Как понять, что в действительности хотел сказать Николай Гоголь
Текст: Наталья Лебедева/РГ
Коллаж: ГодЛитературы.РФ/
Фотопортрет Н. В. Гоголя из группового дагерротипа С. Л. Левицкого. Автор К. А. Фишер/ ru.wikipedia.org
Николай Васильевич Гоголь по праву считается одним из самых загадочных писателей русской литературы. Многие тайны его жизни и творчества до сих пор не раскрыты исследователями. Одна из таких загадок — судьба второго тома «Мертвых душ». Почему Гоголь сжег второй том, да и сжигал ли он его вообще? Но кое-какие тайны «Мертвых душ» литературоведы все-таки смогли раскрыть. Чем так примечательны «русские мужики», почему игра в вист стала «дельным занятием» и какую роль в романе играет муха, залетевшая в нос Чичикова? Об этом и не только историк литературы, переводчик, кандидат филологических наук Евгения Шрага рассказала на Arzamas.
1. Тайна русских мужиков
В первом абзаце «Мертвых душ» бричка с Чичиковым въезжает в губернский город NN:
«Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания…»
Это явно лишняя подробность: с первых слов понятно, что действие происходит в России. К чему уточнение, что мужики русские? Такая фраза уместно прозвучала бы разве что в устах иностранца, описывающего свои заграничные впечатления. Историк литературы Семен Венгеров в статье под названием «Гоголь совершенно не знал реальной русской жизни» объяснял ее так:
Гоголь действительно поздно узнал собственно русский (а не украинский) быт, не говоря уже о быте русской провинции,
Поэтому такой эпитет для него был действительно значимым. Венгеров был уверен: «Задумайся Гоголь хоть на одну минуту, он бы непременно зачеркнул этот несуразный, ровно ничего не говорящий русскому читателю эпитет».
Но тот не зачеркнул - и неспроста: на самом деле это характернейший для поэтики «Мертвых душ» прием, который поэт и филолог
называл «фигурой фикции», - когда нечто (а нередко очень многое) сказано, но фактически не сказано ничего, определения не определяют, описания не описывают.
Другой пример этой поэтики - описание главного героя. Он «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод», «человек средних лет, имеющий чин не слишком большой и не слишком малый», «господин средней руки» , лица которого мы так и не увидим, хотя он с удовольствием смотрится в зеркало.
2. Тайна радужной косынки
Вот как мы впервые видим Чичикова:
«Господин скинул с себя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку, какую женатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями, как закутываться, а холостым - наверное не могу сказать, кто делает, бог их знает…»
«…Я никогда не носил таких косынок», - продолжает повествователь «Мертвых душ». Описание строится очень характерным гоголевским образом: интонация всезнайки - «я прекрасно знаю все про такие косынки» - резко меняется на противоположную - «я холост, ничего такого не носил, ничего не знаю». За этим привычным приемом и в таком привычном изобилии подробностей хорошо спрятана радужная косынка.
«Проснулся на другой день он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его очень крепко чихнуть - обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения».
Интересно, что повествование переполнено развернутыми описаниями всеобщего сна, и только это пробуждение Чичикова - событие, о котором рассказывает подробно.
Чичиков просыпается от залетевшей в нос мухи. Его ощущения описаны почти так же, как шок чиновников, прослышавших о чичиковской афере:
«Положение их [чиновников] в первую минуту было похоже на положение школьника, которому сонному товарищи, вставшие поранее, засунули в нос гусара, то есть бумажку, наполненную табаком. Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит как дурак, выпучив глаза во все стороны, и не может понять, где он, что он, что с ним было…»
Странные слухи всполошили город, и этот ажиотаж описывается как пробуждение тех, кто до того предавался «мертвецким снам на боку, на спине и во всех иных положениях, с захрапами, носовыми свистами и прочими принадлежностями», всего «дремавшего дотоле города». Перед нами воскрешение мертвых, пусть и пародийное. А вот на городского прокурора все это так подействовало, что он и вовсе умер. Смерть его парадоксальна, так как в каком-то смысле является воскресением:
А. А. Агин. «Мертвые души». Чичиков и Коробочка. 1846/ www.nasledie-rus.ru
«…Послали за доктором, чтобы пустить кровь, но увидели, что прокурор был уже одно бездушное тело. Тогда только с соболезнованием узнали, что у покойника была, точно, душа, хотя он по скромности своей никогда ее не показывал».Противопоставление сна и пробуждения связано с ключевыми мотивами романа - смерти и оживления. Толчком к пробуждению может стать самая ничтожная мелочь - муха, табак, странный слух. «Воскресителю», в роли которого выступает Чичиков, не нужно обладать какими-то особенными добродетелями - ему достаточно оказаться в роли попавшей в нос мухи: сломать привычное течение жизни.
5. Как все успевать: секрет Чичикова
Чичиков уезжает от Коробочки:
«Хотя день был очень хорош, но земля до такой степени загрязнилась, что колеса брички, захватывая ее, сделались скоро покрытыми ею, как войлоком, что значительно отяжелило экипаж; к тому же почва была глиниста и цепка необыкновенно. То и другое было причиною, что они не могли выбраться из проселков раньше полудня».
Итак, после полудня герой с трудом выбирается на столбовую. Перед этим он, после длительных препирательств, купил у Коробочки 18 ревизских душ и закусил пресным пирогом с яйцом и блинами. Между тем проснулся он в десять. Как же за два с небольшим часа Чичиков все успел?
Это не единственный пример вольного обращения Гоголя со временем. Отправляясь из города NN в Маниловку, Чичиков садится в бричку в «шинели на больших медведях», а по дороге встречает мужиков в овчинных тулупах - погода явно не летняя. Приехав к Манилову, он видит дом на горе, «одетой подстриженным дерном», «кусты сиреней и желтых акаций» , березы с «мелколистными жиденькими вершинами», «пруд, покрытый зеленью» , по колено в пруду бредут бабы - уже без всяких тулупов. Проснувшись на следующее утро в доме Коробочки, Чичиков смотрит из окна на «просторные огороды с капустой, луком, картофелем, свеклой и прочим хозяйственным овощем» и на «фруктовые деревья, накрытые сетями для защиты от сорок и воробьев» - время года опять поменялось. Вернувшись в город, Чичиков вновь наденет своего «медведя, крытого коричневым сукном». «В медведях, крытых коричневым сукном, и в теплом картузе с ушами» приедет в город и Манилов. В общем, как сказано в другом гоголевском тексте: «Числа не помню. Месяца тоже не было».
Обложка первого издания поэмы «Мертвые души», выполненная по рисунку Н. В. Гоголя
В целом мир «Мертвых душ» - это мир без времени. Времена года не сменяют друг друга по порядку, а сопровождают место или персонажа, становясь его дополнительной характеристикой. Время перестает течь ожидаемым образом, застывая в уродливой вечности - «состоянии длящейся неподвижности» , по словам филолога Михаила Вайскопфа.
6. Тайна парня с балалайкой
Чичиков приказывает Селифану выезжать на заре, Селифан в ответ чешет в затылке, а повествователь рассуждает, что это значит:
«Досада ли на то, что вот не удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь во царевом кабаке, или уже завязалась в новом месте какая зазнобушка сердечная и приходится оставлять вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за белы ручки в тот час, как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью и плетет тихие речи разночинный, отработавшийся народ? <…> Бог весть, не угадаешь. Многое разное значит у русского народа почесыванье в затылке».
Такие пассажи очень характерны для Гоголя: рассказать уйму всего и прийти к выводу, что ничего непонятно, да и вообще говорить не о чем. Но в этом очередном ничего не объясняющем пассаже обращает на себя внимание парень с балалайкой. Где-то мы его уже видели:
«Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие из окна почти в одно время два лица: женское в чепце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают на Руси балалайки, двухструнные, легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня, мигача и щеголя, и подмигивающего и посвистывающего на белогрудых и белошейных девиц, собравшихся послушать его тихострунного треньканья».
Никогда не предугадаешь, куда заведет гоголевское сравнение:
сравнение лица Собакевича с молдавской тыквой внезапно переходит в сценку с участием нашего балалаечника.
Такие развернутые сравнения - один из приемов, с помощью которых Гоголь еще больше расширяет художественный мир романа, вносит в текст то, что не поместилось даже в такой вместительный сюжет, как путешествие, то, что не успел или не мог увидеть Чичиков, то, что может и вовсе не вписываться в общую картину жизни губернского города и его окрестностей.
Но Гоголь на этом не останавливается, а берет появившегося в развернутом сравнении щеголя с балалайкой - и снова находит ему место в тексте, причем теперь уже значительно ближе к сюжетной реальности. Из фигуры речи, из сравнения вырастает реальный персонаж, который отвоевывает себе место в романе и в итоге вписывается в сюжет.
7. Коррупционная тайна
Eще до начала событий «Мертвых душ» Чичиков входил в комиссию «для построения какого-то казенного весьма капитального строения»:
А.А. Агин. «Мертвые души». Манилов с супругой. 1846/ www.nasledie-rus.ru
«Шесть лет [комиссия] возилась около здания; но климат, что ли, мешал, или материал уже был такой, только никак не шло казенное здание выше фундамента. А между тем в других концах города очутилось у каждого из членов по красивому дому гражданской архитектуры: видно, грунт земли был там получше».
Это упоминание «гражданской архитектуры» в целом вписывается в гоголевский избыточный стиль, где определения ничего не определяют, а в противопоставлении запросто может не хватать второго элемента. Но изначально он был: «гражданская архитектура» противопоставлялась церковной. В ранней редакции «Мертвых душ» комиссия, в которую вошел Чичиков, означена как «комиссия постройки храма Божия».
В основу этого эпизода чичиковской биографии легла хорошо известная Гоголю история постройки храма Христа Спасителя в Москве. Храм был заложен 12 октября 1817 года, в начале 1820-х годов была учреждена комиссия, а уже в 1827-м обнаружились злоупотребления, комиссию упразднили, а двоих ее членов отдали под суд. Иногда эти числа служат основанием для датировки событий биографии Чичикова, но, во-первых, как мы уже видели, Гоголь не очень-то связывал себя точной хронологией; во-вторых же, в конечном варианте упоминания о храме сняты, действие происходит в губернском городе, и вся эта история свертывается до элемента стиля, до «гражданской архитектуры», по-гоголевски ничему уже не противопоставленной.
.
"В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, - словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. "Вишь ты, - сказал один другому, - вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?" - "Доедет", - отвечал другой. "А в Казань-то, я думаю, не доедет?" - "В Казань не доедет", - отвечал другой. Этим разговор и кончился Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой".
Нет, в небесный город N. въезжает вовсе не Чичиков, господин средней руки. а именно бричка, как единица художественного измерения и как самостоятельное действующее лицо романа. С первых же строк поэмы приходит в движение весь мир вещей, окружающий героя, а сам он словно остается под спудом. Собственно, Чичиков и сам не человек, а вещь среди других вещей, как все фигуранты прозы Гоголя: ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Затаен среди обиходных вещей. Словно неблагородно потертая древесина пропыленного дорожного рундука.
Мы еще не совсем видим, но уже чувствуем, что весь живой мир романа словно изначально заговорен, пребывает в глубоком обмороке экзорсизма. Мир Гоголя - это мир вещей в последней стадии сновидения, перед самым их пробуждением к жизни и изгнанием из них дьявола смерти. Весь вещный мир участвует здесь в акции воскрешения человека. У Гоголя не люди и животные оживляют предметы, а предметы одухотворяют людей и зверей. В сравнении с вещами, люди у Гоголя занимают второстепенный порядок и стоят ниже животных. Даже существование шкатулки Чичикова выглядит осмысленнее существования ее хозяина. Шинель живее Акакия Акакиевича, а черепаховый коготь на пальце портного Петровича одухотвореннее самого портного. Гоголь словно боится наделять человека человечностью и человечностью. Во всем романе едва ли не только один живой персонаж, крестьянская девочка, которая не знает, где право, где лево, да встретившаяся на дороге Чичикову юная девица, светящаяся своим лицом против солнца, как свежее яичко, и то опять обе сливаются в конце в какую-то одну непрочувствованную человекоидею. Все остальное какая-то урановая руда, не обогащенная смыслом и человечностью. Живая материя для Гоголя мертва, а неодушевленная жива, и питает собою человека и зверя, поэтому проза Гоголя это приключения платоновских идей, а не людей, неодушевленной плазмы, а не человека - падшей вещи среди падших вещей. Он будто бы пришел сюда, чтобы разбудить их. Но все еще тяжко размышляет, надо ли.
От мертвых полуживых тварей Гоголь отвлекает сущности и передает их вещам - камню, траве, дороге. Дважды преображенные, эти сущности снова возвращаются в живое и здесь превращаются им в архетип, символ. Гоголь размножает в себе нейроны распада и кристаллизирует их в восковых фигурах персонажей. Одним мановением пера, косвенным поползновением стиля, тесный экипаж Чичикова набивается холостяками, отставными подполковниками, помещиками, сотнями крепостных крестьян и совершенно отдельными от них сотнями душ крестьян; а также, в дополнение ко всему, метафизически отвлеченными господами средней руки, сторонящимися натуральных подполковников и штабс-капитанов. Отчего в бричке становится нестерпимо тесно и терпко, и она проседает рессорами до земли. И весь этот сброд гоголевских полувещей-полулюдей вваливается как цыганский табор в город, не произведя при этом, вы не поверите, никакого шума
Весь художественный мир Гоголя косвенный , существует в воображении и наяву как бы помимо , но помимо чего, мы так никогда не узнаем. Эта тяжкое притяжение гоголевского нечто постоянно присутствует в каждом слове, но обнаруживается только изредка, то в форме пенистого гребня речной волны, серебрящейся в лунном свете как волчья шерсть, то в форме головы лошади, просунувшей голову из того мира в этот, чтобы отведать вкусного сенца, застрявшего на вицмундире Акакий Акакиевича. Лишь краем тени оно иногда заступит сюда в тумане и измороси немеряного протяжения и тут же спрячется, дрогнув кожей. Пока природа, по словам самого Гоголя, спит с открытыми глазами .
И вот этот губернский город NN., сам-то по себе кроткий и безымянный, сразу же набивается воображением читателя как кукурузный початок зернами и на глазах тучнеет телом. Собственно, он весь уже насажен на фантазм автора, как на вертел, и пройден читателем насквозь. Все, что случится с городом и его обитателями впредь, уже не имеет значения. Бричка въехала в город и тут же выехала из него, прослеживаемая ухмылкой трансцендентального созерцателя. Это финал, непредусмотренное прощание не только с романом, но и с самим здешним существованием - в самом начале Книги Бытия. Не успев въехать в жизнь романа, автор уже прощается с ним, потому что в авторе роман и жизнь уже предсуществуют, и это глубоко понятно читателю. Читатель, едва приникнув к живой воде совершающегося слова, уже мертв от его молниеносного свершения. Сила гоголевского слова такова, что поэма одновременно предсуществует и в читателе, едва прочитавшем первые строки поэмы, словно он соавтор замысла, и где-то еще, за пределами книги. Энергетический сгусток воображаемого города развернется затем в галактику Ноздрева, Собакевича, Селифана, всех обитателей романа, но и до тех пор читатель уже вичинфицирован промыслом автора и доживает последние деньки в самом себе, в природной оболочке своей заскорузлости. Хотя он этого пока не знает.
Два русские мужика стоят спиной к распахнутой двери трактирной России и рассуждают об колесе, то есть, погружены в созерцание вечного движения. В этом традиционном мужицком занятии водке оказывается явное презрение. Вино здесь присутствует разве что только как природный активатор, расширяющий сознание, пособник народного самосознания. Именно что "два русские" а не "два русских" мужика стоят подбоченясь пред Универсумом и Отечеством, и одна эта разница в букве распахивает весь роман и всю Русь настежь. Незачем пахать и сеять, жать хлеб, не к чему бабы и женитьба. Даже государь и государство излишни, говорится в букве. Важны только колесо и Небесный Император - что иное имеет значение? Две сопоставленные друг другу сущности, Бог и Человек, уничтожающие друг друга в созерцании потустороннего. С самого начала ясно, что всей брички эти два русские мужика и не видят, не видят даже других колес брички, а видят только одно ее колесо, а если точнее – колесо вообще, как концепт, как эмблему движения в никуда. Не личное "быть или не быть" решается здесь на этом мировом мужицком консилиуме, как полагает Набоков, даже не быть или не быть пашне, Отечеству и государству, а высшее и надличное - зачем вообще в этой природе Колесо, Движение, Государь Небесный, и есть ли движение чего-нибудь куда-нибудь вообще. Скорее всего, нет, и это противостояние мнимого движения и явного ничто.
Ослепительный персонаж в белых канифасовых панталонах в самом начале "Мертвых душ", смотрящий вслед чичиковской бричке и придерживающий картуз от потустороннего ветра, явился к нам, чтобы подтвердить это. Двоякая авторская перспектива смазывает бричку и смотрящего, и они мгновенно исчезают в двоящемся воображеньи читателя. Весьма узкие и короткие панталоны персонажа, наряду с экзистенциальным ветром и булавкой с бронзовым пистолетом, могут измучить воображение читателя, поэтому не стоит смотреть на него слишком пристально, иначе не успеешь разглядеть его, потому что, если вглядываться в него слишком долго, он снова исчезнет, как на передержанной в проявителе фотобумаге. Но застрянет в психике читателя как заноза. Равно как и тот рязанский поручик, примеривающий сапоги за стенкой комнаты Чичикова, который до сих пор не в силах расстаться с ними, а все еще глядит на диво стаченный каблук, улыбаясь звездам.
Не сомневаюсь, что это одно и то же лицо, рязанский поручик в белых канифасовых панталонах, примеривший уже четыре пары сапог и замышляющий пятую, объятый одной вселенской тоской с ним, но успевший незаметно переодеться за кулисами нашего и гоголевского сознания. Чтобы понять это, диафрагма читательского воображения должна приоткрываться на микроскопический зазор, как раз необходимый для съемки, и при гомеопатически выверенной выдержке восприятия. В противном случае, читатель останется ни с чем и вынесет из этого волшебства, как вся траченная бездарностью критика, только какую-нибудь "сатирическую" или "социальную" "идею".
Подобный материал:
- Тест по поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» , 37.12kb.
- Николай Васильевич Гоголь мертвые души поэма , 3772.21kb.
- Урок №10. Николай васильевич гоголь (1809-1852) «мертвые души» , 104.99kb.
- Николай Васильевич Гоголь. Мертвые души Оригинал этого текста расположен в поэма , 3598.93kb.
- В ворота гостиницы губернского города nn въезжает довольно красивая рессорная бричка , 1572.09kb.
- "В ворота гостиницы губернского города nn въехала довольно красивая рессорная небольшая , 163.95kb.
- Вам за тридцать? Пришло время встретить мужчину вашей мечты и выйти за него замуж , 2974.45kb.
- , 2611.21kb.
- Иногда в повседневной жизни приходится наблюдать, что одни дети получают слишком много , 108.13kb.
- Михаил Науменко Автор песен, текстов и лидер группы зоопарк , 493.54kb.
Глава 1
В ворота гостиницы губернского города NN въезжает бричка. В ней сидит «господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод» - Павел Иванович Чичиков. Не страдающий отсутствием аппетита, Чичиков съедает обильный о)5ед. Следует описание провинциального города. «Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью «Иностранец Василий Федоров»... Чаще же всего заметно было потемневших двуглавых государственных орлов, которые теперь уже заменены лаконическою надписью: "Питейный дом".
На следующий день Чичиков наносит визиты городским чиновникам: губернатору («ни толст, ни тонок собой, имел на шее Анну... впрочем, был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю»), вице-губернатору, прокурору, председателю палаты, полицмейстеру и даже инспектору врачебной управы и городскому архитектору. Приезжий искусно входит в доверие ко всем чиновникам, каждому из них умело льстит. Чиновники приглашают его к себе в гости, хотя о самом проезжающем узнают очень мало. Следует описание бала у губернатора, дам, толстых (важных) и тонких (незначительных) мужчин. На балу Чичиков знакомится с помещиками Собакевичем и Маниловым. Приятным обращением располагает их к себе, узнает, сколько у них крестьян и в каком состоянии находится имение. Манилов, «человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар», проникается к Чичикову доверием и приглашает его к себе в усадьбу. То же делает и Собаке-вич. В гостях у полицмейстера Чичиков знакомится с помещиком Ноздревым, «человеком лет тридцати, разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал говорить «ты». В городе у всех складывается о Чичикове хорошее мнение. Он производит впечатление человека светского, умеет поддержать разговор на любую тему и при этом говорит «ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует».
Глава 2
Описание слуг Чичикова: кучера Селифана и лакея Петрушки (Петрушка читает много и без разбора, его занимает не чтение, а складывание букв в слова; Петрушка имеет «особенный запах», так как крайне редко ходит в баню). Чичиков едет в деревню к Манилову. Долго ищет усадьбу. «Дом господский стоя л одиночкой на юру... открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть... Две-три клумбы с кустами сиреней и желтых акаций; пять-шесть берез небольшими купами возносили свои мелколистные жиденькие вершины. Под двумя из них видна была беседка с плоским зеленым куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью: «Храм уединенного размышления»... День был не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета». Хозяин радостно встречает гостя. Следует описание характера Манилова: «Ни в городе Богдан, ни в селе Селифан... Черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару... В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую затем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое!» - и отойдешь подальше... Дома он говорил очень мало и большею частью размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве богу было известно. Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался... хозяйство шло как-то само собою... Иногда... говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян... Впрочем, все эти прожекты так и оканчивались только одними словами. В его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года... В гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хозяин в продолжение нескольких лет всякий раз предостерегал своего гостя словами: «Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы...» Ввечеру на стол подавался очень щегольской подсвечник из темной бронзы... и рядом,с ним ставился какой-то просто медный инвалид...»
Жена вполне подходит Манилову по характеру, к праздникам дарит подарки - «какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку». В доме нет порядка, так как хозяева ни за чем не следят: «все это предметы низкие, а Манилова воспитана хорошо. А хорошее воспитание, как известно, получается в пансионах. А в пансионах, как известно, три главные предмета составляют основу человеческих добродетелей: французский язык, необходимый для счастья семейственной жизни; фортепьяно, для доставления приятных минут супругу, и, наконец, собственно хозяйственная часть: вязание кошельков и других сюрпризов». Уступая друг другу, Чичиков и Манилов проявляют неестественную любезность, что кончается тем, что они оба одновременно протискиваются в дверь. Следует обмен любезностями с женой Манилова, обсуждение общих знакомых сводится к признанию каждого «препочтеннейшим» и «прелюбезнейшим» человеком. Маниловы приглашают гостя обедать. За обедом присутствуют два сына Маниловых: Фемистоклюс и Алкид. У Фемистоклюса течет из носа, он кусает брата за ухо, тот, переборов слезы, уплетает баранью ногу, перемазав щеки жиром. После обеда происходит деловой разговор между Чичиковым и Маниловым в кабинете хозяина. Следует описание кабинета: «Стены были выкрашены какой-то голубенькой краской вроде серенькой; ... несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку. Он был в разных видах: в картузах, и в табачнице, и, наконец, насыпан был просто кучею на столе. На обоих окнах тоже были помещены горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания очень красивыми рядками ». Чичиков просит у Манилова подробный реестр крестьян, умерших после последней переписи (ревизские сказки), хочет купить мертвые души. Оторопевший Манилов «как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут». Чичиков убеждает хозяина, что закон будет соблюден и что казна получит положенные налоги. Совершенно успокоившийся Манилов отдает мертвые души бесплатно и остается в убеждении, что оказал Чичикову неоценимую услугу. Чичиков уезжает, и мысли Манилова «перенеслись незаметно к другим предметам и наконец занеслись бог знает куда». Воображая себе будущую дружбу с Чичиковым, Манилов доходит до того, что в его мечтах царь жалует им обоим по генеральскому чину за столь крепкую дружбу.
Загрузка...
