ноября 1820 г. Бестужев, тогда уже поручик драгунского полка и адъютант при главноуправляющем ведомством путей сообщения Бетанкуре, был избран членом Общества любителей российской словесности. Первым произведением Бестужева, обратившем на себя внимание публики и критики, была его "Поездка в Ревель". Сначала это путешествие печаталось в "Соревнователе", а затем вышло отдельным изданием. За ним последовал ряд критических статеек в том же журнале и в "Сыне Отечества". В 1821 г. Бестужев был избран цензором библиографии Общества при журнале "Соревнователь" и оставался в этом звании до своей ссылки, т. е. в течение 4-х лет. В первой половине 1822 г. Бестужев задумал, вместе с К. Ф. Рылеевым, издавать альманах - тип издания, не появлявшийся у нас со времен карамзинских "Аонид". В 1823 г. действительно вышла в свет "Полярная звезда", встреченная единодушными похвалами журналов и имевшая среди публики огромный успех, что объясняется сотрудничеством в ней лучших тогдашних сил нашей литературы - А. С. Пушкина, Крылова, Жуковского, Дельвига, Баратынского, и др. В "Полярной звезде" 1823 г. особенно замечательна статья Бестужева: "Взгляд на старую и новую словесность в России", из за которой возгорелась полемика. Имели успех среди публики также его повести "Роман и Ольга" и "Вечер на бивуаке". "Полярная звезда" продолжала выходить в 1824 и 1825 гг., имея тот же шумный успех, как и раньше. В этом замечательном по своему времени альманахе Бестужев напечатал за 1824 и 1825 гг. "Взгляды на русскую литературу в течение 1823 и 1824 гг.", целый ряд мелких рецензий, поименованных в статье о Бестужеве г. Семевского, несколько беллетристических произведений, как "Замок Нейгаузен", "Роман в семи письмах", "Ревельский турнир" и др. Последние произведения имели меньший успех, чем его обзоры литературы, интересовавшие всех. Несмотря на кратковременность, критическая деятельность Бестужева оставила заметный след в истории русской литературы: Марлинский у нас первый представитель романтической критики, главным деятелем которой позже был Полевой. К 1826 г. готовился четвертый том альманаха, под видоизмененным заглавием "Звездочка", но 14 декабря остановило его. Однако, уцелело несколько напечатанных листов и весь рукописный текст, и этот материал был издан П. А. Ефремовым в "Русской Старине", 1883 г., т. XXXIX. В 1825 г. Бестужев был адъютантом герцога Виртембергского и принадлежал к тайному обществу. 14 декабря он привел батальон московского полка на Сенатскую площадь и был здесь одним из главных действующих лиц. Когда мятежники были рассеяны, Бестужев успел скрыться, но на следующий день сам явился на гауптвахту Зимнего дворца и повинился. Так как степень его соучастия была не так значительна, как двух его братьев, Николая и Михаила, причисленных верховным уголовным судом к 2 разряду, а Высочайшим указом сравненных в наказании с преступниками 1 разряда, то он был сослан в Якутск. С конца 1825 г., в течение трех лет, сочинения Бестужева не появляются в печати. Но и в Сибири он не оставлял литературных занятий: при самом скудном выборе пособий, получаемых из Петербурга, он изучал в Якутске иностранные языки, а также изучал край, нравы жителей; это дало содержание нескольким этнографическим статьям его о Сибири, вошедшим в собрание его сочинений (1832, ч. 1 и 4). Он виделся в Якутске и подружился с ученым путешественником доктором Эрманом. Писал Бестужев в Сибири и стихи, напечатанные только после его смерти (т. XII, изд. 1839 и 1843 гг.). Первым сочинением, появившимся в печати после 1825 г., была первая глава повести в стихах "Андрей, князь Переяславский" (Москва, 1828). Осенью 1829 г., в виде особенной милости, Бестужев был переведен на Кавказ рядовым в черноморский № 10 батальон, с выслугою. Стоя гарнизоном в Дербенте, он принялся за беллетристическую деятельность и первой, написанной им здесь повестью было "Испытание" (напечатано в "Сыне Отечества" 1830 г., без имени автора). Последующие произведения печатались в том же журнале, а также в "Московском Телеграфе" и "Библиотеке для чтения". Из них особенно пользовались известностью: "Страшное гаданье" (1831 г.), "Аммалат-Бек" (1832 г.), "Фрегат Надежда", (1833 г.) и "Мулла-Нур". Марлинский имел огромный круг читателей, хотя критика, в лице Белинского, не разделяла увлечения публики, которой особенно нравились его картины кавказской природы и нравов, описанные хотя напыщенно и изысканно, но бойко и увлекательно. Белинский, признавая в Марлинском выдающийся талант, говорил, что он принадлежит "к числу примечательных и важных в литературном развитии отрицательных деятелей". Марлинский был одним из ярких представителей романтического направления в русской литературе, господствовавшего около 20 лет и уступившего только реалистическому влиянию Пушкина и Гоголя. - На Кавказе Бестужев в совершенстве изучил татарский язык и несколько горских наречий. В стычках с горцами он выказывал чудеса храбрости, как в делах при Байбурге, на мосту Чирчея, под стенами Дербента. За это он был произведен в прапорщики и представлен к георгиевскому кресту, но не получил его, так как попал под суд по обвинению в убийстве у него на квартире (в 1832 г.) его возлюбленной Ольги Нестерцовой, при весьма загадочных обстоятельствах. Полагали, что убийство совершено Марлинским из ревности; однако следствие, пристрастное скорее против Бестужева, чем в его пользу, с очевидностью доказало, что смерть Нестерцовой была просто несчастной случайностью. Последние четыре года своей жизни он охладел ко всему и почти перестал заниматься литературой. При взятии мыса Адлера (Константиковского), Бестужев был в отряде генерала В. Д. Вальховского. Последний неоднократно удерживал его от опасности, прося стоять в кордоне. Но Бестужев, со свойственной ему отчаянной храбростью, слишком углубился вперед, был убит и изрублен горцами в куски. - Первое собрание сочинений Бестужева вышло в 8 томах в 1832-1834 гг.; 2-е издание появилось тоже в 8 томах в 1835-1839 гг.; 3-е (Глазунова), в 9 ч., в 1838-1839 гг. Полное собрание сочинений, ч. IX - XII (продолжение 2 издания), появилось в 1838-1839 гг. Второе полное собрание (а вообще изд. 4-е), в 12 ч., вышло в Петербурге, в 1843 г. Переводы лучших произведений Марлинского сделаны на языки: французский, немецкий, английский, датский, шведский, чешский, грузинский и польский. Подробные указания о переводах приведены у Геннади. За последнее время лучшие произведения Марлинского появились в восьми томиках "Дешевой библиотеки" А. С. Суворина.
М. И. Семевский, биографическая статья о Марлинском и письма последнего, в "Отеч. Записках", т. 130, 1860 г., № 5-7. - "Детство и юность Марлинского", воспоминания М. А. Бестужева в "Русском Слове" 1860 г. № 12. - "Энциклопедич. словарь" Березина, т. IIІ, стр. 581-582. - "Куда девался Марлинский?" В. Савинова, "Семейный круг" 1858, № 1. - Знакомство с Грибоедовым, "Отеч. Записки", т. 132, 1860, № 10. - "Несколько слов о смерти Бестужева", К. Давыдова в "Моск. Вед." 1861 г., № 24. - Письма его к братьям Полевым (1831-1837), в "Рус. Вестнике" 1861 г., т. 32. - Биогр. свед. в "Русск. Старине" 1870, т. I. - "Иллюстрирован. газета" 1870, № 15. - "Из записок Н. И. Греча" в "Русск. Вест." 1868 г., № 8. - По поводу убийства Ольги Нестерцовой см. "Новое Время" 1888 г., №№ 4749, 4752 и 4756. - В № 93 "Харьк. Губ. Вед." от 10 апреля 1891 г. появилось письмо Бестужева к генералу В. Д. Вальховскому с просьбой о переводе в кавалерию. Письмо помещается в фельетоне под заглавием "Из семейного архива "Каменки". - Из критических статей о Марлинском особенно важна статья Белинского, т. III, 438-487. - Словари: Геннади, Андреевского, Венгерова.
С. Трубачев.
{Половцов}
Бестужев-Марлинский, Александр Александрович
(Бестужев, более известный под псевдонимом Mарлинского, род. 23 октября 1797 г., убит на Кавказе 7 июля 1837 г.) - беллетрист и критик; сын Александра Федосеевича Б. (1761-1810), издававшего вместе с И. П. Пниным в 1798 г. "Санкт-петербургский журнал" и составившего "Опыт военного воспитания относительно благородного юношества". Воспитывался в Горном корпусе, затем был адъютантом главноуправляющих путями сообщения генерала Бетанкура и герцога Вюртембергского и, наконец, с чином штабс-капитана перешел в л.-гв. драгунский полк. За участие в заговоре декабристов 1825 г. был сослан в Якутск, а оттуда в 1829 г. переведен на Кавказ солдатом. Участвуя здесь во многих сражениях, он получил чин унтер-офицера и георгиевский крест, а затем был произведен и в прапорщики. Погиб в стычке с горцами, в лесу, на мысе Адлере; тело его не найдено. На литературное поприще Б. выступил в 1819 году с стихотворениями и небольшими рассказами, печатавшимися в "Сыне Отечества" и "Соревнователе просвещения", а в 1820 г. был избран в члены петербургского Общества любителей российской словесности. В 1821 г. напечатана отдельной книжкой его "Поездка в Ревель", а в 1823-25 гг. он вместе с К. Ф. Рылеевым, издавал альманах "Полярная звезда". Этот альманах - по своему времени весьма замечательное литературное явление - был встречен общим сочувствием; вокруг молодых, талантливых и любимых публикой редакторов соединились почти все передовые представители нашей тогдашней литературы, включая и Пушкина, который из Одессы и потом из псковской своей деревни поддерживал с Б. оживленную переписку по литературным вопросам и посылал ему свои стихи. В "Полярной звезде" Б. выступил не только как романист ("Замок Нейгаузен", "Роман в семи письмах", "Ревельский турнир","Изменник"), но и как критик: его обзоры старой и современной изящной литературы и журналистики обратили на себя общее внимание и вызвали оживленную полемику. Это было время, когда в нашей литературе, благодаря в особенности произведениям Пушкина, был поставлен ребром вопрос о форме и содержания художественного творчества - вопрос о так наз. "классицизме" и "романтизме". Все молодые и свежие литературные силы вслед за Пушкиным стали под знамя нового направления, которое окрестили названием "романтизма" и которое, в сущности, было практической проповедью свободы художественного вдохновения, независимости от признанных литературных авторитетов как в выборе содержания для поэтических произведений, так и в приемах его обработки. Горячим и ревностным защитником этого направления явился и Б. Он резко и вместе с тем остроумно нападал на защитников старого псевдоклассицизма, доказывая, что век этого направления, как и создавшая его эпоха пудреных париков, миновали безвозвратно и что литературные староверы, продолжая загромождать словесность этой мертвечиной, только вредят и мешают свободному развитию дарований. Отрицание классических правил и приемов, как ненужного старого хлама, и требование для поэтического творчества полной, ничем не стесняемой свободы - таковы были основные положения критики Б. Идеальными типами поэтов-художников он ставил Шекспира, Шиллера, в особенности же Байрона и (впоследствии) Виктора Гюго. Не отличаясь глубиной взгляда, критические статьи Б. производили, однако же, сильное впечатление своей пылкостью, живостью и оригинальностью; они всегда вызывали более или менее оживленный обмен мнений, всеми читались и обсуждались и, таким образом, будили в нашей литературе критическую мысль в то время, когда наша литературная критика была еще, можно сказать, в зародыше. Белинский признал за этими статьями Б. "неотъемлемую и важную заслугу русской литературе и литературному образованию русского общества", прибавив к этому, что Б. "был первый, сказавший в нашей литературе много нового", так что критика второй половины 20-х годов была во многих отношениях только повторением литературных обозрений "Полярной звезды".
Декабрьские события 1825 г. на время прервали литературную деятельность Б. Уже отпечатанные листы "Полярной звезды" на 1826 г. с его статьей были уничтожены; сам он сначала был отвезен в Шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в Якутск. Здесь он ревностно изучал иностранные языки, а также знакомился с краем, нравами и обычаями местных жителей; это дало содержание нескольким этнографическим его статьям о Сибири. Здесь же им начата повесть в стихах под заглавием "Андрей, князь Переяславский", первая глава которой, без имени и согласия автора, напечатана в СПб., 1828. В следующем году Б. был переведен на Кавказ, рядовым, с правом выслуги. В первое время по приезде он постоянно участвовал в различных военных экспедициях и стычках с горцами, а к литературе получил возможность вернуться только в 1830 г. С этого года, сначала без имени, а потом - под псевдонимом Марлинского в журналах все чаще и чаще появляются его повести и рассказы ("Испытание", "Наезды", "Лейтенант Белозор", "Страшное гадание", "Аммалат-бек", "Фрегат Надежда" и пр.), изданные затем, в 1832 г., в 5-ти томах (под заглавием: "Русские повести и рассказы" и без имени автора ). Вскоре понадобилось второе издание этих повестей (1835 с именем А. Марлинского); затем ежегодно выходили новые томы; в 1839 г. явилось третье издание, в 12-ти частях; в 1847 - четвертое. Главнейшие повести М. перепечатаны в 1880-х гг. в "Дешевой библиотеке" А. С. Суворина.
Этими своими произведениями Бестужев-Марлинский в короткое время приобрел себе огромную известность и популярность в русской читающей публике. Всякая новая его повесть ожидалась с нетерпением, быстро переходила из рук в руки, зачитывалась до последнего листка; книжка журнала с его произведениями делалась общим достоянием, так что его повесть была самой надежной приманкой для подписчиков на журналы и для покупателей альманахов. Его сочинения раскупались нарасхват и, что гораздо важнее, - ими не только все зачитывались - их заучивали наизусть. В 30-х годах Марлинского называли "Пушкиным прозы", гением первого разряда, не имеющим соперников в литературе... Причина этого необыкновенного успеха заключалась в том, что Марлинский был первым русским романистом, который взялся за изображение жизни русского общества, выводил в своих повестях обыкновенных русских людей, давал описания русской природы и при этом, отличаясь большой изобретательностью на разного рода эффекты, выражался особенным, чрезвычайно цветистым языком, полным самых изысканных сравнений и риторических прикрас. Все эти свойства его произведений были в нашей тогдашней литературе совершенной новостью и производили впечатление тем более сильное, что русская публика, действительно, ничего лучшего еще и не читала (повести Пушкина и Гоголя явились позже).
В своих романах и повестях Марлинский явился настоящим "романтиком". В них мы видим стиль и приемы, очень близко напоминающие немецкий Sturm und Drang 70-х годов прошлого столетия и "неистовую" французскую беллетристику школы В. Гюго (которым Марлинский всего больше увлекался). Как там, так и здесь - стремление рисовать натуры идеальные в добре и зле, чувства глубокие, страсти сильные и пылкие, для которых нет иного выражения, кроме самого патетического; как там, так и здесь - игра сравнениями и контрастами возвышенного и пошлого, благородного и тривиального; во имя презрения к классическим теориям и правилам - усиленная погоня за красивой, оригинальной фразой, за эффектом, за остроумием - словом, за тем, что на немецком языке эпохи Шиллера и Гете называлось "гениальностью", а на языке поклонников и критиков Марлинского получило ироническое название "бестужевских капель". И наряду с этим - совершенное пренебрежение к реальной житейской правде и ее требованиям (которые в ту пору никому из писателей даже и не снились) и полная искусственность, сочиненность и замысла, и его выполнения. Марлинский первый выпустил в нашу литературу целую толпу аристократически-изящных "высших натур" - князей Лидиных, Греминых, Звездиных и им подобных, которые живут только райским блаженством любви или адскими муками ревности и ненависти, - людей, "чело" которых отмечено особой печатью сильной страсти. Они выражают свою душевную бурю блестящим, напыщенно-риторическим языком, в театрально-изысканной позе; в них "все, о чем так любят болтать поэты, чем так легкомысленно играют женщины, в чем так стараются притворяться любовники, - кипит, как растопленная медь, над которой и самые пары, не находя истока, зажигаются пламенем... Пылкая, могучая страсть катится, как лава; она увлекает и жжет все встречное; разрушаясь сама, разрушает в пепел препоны, и хоть на миг, но превращает в кипучий котел даже холодное море"... "Природа, - говорит один из этих героев Марлинского, - наказала меня неистовыми страстями, которых не могли обуздать ни воспитание, ни навык; огненная кровь текла в жилах моих"... "Я готов, - говорит другой, - источить кровь по капле и истерзать сердце в лоскутки"...
И ни в том, ни в другом, ни в десятом из этих эффектных героев в действительности нет ни капли настоящей крови, нет настоящей, реальной жизни, характера, типа. Все они - бледные и бесплотные призраки, созданные фантазией беллетриста-романтика и лишь снаружи прикрытые яркими блестками вычурного слога. Белинский справедливо определил Марлинского как талант внешний , указав этим и на главную причину его быстрого возвышения и еще более быстрого падения в литературе. В самом деле, им зачитывались и восхищались только до тех пор, пока в литературе не явилась свежая струя в повестях сначала Пушкина, потом - Гоголя, поставивших писателю совсем иные требования, практически указавших на необходимость свести литературу с ее отвлеченных высот на почву действительной жизни. Как только эта необходимость была почувствована, как только читатель заявил о своем желании видеть в книге самого себя и свою жизнь без риторических прикрас - он уже не мог по-прежнему восхищаться "гениальностью" Марлинского, и любимый ими писатель скоро был оставлен и забыт. Лучшими из повестей Марлинского считаются: "Фрегат Надежда", "Аммалат-бек", "Мулла-Нур" и "Страшное Гадание". В его довестях из кавказской жизни заслуживают внимания интересные картины природы и нравов, но действующие среда этой обстановки татары и черкесы наделены чрезвычайно "неистовыми" байроновскими чувствами. Стиль и характер Марлинского имели в свое время большое влияниена нашу изящную литературу. Не говоря о толпе бездарных подражателей, которые скоро довели отличительные особенности Марлинского до пошлой карикатуры, нельзя не заметить, что его манера до известной степени отразилась и в повестях Пушкина ("Выстрел"), и в "Герое нашего времени" Лермонтова, и еще более - в драмах последнего.
{Брокгауз}
Бестужев-Марлинский, Александр Александрович
(23.10.1797-7.6.1837). - Штабс-капитан л.-гв. Драг. полка.
Род. в Петербурге. Отец - Александр Федосеевич Бестужев (24.10.1761-20.3.1810), арт. офицер, служил во флоте, с 1800 правитель канц. Академии художеств, писатель, друг И. П. Пнина; мать - Прасковья Мих. (1775-27.10.1846), вышла из мещанской среды; после смерти А. Ф. Бестужева вдове досталось с. Сольцы Новоладожского уезда Новгородской губ. (в 1826 в нем 34 души), получала пенсию в 2 тыс. руб. Воспитывался в Горном корп., но вышел до окончания курса, поступил юнкером в л.-гв. Драг. полк - 12.4.1816 в эскадрон, стоявший под Петергофом в Марли (отсюда псевдоним), фанен-юнкер - 6.6.1817, прапорщик - 8.11.1817, поручик - 1.3.1820, назначен ад. к главноуправляющему путями сообщения А. Ф. Бетанкуру - 5.5.1822, а затем 7.7.1823-к принцу Александру Виртембергскому, штабс-капитан - 6.1.1825.
Прозаик, критик, поэт. С 1818 начал печататься в журналах, сделавшись деятельным сотрудником "Сына отечества", "Соревнователя просвещения и благотворения", "Северного архива", "Невского зрителя" и др. В 1823-1825 издавал вместе с К. Ф. Рылеевым альманах "Полярная звезда". Действительный член Вольного общества любителей российской словесности - 15.10.1820, член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств (Петербург).
Член Северного общества (1824), активный участник восстания на Сенатской площади.
В ночь на 15.12.1825 явился с повинною в Зимний дворец, в тот же день отправлен в Петропавловскую крепость ("присылаемого Бестужева посадить в Алексеевский равелин под строжайший арест"), из-за недостатка места помещен в № 1 Никольской куртины; 18.12 повелено его заковать ("адъютанта герцога, Александра Бестужева, заковать, ибо по всем вероятиям он убийца штыком графа Милорадовича").
Осужден по I разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен в каторжную работу на 20 лет, срок сокращен до 15 лет - 22.8.1826. После приговора отправлен в Роченсальм - 17.8.1826, а затем по особому Высоч. повелению обращен прямо на поселение в г. Якутск. Выехал из Петербурга - 6.10.1827 (приметы: рост 2 арш. 7⅜ верш., "лицо белое, чистое, круглое, глаза карие, нос большой, широкий, волосы на голове и бровях темно-русые"), из Иркутска - 7.12.1827, доставлен в Якутск - 31.12.1827, Высоч. повелено определить рядовым в действующие полки Кавказского корпуса - 13.4.1829, оставался в Якутске до июля 1829. В середине авг. 1829 прибыл в Тбилиси, зачислен в 41 егер. полк - 18.9.1829, переведен в Дербентский гарнизонный бат. - 8.12.1829, во 2 бат. - 9.12.1833, произведен в унтер-офицеры и отправлен в один из Черноморских линейных бат., находившийся в экспедиции против горцев - 4.6.1835, за отличие произведен в прапорщики в Черноморский 5 бат., стоявший в Гаграх - 3.5.1836, переведен в Черноморский 10 линейный бат. - 18.10.1836. Погиб в стычке с горцами на мысе Адлер.
Сестры: Елена (1792-1874), Мария (между 1793 и 1796-1889) и Ольга (между 1793 и 1796-1889); братья: Михаил, Николай, Петр (о них см.), Павел (1808-8.12.1846), в 1825 юнкер арт. училища, год провел в Бобруйской крепости, затем отправлен на Кавказ, где участвовал в русско-персидской (1826-1828) и русско-турецкой (1828-1829) войнах.
ВД, I, 423-473; ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 53.
Бестужев-Марлинский, Александр Александрович
(Марлинский - литературный псевдоним, 1797-1837) - писатель, декабрист, брат декабристов Михаила, Николая и Петра Б.; штабс-капитан гвардии. Участвовал в Северном Обществе, но крупной роли в нем не играл; 14 дек. 1825 вывел на площадь Московский полк. Дал откровенные показания, благодаря которым (а также и хлопотам фельдмаршала Паскевича) участь его была смягчена. Отбыв полтора года в крепости и два в Якутске, Б. переводится на Кавказ рядовым. После 7 лет боевой службы Б. получил офицерский чин, но вскоре погиб в стычке с горцами на мысе Адлер. Тела Б. не нашли. Б. - яркий представитель нарождавшейся буржуазной интеллигенции. Не случайно в его "письме" к царю уделено такое место положению торговли и промышленности и угнетению "мещанства". Б. был близок к центральной группе декабристов, не шедшей далее освобождения крестьян и ограничения монархии. Б. - крупнейшая, после Рылеева, литературная сила декабристов. Рано выдвинулся в первые ряды, как издатель "Полярной Звезды" (3 кн., 1823-24) и автор повестей и критических статей; на него возлагались большие надежды. Они сбылись не вполне. Его стиль вычурен, фабула надуманна, характеры неправдоподобны, мысль туманна. С страниц его произведений не сходят мрачное злодейство, неслыханные страсти, диковинные чувства и пр. Черты эти, сложившиеся первоначально ("Гедеон", "Изменник" и пр.) благодаря своеобразному увлечению В. Скоттом и, особенно, Гюго, с их тягой к легенде, сказке, преданиям, - закрепились и в позднейших произведениях Б.-М. Наибольший успех Б. приходится на 30-е гг., время "светских" повестей и кавказских очерков ("Амалат Бек", "Мулла Нур", "Месть" и пр.). В них ценили не только мастерство рассказа, - здесь слышались отзвуки понятных тогдашнему "обществу" переживаний. Интеллигенция охотно уходила от окружавшей серой казенщины в вымышленный мир романтических подвигов. Но, когда пришла молодежь, воспитанная на прозе Пушкина и Лермонтова, она, устами Белинского (1840), развенчала Б.-М. Суд этот был, однако, односторонним. В лучших своих вещах Б.-М. прокладывал дорогу реальному роману и повести, напр., в сибирских и кавказских этюдах, военных рассказах и пр. ("Будочник-оратор", "Рядовой Овечкин" и пр.). Здесь Б., наряду с метким, простым языком и даром пейзажиста, обнаружил хорошее знание среды и нравов и чуткость бытописателя. Влияние Б.-М. на молодого Лермонтова, Гоголя и др. несомненно. Б. - зачинатель нашей публицистической критики.
Кроме полного собрания сочинений в 12 тт. (СПб, 1847), было много отдельных изданий повестей Б.-М. (Суворина, Сытина и др.); его замечательные письма (лучшее из его произведений) не собраны и не изучены.
Лит.: Воспоминания братьев Бестужевых, П., 1917; Богучарский, В., Из прошлого русского общества, СПб, 1904; Семевский, В. И., Политические и общественные идеи декабристов, СПб, 1909; Котляревский, П., Декабристы (А. Одоевский и А. Бестужев). СПб, 1907; Измайлов. Н. В., Бестужев до 14 дек. 1825 (в сборн. "Памяти декабристов", т. I, Л., 1926; ср. т. II, ст. Г. Прохорова); Восстание декабристов, Материалы, т. 1, Госиздат, Москва, 1925 (следственное дело Б.).
Судьба декабриста.
А.А.БЕСТУЖЕВ – МАРЛИНСКИЙ.
МБУ ДО «Дом детского творчества» г. Абинск
Губский Николай Иванович.
х.Ольгинский
Введение _________________________________________________________ с. 3.
Декабрист Александр Александрович Бестужев-Марлинский _______ с. 4-5
Кавказ А.А. Бестужева-Марлинского ___________________________ с. 5-9.
Заключение ________________________________________________________с. 10.
Библиография_______________________________________________________с.11.
Введение.
Прошло 180 лет со дня восстания декабристов – первых русских революционеров. Почти все основатели и многие участники тайных революционных обществ в большинстве своём принадлежали к поколению, родившемуся в конце XVIII века. Им довелось принять самое активное участие в сложных военных международных столкновениях начала века.
Декабристы – цвет интеллигенции своего времени, первыми в истории России организованно поднялись на борьбу с существующим строем. Но не только восстанием на Сенатской площади Петербурга запомнились « первенцы свободы »народу, и не эти несколько часов противостояния правительству и верным ему войскам сделали их бессмертными.
Ни одно восстание и ни одна революция не привели ни в одном государстве мира к установлению справедливого общества, гарантирующего социальное равенство. Декабристы оставили глубочайший след в памяти народа всей своей последующей деятельностью.
Эта тема является актуальной в наше время, т.к. близится юбилейная дата – 180 лет со дня декабристского восстания 1825 года и нынешняя молодёжь должна помнить такие замечательные и талантливые личности, как А.А. Бестужев-Марлинский.
Михаил Лунин говорил: « Настоящее житейское поприще наше начнётся со вступлением нашим в Сибирь, где мы призваны словом и примером служить делу, которому мы себя посвятили». Уже после восстания на протяжении тридцати лет декабристы просвещали народ, лечили больных, учили детей в школах, занимались этнографическими исследованиями.
Когда было подавлено восстание на Сенатской площади, первыми подверглись наказанию нижние чины: солдаты и матросы. Офицеры-декабристы не вводили солдат в состав тайных обществ, но следствие выявило более четырёх тысяч нижних чинов, которые были лично связаны с руководителями декабристских организаций или участвовали в восстании. В рядах восставших на Сенатской площади было чуть более трёх тысяч человек, более двух тысяч из них оказались на Кавказе под пулями горцев.
Целью данной работы является: проследить жизненный путь Бестужева в ссылке на Кавказе, после разгрома восстания декабристов.
Для достижения цели поставлены следующие задачи: описать жизнь Марлинского до восстания декабристов и его пребывание на Кавказе, в ссылке 1829-1836 года.
В процессе написания данного реферата использовалась следующая литература:
Н. Веленгурин. Очерки о писателях. « Дорога к Лукоморью»- рассказывает о писателях-декабристах, побывавших в нашем крае или живших здесь; российский историко-публицистический журнал « Родина»; С.В. Мироненко « Декабристы. Биографический справочник» - издание представляет собой биографический справочник декабристов – участников первого революционного выступления против самодержавия. В нём даны биографии деятелей тайных обществ декабристов , участников восстания декабря 1825 года на Сенатской площади, а также широкого круга лиц, втянутых в орбиту движения. Агапова Т.И., Серова М.И. «Декабристы на Кубани» - эта книга о судьбах декабристов, побывавших на Кубани в разное время. Энциклопедический словарь по истории Кубани. С древнейших времён.»
I. Декабрист Александр Александрович Бестужев – Марлинский.
Бестужев (литературный псевдоним Марлинский) Александр Александрович (23.10.1797. – 7.6.1837). Штабс-капитан лейб-гвардии Драгунского полка.
Родился в Петербурге. Отец – Александр Федосеевич Бестужев (24.10.1761 – 20.3.1810), артиллерийский офицер, служил во флоте, с 1800 правитель канцелярской Академии художеств, писатель, друг И.П. Пнина; мать – Прасковья Михайловна (1775 – 27.10.1846), вышла из мещанской среды; после смерти А.Ф. Бестужева вдове досталось село Сольцы Новоладожского уезда Новгородской губернии (в 1826 в нем 34 души), получила пенсию в 2 тыс. рублей. Воспитывался в Горном корпусе, но вышел до окончания курса, поступил юнкером в лейб-гвардию Драгунского полка – 12.4.1816 в эскадрон, стоявший под Петергофом в Марли (отсюда псевдоним), фанен-юнкер – 6.6.181, прапорщик – 8.11.1817, поручик – 1.3.1820, назначен администратором к главноуправляющему путями сообщения А.Ф. Бетанкуру – 5.5.1822, а затем 7.7.1823 – к принцу Александру Виртембергскому, штабс-капитан – 6.1.1825.
Прозаик, критик, поэт. С 1818 начал печататься в журналах, сделавшись деятельным сотрудником «Сына отечества», «Соревнователя просвещения и благотворения», «северного архива», «невского зрителя» и других. В 1823 – 1825 издавал вместе с К.Ф. Рылеевым альманах «Полярная звезда»». Действительный член Вольного общества любителей российской словесности - 15.10182, член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств (Петербург).
Замечательная личность декабриста и талантливого писателя Александра Александровича Бестужева-Марлинского (1797 – 1837) появляется в бурных волнах двух великих исторических событий – войн наполеоновских, заменивших России события Французской революции, и войн кавказских, возродивших для русского человека кровавую романтику средних веков и крестовых походов. Соединило эти две волны еще одно страшное, трагическое происшествие – восстание декабристов , разрушившее многие либеральные иллюзии и благополучные дворянские судьбы и превратившие блистательного лейб-драгуна и адъютанта Александра Бестужева в героического рядового кавказских полков и знаменитого литератора Марлинского.
В феврале 1837 года Бестужев узнал о гибели Пушкина. Печальное известие застало писателя в Тифлисе. Жить Александру Бестужеву оставалось менее полугода, кольцо обстоятельств сжималось, и в его письме к брату есть удивительные, вещие слова: «Да, я чувствую, что моя смерть также будет насильственной и необычной, что она уже недалеко – во мне слишком много горячей крови, крови, которая кипит в моих жилах, слишком много, чтобы ее оледенила старость. Я молю только об одном – чтобы не погибнуть простертым на ложе страданий или в поединке, - а в остальном да свершится воля провидения!» Воля провидения вскоре свершилась: Кавказ даровал писателю-воину такую же участь, что и Грибоедову.
Мы воспринимаем Александра Бестужева по его сочинениям, и ныне часто переиздающимся. Ив общем-то это верно. Бестужев был живым человеком с пылкими страстями, кипучей кровью, увлекающимся разумом, многое в его пестрой и бурной жизни осталось за пределами его книг и никак не может вместиться в официальную приглаженную биографию. Сюда в первую очередь относятся кавказские приключения писателя.
Легко заметить, что жизнь Александра Бестужева как бы распадается на две части – петербургскую и кавказскую. Первая известна хорошо: это обычная офицерская биография, куда примешались писательство и участие в военном заговоре и мятеже. Ссылка в далекий Якутск должна была «подморозить» пылкого декабриста на долгие десятилетия, как его брата Николая, как Кюхельбекера и других участников восстания. Но Бестужев вырвался из снегов тихого северного городка и попал на жаркий , коварный, опасный Восток, в пламя партизанской кавказской войны. Началась другая жизнь, и в ней разительно изменился человек, который стал писать совсем другие книги, нежели в холодной северной столице. Другой стала мера и цена бытия: «В Азии жизнь человека висит ежечасно на волоске»
Говоря словами поэта той эпохи, рядовой Александр Бестужев начал жить, а не дышать. Его петербургская жизнь гвардейца и литератора ограничивалась манежем, казармою, балом, светским волокитством, разговорами на дружеских сходках за русскою водкой, и квашеной капустой о будущем России и о необходимых революционных переменах. Некоторые современники называли лейб-драгуна Бестужева фанфароном и фразером, бездумно бросившимся в водоворот военного бунта. Навряд ли это так, но идейным теоретиком декабризма этот веселый, энергичный жизнелюб не был, хотя и требовал истребления императорской семьи.
2. Кавказ А.А. Бестужева-Марлинского (1829 – 1836 гг.)
Александр Александрович Бестужев – член Северного общества(1824),активный участник восстания на Сенатской площади. В ночь на 15.12.1825 явился с повинною в Зимний дворец, в тот же день отправлен в Петропавловскую крепость («присылаемого Бестужева посадить в Алексеевский равелин под строжайший арест»), из-за недостатка места помещен в №1 Никольской куртины; 18.12 повелено его заковать («адъютанта, герцога, Александра Бестужева, заковать, ибо по всем вероятиям он убийца штыком графа Милорадовича»). Осужден по I разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен в каторжную работу на 20 лет, срок сокращен до 15 лет – 22.8.1826. После приговора отправлен в Роченсальм , а затем по особому высочайшему повелению обращен прямо на поселение в город Якутск. Выехал из Петербурга - 6.10.1827 (приметы: рост 2 аршина 7 2/8 вершка, «лицо белое, чистое, круглое, глаза карие, нос большой, широкий, волосы на голове и бровях темнорусые»), из Иркутска – 7.12.1827, доставлен в Якутск – 31.12.1827, высочеством повелено определить рядовым в действующие полки Кавказского корпуса – 13.4.1829, оставался в Якутске до июля 1929. В середине августа 1829 прибыл в Тбилиси, зачислен в 41 егерский полк – 18.9.1829.
На Кавказе Александру Бестужеве каждый день приходилось принимать жизненно важные решения, совершать не просто поступки, но маленькие подвиги, общаться с солдатами, офицерами, казаками, горцами, жителями Дербента, Кутаиса, Геленджика. Здесь любая ошибка, ложный жест, неверное слово могли стоить жизни или свободы.
Много говорили и писали о страданиях ссыльного декабриста, одетого в серую солдатскую шинель. Конечно же, армейские бурбоны и хрипуны изобретательно и жестоко издевались над бывшим адъютантом герцога Вюртембергского, гоняли его в парадировках гусиным шагом под полной солдатской выкладкой, заставили сбрить усы, угрожали дворянину телесными наказаниями, следили за ним , доносили, обходили при получении наград и первого офицерского чин, переводили с места на место. Бестужев жаловался на серость Дербента, грязные пустые горы, холодную саклю, лихорадку и прочие болезни. И все же писал в 1833 году журналисту Николаю Полевому из этого «самого печального места во всех отношениях»: «Конечно, для нашего брата очень невыгодно, что судьба мнет нас будто волынку для извлечения звуков; но примириться с ней за доброе намерение и примем в уплату убеждение совести, что наши страдания полезны человечеству, и то, что вам кажется писанным от боли, для забытья, становится наслаждением для других, лекарством душевным для многих».
Кавказская война развязала узлы этикета, освободила Бестужева от многих рутинных, пустых занятий для кипучей деятельности. Теперь он смело мог сказать о себе: «В судьбе моей столько чудесного, столько таинственного, что и без походу, без вымыслов она может поспорить с любым романом Виктора Гюго».
Александр Бестужев мало походил на Квазимодо или Гуинплена. Это была кипучая, страстная, несколько суетная натура , искавшая приключений, немного заносчивая и хвастливая, легко ставившая жизнь на карту. Этот разжалованный офицер чем-то неуловимо похож на иных литературных персонажей, от героев Гюго далеких, - на Грушницкого из романа Лермонтова и Митю Карамазова. Рослый, приятной наружности молодец с гвардейской выправкой и повадками записного танцора, говорун, весельчак, дамский любезник, он франтил и на Кавказе, его солдатская шинель сшита была у лучшего портного из тончайшего сукна. «Редко можно найти в одном человеке, как во мне, столько здравого разума и столько безумного воображения вместе», - признавался Бестужев.
Одним словом это была натура романтическая, волею судеб брошенная в одно из красивейших мест, в дикий прекрасный край, воспетый Байроном и Пушкиным, населенный гуриями, пери, экзотическими героями-горцами. «Кавказ, на последней ступени которого живу я, богат предметами для поэта и романтика", - писал Бестужев. Конечно же, его Кавказ стал романтическим мифом, далеким от жестокой реальности. Писатель воображал себя новым Прометеем , прикованным к великолепным горам и жаждущим боя, движения: «Хоть бы дали мне подраться да поглядеть Кавказ – и того нет, я прикован к одной скале».
Война в горах дала этому Прометею желанную деятельность, свободу выбора. С кипучей энергией и бесшабашной, легкомысленной храбростью ссыльный декабрист начал обживать и завоевывать для России поэтический горный край. Он участвовал в опаснейших походах и набегах, первым врывался в завалы и на стены аулов, сначала действовал безотказным русским штыком, потом пристрастился к удобному в стремительных стычках оружию местных горцев – шашке, кинжалу, английскому пистолету, засунутому за спину в кожаный «кабур», метко и далеко бьющей винтовке, Став снова офицером, он сражался уже не в русской форме, а в папахе, черкеске, мягких сапогах-ноговицах; в снежных ущельях кутался в теплую бурку и суконный башлык. Бестужев собрал целую коллекцию драгоценного восточного оружия, берег и холил базалаеские клинки, украшенные чеканкой ружья и пистолеты. Но «горе обманутой надежды» гнало его в бой: «Видно, в могиле только успокоюсь я».
Шесть лет длился этот заоблачный поход романтического изгнанника. Солдат Бестужев знал реальную правду, карательного «Умиротворения», убивал, жег аулы мятежников, угонял стада , видел в лицо беспощадного врага-мстителя, говорил с горцами на их родном языке во время коротких перемирий. И вот его вывод: «Славная школа войны наш Кавказ. И надобно сказать, что закубанцы строгие блюстители нашего боевого порядка. Я видел много горцев в бою, но, признаться, лучше шапсугов не видал … Был я с ними не раз в рукопашной схватке; много, много пало подле меня храбрых: меня Бог миновал. Узнал я цену надежного оружия, узнал, что не худая вещь телесная сила … Мы дрались за каждую прядь земли … Люди потчевали нас шашками и свинцом. Правду сказать, и мы к ним не с добром пожаловали: мы сжигали их села, истребляли хлеба, сено и прометали золу за собой ….» Бестужев воспевал в своей кавказкой прозу грозного русского богатыря и хитрого «сардаря» Ермолова, вешавшего кабардинских князей - предателей вдоль дороги на оглоблях арб. Восток – дело тонкое…. И требующее, увы, осмотрительности и беспощадной жестокости. Александр Бестужев был офицером и сыном офицера, знал прекрасно, что для России Кавказская война не какая-то «агрессия», дело несправедливое, блажь одного государя. Хотя и скорбел о взаимных обвинениях, обидах, зверствах, невосполнимых потерях лучших из лучших. Пушкин, отправившийся на кавказский театр военных действий, чтобы «воспевать геройские подвиги наших молодцов кавказцев», говорил, что война эта – «славная часть нашей родной эпопеи». Бестужев в «Письмах из Дагестана» и кавказских повестях показал себя как знаток истории русского движения на Восток, подмявшего под себя по дороге беспокойный горный улей племен. Он помнит все разведывательные походы наших войск , поиски казаков, в очерке «кавказская стена» рассказывает о неожиданном, казалось бы, а на самом деле неизбежном появлении царя Петра под Дербентом: « … как много изменились с тех пор русские! С каким самосознанием нравственной и политической силы попирали мы Кавказ, на который первым наложил пяту Преобразователь России!»
Турецкий солдаты. Английское оружие, мусульманские «добровольцы» и «волонтеры» из Европы – все это Бестужев видел и понимал, какой стратегический узел затягивается на южных границах Российской империи. Горские народы, их национальная судьба в очередной раз стали опасным орудием в беспощадной политической игре мировых сил. Солдат линейных батальонов Александр Бестужев удерживал и теснил эту буйную и вероломную толпу прирожденных воинов; рядом с ним бились русские дворяне, крепостные крестьяне и казаки, мусульманские вспомогательные войска, немцы, прибалты, финны, грузины, поляки, осетины, евреи-кантонисты, армяне – и все это была Россия, утверждается в теснинах Кавказа.
Бестужев владел не только штыком и шашкой, На Кавказе его писательское мастерство расцвело и созрело. «Теперь кочевой солдат, я не знаю, когда удастся мне найти стол (на Кавказе это эпоха) и за столом вдохновение». Все отыскалось и здесь написаны лучшие страницы бестужевской прозы. Бестужев стел певцом романтического Кавказа, рассказал русским читателям о его первозданной2 красоте: «Я по целым часам прислушиваюсь к ропоту горных речек и любуюсь игрой света на свежей зелени и яркой белизне снегов». Он описал гордых , велеречивых черкесов, прелестных черкешенок и, как сам признавался, сильно их приукрасил в духе Байрона и молодого Пушкина. Читатели ему верили, рвались на этот поэтический Кавказ. Юный гвардейский офицер фон дер Ховен как-то встретил Бестужева в боевой цепи. Декабрист, внявши холщовый китель и повесив на сучок шашку, остался в белой батистовой рубахе и сел завтракать, беззаботно пил красное вино под пулями, совсем как мушкетеры Дюма при осаде Ларошели. Приезжий ему сказал: «Благодаря вашим судным описаниям природы Кавказа я и попал сюда». Какая отрада для авторского самолюбия! Но тут же Ховен признался в полном своем разочаровании: «Не хочу ни крестов, ни чинов – а только бы отпустили душу мою на покаяние. – предвидя такие труды я никогда бы сюда не заглянул».
Опытный Бестужев только улыбнулся вместо ответа, и егеря Ховена пошли цепью дальше. Кому нужна реальная правда, кто станет сражаться и умирать за нее?.
Однако составляя свой романтический миф о Кавказе, писатель Бестужев помнил о суровой реальности, внимательно изучал историю и этнографию, народные придания, татарский, персидский и арабский языки. Коран и восточную поэзию. Дербент, где он жил, не зря именовали мусульманскими Афинами. Любознательный Искандер-бек, как называли там декабриста , снискал открытым характером, любознательностью, доброжелательством любовь местных мудрецов, мулл, знатоков Корана и простонародья, защищающего город от летучих полчищ очередного мятежного имама Кази-муллы. Постепенно он узнавал реальный Восток, подлинный Кавказ как отдельный, непроницаемый для постороннего взора мир, понял правоту Пушкина, говорившего: «Европеец, и в упоении восточной роскоши, должен сохранить вкус и взор европейца».
От мечты о романтическом мире восточной экзотики Бестужев отказаться не мог, но как писатель он волей – неволей вживлял в поэтическую картину гор реальные детали и наблюдения. Он быстро понял огромное значение религиозных различий между восточными народами, причины вечных раздоров между суннитами и шиитами и призывал использовать их, равно как и соперничество между Турцией и Ираном. Отражая « газават» мюридов Кази-мулы и набеги горских князей и ханов, штурмуя их укреплённые заоблачные гнёзда, Бестужев вполне оценил свободолюбие черкесов, уважал их отчаянное самопожертвование при защите своего векового уклада и в то же время удивлялся первобытной жестокости местных маленьких сатрапов, коварству больших и малых мусульманских тиранов: «Азиатец всех стран – одна и та же песня… Штыки для них средство самосохранения, а не страсть к преобразованию народа: этой идее негде поместиться под чалмою или башлыком, и, право, смешно, когда бородачей ссужают подобными замыслами».
К этому миру европейские мерки гуманности и демократии, заветы христианства неприложимы (вспомним поэму Пушкина «Тазит»), здесь и российские приемы управления бесправным народом оказались недостаточными , опасной слабостью:: «Делай со мною, что хочешь, но позволь мне делать с нижними, что я хочу», - вот азиатское управление, честолюбие и нравственность. От этого каждый, находясь между двумя врагами, привыкал прятать свои мысли, как свои деньги. От этого каждый старался лукавить перед сильным, чтобы добыть через него силу, и перед богатым, чтобы выжать из него взятку угнетением или доносом. От этого здешний татарин не скажет слова, не ступит шага даром, не подарит огурца без надежды получить за него отдарка. Грубый до дерзости с каждым, кто не облечен властью, он плашмя перед чином, перед «полным карманом». Да и потом, когда хитрые местные ханы стали называться губернаторами и секретарями обкомов, суть дела изменилась мало, проблемы остались…
Вглядываясь в лица грозных врагов, Бестужев понял , как легко толкнуть на восстание и насилие находящегося в столь сложном религиозном, традиционном, политическом и экономическом рабстве кавказца: «В каждом азиатце неугасим какой-то инстинкт разрушительности: для него нужнее враг, чем друг, и он повсюду ищет первых. Не то чтоб он ненавидел именно русских; он находит только, что русских выгоднее ему ненавидеть, чем соседа, а для этого все предлоги кажутся ему дельными. Разумеется, умные мятежники пользуются всегда такою наклонностью и умеют знаменем святыни покрывать и связывать мелочные страсти.» И в то же время русский писатель вполне оценил простого горца-труженика, собирал драгоценные изделия умельцев мятежного аула Кубани, уважал бережное отношение рядовых воинов Кавказа к плодам чужого труда: «Кабардинцы вторгались в дома, уносили, что поценнее или что второпях попадало под руку, но не жгли домов, не топтали умышленно нив, не ломали виноградников. «Зачем трогать дар божий и труд человека», - говорили они, и это правило горского разбойника, не ужасающегося никаким злодейством, есть доблесть , которую бы могли гордиться народы самые образованные, если бы они её имели». Такова была подлинная диалектика Кавказской войны, равно далекая от официальных реляций обеих сторон.
А что же русский солдат? Рядовой Бестужев каждый день видел подле себя суворовского чудо-богатыря, победившего Наполеона, покорившего всю Европу и теперь пришедшего на Кавказскую линию, на границу Востока, Великий Ермолов своей военной реформой, стратегией и тактикой приучил нашего солдата к войне азиатской, коварной, партизанской, да и горцы были хорошие наставники. Солдатики научились всему – отражать бросающихся в шашки мюридов равильным оружием, ходить в набеги, карать и усмирять «немирные»аулы, жечь, грабить, менять золото и оружие на водку. Ангелы в казармах не живут.
Бестужев на собственном примере видел, что простым воинам нашим, поставленным в особое положение, приходилось выбирать или стать «кавказскими пленниками» и обезглавленными трупами, или быть в огне до конца. «Солдат наш очень неохотно идет в огонь, но хорошо стоит в нем, и, как вы думаете , отчего? Он не умеет уйти и лезет на верную смерть оттого, что не смеет ослушаться. Впрочем, русский солдат доступен всем высоким чувствам, если б умели возбуждать их возбуждать заранее». Солдат и горец были одинаково несвободны и потому в бою понимали и уважали друг друга. Поэтому кавказские очерки русского солдата Бестужева следует читать как ценнейшее свидетельство очевидца.
Замечательные военные очерки и кавказские повести принесли автору-солдату всероссийскую славу. Его полюбили не только офицеры, женщины и чиновники, но и новое поколение демократической молодежи: «Оно жалко упивалось в «Телеграфе» повестями модного писателя Марлинского, окруженного в его глазах двойною ореолою – таланта и трагической участи». В этой характеристике, принадлежащей критику Аполлону Григорьеву, нет упоминания о вульгарных деньгах. Поэтому стоит напомнить, что кавказская проза обогатила Бестужева-Марлинского. Жил он не в казарме, а на прекрасной частной квартире, всегда держал великолепный стол, выписывал французские вина, духи, помаду, дорогие шведские перчатки, столовое серебро, батистовые рубашки с кружевом, покупал персидские халаты – всего не перечесть. Власти отказали ему в награде солдатским Георгиевским крестом, считав, что этот солдат роскошно живет.
К тому же за всеми этими вещами угадывается одна пламенная страсть, всецело подчинявшая эту увлекающуюся натуру, - любовь к женщинам. Все повести Бестужева – о женщинах и любви. Ореол разжалованного гвардейца-мятежника , кавказского героя, знаменитого литератора, интересного мужчины, любезного и остроумного, готового ради прекрасных глаз на любые безумства – всё это приносило декабристу победу за победой. Весь Кавказ и обе столицы полнились слухами и сплетнями его любовных приключениях и соблазнительных скандалах, а сам Бестужев всюду появлялся в цветнике дам и девиц и признавался: «Я всегда был так счастлив с женщинами, что не постигаю, чем я это заслужил.» Рискуя жизнью, он пробирался в гаремы ревнивых и кровожадных дербентских мусульман. Темным пятном в биографии декабриста остается смерть простой девушки Ольги Нестеровой, убитой пистолетным выстрелом в его постели. Даже попав случай но в Керчь, Бестужев ухитрился завести бурный роман с Унтуанеттой Булгари, скучающей женой такого же ссыльного декабриста, и потом сделал в письме поразительно простодушное признание: «Я хотел ее развести или увести, но двое детей помешали: она осталась с мужем, но люблю её до сих пор».
Последний яркий штрих в романтической биографии Александра Бестужева - героическая и таинственная гибель при высадке нашего десанта в Абхазии, у мыса Адлер. Прикомандированный Грузинскому гренадерскому полку, прапорщик Бестужев пытался вернуть далеко ушедших в лес стрелков, в завязавшейся схватке был ранен двумя пулями в грудь и изрублен набежавшей толпой горцев. Тело так и не нашли, Потом у горцев видели дорогое золотое кольцо писателя. К ним отправился на переговоры мирный черкес , майор русской службы Гассан-бей. «Знаете ли вы, кого вы убили? – сказал майор горцам. - Вы изрубили человека, который писал о вас, был поэт-сочинитель». Черкесы единодушно стали сожалеть: «Нам бы русский царь на выкуп своего сочинителя, своего поэта, (человека святого, по понятиям мусульман) мешок золота, мешок в человеческий рост».
Сразу родились летучие мифы и слухи: Бестужев не убит, а унесен в горы, Бестужев перешел к черкесам, принял магометанство, стал советником Шамиля, да и сам Шамиль и есть Бестужев… Что тут сказать? Романтика порождает романтику, мифы множатся и ветвятся. Реально лишь то обстоятельство, что в бою Бестужев одет был в черкеску и имел полное кавказское вооружение. Он великолепно знал татарский язык и, конечно, мог крикнуть что-то налетевшим горцам, которые увидели раненого черкеса, а не русского офицера. Но всё это предположения. Солдат писатель Александр Бестужев-Марлинский бесследно исчез в субтропиках Кавказа, который он помогал завоевать вооруженной рукой русского воина и пером талантливого прозаика.
В минуту мучительных сомнений Бестужев говорил: «Мы не можем быть долговечны литературною жизнью – мы мыслим и говорим языком перелома». Да, романтическая эпоха, одним из ярчайших деятелей которой стал писатель Марлинский, была переходной. Но то был славный путь от «Кавказского пленника» Пушкина к «Герою нашего времени» Лермонтова и «Казакам» Л. Толстого. Авторами этих великих книг слали русские офицеры-кавказцы , и дорогу на живописный Кавказ прорубил и указал старший сослуживец и собрат по творчеству Александр Бестужев-Марлинский.
Заключение.
Ещё при жизни имя выдающегося писателя-декабриста Александра Александровича Бестужева-Марлинского стало поистине легендарным. Облик писателя в солдатской шинели, сражающегося среди заснеженных гор Кавказа и покрытых пышной зеленью закубанских равнин, привлек внимание всех. Имя создателя сразу ставших знаменитыми повестей «Аммалат-бек» и «Мулла-Нур» было в то время у всех на устах. После выхода повести «Аммалат-бек» В.Г. Белинский в статье «Литературные мечтания» писал о Марлинском: «Это один из самых примечательных наших литераторов. Он, теперь безусловно пользуется самым огромным авторитетом: теперь перед ним все на коленях, если еще не все в один голос называют его русским. Бальзаком, то потому только, что боятся унизить его этим и ожидают, чтобы французы назвали Бальзака французским Марлинским».
Являясь самым ярким представителем романтического направления в русской литературе, нанесшего в первой половине прошлого века сокрушительное поражение классицизму,
А. Бестужев-Марлинский вынужден был уступить место новому, реалистическому течению. Однако интерес к его творчеству, то затухая, то вспыхивая с новой силой, не иссякает уже второе столетие.
Особенно усилился интерес к личности писателя –декабриста после публикации его писем родным, предпринятой Михаилом Семевским в «Отечественных записках», к братьям Полевым – в «Русском вестнике» и другим лицам.
А.А. Бестужев-Марлинский оставил богатое эпистолярное наследие, позволяющее лучше представить его жизнь в Сибири и на Кавказе.
Особый интерес исследователей вызвал кавказский период жизни А. Бестужева. Но лишь В. Васильеву в его монографии «Бестужев-Марлинский на Кавказе» удалось дать наиболее полные сведения о движении писателя по Кавказу, в том числе по Кубани, и краткий обзор известных ему источников об этом периоде жизни. Однако и он ограничился лишь перечислением некоторых пунктов Кубани, в которых побывал писатель-декабрист.
Кубань же не просто один из этапов его бесчисленных передвижений, это и место , где писатель создал свое лучшее, наиболее зрелое художественное произведение повесть «Мулла-Нур». Кубани Бестужев посвятил свою повесть «Он был убит». Здесь же поэт написал и свое последнее произведение – песню «плывет по морю…»
На Кавказе писательское мастерство Бестужева- Марлинского расцвело и созрело.
« Теперь кочевой солдат, я не знаю, когда удастся мне найти стол (на Кавказе это эпоха) и за столом вдохновение». Всё отыскалось и здесь написаны лучшие страницы бестужевской прозы.
Библиография.
1.Энциклопедический словарь по истории Кубани. С древнейших времён до октября 1917 года – Краснодар – 1997 год – 560 с.
2. В. Сахаров – « Гвардейский Прометей» - журнал « Наука» - №3-4.
3.С.В.Мироненко «Декабристы. Библиографический справочник » - Москва – « Наука» - 1998 год.
4.Т.И.Агапова, М.И. Серова « Декабристы на Кубани» – Краснодар – 1976 год.
5.Н.Ф.Веленгурин « Дорога к Лукоморью. Очерки» – Краснодар – 1984 год.
Известно, что декабрист, известный русский писатель Александр Бестужев-Марлинский провел несколько лет в ссылке в Дербенте. Как ему жилось в Дагестане? Об этом рассказывает Елена Тагирова.
В верхней части Дербента, недалеко от древних крепостных ворот Орта-капы, стоит каменный двухэтажный дом. Его архитектура так же незатейлива, как и у большинства построек. Единственное, что его отличает от старинных магальских домов – это окна, выходящие на улицу. В Дербенте, как и в других городах мусульманского Востока, обычно на улицу выходили глухие стены домов и заборов. Дом у Орта-капы составлял исключение.
К дому примыкает тесный, обнесенный каменной стеной, двор. Нижний этаж дома со слуховым окном служил загоном для скота, или складом домашнего скарба и снеди, верхний этаж был жилым. Туда ведет узкая, с высокими ступенями лестница, обмазанная глиной. Лестница так узка, что двоим не разойтись. Она выводит в маленький коридорчик с двумя дверями в смежные комнаты. Обе комнаты одинаково тесны, с низкими потолками, небольшими решетчатыми окнами. Одна комната – с тупым углом, двусветная. Из окна, обращенного к западу, видна громадина цитадели Нарын-Кала , грозно поднявшаяся над городом. Отсюда, если присмотреться, можно разглядеть выбоины на камнях – следы ядер и пуль. Из ругих окон открывается вид на магалы Дербента, на Джума-мечеть и на северную крепостную стену с «Воротами Вестника» (Джарчи-капы).
Сколько раз к этим окнам, открывающим вид на север, подходил и подолгу смотрел вдаль усталый, болезненно-бледный, с горящими глазами человек. Он был словно прикован к туманной дали, в которой пытался разглядеть очертания далекого Петербурга. Как хотелось вырваться из этих стен, освободиться от оков ссылки и вернуться туда, в Северную столицу, где еще недавно гремела его слава!
Но человек отходил от окна и садился писать. Писал письмо за письмом, рассказ за рассказом, книгу за книгой. Так проходили годы – в тоске и трудах. В этой убогой комнате были созданы замечательные произведения, восхищавшие и покорявшие русского читателя. Их автором был зачинатель русской романтической повести, декабрист, ближайший сподвижник Рылеева и друг Грибоедова – Александр Александрович Бестужев, прозванный в Дербенте Искендер-Беком.
Он родился в 1797 году в Петербурге, в замечательной семье, из которой четверо братьев стали декабристами. А начал литературную деятельность в 1818 году, когда ему было чуть больше 20 лет и когда он служил в чине прапорщика в лейб-гвардии в драгунском полку. Полк был расположен под Петергофом в Марли – отсюда и псевдоним «Марлинский», под которым Бестужев вскоре стал известен – сначала в критике, а потом и в литературе.
Во второй половине 1823 года Рылеев принял Бестужева в Северное тайное общество. В ту пору это уже блестящий адъютант герцога Вюртембергского, бывающий в большом петербургском свете.
В это же время он начинает вести подпольную работу. 14 декабря 1825 года в столице Российской империи произошло вооруженное восстание с целью свержения самодержавия.
Под командованием Бестужева был выведен на Сенатскую площадь Московский полк. После того, как восстание потерпело поражение, он сам явился на гауптвахту Зимнего дворца, и был арестован. В письме к Николаю I из Алексеевского равелина Бестужев с удивительной смелостью заявил, что если бы к декабристам присоединился Измайловский полк, он бы «принял команду и решился на попытку атаки, которой в голове… вертелся уже и план». По приговору суда Бестужев должен был отправиться на каторжные работы на 20 лет. Срок был сокращен затем до 15 лет. После вынесения приговора он был заключен в крепости в Финляндии, потом его отправили на поселение в Якутск и, наконец, по личному ходатайству перед царем, он был определен рядовым в Кавказский корпус. Наступил 1830 год. В это время Александр прибыл в Дербент.
Очень тяжело добирался он сюда. Вначале по Военно-Грузинской границе, а затем по побережью Каспийского моря, где ничто не говорило о близости населенных пунктов. На Кавказе разжалованные офицеры пользовались некоторыми льготами. Они могли находиться в обществе офицеров, при отличии в боях их награждали и создавали благоприятные условия. Однако положение Бестужева в Дербенте было совсем иным. Он перенес длинную вереницу унижений. Особенно он страдал от командира батальона Я.Васильева. Началось с того, что, узнав, кто перед ним, командир смачно выругался. Обычно за малейшую провинность солдата избивали палками, а так как Бестужев был солдатом, то, чтобы не быть наказанным, ему приходилось выполнять самые нелепые приказы Васильева. Это было очень обидно, ведь солдат в данном случае был гораздо умнее своего начальника.
За участие в обороне Дербента батальону, в котором служил Бестужев, были пожалованы два креста. Солдаты и ротные командиры определили: один крест – Бестужеву, но Васильев отложил награждение в долгий ящик, с казарменной откровенностью дав понять, что награды тому не видать. В дагестанской ссылке находился и брат Александра – Петр Бестужев. Всего 100 верст отделяло братьев, но видеться им категорически запрещалось. Петр Бестужев служил в Тарках, там он впоследствии сошел с ума. Александр держался ценою больших усилий. Своеобразной отдушиной для него стали литературные занятия.
Именно к дербентскому периоду относится бурное пробуждение творческой деятельности Бестужева. Штрафной солдат, больной и притесняемый, он создает все новые и новые произведения. Круг его тем необыкновенно широк и разнообразен. Он пишет повесть «Мореход Никитин», «Лейтенант Белозор». В Дербенте же создаются «светские повести» Бестужева «Испытание» и «Фрегат «Надежда», дописывается историческая повесть «Наезды». А в 1832 году, когда ссыльный декабрист томился в Дербенте, в России вышел сборник его произведений «Русские повести и рассказы», что явилось событием в литературной жизни. Издатель «Московского телеграфа» Н. Полевой писал о Бестужеве: «Можно сказать решительно, что из живущих ныне повествователей ни один не сравняется с ним в силе творчества… Теперь перед ним все на коленях».
Каково было его настроение в годы ссылки, как ему жилось, говорят его строки: «Брошен в климат, убийственный для здоровья, в общество, удушающее душу, я не нахожу в товарищах людей, которые бы могли понять мои мысли, не нахожу в азиатцах, кто бы разделял мои чувства. Все окружающее меня так дико или так ограниченно, что берет тоска и досада. Скорей добудешь огня, ударяя лед о камень, чем занимательность из здешнего быта». Достойно удивления: откуда писатель черпал духовные и физические силы, создавая свои произведения? «Бытие мое, бог знает, что такое, – смертью назвать грешно, а жизнью – совестно», – писал он своим братьям-декабристам.
Жизнь в Дербенте ничем не отличалась от сибирской каторги. Не случайно Дербент в то время называли «Кавказской Сибирью».
Но все же тяжесть казарменного быта скрашивали поездки по Дагестану. Бестужев много ездил по нашему краю. Будучи в Касумкенте и Курахе, он наблюдал природу южного Дагестана, видел покрытые вечными снегами вершины Базар-Дюзи и Шах-Дага, слышал рев бушующих рек Самура и Гюльгери-чая. Во время похода в Чиркей он был поражен угрюмостью скал Салатау и Гимринского хребта. Писатель бывал в кумыкских аулах: Буйнак, Тарки, Кафыр-Кумух, Чумескент, в аулах Табасарана. Ему удалось побывать в сердце гор – ауле Кумух. Тут, в Нагорном Дагестане, перед писателем одна за другой возникали картины суровой и величественной природы неведомого края. Они будили воображение и рождали образы. Возвратившись из той или иной поездки, он писал письма родным и знакомым. В письмах то и дело мелькали фразы: «Я слышал… воинственные песни аварцев и наблюдал нравы горцев», «…Я по целым часам прислушиваюсь к ропоту горных речек и любуюсь игрой света на свежей зелени и яркой белизне снегов», «О, люблю я горы!». Чтобы лучше познать быт горцев, он изучает азербайджанский и кумыкский языки, мечтает переодеться и уйти в аулы Табасарана или Аварии и пожить жизнью самих обитателей гор. День за днем он накапливает материалы по истории, этнографии Дагестана, записывает песни и сказания горцев.
Он писал: «Аварцы – народ свободный. Не знают и не терпят над собой никакой власти. Каждый аварец называет себя узденем, а если имеет есыря (пленного), то считает себя важным барином. Бедны, следственно, храбры до чрезвычайности; меткие стрелки из винтовок; славно действуют пешком; верхом отправляются только в набеги, и то весьма немногие. Лошади их мелки, но крепки невероятно. Верность аварского слова в горах обратилась в пословицу. Дома тихи, гостеприимны, радушны, не прячут ни жен, ни дочерей; за гостя готовы умереть и мстить до конца поколений. Месть для них – святыня, разбой – слава. Впрочем, нередко принуждены бывают к тому необходимостию».
Бестужев пользовался неограниченным доверием и уважением у горцев. «Все горцы от меня без ума», – писал он, вернувшись из поездки по южному Дагестану. В другом письме он сообщал: «Меня любят очень татары за то, что я не чуждаюсь их обычаев, говорю их языком». О любви дербентцев к писателю свидетельствовало много документов. Кавказский ссыльный Я. Костенецкий в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Русская старина», писал: «Когда Бестужев покидал Дербент, все городское население провожало его и верхом и пешком верст за двадцать от города, до самой реки Самура, стреляя по пути из ружей, пуская ракеты, зажигая факелы; музыканты били в бубны и играли на своих инструментах, другие пели, плясали… и вообще вся толпа старалась всячески выразить свое расположение к своему любимому Искендер-Беку».
В 1832 году в Москве за подписью «Александр Марлинский» была напечатана его известная повесть «Аммалат-Бек». В предисловии автор говорил: «Описанное выше происшествие не выдумка. Имена и характеры лиц сохранены в точности». В повести даны яркие, характерные для Дагестана, пейзажи. Подробно и точно описаны Хунзах, Буйнакск, Дербент. Писатель хорошо знал историю Дербента. В «Аммалат-Беке», а затем в «Мулле-Нуре» он дал образное описание древнейшего города Кавказа. Хорошо переданы писателем в повести кумыкские народные празднества. Даны колоритные картины дагестанской природы. Показал людей с сильными страстями и сложными характерами. В повести много мест, которые рассказывают о взаимоотношениях горцев и русских. В ней нет и тени шовинизма: сочувственно относился к простым горцам, восторгался их храбростью и удалью, восхищался трудолюбием горцев.
«Аммалат-Бек» произвел в России глубокое впечатление. Им зачитывались. Композитор Афанасьев впоследствии написал оперу «Аммалат-Бек». Александр Дюма, путешествовавший по России, также горячо заинтересовался повестью и использовал ее сюжет для своего романа из дагестанской жизни «Селтанета». Вслед за «Аммалат-Беком» появилась другая его крупная повесть «Мулла-Нур». Герой повести Мулла-Нур, так же, как и Бек, историческое лицо. Этот необыкновенно смелый и отважный «разбойник» был современником автора и пользовался широкой известностью в южном Дагестане и Азербайджане. Он грабил богатых и раздавал свою добычу бедным. Бестужев таким его и изобразил – благородным и романтическим разбойником. В повести выведен и образ мужественного и честного юноши из Дербента Искендер-Бека. Нет сомнения, что писатель наделил его автобиографическими чертами.
В Дербенте в редкие часы отдыха Бестужев наблюдал уличные сценки, общался с жителями, рисовал, записывал, не доверяя цепкой памяти. Он уже владел кумыкским языком, понимал по-азербайджански, по-лезгински – в образованных семьях считался своим человеком. Знакомые знали, что в России его повести печатаются, что от них все в восхищении, что их ценит даже сам Пушкин. Казалось, что Александр вскоре будет освобожден от надзора, что его перестанут преследовать, он получит разрешение на въезд в Россию. Дела складывались хорошо еще и в другом отношении. Полюбил девушку, 19-летнюю Ольгу, дочь отставного унтер-офицера Нестерцова. Девушка отвечала взаимностью. В верхнем магале Бестужев снял две комнаты. Ольга приходила к нему, прибирала по дому, стирала и гладила солдатское белье. Оба были счастливы. Но в один из таких вечеров произошло несчастье.
В марте 1833 года из Дербента писатель отправил письмо брату Павлу, в котором писал: «Я держу всегда под изголовьем кинжал или пистолет… Не хотел бы без бою погибнуть в постели от руки разбойника. Надобно тебе сказать, что ко мне иногда ходила за шитьем белья девушка Ольга, дочь умершего унтер-офицера. Она пришла в мою квартиру 23 февраля, часу в восьмом… Она рассказывала мне много смешного: я громко хохотал. Она резвилась на кровати, то вскакивая, то прилегая на подушки, и вдруг кинулась на них правым плечом… в этот миг пистолет, лежавший между двух подушек… выстрелил и ранил ее в плечо, так, что пуля прошла внутрь груди. Я обомлел… Я кинулся к свечке… уронил… свечку, потом сбежал вниз… попросил позвать лекаря, известить дежурного по караулам… Больная рассказала все им, что описал я, очень подробно и потом повторила это разным особам: и матери со священником, наедине, и не однажды… она жила 50 часов… и умерла от излияния крови в легкие… Я почтил ее память приличными похоронами…».
Всем случившимся Бестужев был раздавлен. Предсмертные показания Ольги сняли с него обвинение. Однако случай этот дошел до Петербурга, и, конечно же, был не в его пользу.
Жизнь Бестужева была сложной, воззрения противоречивыми. Декабрист-вольнодумец, он порой высказывал покорность монарху; желая жизни, он искал смерти. Иногда его охватывало стремление выслужиться, получить офицерский чин и уйти в отставку, чтобы заняться русской словесностью. В 1834 году он был переведен в Ахалцих, а затем на черноморское побережье Кавказа. Тяжелые походы, сырой климат продолжали подтачивать здоровье писателя. «Ей богу, лучше пуля, чем жизнь, которую я веду», – писал он брату Павлу. Через три года, после отъезда из Дербента, он услышал о гибели Пушкина. 23 февраля 1837 года, в четвертую годовщину трагической гибели Ольги, он поднялся на гору святого Давида в Тифлисе, постоял на коленях у могилы А.С. Грибоедова и плакал по А.С. Пушкину.
7 июня 1837 года у мыса Адлер высадился десант, в котором командовал взводом Грузинского полка. Здесь его ранило. Он остался лежать в лесу под дубом. На другой день был обмен убитыми, но тело писателя не нашли. Это породило множество версий, догадок, предположений. Находились «очевидцы», рассказывающие самые невероятные «факты», вплоть до того, что будто писатель перешел на сторону Шамиля и служит советником у имама Дагестана… Бесспорно одно: Россия преждевременно потеряла еще одного достойного сына.
Загрузка...
