Рассказы о праведниках: «Левша», «Очарованный странник»

В конце 1870-1880-е гг. Лесков создал целую галерею персонажей-праведников. Таков квартальный Рыжов, отвергающий взятки и подарки, живущий на одно нищенское жалование, смело говорящий правду в глаза высокому начальству (рассказ "Однодум", 1879). Другой праведник - орловский мещанин, молочник Голован из рассказа "Несмертельный Голован" (1880); в основе рассказа лежат истории, услышанные в детстве Лесковым от его бабушки. Голован - спаситель, помощник и утешитель страждущих. Он защитил повествователя в раннем детстве, когда на него напала сорвавшаяся с цепи собака. Голован ухаживает за умирающими во время страшной моровой язвы и гибнет на большом орловском пожаре, спасая имущество и жизни горожан.

И Рыжов, и Голован в изображении Лескова одновременно и воплощают лучшие черты русского народного характера, и противопоставлены окружающим как натуры исключительные. Не случайно, жители Солигалича считают бескорыстного Рыжова дураком, а орловчане убеждены, что Голован не боится ухаживать за больными чумой, потому что знает волшебное средство, оберегающее его от ужасной болезни. Люди не верят в праведность Голована, ложно подозревая его в грехах.

Сказочные мотивы, сплетение комического и трагического, двойственная авторская оценка персонажей - отличительные черты произведений Лескова. Они в полной мере свойственны одному из самых известных произведений писателя - сказу "Левша" (1881, первоначально это произведение было опубликовано под названием "Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе"). В центре повествования - характерный для сказки мотив состязания. Русские мастера во главе с тульским оружейником Левшой без всяких сложных инструментов подковывают танцующую стальную блоху английской работы. Победа русских мастеров над англичанами одновременно представлена и серьезно, и иронически: присланный императором Николаем I, Левша вызывает изумление тем, что смог подковать блоху. Но подкованная Левшой и его товарищами блоха перестает танцевать. Левша - искусный мастеровой, олицетворяющий поразительные таланты русского народа. Но одновременно Левша - персонаж, лишенный технических знаний, известных любому английскому мастеру. Левша отвергает выгодные предложения англичан и возвращается в Россию. Но бескорыстие и неподкупность Левши неразрывно связаны с забитостью, с ощущением собственной незначительности в сравнении с российскими чиновниками и вельможами. Левша привык к постоянным угрозам и побоям, которыми грозят ему власть имущие на Родине. Герой Лескова соединяет в себе и достоинства, и пороки простого русского человека. Возвратившись на родину, он заболевает и умирает, никому не нужный, лишенный всякой заботы.

У «Левши» удивительная литературная судьба. Появившись в печати, эта вещь сразу приобрела популярность, а вот критика встретила её неоднозначно. Лескова обвиняли в отсутствии патриотизма, в насмешке над русским народом, но в одном критики были согласны: автор наслушался рассказов тульских мастеровых и «состряпал» из них своего «Левшу». Между тем сказ придуман автором от первого до последнего слова. И все якобы народные словечки изобретены им. Поразительно, как знал, чувствовал, любил народ этот человек. Так глубоко и серьёзно не изучал русскую душу никто из писателей.

Рассказ Лескова «Левша», который обычно воспринимается как явно патриотический, как воспевающий труд и умение тульских рабочих, далеко не прост в своей тенденции. Он патриотичен, но не только…

«Левша» -- произведение невесёлое. В нём как будто всё просто, но каждое слово двоится, за улыбкой прячется ирония, за любовью -- боль, обида. Вот замечательные тульские мастера, подковавшие английскую стальную блоху без «мелкоскопов», но механизм-то они испортили: блоха больше не танцует. Вот Левша у англичан, соблазняющих его деньгами и невестой. Смотрит он на английских рабочих и завидует, но при этом рвётся домой, да так, что на корабле всё спрашивает, где Россия, и смотрит в ту сторону. И спешит привезти домой важный английский «секрет», которого не открыли ни цари, ни генералы. А как встречает его Россия? Английского шкипера -- тёплой постелью, докторской заботой. Левшу -- кварталом, потому что нет у него «тугамента». Раздели беднягу, невзначай уронили затылком о парапет, и пока бегали в поисках то Платова, то доктора, Левша уже кончался. Но, и умирая, помнил о «секрете»: не надо ружья изнутри кирпичом чистить! Они стрелять не годятся! Но не дошёл важный «секрет» до государя -- кому нужны советы простолюдина, когда генералы есть. А доброе слово о мастере, который мастерством своим вступился перед англичанами за весь русский народ, сказал лишь англичанин: «У него хоть и шуба Овечкина, да душа человечкина».

Горькая ирония и сарказм Лескова доходят до предела. Он не понимает, почему Русь, рождающая умельцев, гениев мастерства, своими же руками с ними расправляется. А что касается ружей -- это невыдуманный факт. Ружья чистили толчёным кирпичом, и начальство требовало, чтобы стволы сверкали изнутри. А внутри-то -- резьба… вот и уничтожали её солдатики от избытка усердия. Больно Лескову от того, что мы старательно разрушаем то, что может спасти нас в лихую годину.

Форма повествования в Левше, как и во многих других произведениях Лескова - сказ, то есть рассказ, подражающий особенностям устной речи.

В отдельном издании "Левши" 1882 г. Лесков указал, что его произведение основано на легенде тульских оружейников о состязании тульских мастеров с англичанами. Литературные критики поверили этому сообщению автора. Но на самом деле Лесков выдумал сюжет своей легенды. Радикально-демократическая критика увидела в произведении Лескова воспевание старых порядков, оценила "Левшу" как верноподданническое сочинение, прославляющее крепостнические порядки и утверждающее превосходство русских над Европой. Напротив, консервативные журналисты поняли "Левшу" как обличение безропотного подчинения простого человека "всевозможным тяготам и насилиям". Лесков ответил критикам в заметке "О русском левше"(1882): "Я никак не могу согласиться, чтобы в такой фабуле (сюжете, истории. - Ред.) была какая-нибудь лесть народу или желание принизить русских людей в лице "левши". Во всяком случае я не имел такого намерения".

Литературные критики, писавшие о творчестве Лескова, неизменно - и часто недоброжелательно - отмечали необычный язык, причудливую словесную игру автора. "Лесков является... одним из самых вычурных представителей нашей современной литературы. Ни одной страницы не обойдется у него без каких-нибудь экивоков, иносказаний, выдуманных или бог весть, откуда выкопанных словечек и всякого рода кунстштюков", - так отозвался о Лескове А.М. Скабичевский, известный в 1880-е - 1890-е гг. литературный критик демократического направления. Несколько иначе об этом сказал писатель рубежа XIX-XX вв. А.В. Амфитеатров: "Конечно, Лесков был стилист природный. Уже в первых своих произведениях он обнаруживает редкостные запасы словесного богатства. Но скитания по России, близкое знакомство с местными наречиями, изучение русской старины, старообрядчества, исконных русских промыслов и т.д. много прибавили, со временем, в эти запасы. Лесков принял в недра своей речи всё, что сохранилось в народе от его стародавнего языка, найденные остатки выгладил талантливой критикой и пустил в дело с огромнейшим успехом. Особенным богатством языка отличаются... "Запечатленный ангел" и "Очарованный странник". Но чувство меры, вообще мало присущее таланту Лескова, изменяло ему и в этом случае. Иногда обилие подслушанного, записанного, а порою и выдуманного, новообразованного словесного материала служило Лескову не к пользе, а ко вреду, увлекая его талант на скользкий путь внешних комических эффектов, смешных словечек и оборотов речи". В "стремлении к яркому, выпуклому, причудливому, резкому - иногда до чрезмерности" Лескова обвинял также его младший современник литературный критик М.О. Меньшиков. О языке писателя Меньшиков отозвался так: "Неправильная, пестрая, антикварная (редкостная, подражающая старинному языку. - Ред.) манера делает книги Лескова музеем всевозможных говоров; вы слышите в них язык деревенских попов, чиновников, начетчиков, язык богослужебный, сказочный, летописный, тяжебный (язык судебного делопроизводства.), салонный, тут встречаются все стихии, все элементы океана русской речи. Язык этот, пока к нему не привыкнешь, кажется искусственным и пестрым... Стиль его неправилен, но богат и даже страдает пороками богатства: пресыщенностью и тем, что называется embarras de richesse (подавляющее изобилие. - франц..). В нем нет строгой простоты стиля Лермонтова и Пушкина, у которых язык наш принял истинно классические, вечные формы, в нем нет изящной и утонченной простоты гончаровского и тургеневского письма (то есть стиля, слога.), нет задушевной житейской простоты языка Толстого, - язык Лескова редко прост; в большинстве случаев он сложен, но в своем роде красив и пышен".

Ещё один «праведник» произведений Лескова - Иван Флягин, главный герой рассказа «Очарованный странник». "Очарованный странник" - произведение сложной жанровой природы. В повести используются мотивы житий святых,народного эпоса - былин, авантюрных романов.

В повести «Очарованный странник» Лесков создаёт совершенно особый, не сопоставимый ни с одним из героев русской литературы образ человека, который настолько органично слит с изменчивой стихией жизни, что ему не страшно в ней потеряться. Это -- Иван Северьяныч Флягин, «очарованный странник»; он «очарован» сказкой жизни, её волшебством, поэтому для него в ней не существует границ. Этот мир, который герой воспринимает как чудо, бесконечен, как бесконечно и его странствие в нём. У него нет никакой конкретной цели путешествия, ибо жизнь -- неисчерпаема.

Его судьба необычна и исключительна, так же как и его рождение. Флягин появился на свет благодаря молитвам своих родителей, а поэтому судьба его была предопределена: он «предназначен» для монастыря, его жизнь предсказал ему умирающий старец: «А вот… тебе знамение, что будешь ты много раз погибать и не погибнешь, пока придёт твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдёшь в чернецы». Иван Северьянович мало задумывается над своей жизнью, ещё меньше он строит планов на будущее.

Герой повести «Очарованный странник» - исполин физической и нравственной мощи. Он с первого же мгновения знакомства вызывает у рассказчика-автора ассоциацию с богатырём Ильёй Муромцем.

Каждое новое пристанище Флягина -- это очередное открытие жизни, а не просто смена того или иного занятия.

Широкая душа странника уживается абсолютно со всеми -- будь то дикие киргизы или строгие православные монахи; он настолько гибок, что согласен жить по законам тех, кто его принял: по татарскому обычаю он не на жизнь, а на смерть сечётся с Саварикеем, имеет по мусульманскому закону несколько жён, в монастыре он не только не ропщет на то, что в наказание его заперли на всё лето в тёмном погребе, но даже умеет найти в этом радость: «Здесь и церковный звон слышно, и товарищи навещали». Но несмотря на такую уживчивую натуру, он нигде не задерживается надолго.

Может показаться, что Иван легкомыслен, непостоянен, неверен себе и другим, поэтому он скитается по миру и не может найти себе пристанища. Но это не так. Свою преданность и неверность он доказывал не раз -- и тогда, когда спас от неминуемой гибели семью графа К., и в отношениях с князем и Грушей. Часто поступки Флягина раскрывают его доброту, наивность и чистоту души, что тоже свойственно всему русскому народу. Он спасает графа с графиней, когда повозка падает в пропасть. А, когда граф предлагает ему вознаграждение, Иван Северьянович просит подарить ему гармошку. Он добровольно идёт в рекруты, пожалев несчастных стариков. Его жизнь очень похожа на ту, которую предсказал старец: на краю пропасти он останавливает лошадей, спасает от пуль горцев, одерживает верх в смертельном поединке с татарином. Во всём Флягин видит Божий промысел, судьбу. Несмотря на все жизненные невзгоды, он не теряет чувства собственного достоинства и никогда не поступает вопреки своей совести. «Я себя не продавал ни за большие деньги, ни за малые, и не продам», - говорит он А столь частая смена мест обитания и постоянный мотив бегства Флягина объясняются вовсе не недовольством жизнью, а, напротив, жаждой испить её до последней капли. Он настолько открыт жизни, что она несёт его по течению, а он с мудрой покорностью следует ему. Но это -- не следствие душевной слабости и пассивности, а полное принятие своей судьбы.

Часто Флягин не отдаёт себе отчёта в поступках, интуитивно полагаясь на мудрость жизни, доверяя ей Вов сём. И высшая сила, перед которой он открыт и честен, вознаграждает его за это и хранит. Иван неуязвим для смерти, к которой он всегда готов. Чудом он спасается от гибели, удерживая коней на краю пропасти; цыган вынимает его из петли; он одерживает верх в поединке с татарином; бежит из плена; спасается от пуль во время войны. Флягин говорит о себе, что он «всю жизнь погибал, но не мог погибнуть», и объясняет это тем, что он - «большой грешник», которого «ни земля, ни вода принимать не хочет».

Характер Флягина многогранен. Его отличают детская наивность, простодушие и чувство собственного достоинства, способность тонко воспринимать красоту природы. Флягину присущи естественная доброта и даже готовность пожертвовать собой ради другого: он уходит в солдаты, освобождая от многолетней тяжелой службы молодого крестьянского парня. Но эти качества уживаются в его душе с некоторой черствостью, ограниченностью.

На его совести смерть монаха, татарина и цыганки Грушеньки, он без зазрения совести бросает своих детей от татарских жён, его «искушают бесы». Но ни один из его «греховных» поступков не порождён ненавистью, ложью, жаждой личной выгоды. Смерть монаха - результат несчастного случая, Саварикея Иван засёк до смерти в честном бою, а в истории с Грушей он поступил, следуя велению своей совести, полностью сознавая, что он совершает убийство… Понимая неминуемость смерти цыганки, он берёт грех на себя, надеясь в будущем вымолить у Бога прощение. «Ты проживёшь, ты Богу душу отмолишь и за мою душу, и за свою, не погуби же меня, чтобы я на себя руку не подняла», - умоляет его несчастная Груша.

У Ивана своя собственная религия, своя мораль, но в жизни он всегда честен перед собой и другими людьми. Повествуя о своей жизни, Флягин ничего не утаивает, ибо душа его открыта как для Бога, так и для случайных попутчиков. Флягин наивен и прост, как младенец, но когда он борется с несправедливостью и злом, он может быть решительным и даже жёстким. За истязание птички он наказывает барскую кошку и отрезает ей хвост, за что сам терпит суровое наказание. Ему «за народ очень помереть хочется», и он отправляется на войну вместо юноши, с которым не в силах расстаться родители.

Десятилетием ранее заговорив о народе как об «очарованной среде», писатель отметил черты консервативности, рутинности в быту и сознании крестьянства, исторически отлучённого от просвещения крепостническим режимом. Отпечаток этот несомненен в облике Ивана Флягина, носителя религиозно-фольклорного образа мысли и присущей последнему «очарованности». Объясняя себе и слушателям, почему он многое «даже не своею волей делал», герой приписывает это мистическому воздействию «родительского обещания», данного богу, - обета, что сын пойдёт в монастырь: «Своего пути не обежишь, и надо было призванию (т. е. мистическому предначертанию, зовы которого время от времени слышал «очарованный странник») следователь» Скатов Н. Н. История Русской Литературы XIX века (вторая половина). Москва «Просвещение», 1991. 332 с.. Флягин то осуждает свою активность, то соединяет фантастически-причудливой связью несвязуемые факты, мысли. Не случайно, автор, находящий вполне земные, социальные объяснения поворотам судьбы героя в его же исповеди, сравнивает богатыря, не преодолевшего умственной «очарованности», с «младенцем».

Разумеется, Иван Северьянович - не столько страдалец-страстотерпец, сколько сила ищуще-деятельная, могучая. Препоясавшийся оберегом-пояском, на котором вытканы слова древнерусской воинской заповеди «Чести моей никому не отдам» Скатов Н. Н. История Русской Литературы XIX века (вторая половина). Москва «Просвещение», 1991. 332 с., он как бы приговорен к подвигам и борьбе за утверждение своего человеческого достоинства. И он то и дело прорывает чародейное сопротивление обстоятельств, обступающих его со всех сторон. Он беспрерывно «простирается на подвиг», более всех святых «уважая» князя Всеволода-Гавриила, славного «молодечеством». Его силы жаждут применения. И в особенности красноречиво свидетельствуют о богатстве народной души флягинские «очарования» иного рода - восхищения дивностью мира.

В 1898 году А. Горелов писал: это “произведение с обнаженно-символическим авторским заданием, с монументальным героем в центре, олицетворяющим новую историческую стадию движения национального характера”, это “широкое раздумье мастера над судьбой России, субстанциональной, природно самобытной силой ее народа”, “никогда еще герой из толщи масс не был поднят на высоту такого обобщения”.

Эпитетет «очарованный» в повести Лескова вибрирует эмоциями, оттенками смысла, радужно переливается многозначностью. А оттого, что Флягин-странник проходит по европейской России от черноземных степей русского юга до Ладоги и Нижнего Новгорода, от столиц до Кавказа и астраханских солончаковых пустынь, оттого, что он действует в самой пёстрой национально-этнической среде: встречается с русскими, ногайцами, поляками, индийцами, черемисами, евреями, цыганами, немцами, англичанами, аварами, его фигура обретает символическую масштабность. Он мыслится олицетворением нации.

Флягин -- необыкновенно одарённый человек, для него нет ничего невозможного. Тайна его силы, неуязвимости и удивительного дара --обычно ощущать радость -- заключается в том, что он всегда поступает так, как того требуют обстоятельства. Он живёт в гармонии с миром, когда мир гармоничен, и он готов сражаться со злом, когда оно стоит на его пути.

В духовном восхождении русского простолюдина к мысли о необходимости подвига-самопожертвования ради народа просвечивает надежда Лескова на грядущую социально обновляющую историческую миссию масс. Пафос художника рождает интонационный мажор «богатырской повести», блистательно продолживший традиции гоголевских «поэм»: в ней звучит голос народной силы с её неистраченными возможностями, говорит пробудившееся массовое сознание.

Очарованный странник - воплощение русского характера. Причины его вечной неуспокоенности «остаются до времени в руке сокрывающего судьбы свои от умных и разумных и только иногда открывающего их младенцам».

Лесков, по словам Л. А. Аннинского, смотрел на жизнь с какого-то другого уровня, из «нутра», чем другие писатели того времени, пытавшиеся создать в своих произведениях тип русского человека. Лесков знает о душе народа что-то такое, чего не знают небожители духа, и это знание мешает ему выстроить законченный и совершенный национальный эпос. Своеобразие творческого подхода писателя состоит в том, что он не пытается заковать образ в рамки той или иной традиции, он смотрит на жизнь гораздо шире. Именно это составляет основу поэтики его произведений.

Праведники Лескова Н.С.

Хочу посмотреть, как выглядит праведник у него. Меня эта тема заинтересовала еще и тем, что писатели мало пишут на эту тему, многие вообще не касаются. Тема праведника остается как бы в стороне. Не каждый писатель берется за тему праведников, потому что жизнь праведника, жизнь по божьим законам, с одной стороны слишком проста и однообразна, а с другой стороны так насыщена и наполнена каждодневным служением людям и богу, что понимание праведника трудно донести до читателя. Я думаю, что образ праведника удался Николаю Лескову.

Он описал праведника так, как я себе представляю. Вообще у Н Лескова произведения на эту тему занимают целый жизненный период. В реферате будет рассмотрено несколько произведений, их анализ и критические статьи на эти произведения. В моем реферате я попытаюсь выразить свои мысли и соображения по поводу этой темы. Свое исследование я хотел бы начать с определения праведника. Одно определение я возьму из словаря русского языка С. Ожегова, другое попытаюсь составить сам. По Ожегову: "праведник- 1. У верующих: человек, который живет праведной жизнью. Праведный, у верующих: благочестивый, соответствующий религиозным правилам.

Я согласен с этим определение м, но тут кое-чего не хватает. У праведника очень большой духовный мир. По моему мнению, этот человек должен быть добрым, справедливым, сближенным с природой. В первой главе я начну рассматривать произведения Николая Лескова. Я хочу рассмотреть несколько его произведений.

Так как произведений на эту тему у него много, более подробно исследую несколько из них: "Очарованный странник", "Несмертельный Голован", "Человек на часах", "Однодум", "Инженеры-бессребреники" и "Шерамур". На написание этой темы Лескова побудил разрыв с церковью. Разрыв с церковностью означал для Лескова не только критику тех или иных догматов казенного христианства. Он означал полный разрыв с официальным миром, с казенной службой во всех ее видах и формах. Отныне он довольно придирчиво отзывается о людях, так или иначе связанных с государством - хотя бы по долгу службы.

Он чувствует себя протестантом, ревниво оберегающим независимость своих суждений и поступков. И здесь, как и во многих других вопросах, примером для него был Лев Толстой. Галерею лесковских праведников открывает образ Савелия Трубозорова. Пройдет всего несколько лет, и Лесков разочаруется в своих надеждах на "истинную веру". Люди - типа старгородского протопопа - будут казаться ему столь же "далекой и милой сказкой", как и наивные плодомасовские или простодушный силач Ахилла Десницын. "Очарованный странник" был написан Лесковым в 1872. В этом же году Лесков предпринимает поездку по Ладожскому озеру, давшую ему фон для рассказа.

Полученный материал Лесков использовал дважды. Он создал целую серию очерков " Монашеские острова на Ладожском озере", а затем обратился к художественному произведению. Как всегда, форма повествования была такой, какая свойственна только Лескову.

Она предполагала идеального рассказчика и идеальных слушателей. Лесков сознательно использует такие литературные приемы, которые уже давно разрабатывались до него и в западной литературе, и в русской. Рассказ Ивана Флягина о своих приключениях напоминает и просветительский роман 18 века с его формой жизнеописания одного лица, и романы - приключения, столь популярные в русской литературе 30-х годов 19 века. Писатель искал свою форму повествования, откликаясь не только на литературные образы. Герой повести - бывший крепостной.

В сущности, "очарованный странник" Иван Флягин - это народ, ищущий правды и справедливости на самых неизведанных дорогах. Для писателя он имел непосредственную связь с другим любимым персонажем - "Несмертельным Голованом", который в самую лютую чуму сознательно и добровольно спасает своих односельчан от жестокой напасти. Оба они - и Иван Флягин, и Несмертельный Голован - из Орловской губернии, где прошло детство писателя. Лесков, как всегда, опирается на какие-то личные впечатления и воспоминания об уездной русской глуши, в которой попадались люди, подобные Ивану Флягину.

Если своего "Левшу" писатель сделал под русский лубок, столь популярный в простонародье, то "Очарованный странник" больше напоминает былинный эпос, герой которого "всю жизнь свою … погибал, и никак не мог погибнуть". Лесков не стремился запечатлеть эту провинциальную жизнь как сплошное царство мрака и беззакония. Не умалчивая о тягостных сторонах этого быта, он выводил на сцену героев, в которых отражался сам народный инстинкт, дух народа - жизнестроителя.

Таким и был Иван Флягин, сын кучера из дворовых графа Каменского Орловской губернии - жестокого крепостника, упоминаемого и в других произведениях Лескова. На жизненном пути Ивана встречаются тяжелые испытания, но, несмотря на них, остается жив. Иван Северьянович - натура незаурядная, страстная. Его поступки сродни человеку экспансивному, несмотря на мужицкое обличье и простонародное одеяние.

Еще в юности он спасает княжескую чету, остановив шестерку взбесившихся коней на краю пропасти, но в благодарность получает жестокую порку, "обидев" любимую барышней кошку. И так будет складываться вся его дальнейшая жизнь. Потерпев незаслуженную обиду, он бежит на юг страны, куда уходили многие крепостные; затем проходит через новые испытания, пробуя себя в самых разных "профессиях": он на своем месте в любом положении - может быть и нянькой при больном ребенке, и опытным ремонтером по лошадиной части, и лекарем.

Лесков нисколько не идеализирует своего героя. Сам Флягин не выше сознанием тех обычаев, среди которых живет, не понимает смысла некоторых своих поступков, но всегда выбирает трудную дорогу и остается неизменным в своей цели - быть в полном согласии с совестью и долгом. Праведник Лескова рассказывает о себе, ничего не скрывая "развязку" с цыганкой Грушей, и трактирные похождения, и тягостную жизнь в десятилетнем плену у татар. Но с ходом повествования все мелкое и бытовое в герое отходит на задний план. Действительно, мы видим, сколько страданий перенес Иван, он рассказывает о своих негативных поступках, но впечатление о нем складывается положительное.

В конце повести образ русского странника вырастает в монументальную фигуру. Лескову дорого в ней как раз героическое начало, оно обещало какие-то неизведанные горизонты в самой судьбе народа. Пройдет немало десятилетий, и Горький скажет о произведениях писателя этого цикла: "… он писал не о мужике, не о нигилисте, не о помещике, а всегда о русском человеке, о человеке этой страны. Каждый его герой - звено в цепи людей, в цепи поколений, и в каждом рассказе Лескова вы чувствуете, что его основная дума- дума не о судьбе лица, а о судьбе России". Обращение Лескова к новому для русской литературы герою имело большое принципиальное значение.

Здесь писатель скоро почувствовал свое расхождение с людьми, когда-то особенно близкими ему. Среди них - А.Ф. Писемский, которому молодой Лесков был обязан поддержкой в трудные дни. Но теперь он находит свою дорогу, и не может не сказать об этом прямо.

Так, сборнику "Три праведника и один Шерамур", вышедшему тогда, когда цикл о праведниках уже сложился, Лесков предпослал предисловие или обращение "К читателю", в котором описал свою ссору с другом. В то время, когда Лесков работа над своей повестью о "Несмертельном головане" - русском крестьянине, оказавшемся способным на величайшее самопожертвование, во Франции Г. Флобер уже завершил свое произведение "Искушение святого Антония" (1874). Интересно сравнить эти произведения.

У Флобера царит атмосфера безысходности и пессимизма, отражающая духовную драму своего автора. История заблуждения человеческого разума, всеобщая относительность, релятивизм нравственных ценностей, скепсис и ирония - все эти мотивы, получившие потом развитие у А. Франса - соседствуют с эстетизацией сексуальных видений, когда флоберовскому герою даже старая пальма кажется торсом обнаженной женщины.

Лесков совершенно снимает эту проблему, делая Голована девственником. Так что шантаж Фотея не имеет под собой основания. Но чтобы спасти Павлу, Голован готов нести и такое испытание. Лесков верит в силу народа. Его герой "праведник" не потому, что способен на "чудо", не потому, что возвышается над людьми, отгородившись от них, а потому, что вместе с ними в трудную минуту. Он и гибнет, спасая ближних во время пожара. Голован - в повести Лескова - назван молоканом, принадлежащим к одной из сект распространенных на юге России.

По духу он - свободный христианин, то есть еретик. Этот духовный тип русского мыслителя очень привлекал писателя. По мысли автора, Голован далек от церковной обрядности, и его добрая, народная вера напоминала вредные, с официальной точки зрения, фантазии. Действительно Голован готов пройти через все испытания лишь бы спасти свою деревню. Он действительно был праведником, но он был далек от церкви, он был как бы "народным" праведником. Таким же свободомыслящим философом представлен в рассказе "Однодум" полицейский квартальный Рыжиков, живший в самом начале царствования Александра первого.

Лесков проповедует идею добра, а не страха и покорности властям. И это было специфической формой оппозиции, свойственной произведениям Л. Толстого 70-80 годов, как раз опубликовавшего тогда рассказ "Чем люди живы". Любопытно, что произведение вызвало широкую полемику, в которую вмешался и Лесков. К. Леонтьев после выхода рассказа "Чем люди живы" обвинил Л. Толстого в одностороннем представлении христианства как религии добра и любви. странник лесков повесть

Герой Лескова имел свой реальный прототип - это солигалический квартальный Рыжиков, как считали современники человек высокой честности и удивительного бескорыстия. Сам Лесков очень ценил своих положительных героев и даже противопоставлял их обличительным картинам русской жизни, созданным в это время, едва ли не приуменьшая значение последних. Наиболее известен рассказ Лескова из цикла о "праведниках" "Человек на часах", тоже относящийся к николаевской эпохе и основанный на реальных событиях, к тому же встреченный одобрением и читателей, и критики.

Это редкое единодушие объяснялось и блестящим мастерством писателя, и той редкой иронией, с которой он повествовал о рядовом Постникове - простом русском герое, получивший наказание "на теле" потому, что спас утопающего в Неве. Фантасмагория " замундированной империи" Николая первого раскрывалась в проступке часового, покинувшего свой пост у Зимнего дворца ради спасения человека.

Все озабочены больше всего тем, чтобы наградить за спасение утопающего случайного офицера, проезжавшего в тот момент по набережной, и скрыть действительного "виновника" происшедшего. И каждый получает свое: офицер - орден, а рядовой Постников двести розог. Даже сам владыка, в котором читатели узнали Филарета - автора манифеста об освобождении крестьян, ничего не мог возразить против этого- наоборот, выразил полное согласие с решением подполковника Свиньина, приказавшего выпороть рядового, хотя батальонный командир чувствовал некоторое смущение от неожиданного конца всего дела. Ведь рядовой Постников "понимал, что, спасая жизнь другому человеку, он губит самого себя… Это высокое, святое чувство!" говорит Свиньин, воспитанный в христианской вере митрополиту.

Но владыка с этим не согласился: "Святое известно богу, наказание на теле простолюдину не бывает губительно и не противоречит ни обычаю народов, ни духу Писания. Лозу гораздо легче перенесть на грубом теле, чем такое страдание в духе". И добрый и участливый Миллер, начальник караула, где был Постников, и "христианолюбивый" Свиньин, приказавший выпороть Постникова, и обер-полицмейстер Кокошин- все понимали, что он совершил героический поступок, но в николаевское время он мог обернуться большой неприятностью для всех невольных участников этого дела. К общему удовольствию, находчивый обер-полицмейстер "повернул" дело так, хвастуна офицера наградили, и Постников отделался легко- экзекуцией при строе "как следует". Создавая свои произведения "о праведниках", относящиеся к недавнему прошлому, Лесков использует приемы документальной прозы.

Как правило, герои его - реальные люди, жившие в то время, которое очень интересовало писателя.

Но он не следовал формулярному списку, когда рассказывал об их жизни, его интересовали типические черты эпохи, характерные события и явления, дающие красочное представление о ней. Рассказы Лескова о праведниках, живущих в самую глухую пору, и были такими "живыми впечатлениями" от ушедшего времени.

К этому циклу произведений он относил и рассказ "Инженеры-бессребреники", который сам автор очень ценил, видя в нем свой посильный писательский ответ людям "банковского" времени. Русские газеты, журналы 70-80-х годов были полны сообщениями о биржевых спекуляциях, об аферах с железными дорогами, которые строились ненадежно, на скорую руку. Часто происходили железнодорожные катастрофы со значительными человеческими жертвами. "Кукуевская катастрофа" в глазах современников стала символом капиталистической России.

Железные дороги долгое время не только строились частными подрядчиками, во всю обворовавшими государственную казну и нещадно эксплуатировавшими рабочих-строителей, но и принадлежали этим новоявленным королям, выразительный портрет которым дал С.Ю. Витте в своих воспоминаниях. Лесков пытался противопоставлять бессребреников "героям" нового времени, стремясь издать рассказ в "Дешевой библиотеке". Персонажи произведения - реально существующие люди, такие, как выпускник Главного инженерного училища Д. Брянчанинов и его более молодые товарищи - М. Чихачев и Н. Фермор, избравшие в условиях николаевского царствования самый трудный путь- путь бескорыстного служения людям и общему делу. Но столкнувшись по роду службы с многочисленными злоупотреблениями, которые были в самом духе времени, и не в силах бороться с ними, они уходят в отставку - Д. Брянчанинов и М. Чихачев избирают духовное поприще, а Н. Фермор, друживший с Н. Некрасовым, умирает совсем молодым.

Лесков подчеркивает в них "христианский" аскетизм, гражданское мужество и личное бескорыстие.

Но самые лучшие намерения их оказались в разладе со временем, и судьба почти всех лесковских праведников глубоко трагична. Тогда, пишет Лесков, "желательны были люди стереотипного издания", которые походили бы одни на других "как одноформенные пуговицы". Инженеры-бессребреники к ним не принадлежали, хотя их участь не помешала писателю напомнить своему изверившемуся о славном имени русского инженера, не имевшего ничего общего с нынешними подрядчиками и "королями". Такими в представлении многих были известные инженеры Дмитрий Иванович Журавский, талантливый строитель железнодорожных мостов, проектировщик и строитель магистрали Москва-Петербург, основоположник отечественной транспортной науки Павел Петрович Мельников, памятник которому стоит на станции Любань Октябрьской железной дороги, и многие другие. Среди произведений Лескова 70-х годов рассказ "Шерамур" также примыкает к циклу рассказов о праведниках, хотя сам писатель вначале печатал его в книге отдельно и даже назвал свой сборник так: "Три праведника и один Шерамур" (1880). "Шерамур"- рассказ о русском нигилисте 70-х годов, ничем не напоминавшем своего отдаленного дворянского предшественника - тургеневского Рудина, которого Лесков не случайно упоминает в своем произведении.

Проводя между ними параллель Лесков пишет: "Это даже жалостно и жутко сравнивать. Там у всех есть вид и содержание, и свой нравственный облик, а это… именно что-то цыганами одобренное; какая-то затерть, потерявшая признаки чекана. Какая-то бедная, жалкая изморина…". Писатель дает портрет русского нигилиста, попавшего в политическую историю, а затем уехавшего за границу. Бросается в глаза его сходство с "овцебыком" Василием Богословским - героем раннего рассказа Лескова, "агитатором" середины 50-х годов, ушедшим в народ в поисках правды.

Как и он, Шерамур испытывает множество искушений, жизнь бросает его, как ненужную ветошь, из одной пропасти в другую, причем "жратва была пункт его помешательства: он о ней думал сытый и голодный, во всякое время - во дни и нощи". Отец его - дворянин, мать - из крепостных, но он никого не знает. Шерамур становится студентом Технологического института, давшего большое число народников 70-х годов, но попав в "историю", бросает его. Затем, подобно герою романа Тургенева "Новь" Нежданову, едет в провинцию учителем, попадает в аристократическую семью, находившуюся под влиянием проповеди уже известного лорда Редстока, уходит из нее пешком в Москву, а оттуда - в "Женевку", к русским эмигрантам. Шерамур, пишет Лесков, "герой брюха; его девиз - жрать, его идеал- кормить других". Эта странная характеристика героя имело свое основание, ибо на своем жизненном пути он видел только голод и холод. Будучи студентом, он научился подражать вою волков: техноложцы так пугали хозяйку, если она не давала хлеба и дров. В Париже Шерамур берется за любую работу, ради кормежки и остается таким же по-русски беспечным: для него жизнь копейка, как для Ахиллы Десницына.

Произведений Лескова на тему праведничества много, их можно анализировать очень долго, ведь эта тема занимает целый жизненный период в жизни автора. Лесков создал своего неповторимого праведника. Люди из разных слоев общества были праведниками в его произведениях. Только у Лескова вы можете найти столько произведений на эту тему. Без его произведений литературная галерея праведников не была бы закончена.

В рассказах о «праведниках» главное внимание Лескова сосредоточено на людях, которые и в самых неблагоприятных жизненных обстоятельствах способны сохранить свою духовнуюсамобытность, независимость характера, а главное — активно творить добро, вступая в неравный поединок с общим порядком вещей.

В предисловии к циклу Лесков прямо противополагает свой замысел — найти в русской жизни тех праведных, без которых «несть граду стояния», — безотрадно скептическому настроению, которое порой охватывало его самого.

Высказывая в одном из писем начала 1883 г. горькое осуждение современной русской жизни, Лесков замечает: «Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства... С чем же идти в жизнь этому стаду, и вдобавок еще самомнящему стаду?». Пафос утверждения высоких нравственных ценностей усиливается в творчестве Лескова 80-х гг. именно в ответ на все более утверждающуюся в современном ему обществе бездуховность, «страшную деморализацию». Позиция писателя активна: он желает действенно противостоять той атмосфере буржуазного хищничества, «оподления душ», «обезличенья», которую видит вокруг себя, укрепить своих современников «в постоянстве верности добрым идеям», побудить их стойко сопротивляться разлагающему влиянию окружающей среды.

«Праведники» Лескова мужественно противостоят господствующему в современном им обществе духу приобретательства, «холодного, бесстрастного эгоизма и безучастия» («Пигмей») и, вопреки всем довлеющим над ними установлениям, живут по высшим, собственно человеческим нормам.

Большая часть этих рассказов имеет мемуарно-документальную основу. Писателю важно убедить своих читателей, теряющих веру в идеалы, в том, что люди подобного духа — не плод его художественной фантазии, они действительно существовали в русской жизни даже в самые тяжкие ее исторические времена.

В этом смысле рассказы Лескова о «праведниках» заставляют вспомнить «Былое и думы» Герцена, где такое важное место занимают реальные биографии людей, сумевших сохранить свою нравственную самобытность. Сам факт появления в «моровую полосу» русской истории этих чистых сердцем юношей, молодых идеалистов, сознается Герценом как проявление потаенных возможностей русской жизни. «Это нисколько не обеспечивает будущего, но делает его крайне возможным».

Придавая большое значение появлению в России людей высокой духовной устремленности, Герцен просветительски связывал этот процесс прежде всего с воспитанием нового гуманистического сознания, которое, по его убеждению, русский человек получает по мере приобщения к науке, в университете, а не у себя дома, где «отец с матерью, родные и вся среда говорили другое».

Лесков принципиально иначе объясняет загадку этого феномена«очеловеченной личности». В центре его наблюдений — тот самый мир народной жизни, который долгое время представлялся Герцену и его современникам еще неподвижным и безмолвным.

Герои рассказов Лескова чаще всего плоть от плоти этой простонародной среды, а потому в силу существующего порядка вещей они лишены возможности приобщиться к гуманизирующей деятельности людей «лучших умов и понятий», участвовать в их теоретическом поиске, впитывать в себя книжную премудрость. И тем не менее, по убеждению Лескова, они имеют свой особый ресурс для личностного роста.

Это естественные влечения собственного сердца и живой пример тех людей большой и сильной души, которыми неизбывно богата народная среда. «Искусство должно и даже обязано сберечь сколь возможно все черты народной красоты», — писал Лесков в статье, посвященной древним житиям, и последовательно осуществлял этот краеугольный принцип своей эстетики в рассказах о «праведниках». Так, Однодум, герой одноименного рассказа Лескова, наследует свою крепость души от матери. По словам автора, «она была из тех русских женщин, которая „в беде не сробеет, спасет: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет“, — простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно».

Именно такие люди, в представлении писателя, несут в себе драгоценный опыт «практической нравственности» народа, неписанные нормы которой совпадают с высокими принципами христианской этики. Как и в этическом сознании позднего Толстого, христианское для Лескова 80—90-х гг. отождествляется с крестьянским.

Близко общавшийся с писателем А. И. Фаресов в свое время писал, что Лескову было свойственно убеждение в том, что «христианство возникло среди простого народа ранее, чем оно стало господствующим культом с присущими ему формами».

В народной психологии, по убеждению писателя, находят воплощение наиболее плодотворные тенденции общечеловеческой культуры. Поэтому в непосредственных душевных влечениях любимых героев писателя зачастую проступают и обнаруживают свое сродство постулаты народной морали, евангельская заповедь и сентенция древнего мудреца.

В рассказе «Несмертельный Голован» главный его герой, простой человек, некогда откупившийся от своего барина, следуя голосу своего доброго сердца, совершает поразительные подвиги милосердия и тем самым как бы лишний раз подтверждает своей жизнью высокую апостольскую истину: «Совершенная любовь изгоняетстрах» (эти слова используются писателем как эпиграф к рассказу).

В рассказе «Однодум» главный урок нравственности, который дает Алексашке Рыжову его мать, бедная вдова, добывающая средства на жизнь печением пирожков, — это урок самоограничения. «Он был, как мать, умерен во всем и никогда не прибегал ни к чьей посторонней помощи». Воспитав в себе эту добродетель, Однодум именно благодаря ей чувствует себя защищенным от всех превратностей судьбы (что ясно видно из его беседы с Ланским).

Это главное правило его жизненного поведения целиком совпадает с этикой Платона, суждения которого любил цитировать Лесков. Главное условие блага и высшего достоинства человеческой жизни, по учению этого античного мыслителя, — именно соблюдение меры во всем. В письме к С. Н. Шубинскому (8 октября 1882 г.) Лесков в назидание своему корреспонденту вспоминает сентенции Платона: «Сам „бог есть мера“, — говорит мудрец, — и остерегается перейти свою мерность, чтобы она не расстроила гармонии».

Изображая пережитые Рыжовым в его молодости состояния экстаза, Лесков замечает, что, выкрикивая «встречь воздуху» гневные слова пророка Исайи, «он сам делался полумистиком, полуагитатором в библейском духе». Широкое боговедение Исайи «отвечало его душевной настроенности», т. е. первичной основой порывов героя к обличению «крепких» и к переустройству мира на началах высшей справедливости снова оказывается высокий строй его собственной души.

В таком истолковании религиозности простых людей Лесков совпадал с Герценом и Гл. Успенским, которые также считали, что философские и этические искания народной мысли не могут пока проявить себя иначе, чем в оболочке разного рода религиозных исканий и утопий.

Живописуя колоритные характеры людей, возвысившихся в своем достоинстве «над чертою простой нравственности», Лесков ясно сознает, что при всей непреложности этого факта он чреват драматическими последствиями для тех, кто дерзнул опередить свое время.

Жизнь «праведников» в его произведениях рано или поздно неизбежно обращается в «житие». Трезво представляя себе соотношение сил, Лесков не случайно сообщает порой характерам своих любимых героев налет чудачества. В свое время Герцен недаром замечал, что всякая оригинальность в России неизбежно сбивается на патологию.

Однако «чудаки» Лескова чаще всего представляются «поврежденными», носителями «несообразного бреда», юродивыми только их непосредственному окружению, которое живет по иным нормам. Сам писатель не склонен видеть в них прежде всего людей больного сознания, хотя порой границы между их праведническим подвижничеством и романтической экзальтацией духа оказываются очень зыбкими.

Как ни велики те житейские тяготы, которые должны претерпевать «праведники», главный акцент в трактовке их характеров ставится автором не на их страданиях, а на обнаруживаемой ими необоримой нравственной силе, свидетельствующей о чрезвычайно высоком нравственном потенциале личности каждого из них.

Поразительно жизнестойким предстает в рассказе «Однодум» Афанасий Рыжов, который прошел весь свой почти столетний путь, «ни разу не споткнувшись, никогда не захромав ни на правое колено, ни на левое». «Характер ваш почтенен», — вынужден заявить местный губернатор и будущий министр С. С. Ланской, познав на собственном опыте меру дерзновенного бесстрашия этого квартального, посмевшего публично осудить его гордыню.

В апофеозе своих великих жизненных сил изображен и другой «праведник» — «Несмертельный Голован».

«Героическим лицом пьесы» выступает в рассказе «Человек на часах» рядовой Постников, который, повинуясь голосу «непокорного сердца», оставляет свой пост у Зимнего дворца и спасает утопающего.

Жаждет «переведаться со злом» молодой воспитанник Инженерного училища Николай Фермор («Инженеры-бессребреники»), отваживаясь — наперекор духу своей среды — служить отечеству с совершенным бескорыстием.

Таким образом, как ни значительна сила обстоятельств, теснящих лесковских «праведников», каждый из них, подобно Ивану Северьянычу, на свой лад следует тому же нравственному принципу — «толцытеся!», находя в себе силы «одействорять» свои непосредственные побуждения и душевные порывы.

Этой стороной своего духовного облика «праведники» Лескова оказались впоследствии близки зачинателю новой социалистической литературы М. Горькому и, по его признанию, повлияли на формирование его новаторской концепции Человека, отвечающей духу революционной эпохи.

Знаменательно, что, выделяя в письме к молодому К. Федину самые существенные моменты этой концепции, Горький пишет, что человек дорог ему «своей волей к жизни, своим чудовищным упрямством быть чем-то больше себя самого, вырваться из петель тугой сети исторического прошлого, подскочить выше своей головы».

И при этом прямо опирается на Лескова, который, по его словам, показывает «людей более значительных», чем герои многих известных европейских романистов, «вовсе не потому только, что они наши русские, а потому, что они больше люди».

Горькому импонирует в лесковских «праведниках» их высокая внеличная устремленность. Он живо улавливает земной, чуждыйцерковной ортодоксальности, гуманистический пафос деятельности этих героев, «очарованных любовью к жизни и людям».

Самому Лескову такие стимулы их поступков, как непосредственное сострадание, нетерпимость ко злу и неправде, братская любовь, — чувства, естественно возникающие в их сердцах, — представляются самыми высокими и самодостаточными мотивами поведения, не требующими для себя какой-либо иной опоры, какой может послужить, скажем, религиозное сознание нравственного долга.

Порой эти душевные влечения «праведников» прямо противопоставляются в рассказах писателя традиционным христианским добродетелям, которые канонизировались житийной литературой: постоянной заботе о чистоте своей души, страху перед божьим судом, стремлению отойти от зла, укрывшись от него в стенах монастыря. «Очеловечить евангельское учение — это задача самая благородная и вполне своевременная», — замечает Лесков в письме к А. С. Суворину 13 апреля 1890 г.

По существу в цикле рассказов о «праведниках» он и выполняет именно эту задачу. Самым большим сокровищем души его любимых героев оказывается именно запас человечности, способность, преодолевая все временные, бытовые, исторические ограничения, вставать друг к другу в собственно человеческие, братские, свободные отношения.

Чуждый идей революционного преобразования действительности, Лесков в то же время по-своему верил в возможность реализации этого идеала. «„Единство рода человеческого“, что ни говорите, — не есть утопия», — заявляет он в своем позднем письме. И далее, опираясь на народный взгляд, решительно отмежевывается от ортодоксально-религиозного истолкования идеи всечеловеческого духовного родства.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Праведники Лескова как воплощение нравственного идеала

На чем или на ком держится земля русская? Конечно, ответ здесь прост. Многие понимают, что держится она на простых людях. Эти люди никак внешне не отличаются от всех других. Хуже того, они иногда просто некрасивы. Но эти люди незаметно и постоянно творят подвиги. И почти каждый автор стремится показать этих простых и в то же время незаурядных людей в своих сочинениях.

Мысль о создании цикла рассказов, посвященных праведникам земли русской, возникла у Лескова в 70-е годы XIX в. после сиора с писателем Писемским. Писемский писал Лескову о том, что нет уже святости на Руси, а в душе каждого человека «ничего, кроме мерзости», не видно. Такое признание друга и собрата по перу поразило Лескова. «Как,- думал я,- неужели в самом деле не видать ничего, кроме дряни? Неужели все доброе И хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей,- одна выдумка и вздор? Это не только грустно, но и страшно».

Так возникают очерки и рассказы, в которых Лесков опровергает утверждение Писемского. Это такие произведения, как «Левша», «Очарованный странник», «Запечатленный ангел», «Тупейный художник», «Кадетский монастырь», «Несмертельный Голован» и др.

В рассказах и очерках Лескова описаны благородные люди с неповторимыми судьбами. Поистине, лесковские герои - Праведники . Они говорят правду и несут в свет правду. Конечно же это Иван Северья-нович Флягин в «Очарованном страннике», который много видел, много скитался по земле русской. Когда думаешь о Флягине, то сразу же вспоминаешь образ могучего Ильи Муромца. И действительно, Флягин - типично русский человек, может быть, немного простоватый, но с чистой душой. Он обязательно поможет чужому горю и не останется безучастным, Флягин - человек бескорыстный, чувствующий настоящую красоту жизни.

Другим примером являются герои рассказа «Кадетский монастырь» - директор Перский, эконом Бобров и врач Зеленский. Кажется, что люди, занимающие эти посты, не могут быть праведниками. Но это не так. Перский - человек честный и благородный, На личном примере он учил воспитанников. Все свое время проводил в Кадетском «монастыре» и лично следил за жизнью кадетов. Он был всегда очень аккуратно одет, то есть это был человек чистый и внутри и снаружи. В нем чувствовалась сила, он никогда не гнался за местом и не заискивал перед начальством. Бобров «был такой же высоко замечательный человек». Он был даже добрее Перского. Он выручал наказанных и тайком кормил арестованных кадетов. Большую часть своего жалованья он отдавал на нужды Кадетского «монастыря». Этот человек хотел, чтобы все выпускники монастыря стали настоящими, хорошими людьми, чтобы они нашли свою тропу в жизни. И вот в это Бобров вкладывал свою душу. Доктор Зеленский лечил кадетов не только телесно, но и морально. Давал читать книги своим воспитанникам. Единственное, что у него было,- это его воспитанники. Он сам лично следил за здоровьем каждого.

Все эти Праведники Лескова ничего не требуют взамен. Они отдают себя полностью ради счастья других, И таковы все Праведники Лескова . Но такие люди в жизни обычно живут не очень хорошо. Они отличаются от других людей, их не понимают, над ними смеются. Но такова судьба праведников - страдать больше других.

Прежде всего праведник у Лескова смотрит в себя и старается следовать какому-то нравственному идеалу. Но Праведники Лескова не так уж безобидны. Своей «душевной» красотой, своими поступками и делами они борются с носителями греха и порока, й в этой борьбе они даже могут преступить заповедь «не убий». Лесковские герои немного чудаковаты, у них совсем другой образ мыслей, чем у простых людей. Они живут в своем мире, куда вход открыт только людям с добрым сердцем и чистой душой.

В основном, действие рассказов Лескова происходит в николаевскую эпоху. В эпоху деспотизма и цензуры, И именно в такую эпоху рождаются настоящие борцы, которые противопоставляют свое человеколюбие окружающей их бесчеловечности.

Эти борцы - не победители В этой неравной борьбе они проигрывают, но их дела навечно остаются в народе. Их поступки - огни в темноте. И чем больше борцов-праведников, тем больше света.

Праведники Лескова - учителя жизни, которые являются для писателя образцом, Сам Лесков писал о своих героях: «Одушевляющая их совершенная любовь ставит их выше всех страхов». Праведники Лескова - это бесстрашные, бескорыстные, борющиеся за справедливость люди.

И как правильно отметил М. Горький: «Лесков - писатель, открывший праведника в каждом сословии, во всех группах.

Николай Лесков

Праведники

<Предисловие>

«Без трех праведных несть граду стояния»

При мне в сорок восьмой раз умирал один большой русский писатель. Он и теперь живет, как жил после сорока семи своих прежних кончин, наблюдавшихся другими людьми и при другой обстановке.

При мне он лежал, одинок во всю ширь необъятного дивана и приготовлялся диктовать мне свое завещание, но вместо того начал браниться,

Я могу без застенчивости рассказать, как это было и к каким повело последствиям.

Смерть писателю угрожала по вине театрально-литературного комитета, который в эту пору бестрепетною рукою убивал его пьесу. Ни в одной аптеке не могло быть никакого лекарства против мучительных болей, причиненных этим авторскому здоровью.

– Душа уязвлена и все кишки попутались в утробе, – говорил страдалец, глядя на потолок гостиничного номера, и потом, переводя их на меня, он неожиданно прикрикнул:

– Что же ты молчишь, будто черт знает чем рот набил. Гадость какая у вас, питерцев, на сердце: никогда вы человеку утешения не скажете; хоть сейчас на ваших глазах испускай дух.

Я был первый раз при кончине этого замечательного человека и, не поняв его предсмертной истомы, сказал ему:

– Чем мне вас утешить? Скажу разве одно, что всем будет чрезвычайно прискорбно, если театрально-литературный комитет своим суровым определением прекратит драгоценную жизнь вашу, но…

– Ты недурно начал, – перебил писатель, – продолжай, пожалуйста, говорить, а я, может быть, усну.

– Извольте, – отвечал я, – итак, уверены ли вы, что вы теперь умираете?

– Уверен ли? Говорю тебе, что помираю!

– Прекрасно, – отвечаю, – но обдумали ли вы хорошенько: стоит ли это огорчение того, чтобы вы кончились?

– Разумеется, стоит; это стоит тысячу рублей, – простонал умирающий.

– Да, к сожалению, – отвечал я, – пьеса едва ли принесла бы вам более тысячи рублей и потому…

Но умирающий не дал мне окончить: он быстро приподнялся с дивана и вскричал:

– Это еще что за гнусное рассуждение! Подари мне, пожалуйста, тысячу рублей и тогда рассуждай как знаешь.

– Да я, – говорю, – почему же обязан платить за чужой грех?

– А я за что должен терять?

– За то, что вы, зная наши театральные порядки, описали в своей пьесе всех титулованных лиц и всех их представили одно другого хуже и пошлее.

– Да-а; так вот каково ваше утешение. По-вашему небось все надо хороших писать, а я, брат, что вижу, то и пишу, а вижу я одни гадости.

– Это у вас болезнь зрения.

– Может быть, – отвечал, совсем обозлясь, умирающий, – но только что же мне делать, когда я ни в своей, ни в твоей душе ничего, кроме мерзости, не вижу, и за то суще мне господь бог и поможет теперь от себя отворотиться к стене и заснуть со спокойной совестью, а завтра уехать, презирая всю мою родину и твои утешения.

И молитва страдальца была услышана: он «суще» прекрасно выспался и на другой день я проводил его на станцию; но зато самим мною овладело от его слов лютое беспокойство.

«Как, – думал я, – неужто в самом деле ни в моей, ни в его и ни в чьей иной русской душе не видать ничего, кроме дряни? Неужто все доброе и хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей, – одна выдумка и вздор? Это не только грустно, это страшно. Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одной дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?»

Мне это было и ужасно, и несносно, и пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, доколе не найду хотя то небольшое число трех праведных, без которых «несть граду стояния», но куда я ни обращался, кого ни спрашивал – все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот, и другой знавали. Я и стал это записывать. Праведны они, думаю себе, или неправедны, – все это надо собрать и потом разобрать: что тут возвышается над чертою простой нравственности и потому «свято господу».

И вот кое-что из моих записей.

Глава первая

В царствование Екатерины II, у некоторых приказного рода супругов, по фамилии Рыжовых, родился сын по имени Алексашка. Жило это семейство в Солигаличе, уездном городке Костромской губернии, расположенном при реках Костроме и Светице. Там, по словарю кн. Гагарина, значится семь каменных церквей, два духовные и одно светское училище, семь фабрик и заводов, тридцать семь лавок, три трактира, два питейные дома и 3665 жителей обоего пола. В городе бывают две годовые ярмарки и еженедельные базары; кроме того, значится «довольно деятельная торговля известью и дегтем». В то время, когда жил наш герой, здесь еще были соляные варницы.

Все это надо знать, чтобы составить понятие о том, как мог жить и как действительно жил мелкотравчатый герой нашего рассказа Алексашка, или, впоследствии, Александр Афанасьевич Рыжов, по уличному прозванию «Однодум».

Родители Алексашки имели собственный дом – один из тех домиков, которые в здешней лесной местности ничего не стоят, но, однако, дают кров. Других детей, кроме Алексашки, у приказного Рыжова не было, или по крайней мере о них мне ничего не сказано.

Приказный умер вскоре после рождения этого сына и оставил жену и сына ни с чем, кроме того домика, который, как сказано, «ничего не стоил». Но вдова-приказничиха сама дорого стоила: она была из тех русских женщин, которая «в беде не сробеет, спасет; коня на скаку остановит, в горящую избу взойдет», – простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно.

Когда она овдовела, в ней еще были приятности, пригодные для неприхотливого обихода, и к ней кое-кто засылали свах, но она отклонила новое супружество и стала заниматься печеньем пирогов. Пироги изготовлялись по скоромным дням с творогом и печенкою, а по постным – с кашею и горохом; вдова выносила их в ночвах на площадь и продавала по медному пятаку за штуку. От прибыли своего пирожного производства она питала себя и сына, которого отдала в науку «мастерице»; мастерица научила Алексашку тому, что сама знала. Дальнейшую же, более серьезную науку преподал ему дьяк с косою и с кожаным карманом, в коем у него без всякой табакерки содержался нюхательный порошок для известного употребления.

Дьяк, «отучив» Алексашку, взял горшок каши за выучку, и с этим вдовий сын пошел в люди добывать себе хлеб-соль и все определенные для него блага мира.

Алексашке тогда было четырнадцать лет, и в этом возрасте его можно отрекомендовать читателю.