Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится. Я положительно знаю, что Степан Трофимович несколько раз, и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз с Варварой Петровной, по уходе ее вдруг вскакивал с дивана и начинал колотить кулаками в стену. Происходило это без малейшей аллегории, так даже, что однажды отбил от стены штукатурку. Может быть, спросят: как мог я узнать такую тонкую подробность? А что, если я сам бывал свидетелем? Что, если сам Степан Трофимович неоднократно рыдал на моем плече, в ярких красках рисуя предо мной всю свою подноготную? (И уж чего-чего при этом не говорил!). Но вот что случалось почти всегда после этих рыданий: назавтра он уже готов был распять самого себя за неблагодарность; поспешно призывал меня к себе или прибегал ко мне сам, единственно чтобы возвестить мне, что Варвара Петровна «ангел чести и деликатности, а он совершенно противоположное». Он не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в страхе, чтоб он не ушел от нее и тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя презирает и решился погибнуть насильственною смертью, а от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр., и пр., всё в этом роде. Можно представить после этого, до какой истерики доходили иногда нервные взрывы этого невиннейшего из всех пятидесятилетних младенцев! Я сам однажды читал одно из таковых его писем, после какой-то между ними ссоры, из-за ничтожной причины, но ядовитой по выполнению. Я ужаснулся и умолял не посылать письма. — Нельзя... честнее... долг... я умру, если не признаюсь ей во всем, во всем! — отвечал он чуть не в горячке и послал-таки письмо. В том-то и была разница между ними, что Варвара Петровна никогда бы не послала такого письма. Правда, он писать любил без памяти, писал к ней, даже живя в одном с нею доме, а в истерических случаях и по два письма в день. Я знаю наверное, что она всегда внимательнейшим образом эти письма прочитывала, даже в случае и двух писем в день, и, прочитав, складывала в особый ящичек, помеченные и рассортированные; кроме того, слагала их в сердце своем. Затем, выдержав своего друга весь день без ответа, встречалась с ним как ни в чем не бывало, будто ровно ничего вчера особенного не случилось. Мало-помалу она так его вымуштровала, что он уже и сам не смел напоминать о вчерашнем, а только заглядывал ей некоторое время в глаза. Но она ничего не забывала, а он забывал иногда слишком уж скоро и, ободренный ее же спокойствием, нередко в тот же день смеялся и школьничал за шампанским, если приходили приятели. С каким, должно быть, ядом она смотрела на него в те минуты, а он ничего-то не примечал! Разве через неделю, через месяц, или даже через полгода, в какую-нибудь особую минуту, нечаянно вспомнив какое-нибудь выражение из такого письма, а затем и всё письмо, со всеми обстоятельствами, он вдруг сгорал от стыда и до того, бывало, мучился, что заболевал своими припадками холерины. Эти особенные с ним припадки, вроде холерины, бывали в некоторых случаях обыкновенным исходом его нервных потрясений и представляли собою некоторый любопытный в своем роде курьез в его телосложении. Действительно, Варвара Петровна наверно и весьма часто его ненавидела; но он одного только в ней не приметил до самого конца, того, что стал наконец для нее ее сыном, ее созданием, даже, можно сказать, ее изобретением, стал плотью от плоти ее, и что она держит и содержит его вовсе не из одной только «зависти к его талантам». И как, должно быть, она была оскорбляема такими предположениями! В ней таилась какая-то нестерпимая любовь к нему, среди беспрерывной ненависти, ревности и презрения. Она охраняла его от каждой пылинки, нянчилась с ним двадцать два года, не спала бы целых ночей от заботы, если бы дело коснулось до его репутации поэта, ученого, гражданского деятеля. Она его выдумала и в свою выдумку сама же первая и уверовала. Он был нечто вроде какой-то ее мечты... Но она требовала от него за это действительно многого, иногда даже рабства. Злопамятна же была до невероятности. Кстати уж расскажу два анекдота.

Творчество каждого писателя, поэта во многом определяется его судьбой. У Федора Михайловича Достоевского была очень сложная жизнь. Тяжелый характер отца, смерть матери, когда Федору было всего шестнадцать лет, арест и приговор к расстрелу, помилование, ссылка в Омский острог, потом солдатчина в Семипалатинске, смерть горячо любимого брата - все это не могло не повлиять на формирование взглядов писателя. “Сибирские повести”, “Дядюшкин сон”, “Село Степанчиково и его обитатели”, “Записки из мертвого дома”, “Идиот”...
Каждое из произведений Достоевского несет на себе отпечаток его жизни. Но. для меня Достоевский - это прежде всего “Преступление и наказание”. Странный, необычный сюжет, загадки, намеки и сочетание реальности с миром греха и фантазий...
Наверное, наиболее интересен для меня образ главного героя. Яркая, неординарная личность, в которой сосуществуют любовь и ненависть, добро и зло. Раскольников борется за свою идею, не может смириться с жизнью, калечащей тех, кого он любит. Нищета, безысходность, скука, нелепость бытия заставляют его задуматься о преступлении: “Давным-давно как зародилась в нем вся эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась, и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения...”
Весь роман соткан из противоречий: ложь и истина, теория и жизнь, смерть и возрождение, власть и бесправие, грех и праведность, преступление и наказание. Читая “Преступление и наказание”, погружаешься в мир переживаний, мыслей и чувств героя. Создается странное ощущение нереальности происходящего. Время словно исчезает, оставляя в душе пустоту.
Свою теорию Раскольников изложил в статье “О преступлении”: “Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низших (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово... Первые сохраняют мир и преумножают его численно; вторые двигают мир и ведут его к цели. И те и другие имеют совершенно одинаковое право существовать... Все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками...” В три последние перед преступлением дня в душе Раскольникова происходит ожесточенная борьба: между идеей и совестью. Полуобморочное состояние героя передается читателю. Словно находишься на грани жизни и смерти; действительность, реальность отодвигаются, невольно заражаешься тем психозом, который владеет героем. Дальнейшие действия происходят словно во сне. Мысли путаются с видениями, так же, как и в голове Раскольникова. Невольно следишь за тем, что будет дальше, затаив дыхание. Такое сопереживание герою и даже соучастие читателя в совершении страшного, бесчеловечного и кровавого преступления (так натуралистически описанного Достоевским) свидетельствуют о высочайшем мастерстве писателя, о знании человеческой души в самых страшных ее проявлениях.
Достоевский показывает психологическое состояние своего героя перед преступлением, а также шаг за шагом следит за тем, как чудовищный, первоначально фантастический план воплощается в реальность, в действие, в поступок. Последними шагами на пути к преступлению бывшего студента Раскольникова, “задушенного бедностью”, стали история Сони, рассказанная “пьяненьким” Мармеладовым в трактире; письмо матери о Дунечке, сестре, “всходящей на Голгофу”; встреча с пьяной обесчещенной девочкой на Конногвардейском бульваре. Раскольников отделяется, преступает вечные нравственные законы. Убийство старухи - единственный, решающий, первый и последний эксперимент, сразу все разъясняющий: “Тою же дорогою идя, я уже никогда более не повторил бы убийства...”
И далее весь роман - путь от идеи. Наказание Раскольникова - в неспособности подтвердить идею, в невозможности быть верным своему идеалу. Он наказан. Но в этом, по мысли, автора, и его спасение. Если бы вынес муки совести, не сознался, не донес на себя (а ведь доказательств-то преступления Раскольникова не было, кроме одной догадки Порфирия Петровича), кем бы оказался Раскольников? Подобным Лужину и Свидригайлову? И признание Раскольникова, как он думает, есть признание собственной несостоятельности, собственного ничтожества (не к тому разряду людей причислил себя, не смог, сломался). Когда он идет на перекресток (по совету Сони) и целует землю, которую своим преступлением осквернил, вновь посещает его “цельное, новое, полное ощущение”: “...каким-то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и вдруг, как огонь, охватило всего. Все разом в нем размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю... Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грешную землю с наслаждением и счастием...” И будто видишь, как перерождается душа героя, отступает мука, болезнь, сумасшествие, добро торжествует над злом. В Раскольникове побеждает его человеческое начало, его бесчеловечная, рассудочная теория терпит крах.
Ф. М. Достоевский - очень сложный писатель. Чтобы до конца понять, осмыслить его произведения, надо не просто прочитать (пусть даже не один раз), но вжиться в образы, поставить себя на место героев, проникнуться их переживаниями. Герой Достоевского - прежде всего личность, индивидуалист, живущий в своем мире. Может быть, именно это и привлекает: своеобразное, необычное восприятие жизни, не понятность и одиночество.

“Преступление и наказание” - роман, который традиционно считают произведением, наиболее характерным для Ф. М. Достоевского. В нем автор собрал и обобщил темы, которые были заявлены писателем ранее: “униженные и оскорбленные”, “маленький человек”, искания человеческой души, вера и неверие, теория и жизнь, добро и зло. Но именно тема исканий человеческой души делает “Преступление и наказание” особенно интересным для каждого человека лично. Каждый, читающий этот роман, невольно проводит аналогию между преступлением главного героя, его идеей, последующим отказом от нее и какими-то своими поступками, мыслями, честолюбивыми желаниями.
Вообще, роман “Преступление и наказание” - моралистическое произведение (как, впрочем, и “Идиот”, и “Братья Карамазовы”), Если придерживаться теории о том, что в душе человека сосуществуют и борются два начала. Бог и Сатана, то главные герои романов Достоевского - доказательство такой борьбы. Центральным конфликтом “Преступления и наказания” является борьба Иисуса и Антихриста внутри Родиона Раскольникова, заканчивающаяся поражением темных сил. По моему мнению, религиозность романов Достоевского - это, скорее, недостаток (хотя, безусловно, они потеряют большую часть своеобразия и уникальности, если их лишить этой черты), так как она не дает человеку (и читателю, в частности) другой альтернативы, помимо пути греха (убийство для Раскольникова, разврат для Сони) и пути покаяния и полного отречения от честолюбивых идей и грандиозных планов и замыслов (Раскольников, например, хотел осчастливить ни много ни мало - все человечество!).
Мне не дает покоя вопрос: неужели идея Раскольникова несостоятельна во всем? Не она ли есть принцип жизни людей сейчас? Плохо ли то, что человек стремится “вверх”, к подвигам, к славе, к известности? Ведь, в самом деле, именно такие люди движут ходом истории. Забудем навязшие в зубах имена Наполеона и Цезаря, вспомним замечательных мореплавателей и исследователей Магеллана, Беринга, Кука, Колумба; великих ученых: Коперника, Галилея. Последние не раз подвергались гонениям той же церкви, которая осуждает гордыню Раскольникова и Катерины Ивановны, не желающих покорно терпеть тяготы существования до конца своих дней. Первый смирился, затих (на то указывает Евангелие под подушкой), вторая наказана за свою непокорность, нежелание покаяться даже перед смертью (“если Бог хочет покарать человека, он делает его безумным”). Но не затушит ли обращение Раскольникова к религии горящих угольев его души?
Я считаю, что “парру епд” романа “Преступление и наказание” - это не объединение Сони и Раскольникова после того, как они искупили свои грехи, а действительное, реальное счастье Дуни и Разумихина. Вот люди, знающие свою цель в жизни, имеющие конкретные планы на будущее, сохранившие огонь в душе для преодоления дальнейших испытаний.
Мне кажется, что будущее Раскольникова, как его обрисовывает нам Достоевский, - слишком печальная участь для такой яркой, оригинальной и неординарной личности, такого умного, действительно умеющего мыслить человека. А Соня, конечно, добрая, религиозная девушка, преданная
Родиону. Но если верить в возрождение его души, то вряд ли Соня будет подходящей спутницей жизни для Раскольникова.
Возможно, что Родион Раскольников потерпел окончательное поражение, но можно ли сказать то же самое о его идее? По моему мнению, Достоевский оставляет ей право на существование с условием, хорошо сформулированным в “Братьях Карамазовых”: счастье не может быть построено, если в его фундамент заложены слезы хотя бы одного ребенка.
Идея, развенчанная Достоевским в “Преступлении и наказании”, с моей точки зрения, хороша тем, что дает человеку силы для свершения действительно великих и действительно славных дел, преодоления трудностей этой жизни во имя счастья собственного и общечеловеческого. Произведения Достоевского помогли мне более ясно понять свою цель, возможно, подкорректировали мой взгляд на поступки людей. Я, конечно, не могу назвать себя истинно верующих человеком, но даже полного атеиста не может не тронуть простая мораль произведений Достоевского: находясь среди греха, храни свою душу от него, поступай по совести, будь в согласии с самим собой.
Таким образом, традиционно определяемый как “темный”, “тяжелый” автор, Достоевский преследовал ту же цель, что и другие писатели: сделать мир лучше, сделать мир добрее.

Ф. М. Достоевский – Милостыня – далеко не благородное занятие. При чем, как для просящего ее, так и для подающего, поскольку она способствует увеличению масштабов нищенства.

Каждый человек должен стремиться к своему идеалу и желать лучшего, в противном случае, ничего хорошего его не ожидает.

Возможность использования телесного наказания, которая появляется у некоторых людей, является сильным средством уничтожения человечности и неминуемо ведет к моральному разложению. Это кровавая язва на теле общества, уничтожающая все попытки гражданственности в зародыше. – Достоевский

Самой характерной особенностью нашего народа является гипертрофированное чувство справедливости.

Для того, чтобы морально уничтожить человека нужно убедить его в бесполезности и ненужности того, чем он занимается.

Федор Достоевский: “Каждый из нас несет ответственность за все и за всех и перед всеми.”

Атеизм часто проявляется в результате получения высшего образования и личностного развития, следовательно, должен быть непринятным для простого народа.

Ценность высоких идеалов и идей заключается в постоянном поиске возможностей их достижения.

Продолжение цитат Федора Михайловича Достоевского читайте на страницах:

Поняли бы люди, что нет счастья в бездействии, что погаснет мысль не трудящаяся, что нельзя любить своего ближнего, не жертвуя ему от труда своего, что гнусно жить на даровщинку и что счастье не в счастье, а лишь в его достижении…

Люди, люди - самое главное. Люди дороже даже денег.

Фантазия есть природная сила в человеке… Не давая ей утоления, или умертвишь ее, или обратно - дашь ей развиться именно чрезмерно (что вредно).

Россия есть игра природы, а не ума.

Был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке…ну, одним словом, в науке он сделал не так много, и, кажется, совсем ничего. Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается.

И неизменно до сих пор продолжается: нашли дело и визжим от восторга. Увизжаться и провраться от восторга - это у нас самое первое дело; смотришь - года через два и расходимся врозь, повесив носы.

Лишь трудом и борьбой достигается самобытность и чувство собственного достоинства.

Вино скотинит и зверит человека, ожесточает его и отвлекает от светлых мыслей, тупит его.

Велика радость любви, но страдания так велики, что лучше не любить вовсе

Влюбиться не значит любить: влюбиться можно и ненавидя.

Искусство никогда не оставляло человека, всегда отвечало его потребностям и его идеалу, всегда помогало ему в отыскании этого идеала, - рождалось с человеком, развивалось рядом с его исторической жизнью.

Ничему не удивляться есть, разумеется, признак глупости, а не ума.

Правду говорят только те, у кого нет остроумия.

Когда я вижу вокруг себя, как люди, не зная, куда девать свое свободное время, изыскивают самые жалкие занятия и развлечения, я разыскиваю книгу и говорю внутренне: этого одного довольно на целую жизнь.

У честных врагов бывает всегда больше, чем у бесчестных.

Нет ничего труднее прямодушия и нет ничего легче лести.

Настоящая правда всегда неправдоподобна…Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи. Люди всегда так и поступали.

В истинно любящем сердце или ревность убивает любовь, или любовь убивает ревность.

Нет такого прекрасного, чтобы не нашлось еще прекраснее, и нет такого дрянного, чтобы не нашлось еще дряннее.

Мистические идеи любят преследование, они им создаются.

В отвлеченной любви к человечеству любишь почти всегда одного себя

Нет, кто любит, тот не рассуждает, - знаете ли, как любят! (и голос его дрогнул, и он страстно зашептал): если вы любите чисто и любите в женщине чистоту ее и вдруг убедитесь, что она потерянная женщина, что она развратна - вы полюбите в ней ее разврат, эту гадость, вам омерзительную, будете любить в ней… вот какая бывает любовь!..

Осмыслить и прочувствовать можно и верно, и разом, но сделаться человеком нельзя разом, а надо выделяться в человека.

Полезною оказывается лишь та война, которая предпринята для идеи, для высшего и великого принципа, а не для материального интереса, не для жадного захвата…

Никакой прогресс не стоит слезинки ребёнка.

Я странно читаю, и чтение странно действует на меня. Что-нибудь, давно перечитанное, почитаю вновь и как будто напрягусь новыми силами, вникаю во все, отчетливо понимаю и сам извлекаю умение создавать.

Сарказм - последняя уловка стыдливых и целомудренных сердцем людей, которым грубо и навязчиво лезут в душу.

Пожелавший правды уже страшно силен.

Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов.

Самопожертвование всего себя в пользу всех есть… признак высочайшего развития личности…

Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе, и к другим.

Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям.

Сострадание есть высочайшая форма человеческого существования.

Кто хочет приносить пользу, тот даже со связанными руками может сделать много добра.

Женщины - наша большая надежда, может быть, послужат всей России в самую роковую минуту.

Отцы и учителя, мыслю: «Что есть ад?»

Нет ничего в мире труднее прямодушия и нет ничего легче лести.

Вино скотнит и зверит человека, ожесточает его и отвлекает от светлых мыслей, тупит его.

Тот, кто хочет увидеть живого Бога, пусть ищет его не в пустом небосводе собственного разума, но в человеческой любви.

Главное в человеке - это не ум, а то, что им управляет: характер, сердце, добрые чувства, передовые идеи.

В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем.

Вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.

Человек всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется.

Чем больше человек способен откликаться на историческое и общечеловеческое, тем шире его природа, тем богаче его жизнь и тем способнее такой человек к прогрессу и развитию.

При неудаче все кажется глупо!

Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей.

Религия есть только формула нравственности.

Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить».

Нужно быть действительно великим человеком, чтобы суметь устоять даже против здравого смысла.

Если Бога нет, то какой же я после этого капитан?

Совесть - это действие Бога в человеке

Искусство только тогда будет верно человеку, когда не будет стеснять его свободу развития.

Соприкосновение с природой есть самое последнее слово всякого прогресса, науки, рассудка, здравого смысла, вкуса и отличной манеры.

Можно ли любить всех, всех людей… Конечно, нет, и даже неестественно. В отвлеченной любви к человечеству любишь почти всегда одного себя.

Целый мир не стоит и одной слезы ребенка.)

Нельзя любить то, чего не знаешь!

Нет выше идеи, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество..

Гуманность есть только привычка, плод цивилизации. Она может совершенно исчезнуть.

Кто легко склонен терять уважение к другим, тот прежде всего не уважает себя.

Что такое талант? Талант есть способность сказать или выразить хорошо там, где бездарность скажет и выразит дурно.

Деньги - это отчеканенная свобода

В каждой женщине есть своя изюминка, но для того, чтобы ее найти, не нужно крошить весь пирог.

Веселость человека - это выдающаяся черта человека.

И неизменно до сих пор продолжается: нашли дело и визжим от восторга. Увизжаться и провраться от восторга – это у нас самое первое дело; смотришь -года через два и расходимся врозь, повесив носы.

Милостыня развращает и подающего, и берущего, и сверх того не достигает цели, потому что только усиливает нищенство.

Только бы жить, жить и жить! Как бы ни жить - только жить! Экая правда! Господи, какая правда! Подлец человек!.. И подлец тот, кто его за это подлецом называет.

Кто хочет приносить пользу, тот и с буквально связанными руками может сделать бездну добра.

На то и ум, чтобы достичь того, чего хочешь.

Описание цветка с любовью к природе гораздо более заключает в себе гражданского чувства, чем обличение взяточничества, ибо тут соприкосновение с природой, с любовью к природе.

Исчезает честь - остается формула чести, что равносильно смерти чести.

Дурак, сознавшийся, что он дурак, есть уже не дурак.

Не вы съели идею, а вас съела идея.

Лишь усвоив в возможном совершенстве первоначальный материал, то есть родной язык, мы в состоянии будем в возможном же совершенстве усвоить и язык иностранный, но не прежде.

Высшая и самая характерная черта нашего народа - это чувство справедливости и жажда ее.

То есть даже так: чем более он порядочный человек, тем более у него их есть.

Самые серьёзные проблемы современного человека происходят оттого, что он утратил чувство осмысленного сотрудничества с Богом в Его намерении относительно человечества.

Истина без любви – ложь.

Сила не нуждается в ругательствах.

Как бы ни была груба лесть, в ней непременно по крайней мере половина кажется правдою.

Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием.

Если ты направился к цели и станешь дорогою останавливаться, чтобы швырять камнями во всякую лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели.

Человек, который не был ребенком, будет плохим гражданином.

Общие принципы только в головах, а в жизни одни только частные случаи.

Без великодушных идей человечество жить не может.

Но есть, наконец, и такие, которые даже и себе человек открывать боится, и таких вещей у всякого порядочного человека довольно-таки накопится.

Я представить не могу положения, чтоб когда-нибудь было нечего делать.

Не ум главное, а то, что направляет его…

Красота есть гармония; в ней залог успокоения…

Человеку, кроме счастья, так же точно и совершенно во столько же, необходимо и несчастье!

Если ты направляешься к цели и станешь дорогою останавливаться, чтобы швырять камнями во всякую лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели [Ф.М.Достоевский]

Любовь столь всесильна, что перерождает и нас самих.

Запомните мой завет: никогда не выдумывайте ни фабулы, ни интриг. Берите то, что даёт сама жизнь. Жизнь куда богаче всех наших выдумок! Никакое воображение не придумает вам того, что даёт иногда самая обыкновенная, заурядная жизнь, уважайте жизнь!

Но что же мне делать, если я наверное знаю, что в основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм. И чем добродетельнее дело - тем более тут эгоизм. Люби самого себя - вот одно правило, которое я признаю. Жизнь - коммерческая сделка…

Мерило народа не то, каков он есть, а то, что он считает прекрасным и истинным.

Учитесь и читайте. Читайте книги серьезные. Жизнь сделает остальное.

Нет такой идеи, такого факта, которого бы нельзя было опошлить и представить в смешном виде.

Эгоисты капризны и трусливы перед долгом: в них вечное трусливое отвращение связать себя каким-нибудь долгом.

Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только себе самому, да и то под секретом.

Чтобы умно поступать, одного ума мало.

Человек - целый мир, было бы только основное побуждение в нем благородно.

Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой.

Кто не любит природы, тот не любит человека, тот не гражданин.

Хозяин земли русской есть один лишь русский. Так было и всегда будет.

Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие.

Жизнь задыхается без цели.

Чтобы любить друг друга, нужно бороться с собой.

Таланту нужно сочувствие, ему нужно, чтоб его понимали.

Безумцы прокладывают пути, по которым следом пойдут рассудительные.

Тогда только очищается чувство, когда соприкасается с красотою высшей, с красотою идеала.

Всех умней, по-моему, тот, кто хоть раз в месяц самого себя дураком назовет, - способность ныне неслыханная!

Ограниченному обыкновенному человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний.

Тут нужно говорить глаз на глаз… чтоб душа читалась на лице, чтоб сердце сказывалось в звуках слова. Одно слово, сказанное с убеждением, с полной искренностью и без колебаний, лицом к лицу, гораздо более значит, нежели десятки листов исписанной бумаги

Хорошие мысли предпочитаются блестящему слогу. Слог - это, так сказать, внешняя одежда; мысль - это тело, скрывающееся под одеждой.

Истина - поэтичнее всего, что есть на свете…

Красота присуща всему здоровому.

Тот, кто желает увидеть живого Бога, пусть ищет его не в пустом небосводе собственного разума, но в человеческой любви.

Юмор есть остроумие глубокого чувства.

Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

Атеист не может быть русским, атеист тотчас же перестает быть русским.

Дурной признак, когда перестают понимать иронию, аллегорию, шутку.

Без идеалов никогда не может получиться никакой хорошей действительности.

Красота спасет мир.

Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека!

Человек есть существо, ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее определение человека.

Человек не знает своей натуры.

Деньги – это чеканная свобода.

В том-то и признак настоящего искусства, что оно всегда современно, насущно - полезно.

Счастье не в счастье, а лишь в его достижении.

Если бы как-нибудь оказалось… что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины…

Да будут прокляты эти интересы цивилизации, и даже самая цивилизация, если для сохранения ее необходимо сдирать с людей кожу.

Если хотите рассмотреть человека и узнать его душу, то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет, или как он волнуется благороднейшими идеями, а смотрите на него лучше, когда он смеется. Хорошо смеется человек - значит, хороший человек.

За страдания. Людям нравится ощущать себя святыми мучениками, заложниками страстей. Любовь - сложнейшая эмоция, но она конечна, как и всё в этом мире. И нет в ней ничего святого, как и в тех, кто верит и ждёт её.

Каждый человек несет ответственность перед всеми людьми за всех людей и за все.

Фантастическое составляет сущность действительности.

За что превозносят любовь?

Без таких литературных гениев и националистов как Федор Михайлович Достоевский наша литература могла бы остаться непризнанной. Несмотря на то, что его нет с нами уже 135 лет, его произведения по-прежнему все больше и больше перечитываются не только в России, но и за рубежом. Сегодня можно с уверенностью сказать, что Достоевский - самый популярный отечественный писатель на Западе. До 200-летия со дня его рождения осталось 5 лет. Судьба отмерила ему чуть меньше 60 лет, но даже за столь недолгую жизнь он успел написать множество романов, среди которых "Преступление и наказание", "Братья Карамазовы", "Бедные люди", "Униженные и оскорбленные" и др., по сей день являются частью Золотого Фонда отечественной литературной классики.
Мир спасёт красота. - Разные вариации встречаются в разных романах

Без зачатков положительного и прекрасного нельзя выходить человеку в жизнь из детства, без зачатков положительного и прекрасного нельзя пускать поколение в путь.

Величайшее умение писателя - это уметь вычёркивать. Кто умеет и кто в силах своё вычёркивать, тот далеко пойдёт.


Запомните мой завет: никогда не выдумывайте ни фабулы, ни интриг. Берите то, что даёт сама жизнь. Жизнь куда богаче всех наших выдумок! Никакое воображение не придумает вам того, что даёт иногда самая обыкновенная, заурядная жизнь, уважайте жизнь!

В истинно любящем сердце или ревность убивает любовь, или любовь убивает ревность.


Возбуждение сострадания к осмеянному и не знающему себе цены прекрасному и есть тайна юмора.

Деньги - это чеканная свобода.

Дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей.


Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной. - из письма Н.Д. Фонвизиной

Знание не перерождает человека: оно только изменяет его, но изменяет не в одну всеобщую, казенную форму, а сообразно натуре этого человека.


Лишь усвоив в возможном совершенстве первоначальный материал, то есть родной язык, мы в состоянии будем в возможном же совершенстве усвоить и язык иностранный, но не прежде.

Любовь столь всесильна, что перерождает и нас самих.
Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни.

Оправдайте, не карайте, но назовите зло злом.

Писатель, произведения которого не имели успеха, легко становится желчным критиком: так слабое и безвкусное вино может стать превосходным уксусом.


Смехом иной человек себя совсем выдаёт, и вы вдруг узнаёте всю его подноготную.

Страданием своим русский народ как бы наслаждается.

Счастье не в счастье, а лишь в его достижении.


Умная жена и ревнивая жена - два предмета разные.

Фантастическое составляет сущность действительности

Юмор есть остроумие глубокого чувства.

Может быть, что вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной только беспрерывности процесса достижения, иначе сказать, самой жизни…

Высшая и самая характерная черта нашего народа - это чувство справедливости и жажда ее.

Ограниченному обыкновенному человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний.

Люди, люди - самое главное. Люди дороже даже денег.

Женщины - наша большая надежда, может быть, послужат всей России в самую роковую минуту.

К сожалению, правда почти всегда бывает не остроумна.

Никто не сделает первый шаг, потому что каждый думает, что это не взаимно.

Влюбиться, еще не значит любить… Влюбиться можно и ненавидя.

У нас, у русских, две Родины - наша Россия и Европа.

Я крепко убеждён, что не только очень много сознания, но даже и всякое сознание - болезнь.

Дурак, признавший, что он дурак, уже не дурак.

О войне
Международная война приносит лишь одну пользу, во всех отношениях, а потому совершенно необходима.

Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее. Тут потребность.

Великодушие гибнет в периоды долгого мира. Долгий мир ожесточает людей. Долгий мир производит апатию, низменность мысли, разврат, притупляет чувства.Социальный перевес во время долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству.

Если б не было на свете войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны войной, борьбой.

Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения

Ведь вы же НЕ можете НЕ нуждаться в рабе, кто бы вы ни были, даже если вы самый гуманнейший человек?

В период мира укореняется трусливость и безчестность. Человек по природе своей страшно наклонен к трусливости и безстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы.

Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы.

А про материальные бедствия войны я и говорить не стану: кто не знает закона, по которому после войны всё как бы воскресает силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как будто грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадавшим от войны сейчас же и все помогают, тогда как во время мира целые области могут вымирать с голоду, прежде чем мы почешемся или дадим три целковых.

Война поднимает дух народа и его сознание собственного достоинства. Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства – в жертве жизнию за общее дело, за всех, за отечество.

Война есть повод массе уважать себя, а потому народ и любит войну: он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о ней… пролитая кровь важная вещь!

Цитаты из произведений

Преступление и наказание
Ко всему-то подлец-человек привыкает! - часть 1, глава 2

Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано. - часть 2, глава 5

С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! - часть 3, глава 5

Тварь ли я дрожащая или право имею… - часть 5, глава 4

Станьте солнцем, вас все и увидят. - часть 6, глава 2

Нет ничего в мире труднее прямодушия и нет ничего легче лести. - часть 6, глава 4

Русские люди вообще широкие люди… широкие, как их земля… - часть 6, глава 5

При неудаче все кажется глупо! - часть 6, глава 7

… Кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? - Эпилог, глава 2

Подросток
Русскому Европа так же драгоценна, как Россия; каждый камень в ней мил и дорог… О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это нам дороже, чем им самим! - Подросток, часть 3, глава 7

Я знаю все, но не знаю ничего хорошего.

Тайное сознание могущества нестерпимо приятнее явного господства.

Пусть я не достигну ничего, пусть расчет неверен, пусть лопну и провалюсь, все равно - я иду. Иду потому, что так хочу.

Как ни был глуп и косноязычен Стебельков, но я видел яркого подлеца, во всём его блеске, а главное, без какой-то интриги тут не могло обойтись. Только некогда мне было вникать тогда ни в какие интриги, и это-то было главною причиною моей куриной слепоты! Я с беспокойством посмотрел на часы, но не было ещё и двух; стало быть, ещё можно было сделать один визит, иначе я бы пропал до трёх часов от волнения. - Подросток, часть 2, глава 3

Бесы
А почему я говорю много слов и у меня не выходит? Потому что говорить не умею. Те, которые умеют хорошо говорить, те коротко говорят. Вот, стало быть, у меня и бездарность, - не правда ли? Но так как этот дар бездарности у меня уже есть натуральный, так почему мне им не воспользоваться искусственно? Я и пользуюсь. - «Часть 2, глава 1»

Все они, от неуменья вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве. - Часть 2, глава 6

Наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить. - Часть 1, глава 4

…первое что ужасно действует - это мундир. Нет ничего сильнее мундира. Я нарочно выдумываю чины и должности: у меня секретари, тайные соглядатаи, казначеи, председатели, регистраторы, их товарищи - очень нравится и отлично принялось. Затем следующая сила, разумеется, сентиментальность. Знаете, социализм у нас распространяется преимущественно из сентиментальности. Но тут беда, вот эти кусающиеся подпоручики; нет-нет да и нарвешься. Затем следуют чистые мошенники; ну эти пожалуй хороший народ, иной раз выгодны очень, но на них много времени идет, неусыпный надзор требуется. Ну и наконец самая главная сила - цемент всё связующий - это стыд собственного мнения. Вот это так сила! И кто это работал, кто этот «миленький» трудился, что ни одной-то собственной идеи не осталось ни у кого в голове! За стыд почитают. - Часть 2, глава 6

Вы вот высчитываете по пальцам, из каких сил кружки составляются? Всё это чиновничество и сентиментальность - всё это клейстер хороший, но есть одна штука еще получше: подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью как одним узлом свяжете. Рабами вашими станут, не посмеют бунтовать и отчетов спрашивать. - Часть 2, глава 6

…в сущности наше учение есть отрицание чести, и что откровенным правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно.

Братья Карамазовы
В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем. Да и мы сами тоже.

…если дьявол не существует и, стало быть, создал его человек, то создал он его по своему образу и подобию.
- Иван

Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли? И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, знает сам это, а все-таки самый первый обижается, обижается до приятности, до ощущения большого удовольствия, а тем самым доходит и до вражды истинной…
- Старец Зосима

…красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей.
- Дмитрий

Что есть ад? - Страдание о том, что нельзя уже более любить.
- Старец Зосима

…выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток как человек, так артистически, так художественно жесток.
- Иван

Главное, самому себе не лгите. Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе и к другим. Не уважая же никого, перестает любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь, предается страстям и грубым сладостям и доходит совсем до скотства в пороках своих, а всё от беспрерывной лжи и людям и себе самому.
- Старец Зосима

Белые ночи
Я создаю в мечтах целые романы. О, вы меня не знаете!

Я мечтатель; у меня так мало действительной жизни, что я такие минуты, как эту, как теперь, считаю так редко, что не могу не повторять этих минут в мечтаньях. Я промечтаю об вас целую ночь, целую неделю, весь год.

Но кто вам сказал, что у меня есть моя история? у меня нет истории…

Так, когда мы несчастны, мы сильнее чувствуем несчастие других; чувство не разбивается, а сосредотачивается…

И мы не знали, что говорить, мы смеялись, мы плакали, мы говорили тысячи слов без связки и мысли; мы то ходили по тротуару, то вдруг возвращались назад и пускались переходить через улицу; потом останавливались, и опять переходили на набережную; мы были как дети.

Вечный муж
В один день, и почти сам не помня как, он забрёл на кладбище, на котором похоронили Лизу, и отыскал её могилку. Ни разу с самых похорон он не был на кладбище; ему всё казалось, что будет уже слишком много му́ки, и он не смел пойти. Но странно, когда он приник на её могилку и поцеловал её, ему вдруг стало легче. Был ясный вечер, солнце закатывалось; кругом, около могил, росла сочная, зелёная трава; недалеко в шиповнике жужжала пчела; цветы и венки, оставленные на могилке Лизы после погребения детьми и Клавдией Петровной, лежали тут же, с облетевшими наполовину листочками. Какая-то даже надежда в первый раз после долгого времени освежила ему сердце. «Как легко!» - подумал он, чувствуя эту тишину кладбища и глядя на ясное, спокойное небо. Прилив какой-то чистой безмятежной веры во что-то наполнил ему душу. «Это Лиза послала мне, это она говорит со мной», - подумалось ему.
Совсем уже смеркалось, когда он пошёл с кладбища обратно домой. Не так далеко от кладбищенских ворот, по дороге, в низеньком деревянном домике, помещалось что-то вроде харчевни или распивочной; в отворённых окнах виднелись посетители, сидевшие за столами.

«А что, если это просто шут? - мелькнуло в его голове. - Но н-нет, н-нет! кажется, он не пьян, - впрочем, может быть, и пьян; красное лицо. Да хотя бы и пьян, - всё на одно выйдет. С чем он подъезжает? Чего хочется этой каналье?»

Стало быть, вы были же вчера пьяны?
- Был-с, - вполголоса признался Павел Павлович, конфузливо опуская глаза, и видите ли-с: не то что пьян, а уж несколько позже-с. Я это для того объяснить желаю, что позже у меня хуже-с: хмелю уж немного, а жестокость какая-то и безрассудство остаются, да и горе сильнее ощущаю. Для горя-то, может, и пью-с. Тут-то я и накуролесить могу совсем даже глупо-с и обидеть лезу. Должно быть, себя очень странно вам представил вчера?

Униженные и оскорблённые
…в женском характере есть такая черта, что если, например, женщина в чем виновата, то скорей она согласится потом, впоследствии, загладить свою вину тысячью ласк, чем в настоящую минуту, во время самой очевидной улики в проступке, сознаться в нем и попросить прощения.
- Князь Пётр Александрович Валковский («Униженные и оскорблённые», часть третья, глава I)

Публицистика
«Время»
Так же точно он описал в одной американской газете полёт шара, перелетевшего из Европы через океан в Америку: Это описание было сделано так подробно, так точно, наполнено такими неожиданными, случайными фактами, имело такой вид действительности, что все этому путешествию поверили, разумеется, только на несколько часов; тогда же по справкам оказалось, что никакого путешествия не было и что рассказ Эдгара Поэ - газетная утка. Такая же сила воображения, или, точнее, соображения, выказывается в рассказах о потерянном письме, об убийстве, сделанном в Париже орангутангом, в рассказе о найденном кладе и проч.
- «Три рассказа Эдгара Поэ»

Из дневника:
А между тем, мне иногда входила в голову фантазия: ну что, если б это не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы 80 миллионов ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили ли бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем! Не избили ли бы до тла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю? Нет-с, уверяю вас, что в русском народе нет предвзятой ненависти к еврею, а есть, может быть, несимпатия к нему, особенно по местам и даже может быть, очень сильная. О, без этого нельзя, это есть, но происходит это вовсе не от того, что он еврей, не из племенной, не из религиозной какой-нибудь ненависти, а происходит это от иных причин, в которых виноват уже не коренной народ, а сам еврей. - II. Pro и contra. Дневник писателя за 1877 год

"Есть деньги, стало быть, могу делать всё, что угодно; есть деньги - стало быть, не погибну и не пойду просить помощи, а не просить ни у кого помощи есть высшая свобода". А между тем это в сущности не свобода, а опять-таки рабство, рабство от денег. Напротив, самая высшая свобода - не копить и не обеспечивать себя деньгами, а "разделить всем, что имеешь, и пойти всем служить". Если способен на то человек, если способен одолеть себя до такой степени, - то он ли после того не свободен?

В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода - лишь в одолении себя и воли своей, так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином. А разнузданность желаний ведёт лишь к рабству вашему - IV. Русское решение вопроса. Дневник писателя за 1877 год

„Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным и будете великим писателем!..“

<...> Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом. - Достоевский Ф. М. «Дневник писателя» 1877 год. Январь. Гл. 2. § 4

Короче, либералы наши, вместо того чтоб стать свободнее, связали себя либерализмом как веревками, а потому и я, пользуясь сим любопытным случаем, о подробностях либерализма моего умолчу. Но вообще скажу, что считаю себя всех либеральнее, хотя бы по тому одному, что совсем не желаю успокоиваться. - Достоевский Ф. М. «Дневник писателя». 1876 год. Январь. Гл. 1. Вместо предисловия. О большой и малой медведицах, о молитве великого Гете и вообще о дурных привычках

«Я во многом убеждений чисто славянофильских, хотя, может быть, и не вполне славянофил». <...> «И наконец, для третьих славянофильство, кроме этого объединения славян под началом России, означает и заключает в себе духовный союз всех верующих в то, что великая наша Россия, во главе объединенных славян, скажет всему миру, всему европейскому человечеству и цивилизации его своё новое, здоровое и еще неслыханное миром слово. Слово это будет сказано во благо и воистину уже в соединение всего человечества новым, братским, всемирным союзом, начала которого лежат в гении славян, а преимущественно в духе великого народа русского, столь долго страдавшего, столь много веков обреченного на молчание, но всегда заключавшего в себе великие силы для будущего разъяснения и разрешения многих горьких и самых роковых недоразумений западноевропейской цивилизации. Вот к этому-то отделу убежденных и верующих принадлежу и я» - Достоевский Ф. М. «Дневник писателя». 1877 год. Июль-август. Гл. 2. Признания славянофила

О Достоевском (По причинам цензуры не публикую высказывание Чубайса):
Наименее спорен он как писатель, место его в одном ряду с Шекспиром. «Братья Карамазовы» - величайший роман из всех, когда-либо написанных, а «Легенда о Великом Инквизиторе» - одно из высочайших достижений мировой литературы, переоценить которое невозможно.
- Зигмунд Фрейд. Достоевский и отцеубийство. - 1928.

А любил он прежде всего живую человеческую душу во всем и везде, и верил он, что мы все род Божий, верил в бесконечную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним насилием и над всяким внутренним падением. - Три речи в память Достоевского. 1881-1883.
- В. С. Соловьёв

…Достоевский, бичуя нас огненными змеями своего злого дарования, терпит и сам от своих зрелищ невыносимую пытку, восходит и сам на костер своих жертв. Мучитель и мученик, Иван Грозный русской литературы, он казнит нас лютой казнью своего слова и потом, как Иван Грозный, живой человеческий анчар, ропщет и молится, и зовет Христа, и Христос приходит к этому безумцу и мудрецу, к этому юродивому, и тогда он плачет кровавыми слезами и упоенно терзает себя своими веригами, своими каторжными цепями, которые наложили на него люди и которых он уже и сам не мог сбросить со своей измученной души. Вспомните его бледное, изможденное лицо, в чертах которого затаились больные страсти, эти горящие глаза, полные муки и мучительства, и вы еще более убедитесь, что в его собственной личности произошла та роковая встреча Христа с Великим инквизитором, о которой он рассказал в знаменитой легенде. В нем самом, в его бездонной душе боролись за него Бог и Диавол. Доброе и злое сплетались в нем так тесно, как ни у кого из людей. Он жаждал замирения, хотел тишины, он над Евангелием склонил головы убийцы и блудницы, плакал над тем страданием, которое он же вызвал из жизни и сгустил в ядовитый туман. Но, охваченный жалостью, он все-таки, однажды испытав страдание, возлюбил его изуверской любовью, не мог без него обходиться. Если бы оно исчезло из его внутреннего мира и мира внешнего, он был бы еще несчастнее, чем был, и он не знал бы, что делать с собою, о чем писать. Это, конечно, далеко от кротости; в этом - гордыня и зло. Христос не хотел крестной муки и молился, чтобы Его миновала горькая чаша. Достоевский об этом не просил; он знал какое-то сладострастие страдания и жадно припадал к гефсиманской чаше, извиваясь от боли. Торквемада, великий инквизитор собственной и чужой души, он исповедовал, что «человек до безумия любит страдание», что, «кроме счастья, человеку, так же точно и совершенно во столько же, необходимо и несчастье». Он воплощает собою инквизиционное начало мира, тот внутренний ужас, который только и порождает все боли и терзания внешние. - Из книги: Силуэты русских писателей. Вып. 2. М., 1908.
- Юлий Айхенвальд

Неоспоримо и несомненно: Достоевский - гений, но это злой гений наш. Он изумительно глубоко почувствовал, понял и с наслаждением изобразил две болезни, воспитанные в русском человеке его уродливой историей, тяжкой и обидной жизнью: садическую жестокость во всем разочарованного нигилиста и - противоположность её - мазохизм существа забитого, запуганного, способного наслаждаться своим страданием, не без злорадства, однако, рисуясь им пред всеми и пред самим собою. - О «карамазовщине». 1913.
- Максим Горький

Вечером Ян и З.H. долго спорили о Толстом и Достоевском. Они спорили хорошо, давали друг другу говорить; Ян доказывал, что у Толстого такие-же глубины, как у Достоевского, и что он тоже всего касался. З.Н. утверждала, что Толстой гармоничен, а Достоевский нет и поэтому Достоевский сумел коснуться тех тёмных сторон человека, которых Толстой не касался, и привела пример шигалевщины. Ян говорил, что Толстой всегда думал о смерти, а Достоевский нигде не писал о ней. З.Н. возразила на это, что Достоевский как бы перешагнул смерть и думал о том, что дальше, пример: Зосима. Затем З.Н. доказывала, что Толстой, отрицая государство, не дал форму, тогда как Достоевский дал, сказав, что государство должно превратиться в церковь. Ян временами очень хорошо говорил, он возражал и на гармоничность Толстого, приводя в пример отношение его к половому вопросу (Дьявол, Крейцерова Соната и т. д.) - «Устами Буниных» Том II, 1921
- Иван Бунин

Многогранную личность Достоевского можно рассматривать с четырех сторон: как писателя, как невротика, как мыслителя-этика и как грешника. Как же разобраться в этой невольно смущающей нас сложности? - Достоевский и отцеубийство. 1928. (An der reichen Persönlichkeit Dostojewskis möchte man vier Fassaden unterscheiden: Den Dichter, den Neurotiker, den Ethiker und den Sünder. Wie soll man sich in der verwirrenden Komplikation zurechtfinden?)
- Зигмунд Фрейд

… Мысль Достоевского все время движется в линиях антиномизма, его положительные построения имеют рядом с собой острые и решительные отрицания, но такова уже сила и высота мысли его. - Из книги: История русской философии. Париж, YMCA-PRESS, 1948.
- Василий Зеньковский

Наравне с землей, водой, воздухом и огнем, -- деньги суть пятая стихия, с которой человеку чаще всего приходится считаться. В этом одна из многих -- возможно, даже главная -- причина того, что сегодня, через сто лет после смерти Достоевского, произведения его сохраняют свою актуальность. Принимая во внимание вектор экономической эволюции современного мира, т.е. в сторону всеобщего обнищания и унификации жизненного уровня, Достоевского можно рассматривать как явление пророческое. Ибо лучший способ избежать ошибок в прогнозах на будущее -- это взглянуть в него сквозь призму бедности и вины. Именно этой оптикой и пользовался Достоевский. Страстная поклонница писателя Елизавета Штакеншнейдер -- петербургская светская дама, в салоне которой в 70-х и 80-х годах прошлого века собирались литераторы, суфражистки, политические деятели, художники и т. п.,-- писала в 1880 году, т.е. за год до смерти Достоевского, в своем дневнике: "...но он мещанин. Да, мещанин. Не дворянин, не семинарист, не купец, не человек случайный, вроде художника или ученого, а именно мещанин. И вот этот мещанин -- глубочайший мыслитель и гениальный писатель... Теперь он часто бывает в аристократических домах и даже в великокняжеских и, конечно, держит себя везде с достоинством, а все же в нем проглядывает мещанство. Оно проглядывает в некоторых чертах, заметных в интимной беседе, а больше всего в его произведениях... для изображения большого капитала огромной цифрой всегда будет для него шесть тысяч рублей". Это, конечно, не совсем верно: в камин Настасьи Филипповны в "Идиоте" летит сумма несколько большая, чем 6 тысяч рублей. С другой стороны, в одной из самых надрывных сцен мировой литературы, неизменно оставляющей мучительный след на читательском сознании, капитан Снегирев втаптывает в снег не более двухсот рублей. Суть дела, однако, в том, что пресловутых 6 тысяч рублей (сейчас это примерно 20 тысяч долларов) было достаточно, чтобы прожить примерно год в приличных условиях. Социальная группа, которую г-жа Штакеншнейдер -- продукт социальной стратификации своего времени -- именует мещанством, сейчас называется "средним классом", и определяется эта группа не столько сословным происхождением, сколько размером ежегодного дохода. Другими словами, вышеназванная сумма не означает ни безумного богатства, ни вопиющей нищеты, но попросту сносные человеческие условия: т. е. те условия, которые и делают человека -- человеком. 6 тысяч рублей суть денежный эквивалент умеренного и нормального существования, и если чтобы понять это, нужно быть мещанином, то ура мещанину. Ибо устремления большинства человечества сводятся именно к этому -- к достижению нормальных человеческих условий. Писатель, которому шесть тысяч представляются огромной суммой, таким образом, функционирует в той же физической и психологической плоскости, что и большинство общества. Иными словами, он описывает жизнь в ее собственных, общедоступных категориях, поскольку, как и любой естественный процесс, человеческое существование тяготеет к умеренности. И наоборот, писатель, принадлежащий к высшему обществу или к социальным низам, неизбежно дает картину, в какой-то мере искаженную, ибо в обоих случаях он рассматривает жизнь под чрезмерно острым углом. Критика общества (что есть как бы синоним жизни) как сверху, так и снизу может составить увлекательное чтение, однако только описание его изнутри способно породить этические требования, с которыми читатель вынужден считаться. Кроме того, положение писателя, принадлежащего к среднему классу, достаточно шатко, и потому он с повышенным интересом наблюдает за происходящим на уровнях, лежащих ниже. Соответственно, все, что происходит выше, лишено для него -- благодаря непосредственной физической близости -- ореола таинственности. По крайней мере, чисто численно писатель, принадлежащий к среднему классу, имеет дело с большим разнообразием проблем, что и расширяет его аудиторию. Во всяком случае, это и есть одна из причин широкой популярности Достоевского -- как, впрочем, и Мелвилла, Бальзака, Харди, Кафки, Джойса и Фолкнера. Похоже, что сумма в 6 тысяч рублей становится чем-то вроде гарантии великой литературы. Проблема, однако, в том, что заполучить означенную сумму гораздо труднее, чем "сделать" миллионы или же чем влачить нищенское существование, -- по той простой причине, что норма всегда порождает больше претендентов, чем крайность. Приобретение означенной суммы, равно как и ее половины или даже десятой доли, требует от человека гораздо больших душевных усилий, нежели какая-нибудь афера, ведущая к немедленному обогащению, или, с другой стороны, любая форма аскетизма. Более того, чем скромнее желанная сумма, тем больше эмоциональных затрат сопряжено с ее приобретением. С этой точки зрения понятно, почему Достоевский, в творчестве которого лабиринт человеческой психики играет столь существенную роль, считал 6 тысяч рублей колоссальной суммой. Для него она равнозначна колоссальным душевным затратам, колоссальному разнообразию нюансов, колоссальной же литературе. Иными словами, речь идет о деньгах не столько реальных, сколько метафизических. Все его романы, почти без исключения, имеют дело с людьми в стесненных обстоятельствах. Такой материал уже сам по себе есть залог захватывающего чтения. Однако великим писателем Достоевский стал не из-за неизбежных сюжетных хитросплетений и даже не из-за уникального дара к психологическому анализу и состраданию, но благодаря инструменту или, точнее говоря, физическому составу материала, которым он пользовался, т. е. благодаря русскому языку. Каковой сам по себе -- как, впрочем, и всякий иной язык -- чрезвычайно сильно напоминает деньги. Что до хитросплетений, то русский язык, в котором подлежащее часто уютно устраивается в конце предложения, а суть часто кроется не в основном сообщении, а в его придаточном предложении, -- как бы для них и создан. Это не аналитический английский с его альтернативным "или/или", -- это язык придаточного уступительного, это язык, зиждущийся на "хотя". Любая изложенная на языке этом идея тотчас перерастает в свою противоположность, и нет для русского синтаксиса занятия более увлекательного и соблазнительного, чем передача сомнения и самоуничижения. Многосложный характер словаря (в среднем русское слово состоит из трех-четырех слогов) вскрывает первичную, стихийную природу явлений, отражаемых словом полнее, чем каким бы то ни было убедительным рассуждением, и зачастую писатель, собравшись развить свою мысль, внезапно спотыкается о звучание и с головой погружается в переживание фонетики данного слова -- что и уводит его рассуждения в самую непредсказуемую сторону. В творчестве Достоевского явственно ощущается достигающее порой садистической интенсивности напряжение, порожденное непрерывным соприкосновением метафизики темы с метафизикой языка. Из беспорядочной русской грамматики Достоевский извлек максимум. В его фразах слышен лихорадочный, истерический, неповторимо индивидуальный ритм, и по своему содержанию и стилистике речь его -- давящий на психику сплав беллетристики с разговорным языком и бюрократизмами. Конечно, он всегда торопился. Подобно своим героям, он работал, чтобы свести концы с концами, перед ним все время маячили кредиторы и издательские сроки. При этом хочется отметить, что для человека, загнанного сроками, он чрезвычайно часто отклонялся от темы: можно даже утверждать, что его отступления часто продиктованы самим языком, а не требованиями сюжета. Проще говоря: читая Достоевского, понимаешь, что источник потока сознания -- вовсе не в сознании, а в слове, которое трансформирует сознание и меняет его русло. Нет, он не был жертвой языка; однако проявленный им пристрастный интерес к человеческой душе далеко выходит за пределы русского православия, с которым он себя отождествлял: синтаксис в гораздо большей, чем вера, степени определил характер этого пристрастия. Всякое творчество начинается как индивидуальное стремление к самоусовершенствованию и, в идеале, -- к святости. Рано или поздно -- и скорее раньше, чем позже -- пишущий обнаруживает, что его перо достигает гораздо больших результатов, нежели душа. Это открытие часто влечет за собой мучительную душевную раздвоенность, и именно на нем лежит ответственность за демоническую репутацию, которой литература пользуется в некоторых широко расходящихся кругах. В сущности, в каком-то смысле так оно и есть, ибо потери серафимов -- это почти всегда находка для смертных. К тому же любая крайность сама по себе всегда скучна, и у хорошего писателя всегда слышится диалог небесных сфер с бездной. Но даже если эта раздвоенность не приводит к физической гибели автора или рукописи (примерно чему -- 2-й том гоголевских "Мертвых душ"), именно из нее и рождается писатель, видящий свою задачу в сокращении дистанции между пером и душой. В этом -- весь Достоевский; при том, однако, что перо его постоянно вытесняло душу за пределы проповедуемого им православия. Ибо быть писателем неизбежно означает быть протестантом или, по крайней мере, пользоваться протестантской концепцией человека. И в русском православии и в римском католичестве человека судит Всевышний или Его Церковь. В протестантстве человек сам творит над собой подобие Страшного Суда, и в ходе этого суда он к себе куда более беспощаден, чем Господь или даже церковь, -- уже хотя бы потому, что (по его собственному убеждению) он знает себя лучше, чем Бог и церковь. И еще потому, что он не хочет, точнее -- не может простить. Поскольку, однако, ни один автор не пишет исключительно в расчете на свой приход, литературные герои и их поступки заслуживают суда беспристрастного и справедливого. Чем тщательнее расследование, тем убедительнее произведение, -- а ведь писатель прежде всего стремится именно к правдоподобию. В литературе святость сама по себе не слишком ценится: потому-то старец у Достоевского и смердит. Конечно же, Достоевский был неутомимым защитником Добра, то бишь Христианства. Но если вдуматься, не было и у Зла адвоката более изощренного. У классицизма он научился чрезвычайно важному принципу: прежде чем изложить свои доводы, как сильно ни ощущаешь ты свою правоту и даже праведность, следует сначала перечислить все аргументы противной стороны. Дело даже не в том, что в процессе перечисления опровергаемых доводов можно склониться на противоположную сторону: просто такое перечисление само по себе процесс весьма увлекательный. В конце концов, можно и остаться при своих убеждениях; однако, осветив все доводы в пользу Зла, постулаты истинной Веры произносишь уже скорее с ностальгией, чем с рвением. Что, впрочем, тоже повышает степень достоверности. Но не одной только достоверности ради герои Достоевского с почти кальвинистским упорством обнажают перед читателем душу. Что-то еще заставляет Достоевского выворачивать их жизнь наизнанку и разглядывать все складки и морщинки их душевной подноготной. И это не стремление к Истине. Ибо результаты его инквизиции выявляют нечто большее, нечто превосходящее саму Истину: они обнажают первичную ткань жизни, и ткань эта неприглядна. Толкает его на это сила, имя которой -- всеядная прожорливость языка, которому в один прекрасный день становится мало Бога, человека, действительности, вины, смерти, бесконечности и Спасения, и тогда он набрасывается на себя.