Источники по истории первобытного общества. Источники и историография истории первобытного общества Вопросы для самоконтроля

Источники истории первобытного общества очень разнообразны. Все, что может свидетельствовать о прошлом человечества, все, что создал человек, все, на что он воздействовал, и все, что воздействовало на человеческую деятельность, - таков круг источников для первобытноисторической науки.

Первобытная история является почти «бесписьменным периодом»; важнейшие для исторической науки письменные источники играют для первобытной истории, за исключением ее последнего периода, несравнимо меньшую роль, чем другие виды источников.

Данные археологии . Большое значение имеют вещественные источники, сохранившиеся с древних времен, или, как их иначе называют, археологические памятники. Вещественные источники, т. е. орудия труда, остатки древних построек, украшения, посуда и т. п., - это остатки материальной культуры создавшего ее общества. Вещи - ценнейший исторический источник, так как все они являются продуктами своей эпохи, свойственны данной эпохе и отражают условия жизни того времени, когда они были произведены.

Советские историки первобытного общества, исходя из марксистского тезиса об определенных закономерностях развития производительных сил и производственных отношений, считают, что между материальной культурой и социально-экономической жизнью общества на любой ступени его развития существует определенная закономерная связь. Поэтому, зная условия существования общества, можно представить себе, какая материальная культура соответствовала этому обществу, и наоборот, по материальной культуре можно восстановить основные черты социально-экономического строя, а иногда и историю создавшего эту материальную культуру общества. Из всех вещей для изучения прошлого наибольшее значение имеют орудия труда. «Такую же важность, какую строение останков костей имеет для изучения организации исчезнувших животных видов, останки средств труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций. Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда. Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд».

Археологическими источниками являются не только вещи, но и остатки поселений и жилищ, погребений, мастерские, горные выработки и святилища, пещеры, древние системы орошения, каналы, плотины, дороги и т. д. Изучение эволюции жилища или поселения позволяет судить в какой-то мере об эволюции семьи и общественной жизни - коллективные жилища сменяются обособленными семейными жилищами, неукрепленные поселения - укрепленными и т. д. Большей частью археологические памятники обнаруживаются и изучаются в процессе раскопок.

К концу XIX в. в археологической науке сложилось понятие об археологической культуре, имеющее очень большое значение для изучения первобытной истории. «Археологической культурой» называют общность археологических памятников, относящихся к одному времени, отличающихся местными особенностями и сосредоточенных на определенной ограниченной территории. Чаще всего археологическая культура отражает обособленное существование древних племен и народностей. Представление об археологической культуре и изучение ее возникновения, распространения и исчезновения позволяют реконструировать историю племен и народностей в эпохи, предшествующие возникновению письменных источников.

Данные этнографии . Однако археологические источники в целом ряде случаев остались бы немыми и не могли бы дать ответа на многие вопросы, если бы историк первобытного общества не прибегал к сравнительно-историческому методу и не использовал бы для реконструкции прошлого наблюдения над жизнью племен и народностей, сохранивших в той или иной степени черты первобытнообщинного строя.

Одна из отраслей исторической науки - этнография, изучающая особенности культуры и быта народов земного шара, занимается исследованием этих племен и народностей, а также тех первобытных пережитков, которые сохранились в быту более развитых народов. Благодаря этнографическим источникам удалось получить более полное представление о различных ступенях общественного развития в прошлом.

Племена и народности, сохранившие в той или иной степени черты первобытнообщинного строя, и поныне живут или недавно еще жили в разных местах земного шара. Они находятся на разных ступенях и представляют различные этапы развития. Некоторые из них
еще почти не знают металлов и живут в каменном веке, другие подверглись сильному влиянию классовых обществ, но все же сохранили элементы древнего уклада жизни. Можно утверждать, что основные черты хозяйства, общественного строя, материальной и духовной культуры, сравнительно недавно наблюдавшиеся у отставших в своем развитии племен, в отдаленном прошлом были свойственны всему человечеству.

Для реконструкции этого отдаленного прошлого, как уже сказано, имеет большое значение изучение пережитков, т. е. следов и остатков прошлого, сохранившихся в позднейших обществах. Такие пережитки наблюдаются особенно ярко в обрядах (свадебных, праздничных, похоронных), в одежде, украшениях, в устройстве жилища и т. п. Первобытные культы и другие проявления первобытной жизни отразились в фольклоре - в сказках, песнях, былинах, загадках, заговорах и т. д.

Особый, очень важный этнографический (и в то же время фольклористический) источник реконструкции прошлого - устные традиции аборигенов. Генеалогические и этногонические предания, являющиеся как бы устной историографией, до некоторой степени заменяют писаную историю.

Данные лингвистики . Важным источником представлений о прошлом народа могут служить лингвистические данные. Все современные языки складывались по мере развития общества и сохранили в себе следы нередко очень далекого прошлого. Например, слово «стрелять» происходит от слова «стрела» т. е. восходит еще к той эпохе, когда стреляли из лука стрелами. По мере общественного развития менялись значение, смысл (семантика) слов. Во многих индоевропейских языках, в том числе и в русском, слово «скот» употреблялось в значении «имущество», «казна», «деньги», потому что в древности скот действительно заменял деньги и служил средством обмена. Древняя организация семьи отразилась, например, в том, что в древнеиндийском (санскритском) языке слово «племянник» означает также и «соперник». Изучение взаимоотношений и степени родства современных языков ведет к установлению фактов исторических связей между народами, так как языковые семьи - это группы языков, а следовательно, как правило, и народов, связанных общностью происхождения.

Среди других лингвистических данных большое значение имеют данные ономастики, т. е. науки о наименованиях. Все ее три составные части - антропонимика (наука о именах людей), этнонимика (наука о названиях народов) и топонимика (наука о географических наименованиях)- одинаково важны для воссоздания прошлого. Они позволяют судить о характере древней природной среды, хозяйственных занятиях, племенном составе и межплеменных отношениях, религиозных верованиях и т. п.

Данные письменных источников . Как уже говорилось, первобытная история - история в основном бесписьменная: само возникновение упорядоченной письменности рассматривалось Морганом, а многими рассматривается и сейчас как один из признаков перехода от первобытного общества к классовому. Но в силу неравномерности исторического развития в различных обществах цивилизация и письменность возникли в разное время. Народы, уже обладавшие письменностью, оставили многочисленные свидетельства о своих еще бесписьменных, первобытных соседях. Это упоминавшиеся выше сообщения античных авторов о варварах, средневековых путешественников - о виденных ими «экзотических» народах, европейских администраторов, миссионеров, колонистов - о племенах Америки, Африки, Австралии и т. д. Как и другие письменные источники, они делятся на нарративные (повествовательные) и актовые (официальные документы). И те и другие, как правило, представляют большую ценность для исторической реконструкции жизни первобытных обществ, позволяя их как бы историзировать (т. е. изучать с помощью собственно исторических данных) извне. В США, где соответствующая область этнографии выделена в особую науку - этноисторию, даже существует специальное общество этноисториков и издается журнал «Этноистория».

Данные антропологии и других естественных наук . Велико также значение антропологических источников - костных остатков первобытных людей. Чем древнее эпоха, к которой относятся эти остатки, тем они фрагментарнее и тем большее искусство требуется для того, чтобы извлечь из них полноценную информацию. Часто представление о физическом типе той или иной ископаемой формы базируется на фрагментах костей скелета, неполностью сохранившихся черепах и челюстях. Только тщательное сравнительно-анатомическое исследование дает возможность реконструировать недостающие отделы и составить представление о целом по его частям. Этому помогает тщательно разработанная в антропологии система измерений скелета. Скелет человека используется не только для непосредственного изучения: по рельефу мест прикрепления мышц, например, можно составить представление о развитии мускулатуры древних людей; слепки внутренней полости черепной коробки, иначе называемые эндокранами, служат для восстановления размеров и наружного строения мозга. Последнее обстоятельство особенно важно по отношению к ранним эпохам развития человечества, когда мозг разрастался и прогрессивно перестраивался в связи с трудовой деятельностью. Черепа и эндокраны позволяют судить о способности древнейшего человека к мышлению и членораздельной речи, а следовательно, и к формированию человеческого общества. В этом же плане важны представляемые антропологией данные палеодемографии. Анализ повреждений на костных остатках дает материал для суждения о частоте конфликтов, каннибализме и т. п.; в то же время такой факт, как открытие в мустьерском слое пещеры Шанидар в Ираке скелета старика, у которого задолго до смерти была ампутирована выше локтя правая рука, может быть истолкован как свидетельство в пользу складывавшихся социальных связей.

Материалы большой важности предоставляет в распоряжение антрополога и историка первобытного общества приматология - область зоологии, специально занимающаяся изучением обезьян. С одной стороны, сравнительно-анатомическое исследование строения тела высших человекообразных обезьян открывает возможность для реконструкции морфологических особенностей непосредственных предков человека, с другой - изучение высшей нервной деятельности антропоидов помогает понять процесс зарождения и формирования мышления, речи, зачатков трудовой деятельности. В последние десятилетия, когда приматологи стали активно изучать сообщества обезьян не в неволе, а в природной среде, возникла и добилась заметных успехов наука о поведении приматов, их этология.

Данные для реконструкции природной среды, в которой протекала жизнь первобытных людей, предоставляют историку такие науки, как геология, палеозоология, палеоботаника. В двух последних случаях мы судим о составе стад приручаемых или уже домашних животных и о формах культивируемых злаков. Это в то же время хотя и косвенные, но очень важные данные для реконструкции жизни самого первобытного общества. Так, недавними раскопками в той же пещере Шанидар было обнаружено погребение палеоантропа с обильными остатками цветочной пыльцы. Исследование установило, что это пыльца не обычных, а различных лекарственных цветов. А это, в свою очередь, позволило выдвинуть гипотезу, что погребенный был знахарем, что в среднем палеолите уже получила развитие народная медицина. Значение данных естественных наук как косвенного источника первобытной истории в последнее время возросло и продолжает расти.

Особенности источниковедения первобытной истории. Ни один из основных видов источников первобытной истории не отражает прошлого всесторонне. Целиком относятся к изучаемой эпохе лишь вещественные - археологические и антропологические - памятники, но возможности, открываемые их анализом для реконструкции истории первобытного общества, остаются ограниченными.

Материалы, которыми располагает антропология применительно к древнейшим эпохам, т. е. как раз там, где дорога каждая крупица информации, пока очень невелики по объему и, стало быть, далеко не всегда дают возможность решить, где правило, а где исключение. Ведь, например, допустимо предположить, что шанидарский инвалид обладал такой исключительной силой и ловкостью, что даже однорукий не уступал своим здоровым собратьям. Значительно более многочисленны и информативны археологические материалы, однако и они далеко не всегда допускают однозначное решение. Бывает, что одни и те же остатки жилищ приводят различных исследователей к диаметрально противоположным выводам относительно форм семьи у населявших их коллективов; археологически установленные факты перемещения сырья и даже некоторых орудий труда одними исследователями трактуются как доказательство наличия обмена, другими - только как результат брачных связей между коллективами. Но и помимо этого, даже при однозначном толковании, вещественные памятники не дают представления об обществе в целом. Здесь, как уже было сказано, необходима помощь этнографии.

Однако использование этнографических материалов для исторических реконструкций не так просто, как это может показаться на первый взгляд. Прежде всего этнографам не удалось изучить ни одного отсталого племени, культура которого целиком соответствовала хотя бы позднепалеолитической. По-видимому, на самом низком уровне развития производительных сил европейцы застали аборигенов Австралии. Еще менее развиты были тасманийцы, но они были истреблены колонизаторами в первой половине XIX в. и их культура осталась мало изученной. Австралийцы ко времени колонизации вели охотничье хозяйство без применения лука и стрел, их техника во многом напоминала позднепалеолитическую, но в то же время имела ряд черт, характерных для мезолита и даже неолита. Однако дело не только в этом. Даже используя этнографические данные о племенах, материальная культура которых в основном сходна с той или иной археологической культурой, историк далеко не во всем может проводить аналогию между этими племенами и первобытными носителями сходных культур. Самые отсталые племена мира прожили тысячелетия, в течение которых их культура медленно развивалась своеобразными путями, вероятно, во многом отличными от путей классической первобытности. Одни из них еще в период, предшествовавший европейской колонизации, в какой-то мере испытали влияние более развитых племен и народностей, другие могли регрессировать, попав в неблагоприятные условия. Сам тот факт, что определенные племена отстали в своем развитии, заставляет задуматься о том, можно ли отождествлять их с первобытными племенами Ближнего Востока и Европы, где развитие совершалось наиболее быстрыми темпами, и, следовательно, не имели существенного значения способствовавшие застою географические и исторические факторы. Поэтому сложный живой организм изучаемых этнографами отсталых племен не является музейной реликвией, точно воспроизводящей прошлое человечества. Нельзя сравнительно-исторический метод рассматривать как право ученого прямо налагать живую культуру на ископаемую и делать свои выводы.

Так как археологические материалы недостаточно информативны, а этнографические - не всегда репрезентативны (представительны), в науке ведется многолетний спор о методах и процедуре реконструкции первобытной истории. Одни ученые отдают предпочтение собственно археологическим методам, другие - собственно этнографическим, большинство же считают наиболее плодотворными возможности междисциплинарного синтеза.

Воссоздание истории первобытного общества одними только археологическими методами - скорее программное требование, чем реализованная возможность некоторых теоретиков западной археологии. По мысли сторонников этого направления (так называемого контекстуализма и близкой к нему «новой археологии»), такое воссоздание возможно на основе системного, или контекстного, анализа взаимосвязанных элементов, составляющих археологические комплексы. При этом теоретически возможно реконструировать и недостающие звенья системы путем сопоставления одних субсистем с другими, проверяя массовые факты статистическими и компьютерными методами. Но на деле ученым все равно приходится обращаться к этнографическим данным как к средству моделирования воссоздаваемых социальных и идеологических структур и для проверки археологических гипотез. Одни археологи (контекетуалисты) делают это неявно и иногда даже бессознательно, другие («новые археологи») - явно и даже акцентируя значение этнографических моделей.

Нередко реконструкция первобытной истории, начиная с верхнего палеолита и появления человека современного вида, ведется одними только или преимущественно этнографическими средствами. Важнейшее из них - сравнительно-исторический метод. Он не специфичен для этнографии, так как является частнонаучным методом многих общественных наук, но применяется в этнографии и этнографических реконструкциях первобытной истории так широко, что этнографы нередко говорят о «сравнительно-этнографическом» методе. С его помощью этнографы устанавливают сходства и различия социальных общностей, а историки первобытности находят этнографические аналоги социальным общностям первобытной эпохи. В последнем случае чаще всего обращаются к той разновидности сравнительно-исторического метода, которую советский филолог В. М. Жирмунский обозначил как историко-типологическое сравнение. Применение историко-типологического сравнения в этнографических реконструкциях первобытной истории основано на понимании общественного и культурного развития как закономерного естественноисторического процесса. «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще». Значит, сходные способы производства определяют в принципе сходные, в общих чертах повторяющиеся у всего человечества процессы. Это позволяет не только сопоставлять между собой однотипные социально-исторические системы независимо от их пространственно-временного соотношения, но и объяснять повторяемость единством законов исторического развития. И вот здесь-то открывается возможность использования историко-типологических сравнений для синтеза этнографической информации о древнейшем прошлом человечества.

Какова же непосредственная методика такого использования? Общепризнано, что ни одно отдельно взятое общество непредставительно для воссоздания какой-либо определенной стадии развития. Многие его особенности обусловлены не только стадиальной принадлежностью, но и своеобразием природной среды, условиями изоляции или, напротив, последствиями культурных контактов и т. п. Иными словами, в нем соединены как общие, типические черты переживаемой им исторической стадии, так и его особенные и даже единичные конкретно-исторические черты. Необходимо сопоставить между собой ряд обществ и, отделив таким образом типическое от конкретно-исторического, опрокинуть это типическое в первобытную историю. Чем шире ряд сопоставляемых обществ, тем обоснованнее выводы и надежнее реконструкция. И все же у этой методики пока еще есть уязвимые стороны. Как сопоставлять между собой социальные общности - в целом или в их наиболее значимых комплексах взаимосвязанных признаков? Если в целом, то не слишком ли много окажется более или менее существенных несовпадений, а если в комплексах, то какие их составляющие связаны жестко, а какие не жестко? Все это пока остается предметом споров о методике реконструкций, которая еще только разрабатывается.

Другим этнографическим (хотя также применяемым не только в этнографии) методом реконструкции первобытной истории является метод изучения пережитков. Создатель этого метода Э. Тайлор сравнивал пережиток с рудиментом в живом организме и считал его основным признаком несоответствие данному состоянию культуры. Однако уже этнографы-функционалисты справедливо обратили внимание на то, что в обществе не бывает таких остатков прошлого, которые не были бы видоизменены применительно к позднейшим условиям, не наполнились бы новым содержанием, не стали бы функциональным элементом вобравшей их системы. Спасая понятие пережитка, В. Шмидт определил его как явление, старое только по своей форме, а Дж. Мэрдок обратил внимание на то, что разные сферы культуры не всегда жестко связаны и развиваются с разной скоростью. Существование пережиточных, хотя бы только по форме, явлений можно считать установленным. Но как определить их стадиальную глубину? Как выяснить, к какому именно пласту первобытности восходят, например, известные в древней Спарте пережитки тайных союзов или еще недавно существовавшая у многих народов Кавказа обязательная передача детей на воспитание в чужие семьи - аталычество? Это можно сделать только сочетая метод пережитков со сравнительно-историческим методом, да и то без полной уверенности, так как пережиточное явление могло частично видоизмениться или же исчезнуть и возникнуть снова, да и не один раз. Поэтому для первобытноисторических реконструкций наиболее ценны стабильные пережитки (реликты), менее информативны видоизмененные (дериваты) и особенно ненадежны рецидивирующие (реституты). Вот почему первоочередной задачей при использовании метода пережитков является определение самого вида пережитка.

Ограниченные возможности археологии и этнографии, взятых порознь, ведут к тому, что теперь все больше историков первобытного общества стремятся овладеть методом археолого-этнографических аналогий, включая сюда обычные требования повышения вероятности выводов по аналогии. Это означает, что для суждения о первобытном прототипе А важно установить сходство у него с сопоставляемой моделью А1 в значительной совокупности важных признаков, выявляемых в первом случае археологически, а во втором - этнографически. Чем обширнее эта совокупность, тем вероятнее аналогия. Важно иметь в виду и другое основное требование повышения вероятности выводов по аналогии: выявляемый признак должен быть возможно более связан с другими признаками, возможно более детерминирован. При этих условиях аналогия может считаться доказательной, хотя и, как всякая аналогия, не бесспорной. Некоторые зарубежные исследователи, признавая правомерность археолого-этнографических сопоставлений, ограничивают их возможность лишь теми регионами, где может быть прослежена непрерывность культурного развития (так называемый метод контролируемого сравнения).

Означает ли все сказанное, что в нашем » распоряжении нет надежных источников для реконструкции истории первобытного общества? Такой вывод был бы неправилен, но надо учитывать, что источниковедение этой науки обладает особой спецификой, делающей восстановление древнейшего прошлого человечества едва ли не самой сложной областью исторического познания.

Только комплексное изучение всех видов источников позволяет представить себе жизнь первобытного общества. При этом важнейшее значение имеют привлечение всей совокупности данных сравнительной этнографии и археологии, учет общих направлений и общих закономерностей всемирно-исторического процесса. Большое значение имеет упорядочивающая фактический материал марксистская теория. Все это вместе создает значительные возможности для изучения первобытной истории.

Специфика источников первобытной истории такова, что в реконструируемых на их основе исторических фактах отсутствуют не только действующие лица и отдельные события, но и многие детали хозяйственной и общественной жизни. Удается выяснить лишь важнейшие изменения в развитии производительных сил и производственных отношений, основные общественные и идеологические структуры, общую картину межплеменных сношений и связей, причем даже здесь из-за недостаточности и противоречивости фактических данных многое еще остается не до конца ясным и спорным.

Дни смерти

1938 Умер - немецкий египтолог, известный как «человек, открывший Нефертити», исследователь Ахетатона.

Представления о первобытности в древно­сти и в средние века. История первобытного общества - сравнительно молодая отрасль исторической науки: она возникла лишь во второй половине прошлого века. Это, однако, не означает, что и раньше люди не пытались составить себе представление о начальной поре истории человечества. Интерес к своему прошлому возник у людей на самых ранних этапах их развития. Во всяком случае у самых отсталых народов, изучавшихся этнографами, обнаружены устные предания об их далеком прошлом, о деяниях и подвигах предков, о происхождении родов и племен (так назы­ваемые генеалогические и этногонические легенды). К глубокой древности относятся и наблюдения за образом жизни соседей, по­пытки разобраться в том, откуда они появи­лись, заглянуть в их прошлое.

С появлением классового общества перво­бытные легенды о древнейшем состоянии лю­дей превратились в мифы о «полузверином прошлом» или, напротив, о «золотом веке», когда люди жили без труда и забот, не знали вражды и войн и т. д. Зародыши научной истории первобытности, не оторвавшейся, правда, окончательно от мифологии, намети­лись у античных греков и римлян, у которых мы вообще впервые встречаем систематичес­кое изложение исторических фактов. Цивили­зованный мир для античных историков был ограничен Средиземноморьем, а за его пре­делами лежали огромные пространства, на­селенные народами, которых они имено­вали варварами. У многих из этих народов сохранялся первобытный строй общества.

Варварский мир был плохо известен антич­ным авторам, путешественники редко туда проникали, и их кратковременные и поверх­ностные наблюдения содержали немало пре­увеличений и фантастики. И все же именно в античное время появились первые описания первобытных народов, были сделаны ценные наблюдения, сыгравшие впоследствии нема­лую роль в создании системы представлений о первобытности. Таковы, например, описа­ния скифов, пигмеев и множества других пле­мен и народов у Геродота (484-425 гг. до н. э.), народов Малой Азии у Ксенофонта (430-350 гг. до н. э.), народов Европы и Азии у Страбона (ок. 63 г. до н. э. - 20 г. н. э.), германцев у Цезаря (100-44 гг. до н. э.) и Тацита (ок. 55-120 гг. н. э.) и т. д. Геродот и Страбон заметили, что у некоторых варварских народов существует коллективная собственность. Геродот писал о том, что ликийцы ведут родословную по материнской линии, что женщины у них сами выбирают се­бе мужей, что сарматские женщины воинственны и выходят замуж только после того, как убьют врага.

Описания этих обычаев, совокупность ко­торых позже получила название матриарха­та (От греч. mater - мать и arche - начало, власть), и других фактов, позволяющих судить о первобытности, не привели, однако, антич­ных историков к выводу о возможности с помощью сведений о примитивных народах выяснить доисторическое прошлое самих гре­ков и римлян. Долгое время эти наблюдения оставались лишь регистрацией курьезов.

Все же античные философы пытались пред­ставить себе общую картину первобытности и, хотя их гипотезы носили отвлеченный ха­рактер, порой высказывали блестящие догад­ки. Так, великий материалист древности Де­мокрит (470-380 гг. до н. э.) считал, что пер­вые люди на земле «вели жизнь грубую и Звериную, выходя на пастбище и кочуя, они питались обильнейшими естественными кор­мами земли и случайными плодами деревь­ев». Он подчеркивал, что необходимость до­бывать себе пищу, укрываться от непогоды и диких зверей заставляла людей искать спосо­бы борьбы с природой: «Борьба за сущест­вование научила людей всему». Последова­тель Демокрита древнеримский философ и поэт Лукреций Кар (ок. 99-55 гг. до н. э.) в поэме «О природе вещей» нарисовал картину развития древнейшего человечества от дикого состояния к изобретению огня, одежды, жи­лищ и т. д. Он высмеял распространенные тогда легенды о сотворении людей богами, о «золотом веке», с которого будто бы на­чинается жизнь людей на земле, и утверждал, что люди делали важнейшие изобретения, подгоняемые нуждой. Он предложил деление истории на три эпохи (века) по материалу, из которого изготовлялись орудия труда: ка­менный, медный (бронзовый) и железный:

Прежде служили оружием руки могучие, когти.

Зубы, каменья, обломки ветвей от деревьев и пламя,

После того была найдена медь и порода железа.

Все-таки в употребленье вошла прежде медь, чем железо.

Так как была она мягче, притом изобильней гораздо.

Этой догадкой он на девятнадцать столе­тий предвосхитил важнейшие положения сов­ременной археологии. Древнекитайские фи­лософы также различали каменный, бронзо­вый и железный века.

В средние века церковь и схоластика по­давляли науку. В это время еще больше, чем в древности, распространились самые неве­роятные вымыслы о прошлом людей и о на­родах неведомых стран. Средневековые геог­рафы и хронисты всерьез принимали легенды о собакоголовых людях (киноцефалах) или о фанезийцах, закутывающихся в свои гро­мадные уши, как в одеяла. Что же касается проблемы возникновения человечества и его первоначальной истории, то считалось, что об этом все уже сказано в библейской легенде. И все же даже в этих трудных условиях рас­ширялись знания о земле и населяющих ее народах. Эти знания и послужили позже ис­точником изучения первобытной истории. Арабские географы составили описания народов Восточной Европы и Азии. Замеча­тельные данные о народах Средней Азии в XIII в. сохранились в описании путешествия китайского географа Чан-Чуня. Путешествен­ники, отправлявшиеся на Восток для установ­ления торговых связей (Плано Карпини, Виль­гельм Рубрук, Марко Поло и др.), расшири­ли знакомство европейцев с восточными на­родами. Среди этих сочинений следует отме­тить «Хождение за три моря» тверского куп­ца Афанасия Никитина, совершившего про­должительное путешествие по странам Восто­ка (1466-1472), прожившего 3 года в Индии и описавшего быт ее народов.

Накопление этнографических знаний. Нас­тоящий переворот в накоплении этнографиче­ских знаний в Европе начинается с конца XV в., со времени великих географических открытий. В 1492 г. Христофор Колумб пред­принял первое плавание к берегам Америки. В 1497 г. Васко да Гама отыскал морской путь из Европы в Индию. В 1519-1521 гг. Магеллан совершил кругосветное путешествие. Вслед за ними в заморские страны дви­нулся поток завоевателей, купцов и миссио­неров, приносивших в Европу массу разнооб­разных сведений о многих отсталых народах. Для европейцев мир сразу стал почти в десять раз больше. В новооткрытых замор­ских странах жили народы, сильно отличав­шиеся друг от друга, а еще больше отличав­шиеся от жителей Европы своим физическим обликом, одеждой (чаще же отсутствием ее), языком, религией, обычаями. Описывавшие новооткрытые страны европейцы обращали внимание на особенности общественного уст­ройства «дикарей», на отсутствие у некоторых из них организованной власти, представлений о частной собственности. Сам Колумб, на­пример, сообщал, что островитяне Кубы жи­вут родовыми группами. Много ценных этно­графических наблюдений было сделано хрис­тианскими миссионерами.

До конца XVIII в. продолжались открытия новых земель, все более и более расширяв­шие знакомство с первобытными народами. Некоторые путешественники (Лаперуз, Мо-геертюи, Бугенвиль и др.) оставили замеча­тельные описания своих открытий. Знамени­тые путешествия Джеймса Кука (последнее относится к 1776-1779 гг.) открыли для евро­пейцев обитателей Океании. Этнографические наблюдения самого Кука и записи его спут­ников отличаются большой достоверностью и содержат описание быта и культуры острови­тян Таити, маори Новой Зеландии, абориге­нов Австралии и др. Продвигалось этногра­фическое изучение Азии, особенно Индии.

С началом XVIII в. в орбиту этнографии входит обширная область Восточноевропей­ского и Азиатского Севера, в изучении кото­рого важнейшую роль сыграли русские уче­ные. В 1715 г. был создан первый в России научный этнографический труд «Краткое опи­сание о народе остяцком» Григория Новиц­кого. Это сочинение было опубликовано только в 1884 г., но уже в XVHI в. материалы Новицкого вошли в научный оборот без име­ни автора. В. Н. Татищев (1686-1750) в своих географических и исторических трудах ис­пользовал этнографические материалы, писал о верованиях и обрядах разных народов, ставил вопросы происхождения народов, их этнической истории. В частности, он считал, что об исторических связях и происхождении народов можно судить прежде всего по язы­ковым данным, по взаимному родству язы­ков. Ценнейший этнографический материал собрала снаряженная Российской Академией наук так называемая Великая Северная, или Первая Академическая, экспедиция (1733- 1743). Участники этой экспедиции историк Г. Ф. Миллер (1705-1783) и натуралист И. Г. Гмелин (1709-1755) сообщили множест­во новых сведений о населении Сибири. Осо­бый интерес представляет труд участника одного из отрядов этой экспедиции, обследовав­шего Камчатку, С. П. Крашенинникова (1713- 1755) «Описание земли Камчатки», в котором содержатся материалы об ительменах (камча­далах), в XVIII в. еще почти не знавших металла и живших родовым строем. Много интересных наблюдений содержит труд дру­гого участника того же отряда - Г. В. Стел­лера (1709-1746).

Вторая Академическая, или Физическая, экспедиция (1768-1774) собрала ряд ценных сведений о народах Сибири. Ее участники П. С. Паллас (1741-1811), В. Ф. Зуев (1754-1794) и другие дали подробные описа­ния быта эвенков (тунгусов), хантов, ненцев и других народов, отметили у них некоторые стороны родовых отношений, собрали сведе­ния по обычаям, религии, фольклору. И. И. Лепехин (1740-1802) собрал материалы по этнографии народов Поволжья, Урала и Севера европейской части России. И. Г. Ге­орги (1729-1802), участник Физической экс­педиции Академии наук, стал автором пер­вой сводной этнографической работы, содер­жавшей обозрение народов России, описа­ние их хозяйства, образа жизни, обычного права, верований. Его четырехтомное «Описа­ние всех в Российском государстве обитаю­щих народов» появилось в 1776-1780 гг.

Русские путешественники и исследователи внесли значительный вклад в изучение от­сталых народов Нового и Новейшего Света. Участники русских кругосветных путешест­вий, предпринятых в 1803-1849 гг. для уста­новления регулярных связей с русскими колониями в Америке (И. Ф. Крузенштерн и Ю. ф. Лисянский, О. Е. Коцебу, ф. П. Литке, А. П. Лазарев и др), описали многие народы Океании и Западного побережья Северной Америки. Служащий Российско-Американ­ской компании Л. Я. Загоскин, посетивший племена Юкона - эскимосов и индейцев-атапасков, посвятил их обычаям книгу «Пе­шеходная опись части русских владений в Америке» (1847) и собрал ценные коллекции предметов материальной культуры. Миссио­нер И. Е. Вениаминов (1797-1879) в своих «Записках об островах Уналашкинского отде­ла» (1840) и в других сочинениях детально описал обычаи алеутов и тлинкитов. Замеча­тельный ученый-гуманист Н. Н. Миклухо-Мак­лай (1846-1В88) долгое время прожил среди папуасов Новой Гвинеи и собрал материалы огромной научной ценности.

Возникновение науки первобытной истории. Быстрое накопление в эпоху великих гео­графических открытий и в последующие ве­ка этнографического материала, естественно, повлекло за собой возникновение различных теорий первобытного общества и его разви­тия.

Описание народов Нового Света открыло яркую картину первобытной жизни, которая наводила на мысль о первобытном прошлом всего человечества. Одним из первых попы­тался доказать это, основываясь на сведениях по этнографии индейцев Америки, француз­ский миссионер-иезуит Жозеф-Франсуа Лафито (1670-1740), длительное время непосред­ственно наблюдавший быт ирокезов и гуронов. Его книга «Обычаи американских дикарей в сравнении с обычаями первобытных времен» (1724) имела большое значение не только по­тому, что в ней много ценных данных о жиз­ни индейцев, но и потому, что в ней приме­нен новый, сравнительно-исторический метод изучения, сыгравший впоследствии большую роль в науке о первобытном обществе. Лафито высказал мнение, что общественный строй ирокезов и гуронов должен быть похож на общественное устройство древних народов и что обычаи дикарей дают возможность легче понять и объяснить многое содержащееся у античных авторов. Лафито, однако, ошибочно полагал, что установление им этих сходств свидетельствует не об общих законах разви­тия народов, а об их историческом родстве, что сходство нравов американских индейцев с нравами древних греков дает возможность заключить, «что они происходят от одного ствола».

Более продуманно применил сравнительно-исторический метод Георг Форстер (1754- 1794). Например, в описании своего путешест­вия с капитаном Куком он указывает на сход­ство между носителями общественной вла­сти - вождями на о. Таити и героями гоме­ровской Греции. Из этого он делает вывод, что «люди при сходном уровне культуры мо­гут быть похожи друг на друга даже в самых удаленных одна от другой частях света».

С момента зарождения сравнительно-исто­рического метода в нем содержалась идея о сопоставимости обычаев разных народов и об исторической правомерности их появления и развития. Следующим шагом в поступатель­ном движении научной мысли была попытка создать общую схему всемирно-историческо­го развития человечества, рассматривая «ди­кие народы» как представителей ранней сту­пени этого развития. Здесь значительную роль сыграли великие мыслители XVIII в. Руссо, Дидро, Монтескье, Вольтер, Кондорсе и дру­гие. Руссо и Дидро идеализировали первобыт­ность, рисовали ее как золотой век, как сча­стливое детство человечества, создавали об­раз «добродетельного дикаря», обычаи кото­рого основаны на естественных законах при­роды, развитие же цивилизации представля­лось им как искажение этих законов. Несколь­ко иначе смотрели на прошлое человечества другие философы-просветители, видевшие в истории непрерывный прогресс культуры и разума. Наиболее отчетливо эта концепция представлена в трудах Жана Антуана Кон­дорсе (1743-1794), в особенности в его «Эс­кизе исторической картины прогресса челове­ческого разума» (1794). Он считал, что про­гресс происходил в виде последовательных ступеней развития хозяйства: от охоты и ры­боловства к одомашнению животных, а от него к земледелию. Каждой из этих хозяйст­венных эпох соответствовало определенное устройство общества. Так, во «второй эпохе», когда появились «пастушеские народы», плен­ных стали обращать в рабов, выделились знат­ные семьи вождей, сложилось законодатель­ство, укрепилось право собственности и т. д. По мнению Кондорсе, главными двигателями прогресса были человеческий разум и про­свещение.

Гораздо более последовательно историче­ской была попытка создать общую концепцию развития человеческой культуры, в известной мере построенную на этнографическом мате­риале, предпринятая шотландским философом Адамом Фергюсоном (1723-1816). В своем «Опыте истории гражданского общества» (1768) он писал, что современные народы хра­нят в себе следы первобытного состояния. В теперешнем состоянии отсталых племен, знакомых нам по описаниям путешественни­ков, «мы видим, как в зеркале, черты наших собственных предков» и можем поэтому су­дить об условиях их жизни. Фергюсон разде­лил историю на три периода: дикость, варвар­ство и цивилизацию. Гранью между «ди­костью» и «варварством» он считал переход от охоты и рыбной ловли к земледелию и скотоводству как преобладающим способам добывания пищи и введение частной собствен­ности. Цивилизация характеризуется прежде всего окончательным установлением и зако­нодательным закреплением частной собствен­ности. Таким образом, Фергюсон не только признавал единство истории развития челове­чества, но и в основу общей ее периодиза­ции положил материалистические признаки: формы хозяйственной деятельности и разви­тие форм собственности.

Сходные взгляды развивали немецкие уче­ные Иоганн Форстер (1729-1798) и названный выше его сын Георг, выдвинувший положение, согласно которому человечество прошло три ступени: детство, или дикое состояние, юно­шество, или варварское состояние, и зрелость, или культурное, благонравное состояние. Форстеры разместили все изученные ими пле­мена и народы по ступеням намеченной ими схемы и тем самым включили отсталые пле­мена и народы в общую цепь исторического развития.

Многие другие философы и историки XVIII в. пытались сформулировать свои выводы о пер­вобытном обществе. Итогом развития науки в этой области к концу века было признание единообразного и прогрессивного развития человеческой культуры, о прошлом которой можно судить по народам, пребывающим в состоянии дикости или варварства. Отсталые народы не знают ни государства, ни частной собственности, следовательно, эти учреждения не являются исконными, вечными в истории человечества. Такие выводы были чрезвычай­но важны для дальнейшего развития науки о первобытности.

Однако в первой половине XIX в. интерес к ней резко снизился. Это отчасти объясня­ется тем, что после Французской революции буржуазия стремилась к стабилизации буржу­азных отношений; экономисты и историки ста­рались обосновать извечность и незыблемость частной собственности, семьи, государства, а это вело к отказу от прежнего понимания первобытности и упадку интереса к этому от­даленному прошлому. И в самом деле, было сравнительно легко аргументировать исключе­ние туманных сведений о первобытности из круга «подлинной» истории. Ведь в распоря­жении науки не было серьезных доказа­тельств того, что уровень культуры, на кото­ром этнография застала отставшие народы, был характерен для предков остального чело­вечества. Это было только более или менее вероятное предположение. Применение срав­нительно-исторического метода не давало возможности установить конкретные факты и этапы первобытной истории.

Реальные факты древнейшего прошлого че­ловечества дало развитие первобытной архе­ологии. К XIX в. в музеях Европы были собра­ны большие коллекции найденных в раскоп­ках орудий труда и предметов утвари перво­бытных людей. Для того чтобы они стали объектом исторического исследования, их нужно было классифицировать. Одним из пер­вых это попытался сделать датский археолог К. Ю. Томсен (1778-1865). Он распределил собрание первобытных памятников по мате­риалу, из которого они сделаны, на три груп­пы: каменного века, бронзового и железного. На основании обширного археологического материала Томсен научно доказал правиль­ность существовавшей еще со времени Лук­реция Кара теории трех веков. Он не уста­навливал никаких хронологических дат, а по­казал только последовательную смену раз­личных стадий развития в производстве орудий. Значительно дальше Томсена пошел другой датский археолог - И. Я. Ворсо (1821-1885). Он обратил внимание на то, что погребения бронзового века отличаются друг от друга по обряду, причем вещи, положен­ные с покойниками, соответственно различны. Таким образом, он открыл новый способ ис­следования, позволяющий по обряду погре­бения определять относительную хронологию найденных в погребениях вещей. Ворсо под­твердил и расширил схему Томсена. Открытия датских ученых имели большое значение для археологии. Создание системы классификации дало возможность построения исторических концепций, и вскоре такая концепция появи­лась. Шведский ученый Свен Нильсон в 1838-1843 гг., отправляясь от технологической системы трех веков Томсена и Ворсо, поль­зуясь сравнительно-историческим методом и сопоставляя археологические и этнографиче­ские данные, предложил свою культурно-исто­рическую периодизацию. Нильсон различал четыре стадии развития человечества: дико­сти, номадизма (кочевого скотоводства), зем­леделия и цивилизации.

Открытия и выводы первобытной археоло­гии с трудом и медленно добивались призна­ния. Особенно сильно было сопротивление в тех случаях, когда данные первобытной археологии приходили в противоречие с биб­лейской доктриной. Кроме того, весь камен­ный инвентарь, накопленный археологами к началу XIX в., относился к неолиту. Орудия эпохи палеолита археологам не были извест­ны. Огромный период в истории человечест­ва, исчисляемый сотнями тысячелетий, оста­вался пока без источников. Поэтому особенно важны были открытия, сделанные француз­ским археологом Ж. Буше де Пертом (1788-1868). Он собрал грубо оббитые ка­менные орудия и стал доказывать, что они и есть орудия труда первобытного человека, жившего в одно время с древним носорогом, мамонтом и т. д. Открытие буше де Перта отодвигало происхождение человека в такую глубь тысячелетий, что совершенно опроки­дывалась вся библейская хронология. Не уди­вительно, что клерикально настроенные уче­ные встретили это открытие в штыки. Однако работы нескольких известных археологов и геологов (Дж. Прествич, Д. Эванс, Ч. Лайел, Э. Лартэ и др.) подтвердили открытие Буше де Перта.

К первой половине XIX в. относятся и на­ходки костных остатков человека вместе с остатками вымерших животных. В 1825 г. Мак-Инери сделал такие находки в пещере на юго-западе Англии, в 1833-1834 гг. Шмерлинг - в пещерах Бельгии. Эти откры­тия подтверждали существование ископаемого человека. А это приближало и постановку проблемы происхождения человека - антро­погенеза (От греч. anthropos - человек и genesis - происхождение).

Интерес к проблемам происхождения чело­века возник еще в античное время, но реша­лись они, как и в средние века и в эпоху Возрождения, чисто умозрительно. Правда, в XVII-XVIII вв. появилось несколько сравни­тельно-анатомических работ, посвященных сопоставлению строения внутренних органов человекообразных обезьян и человека, однако работы эти в общем не оказали ощутимого влияния на формирование представлений об антропогенезе. Только в начале XIX в. Ж.-Б. Ламарк (1744-1829) в своих трудах (впервые в «Исследованиях об организации живых тел и, в частности, о ее возникновении, о причинах развития и прогресса в ее стро­ении…» (1802) высказал идею о постепенном развитии организации живых существ от про­стейших до человека в результате усложне­ния их строения. Он был первым ученым, создавшим эволюционную теорию, обосно­вавшим исторический метод в биологии. Однако Ламарк не решился до конца сфор­мулировать взгляды, противоречащие религи­озным представлениям, и поэтому разбор проблемы происхождения человека закончил словами о ином происхождении человека, чем происхождение животных («Философия зоо­логии», 1809).

На твердую фактическую и теоретическую базу решение проблемы происхождения чело­века было поставлено после появления заме­чательных трудов Чарлза Дарвина (1809- 1882) о закономерностях органической эво­люции. В своем основном труде «Происхож­дение видов путем естественного отбора» (1859) Дарвин не рассматривал специально проблем человеческой эволюции, но создан­ная им стройная теория закономерного и прогрессивного развития органического мира в процессе приспособления к меняющимся условиям среды под влиянием естественного отбора не могла не оказать огромного воз­действия на исследования в области антро­пологии, зарождение которой относится так­же к середине XIX в. В 1863 г. один из бли­жайших друзей и последователей Дарвина Томас Гексли (1825-1895) выпустил книгу «Место человека в природе», в которой на основании тщательного рассмотрения сравни­тельно-анатомических фактов под углом зре­ния эволюционной теории провозгласил тезис о происхождении человека от низших форм и о его ближайшем родстве с человекооб­разными обезьянами.

В 1871 г. вышел труд Дарвина «Происхож­дение человека и половой отбор». В нем Дарвин, базируясь на широчайшем использо­вании фактических данных сравнительной анатомии, зоогеографии, истории первобыт­ного общества, во-первых, обосновал живот­ное происхождение человека с гораздо боль­шей обстоятельностью, чем это было сделано Т. Гексли, а во-вторых, показал, что современ­ные человекообразные обезьяны представля­ют собой боковые ветви эволюции и что человек ведет свое происхождение от каких-то вымерших более нейтральных форм. После появления этой книги материалистическое положение о животном происхождении чело­века стало краеугольным камнем теории антропогенеза.

Введя в науку огромный новый материал и мастерски суммировав его для доказатель­ства основного положения своего труда, Дарвин назвал в качестве главной движущей силы человеческой эволюции половой отбор. Но гипотеза полового отбора не могла объяс­нить, почему изменение человека на протя­жении эволюции шло именно в таком направ­лении, почему столь мощные преобразования претерпели, например, мозг и рука человека. Это обстоятельство вызвало появление цело­го ряда критических соображений по поводу гипотезы полового отбора и многих новых гипотез, тем более что трудовая теория ан­тропогенеза, изложенная Фридрихом Энгель­сом в статье «Роль труда в процессе превра­щения обезьяны в человека», оставалось тогда еще неопубликованной.

И в распоряжении Дарвина, и в распоря­жении Энгельса почти не было ископаемых находок, по которым можно было бы судить о физическом облике предков человека. Рез­кое увеличение числа этих находок приходит­ся на последние 70 лет и связано с интенсив­ным развертыванием геологических исследо­ваний и археологических раскопок на разных континентах. В результате этих работ были получены обширные палеоантропологические материалы, подробное изучение которых позволило восстановить этапы человеческой эволюции.

И все же, несмотря на успехи археологии и зарождение палеоантропологии, основным источником представлений о первобытном обществе и его развитии по-прежнему оста­валась этнография. Этнография заимствовала от естественнонаучного эволюционизма идею прогрессивного развития человеческого об­щества вообще и первобытного общества в частности. Развивавшее эту идею в этногра­фии направление получило название «эволю­ционная школа». Ученых, принадлежавших к этой школе, объединяла идея единообразия исторического развития и однолинейности его - от простого к сложному. Многочислен­ные факты свидетельствовали о том, что у народов разных областей земного шара, не связанных ни общностью происхождения, ни дальнейшим общением, самостоятельно во­зникали сходные явления в области матери­альной культуры, обычаев, религии и т. п. Эволюционная школа видела объяснение этих фактов в единстве человеческой психики, ко­торая развивалась по одному пути и вызыва­ла поэтому у разных народов возникновение одинаковых элементов материальной и духов­ной культуры. Наиболее ярко психологическое направление представлено в многочисленных работах немецкого этнографа Адольфа Бастиана (1826-1905), и прежде всего в его трех­томном труде «Человек в истории», изданном в 1860 г. Бастиан считал, что «стихийная», или «элементарная», мысль свойственна всем на­родам на определенном этапе их развития и обусловливает единство культуры всех наро­дов. Но каждый народ «развивает сам из се­бя определенный круг идей», возникающих позднее. Эти «народные идеи» порождают этнические различия народов. Попытка психо­логического объяснения истории была слабой стороной работ Бастиана, но признание един­ства человечества и его культуры в то время сыграло большую роль в развитии науки.

Выдающимся представителем эволюционной школы (его часто даже считают ее основа­телем) был английский этнограф Эдуард Тайлор (1832-1917). Основная идея Тайлора, изложенная в его «Первобытной культуре» (1871) и «Антропологии» (1881), заключается в том, что общество и его культура развива­ются постепенно от низших форм к высшим, подобно тому как развивается органический мир. Ошибочно перенося законы развития природы на человеческое общество, Тайлор предполагал, что вся культура состоит из от­дельных явлений, развивающихся более или менее независимо друг от друга и составля­ющих ряды, в которых более совершенные элементы вытесняют на основе закона борьбы за существование менее совершенные, луч­шие орудия труда вытесняют грубые древние топоры, суеверия уступают место просвеще­нию и т. д. При этом Тайлор и его последова­тели строили каждый эволюционный ряд не­зависимо от другого ряда, не рассматривая их связь и взаимообусловленность. Все же и в таком виде теория Тайлора позволяла видеть в современных отсталых народах преж­ние ступени развития всего человечества, считать, что эти народы еще не достигли уровня культуры передовых народов, а не являются вырождающимися, пришедшими в упадок народами, как полагали в то время многие ученые. Тайлор считал, что ключи к исследованию первоначального состояния человечества находятся в руках первобытной археологии, и его бесспорной заслугой было сближение археологического и этнографиче­ского материала для обобщенных историче­ских построений. Он же показал значение пережитков, сохранившихся в быту и пред­ставлениях современных народов, как важно­го источника изучения истории первобытного общества.

Видными представителями эволюционной школы были также англичанин Джон Леббок (1834-1913), австриец Юлиус Липперт (1839- 1909) и шотландец Джон Фергюсон Мак-Леннан (1827-1881).

Леббоку принадлежит одно из первых ис­следований, основанных на сопоставлении археологических и этнографических фактов («Доисторические времена, или первобытная эпоха человечества, представленная на осно­вании изучения остатков древности и нравов и обычаев современных дикарей», 1865), а также разделение каменного века на две эпохи, названные им палеолитом и неолитом.

Липперт в значительной степени прибли­зился к материалистическому взгляду на исто­рию культуры. Свою книгу «История культу­ры» (1886-1887) он начинает словами: «Исто­рия культуры есть история того труда, кото­рый поднял человечество из низменного и бедственного состояния на занимаемую им теперь высоту». Он считал, что побуждения, влияющие на деятельность человека, очень разнообразны и даже противоречивы, но з конечном итоге все они сводятся к заботе о поддержании жизни.

Заслугой Мак-Леннана является то, что он в своей книге «Первобытный брак» указал на повсеместное распространение в первобыт­ных обществах обычая заключать браки меж­ду членами разных групп и запрещать браки между членами одной группы. Это явление было названо Мак-Леннаном экзогамией (От греч. ехо - вне и gamos - брак), а обратный порядок, при котором браки заклю­чаются внутри групп, - эндогамией (От греч. endo - внутри). Однако он ошибочно полагал, что все племена де­лятся на экзогамные и эндогамные и что при­чиной экзогамии является недостаток женщин, порожденный обычаем умерщвлять новорож­денных девочек. Это был домысел ученого, не опиравшийся ни на какие серьезные факты.

Естественнонаучный эволюционизм оказал большое влияние также на развитие археоло­гии. Убежденным эволюционистом был круп­нейший французский археолог Габриель Мор-тилье (1821-1898). Он привлек к археологи­ческим исследованиям методы геологии, па­леозоологии и антропологии и в итоге изуче­ния обширного материала предложил общую хронологическую классификацию палеолита, сохранившую свое значение и поныне. Разви­тие человеческого общества обусловлено, по Мортилье, развитием технологии. Хронологи­ческие этапы развития человека определялись им по геологическим признакам. При этом Мортилье ошибочно считал, что древнейшая история человечества и, в частности, измене­ние форм предметов материальной культуры развивались по законам биологии. Подобных же взглядов придерживался выдающийся шведский археолог Оскар Монтелиус (1843- 1921), создатель хронологической классифи­кации неолита, бронзового и раннего желез­ного века Европы.

Эволюционизм с его идеей единообразно­го прогрессивного развития человечества по­зволил сделать попытку создать схему основ­ных этапов первобытной истории, реконстру­ировать ее общественные системы, расширить круг исследуемых проблем. Первая такая по­пытка принадлежит швейцарскому историку и юристу Иоганну Якобу Бахофену (1815-1887), положившему начало изучению истории семьи. В своем основном труде «Материнское право» (1861) и в других работах преимущест­венно на античном материале, но с привлече­нием археологических и этнографических данных Бахофен показал, что первобытное чело­вечество развивалось от первоначального бес­порядочного общения полов («гетеризма» (От греч. heteira - подруга; у греков так назывались женщины, ведущие свободный об­раз жизни)) к материнскому («гинекократия» (От греч. gyne- женщина и kratos - сила, власть)), а затем к отцовскому праву («патернитет», или «патри­архат»). Бахофен противопоставил свои идеи господствовавшей тогда патриархальной тео­рии, согласно которой первые люди жили семьями, а главами их были мужчины. Он считал, что общественное главенство женщин в первобытную эпоху не представляет слу­чайности или явления, свойственного истории лишь некоторых народов, а является этапом универсального для всего человечества исто­рического процесса. Однако основу развития семьи Бахофен неправильно видел в эволю­ции религиозных идей.

Важнейшая заслуга в изучении первобытного общества принадлежит уже названному выда­ющемуся американскому ученому Льюису Генри Моргану (1818-1881). Наиболее полное изложение его учения содержится в главном труде Моргана «Древнее общество» (1877); большое значение имели также его книги «Системы родства и свойства» (1870) и «Дома и домашняя жизнь американских туземцев» (1881). Его выводы основаны на множестве фактов, почерпнутых из этнографии, археоло­гии и истории всех частей земного шара, но особое значение имели изучение Морганом общественных отношений у североамерикан­ских индейцев-ирокезов и реконструкция иро­кезского рода.

В основе учения Моргана также лежит принцип единства и прогрессивного развития человечества и его культуры, но в отличие от других эволюционистов Морган, хотя и не всегда последовательно, видел причины этого прогресса в материальных условиях развития общества, что и отразилось в созданной им периодизации первобытной истории. Морган не сумел полностью оторваться от идеализма (он считал, например, что происходит разви­тие не собственности, а «идеи собственности»), но его конечные выводы были стихийно-мате­риалистичны. Морган показал, что основной ячейкой первобытнообщинного строя был род, развивавшийся от архаической материн­ской к позднейшей отцовской форме. Он установил, что экономика первобытного об­щества базировалась на общинной собствен­ности и что этот принцип коллективизма оп­ределял и остальные стороны общественной жизни первобытных народов, в том числе начальные формы их семейно-брачной орга­низации. Вслед за Бахофеном и Мак-Леннаном Морган пытался восстановить историю брака и семьи и наметил ряд этапов их развития от существовавших на заре истории ничем не ограниченных брачных отношений до моно­гамии современного ему общества.

Несмотря на то, что отдельные предположе­ния Моргана, в частности некоторые рекон­струированные им архаические формы семьи, предложенная им периодизация и т. п., с дальнешим развитием науки устарели, его учение в целом не утратило силы и поныне. Создание марксистской концепции перво­бытной истории. Развитие науки подготовило появление историко-материалистической кон­цепции первобытной истории в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса. Основоположники марксизма не раз обращались к истории пер­вобытного общества. В 1880 г. было начато Марксом, а после его смерти продолжено и закончено Энгельсом специальное исследова­ние по истории первобытнообщинной форма­ции. Это был вышедший в 1884 г. труд Энгель­са «Происхождение семьи, частной собствен­ности и государства». В основу исследования было положено «Древнее общество» Л. Г. Моргана, однако Энгельс переработал обобщенный Морганом материал, дополнил его новыми фактами и выводами и истолко­вал процесс первобытной истории последо­вательно материалистически.

Еще ранее, в 1873-1876 гг., Энгельсом бы­ла написана другая специальная работа по первобытноисторической тематике - «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», одна из глав его незаконченного труда «Диалектика природы».

В этих работах Энгельсом были развиты основные методологические положения марксистской концепции первобытной исто­рии как особого этапа человеческой истории с присущими ему начальным и конечным рубежами, спецификой социально-экономиче­ских отношений и определенными закономер­ностями развития.

Согласно этой концепции, гранью, отделяю­щей человека от животных, первым основ­ным условием всей человеческой жизни яв­ляется труд, который начинается с изготов­ления орудий. Возникнув с выделением че­ловечества из животного мира, первобытное общество характеризуется примитивным, обусловленным неразвитостью производи­тельных сил коллективизмом в производстве и потреблении. Производство, писал Эн­гельс, «было по существу коллективным, равным образом и потребление сводилось к прямому распределению продуктов внутри больших или меньших коммунистических об­ществ. Этот коллективный характер производ­ства осуществлялся в самых узких рамках, но он влек за собой господство производи­телей над своим производственным процес­сом и продуктом производства» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 174).

Первобытный коллективизм и покоящиеся на его основе первобытнообщинные отноше­ния гибнут только тогда, когда благодаря прогрессу производительных сил развивается общественное разделение труда со всеми его последствиями - обменом, имуществен­ным неравенством, эксплуатацией человека человеком и в конечном счете антагонисти­ческими классами, занимающими различное положение в производстве и распределении. Первобытнообщинный строй «был взорван разделением труда и его последствием - расколом общества на классы» (Там же, с. 169). В разных природных и конкретно-исторических усло­виях этот процесс мог быть представлен раз­личными локальными и временными форма­ми, но его основные тенденции - от доклас­сового общества к классовому - универсаль­ны для всего человечества. Таким образом, Энгельс не только указал на отличительную особенность первобытной истории - прими­тивный коллективизм, но и раскрыл на ее примере идеи исторического единства, про­грессивного развития и закономерной сме­няемости общественных форм.

Тем самым были даны методологические установки и для понимания исторических взаимоотношений между передовыми и от­ставшими в своем развитии народами. Ведь признание того, что развитие человечества всегда определялось общими, едиными исто­рическими закономерностями, несовместимо с противопоставлением «культурных», или «ис­торических», и «природных», или «неистори­ческих», народов, из которых якобы только первые являются активным субъектом истории и, следовательно, призваны руководить вто­рыми.

Такова суть марксистского учения о перво­бытном обществе. Важно отметить, что сами основоположники марксизма четко отграничи­вали ее от разного рода частных решений, в особенности от некоторых тезисов, воспроиз­веденных Энгельсом на основе труда Морга­на «Древнее общество», которые отражали определенный уровень накопления и обобще­ния фактических данных и не могли не из­мениться в ходе развития науки. Уже гово­рилось, что Энгельс предвидел неизбежность последующего пересмотра принятой им пери­одизации Моргана; отметим также, что он указывал на гипотетичность стадии промиску­итета и механизмов возникновения родовой организации, речь о которых будет ниже. Более того, сам Энгельс показал пример творческого марксизма, внеся уже в чет­вертое издание «Происхождения семьи, част­ной собственности и государства» ряд сущест­венных уточнений и дополнений. На необхо­димость разграничения коренных и частных вопросов истории первобытного общества ука­зывал и В. И. Ленин.

Развитие науки первобытной истории в кон­це XIX - XX в. Новое учение о первобытном обществе оказало заметное влияние на разви­тие взглядов многих историков и этнографов того времени, в том числе и таких крупных, как признанный глава английской этнографии Тайлор. Однако в целом марксистское учение о первобытности вызвало враждебное отноше­ние со стороны буржуазной науки. Вступив в борьбу с марксизмом, она отвергла не только историко-материалистическое понимание пер­вобытной истории, но и идеи единства и прог­рессивного развития человечества, выдвину­тые Морганом и крупнейшими представителя­ми эволюционизма. Борьба с эволюционизмом облегчалась упрощенной прямолинейностью, схематизмом присущих ему построений. Поэ­тому противники марксизма всегда предпочи­тали видеть в нем лишь разновидность эво­люционизма и «опровергать» его критикой эволюционистских конструкций, ошибок Мор­гана и т. п.

В 1888 г. вышла в свет книга датчанина Конрада Старке «Первобытная семья, ее воз­никновение и развитие». Автор поставил своей задачей опровергнуть взгляды эволюционистов на историю брака, семьи и родовой органи­зации. Он утверждал, что основой социального устройства первобытного общества был не род, а моногамная семья, основанная на общ­ности хозяйства и имущества. В первобытной семье счет родства и наследования велся по отцу, матриархат же - более позднее явление. Единомышленником Старке был финн Эдуард Вестермарк (1862-1939), издавший в 1891 г. на английском языке свою книгу «История человеческого брака». Он утверждал, что древнейшей формой брака была патриархаль­ная семья. «Не было такой стадии в развитии человека, - утверждал Вестермарк, - когда бы не существовало брака, и отец всегда был, как правило, защитником и покровите­лем семьи. Таким образом, человеческий брак есть, видимо, наследие от нашего обе­зьяноподобного предка».

Немецкий социолог Эрнст Гроссе (1862- 1924) механически сопоставил типы семьи с формами хозяйства и пришел к выводу, что материнский род связан лишь с хозяйст­вом «низших земледельцев», одной из пяти форм хозяйства, установленных классифика­цией Гроссе. Но при всех пяти формах хо­зяйства господствовала одна и та же форма семьи: обособленная патриархальная семья.

Попытки выйти за пределы эволюционист­ских схем сказались на особом интересе, проявленном некоторыми учеными к истории хозяйства и экономических отношений. В этой связи обращают на себя внимание труды не­мецкого географа и зоолога Эдуарда Хана (1856-1928), подвергшего критике традици­онную «трехступенную» схему хозяйственного развития человечества: «охота - скотоводст­во - земледелие». Хан утверждал, что древ­нейшей стадией человеческого хозяйства бы­ли не охота и рыболовство, а собирательство. Из собирательства развилось примитивное «мотыжное» земледелие, которое было изоб­ретением женщин и в котором применялся преимущественно женский труд. Одновре­менно мужчины занялись охотой и рыболов­ством. Позднее произошло одомашнение ско­та, причем Хан ошибочно связывал его не с хозяйственными потребностями, а с религиоз­ными мотивами. Гораздо менее научной, хотя и ставшей очень известной, была книга не­мецкого экономиста Карла Бюхера «Возник­новение народного хозяйства» (1893). Он счи­тал, что развитие хозяйственной жизни чело­вечества проходило три стадии: замкнутого домашнего хозяйства, городского хозяйства и народного хозяйства, К стадии домашнего хо­зяйства Бюхер относил народы, живущие ро­довым строем, народы античного мира и ран­него средневековья. Большую же часть перво­бытной истории он называл «дохозяйственной стадией», или эпохой «индивидуального ра­зыскивания пищи». Совершенно необоснован­ная концепция «дикаря-одиночки» противоре­чила всем данным науки о первобытности, накопленным этнографией к концу XIX в.

В конце XIX и особенно в первой полови­не XX в. за рубежом возникли целые этно­графические направления, или школы, соз­давшие ряд антиисторических построений в изучении первобытного общества. Правда, многие из них не занимались собственно ис­торией первобытного общества, но, изучая так называемые примитивные народы и призна­вая, что у этих народов сохранились пережи­точные черты их древнего быта, они тем са­мым фактически распространяли свои этнографические концепции на область пер­вобытной истории. Надо учесть и то, что при общей антиисторической направленности этих школ многие их крупные представители внес­ли заметный позитивный вклад в разработку этнографических и первобытноисторических проблем.

На первых порах едва ли не самым влия­тельным антиэволюционистским направлением в буржуазной науке стал диффузионизм (От лат. diffusio - распространение), противопоставивший понятию эволюции, ис­торического прогресса понятие культурной диффузии, т. е. пространственного переме­щения культурных явлений.

Появлению диффузионизма предшествова­ло созданное немецким географом и этно­графом Фридрихом Ратцепем (1844-1904) так называемое антропогеографическое уче­ние. В то время как эволюционисты рассмат­ривали каждое явление культуры лишь как звено в цепи эволюции, отвлеченно от кон­кретных условий его бытования, новым и важ­ным в работах Ратцеля было стремление изучить явления культуры в связи с конкрет­ными, прежде всего географическими усло­виями, в которых эти явления наблюдаются. В своих трудах «Антропогеография» (1882- 1891), «Народоведение» (1885-1888), «Земля и жизнь» (1901-1902) он исследовал вызван­ные природными условиями различия между культурами народов и формами взаимодейст­вия между народами, такими, как переселе­ния, завоевания, обмен, торговля и т. д. Если эволюционисты представляли себе куль­турные явления в некоем саморазвитии, в от­рыве от создавшего их народа, то для Ратце­ля было ясно, что культура создается наро­дом и распространение ее связано с истори­ей народов. Но вместе с тем в антропогеографии Ратцеля были утверждения, вскоре использованные реакционными учеными для выступлений против эволюционизма. Из на­блюдений Ратцеля они делали вывод, что развитие общества определяется главным образом географической средой, что из-за разнообразия природных условий человечест­во не могло развиваться по единым законам и что сходство отдельных явлений культуры у разных народов - результат не сходного уровня развития, а всегда только заимствования их одними народами у других. Таким образом, эволюционистской теории о единст­ве путей развития человечества был противо­поставлен тезис о множественности и даже случайности вариантов исторического разви­тия.

Одной из диффузионистских школ была школа «культурных кругов» в Германии, непосредственным предтечей которой явился крупнейший немецкий этнограф-африканист Лео Фробениус (1873-1923). Картографируя явления культуры, он пришел к выводу, что сочетание целого ряда признаков (главным образом из области материальной культуры) в определенном географическом районе поз­воляет выделить отдельные культурные про­винции («круги»). Однако это само по себе важное и плодотворное для этнографии и ар­хеологии открытие получило в трудах Фробениуса совершенно неправильное толкова­ние. Он представлял себе «культуры» как осо­бые организмы, развивающиеся самостоятель­но, независимо от людей, подобно живым существам. Культура, считал он, не создается народом, а порождается природными усло­виями. Она может быть перенесена в иные природные условия, и тогда ее развитие пой­дет по другому пути и из взаимодействия ста­рых культур могут возникнуть новые. Эти идеи, так же как и антропогеографическое учение Ратцеля, были подхвачены основателем школы «культурных кругов» Фрицем Гребнером (1877-1934). По Гребнеру, каждый эле­мент культуры (предметы материального бы­та, обычаи, религиозные представления и т. п.) происходит из одного какого-то цент­ра, появился лишь раз в истории, в каком-то одном месте, принадлежит к одному «куль­турному кругу» и вместе с ним распростра­няется по разным странам. Такой «культур­ный круг», представляющий искусственно соз­данное по произвольно отобранным элемен­там понятие, не развивается во времени, а лишь взаимодействует с другими «кругами» в географическом пространстве. Элементы од­ного «круга» могут распространяться путем диффузии и накладываться на элементы дру­гого «круга». Вся история культуры - это история перемещений по земному шару нескольких «культурных кругов» и их механиче­ских соединений друг с другом («напластова­ний»). Теория «культурных кругов» резко ан­тиисторична: в последовательных ступенях развития Гребнер видел лишь явления, от­носящиеся к различным «кругам». Он считал, что никакой повторяемости, а следовательно, и никакой закономерности в истории челове­чества и его культуры нет.

Теория Гребнера получила дальнейшее раз­витие в работах этнографов так называемой венской культурно-исторической школы. Ее создателем и многолетней главой был Виль­гельм Шмидт (1868-1954), католический па­тер, откровенно задавшийся целью доказать изначальность религиозного мировоззрения, частной собственности и патриархальной власти. Шмидт несколько видоизменил гребнеровский метод, внеся в него элементы мни­мого историзма, направленного против марк­систской концепции исторического процесса. Расположив «культурные круги» по опреде­ленной, якобы исторической схеме - от «при­митивных пракультур» до «высших культур» народов Старого Света, - он попытался, с од­ной стороны, сконструировать две параллель­ные независимые друг от друга линии разви­тия - патриархальную и матриархальную, а с другой стороны, найти у «патриархальных на­родов» изначальное существование названных выше институтов и идей классового общества.

Теория «культурных кругов» оказала влия­ние и на археологию. Австрийский археолог и этнограф Освальд Менгин в своей «Всемир­ной истории каменного века» (1930) пытался на археологическом материале доказать, что история первобытного общества - всего лишь результат переселения (миграции) отдельных племен, принадлежавших трем разным «куль­турным кругам». Позднее Менгин, взгляды которого содержали элементы расизма, при­шел к сотрудничеству с фашизмом. С подоб­ными же идеями реакционного толка высту­пил немецкий археолог Г. Коссина (1858- 1931), который занимался разработкой мето­дики этнического определения археологиче­ских культур, но видел в них лишь выражение изначальных свойств рас и народов, а в исто­рическом процессе - лишь распространение этих свойств путем завоеваний, миграций и заимствований. Крайний националист, пытав­шийся в своих исследованиях представить культурное развитие Европы как результат германских завоеваний, Коссина был предте­чей археологии фашистской Германии.

Диффузионизм оказал влияние на этногра­фию и археологию в Англии, хотя английские ученые-диффузионисты были менее последо­вательны в своих взглядах, чем германские. Видный представитель этого направления в английской этнографии Уильям Риверс (1864- 1922) в изданной им в 1914 г. двухтомной «Истории меланезийского общества» пытался совместить эволюционистскую и диффузио­нистскую точки зрения. Признавая прогрес­сивное развитие человечества, Риверс в то же время считал важнейшим его стимулом контакты народов и слияние культур. Идеи диффузионизма были доведены до абсурда Г. Эллиотом-Смитом и Уильямом Джеймсом Перри, которые признавали только один ми­ровой центр цивилизации, откуда будто бы она распространилась по всему земному ша­ру: Египет. Выдающийся английский археолог Гордон Вир Чайлд (1892-1957) пытался сов­местить диффузионистские взгляды с марк­сизмом. Он признавал основные положения марксистского учения о первобытном общест­ве и в то же время преувеличивал значение переселения народов и влияние одних куль­тур на другие.

В целом для диффузионизма как особого течения в этнографии и археологии характер­ны некоторые общие черты. Диффузионисты считали, что все сходное в культурах разных народов является результатом заимствова­ний, миграций или просто диффузии элемен­тов культуры или целых культур. Все важные открытия и изобретения, по их мнению, быпи сделаны только однажды и распространялись из единых центров. Преувеличивая роль за­имствований и переселений в истории куль­туры, диффузионисты отрицали значение внутреннего развития культуры отдельных на­родов, что позволяло строить националисти­ческие и расистские теории, приписывающие важнейшую историческую роль одним наро­дам и отрицающие такую роль других народов. Было бы, однако, ошибочным приписы­вать всем диффузионистам расистские взгляды, которые вовсе не являются прямым и обязательным выводом из диффузионизма.

В конце XIX в. почти одновременно с диффузионистским направлением появилось так называемое социологическое течение в этно­графии, представленное главным образом з трудах французских ученых.

Социолог Эмиль Дюркгейм (1858-1917) считал главным содержанием исторического процесса развитие общественного сознания. Предметом социологии, по его мнению, яв­ляются «социальные факты» - общественные учреждения, установления и т. д. Истоки всех общественных институтов Дюркгейм видел в «коллективных представлениях», которые он трактовал как формы общественного созна­ния, превращенные социальным опытом в принудительно действующие нормы общест­венного поведения. «Коллективные представ­ления» не заимствуются человеком из его непосредственного опыта, а как бы навязы­ваются человеку общественной средой. В сво­ей книге «Элементарные формы религиозной жизни (Тотемическая система в Австралии)», изданной в 1912 г., Дюркгейм пытался дока­зать, что единственным источником зарожде­ния религиозных представлений является об­щественная среда. Бог есть выражение соци­альных сил, которым человек вынужден под­чиняться, не понимая их происхождения. В этой книге Дюркгейм высказал правильный взгляд на тотемизм как на религию родового общества. Вместе с тем он преувеличивал значение религии в истории человечества и приписывал ей положительную роль. В целом социология Дюркгейма была одной из попы­ток опровергнуть марксизм.

Близок к «социологической» школе Дюрк­гейма французский философ и психолог Люсьен Леви-Брюль (1857-1939). В книге «Мыслительные функции в низших обществах» (1910) (в русском переводе «Первобытное мышление». М., 1930) и в других Леви-Брюль выступил с теорией дологического мышления, якобы характерного для первобытных людей и современных отставших в своем развитии обществ. Он утверждал, что в «низших обществах» преобладают «коллективные пред­ставления», не зависящие от опыта и не чув­ствительные к логическим противоречиям. В первобытном мышлении господствует «закон сопричастия». Это значит, что предмет может быть самим собой и одновременно и чем-то другим («сопричаствовать» в чем-то другом), быть здесь и в то же время в другом месте и т. д. Леви-Брюль называл первобытное мышление «мистическим», так как оно про­никнуто верой в таинственные силы и в об­щение с ними.

Вскоре после первой мировой войны в Англии возникла функциональная школа в эт­нографии, основателем которой был Бронис­лав Малиновский (1884-1942). В отличие от культурно-исторической, эта школа рассмат­ривала культуру не как механическое соеди­нение различных элементов, а как единое це­лое, в котором каждый элемент культуры несет свою социальную функцию. Однако этот правильный тезис получил у функционалистов ложное толкование. Малиновский призывал отказаться от исторического подхода к объяснению явлений культуры, так как ее начало и конец якобы непознаваемы, функ­ционалисты утверждали, что нужно изучать, как действуют общественные институты, а не как они произошли.

Несколько отличаются от взглядов Мали­новского идеи другого видного представите­ля функционализма Алфреда Реджиналда Рэдклифф-Брауна (1881-1955). Он делил эт­нографию на две области, каждую со своим специфическим методом: «этнологию», изу­чающую конкретные факты, касающиеся прошлого и настоящего отдельных народов, действующую «историческим» методом, и «социальную антропологию», исследующую общие законы развития человечества и его культуры. «Социальная антропология» пользу­ется индуктивным методом, аналогичным ме­тоду естественных наук. Сущность его - генерализация, изучение «социальных сис­тем», или «социальных структур». Познание общих законов развития человеческого обще­ства должно опираться прежде всего на изу­чение ныне наблюдаемого состояния совре­менных отсталых народов, а не на гипотетически реконструируемую историю.

В США сложилась так называемая амери­канская школа исторической этнологии, осно­ванная антропологом, этнографов и лингвис­том Францем Боасом (1858-1942). Боас кри­тиковал многие ошибочные взгляды совре­менной науки, в частности диффузионизм, был активным борцом против расизма, часто в анализе конкретных общественных явлений стоял на позициях материализма. Конечной целью науки о человеке он считал реконст­рукцию истории человечества. Но для этого, писал Боас, надо сначала изучить историю каждого отдельного народа, его языка, куль­туры, антропологического типа, а также куль­турного взаимодействия народов внутри картографированных географических ареалов. Основное понятие школы Боаса - «культур­ный ареал» - характеризуется сплошным рас­пространением не отдельных элементов куль­туры, а целых серий их; вводятся также поня­тия «культурного центра» - области наиболь­шей густоты признаков и «окраинных ареа­лов», где сочетаются черты соседних районов, Боас признавал существование общих законов развития человечества и его культуры, но, учитывая трудность познания этих законов, призывал к величайшей осторожности при попытках их вывести. Эта справедливая в принципе точка зрения Боаса повела к увле­чению краеведческим методом и к отрицанию значения теоретических обобщений, что осо­бенно проявилось в работах его учеников. Боас призывал не переносить наших критери­ев моральной оценки на народы иного куль­турного типа. Эта идея Боаса впоследствии легла в основу целого направления в амери­канской этнографии - так называемого реля­тивизма, т. е. учения об относительности всех морально-оценочных критериев и несравни­мости культурных ценностей разных народов. Теоретические взгляды Боаса и его скепти­цизм в отношении научных теорий его пред­шественников, высказанные в очень осторож­ной форме, в работах его последователей приобрели гипертрофированный характер и в конечном итоге вели к отрицанию единства человеческой истории. Наиболее крайняя ан­тиисторическая точка зрения выражена в работах Александра Гольденвейзера (1880- 1940), пытавшегося доказать, что общих за­конов и общего направления развития чело­вечества не существует, да и само развитие, сам прогресс в его работах ставится под сомнение. Другой ученик Боаса - Роберт Лоуи (1883-1957) в своем большом труде «Примитивное общество» (1921) стремился опровергнуть важнейшие положения учения Моргана. В частности, он утверждал, что са­мым древним элементом общественной жиз­ни была парная семья, что же касается по­следовательности других общественных форм (материнский и отцовский род, локальная и племенная организация и т. п.), то о них нель­зя сказать ничего определенного и попытки установить их стадиальную последователь­ность безнадежны. Принципиальные установ­ки «исторической» школы Боаса ярко прояви­лись в трудах Пола Радина (1883-1959), до­ведшего до педантизма тщательность иссле­дования отдельных культур и проявившего крайнее недоверие к общеисторическим по­строениям.

После второй мировой войны появились новые социолого-этнографические теории. Та­ково «этнопсихологическое направление» в американской этнографии, сторонники кото­рого утверждали, что каждому народу свой­ственна особая «модель культуры», опреде­ляемая «структурой характера» данного на­рода. Эта структура якобы передается от поколения к поколению и остается неизмен­ной, пока на нее не воздействует народ бо­лее высокого психического типа. Базисом для исследования структурализации в обществе служит понятие «основной личности», т. е. некоего среднего психологического типа, преобладающего в каждом данном обществе. По мнению этнопсихологов, вполне законно переносить данные психологического изуче­ния личности на общества в целом: какова «основная личность», такова и культура. В ми­ре существует великое множество «моделей культуры», остающихся неизменными на всем протяжении истории - от первобытности до сегодняшнего дня, но отличающихся от дру­гих своей «социальной ценностью». Например, глава этнопсихологической школы А. Кардинер утверждал, что судя по постоянству от­ношения к богу, прослеживаемому на про­тяжении 5 тыс. лет, структура основной личности западного человека не изменилась. Антиисторизм и колониалистская направлен­ность этнопсихологической школы вызвали резко отрицательную реакцию в среде уче­ных всего мира.

Бесславный конец этнопсихологического на­правления ускорил поворот известной части этнографов-теоретиков США к историзму. С 1950-х и особенно с 60-х годов в их среде наметилось новое направление, получившее название «неоэволюционизм». Неоэволюцио­низм в свою очередь представлен нескольки­ми теоретическими течениями. Одно из них близко к моргановскому пониманию эволю­ции первобытной истории. Его признанный глава Л. Уайт (1900-1975) и его ученики Э. Р. Сэрвис и М. Д. Салинз стремятся выя­вить в первую очередь общие черты в исто­рическом развитии человечества (ученики, впрочем, менее последовательно, чем учи­тель). В этом отношении наиболее содержа­тельны книги Сэрвиса «Первобытная соци­альная организация» (1962), «Культурный эво­люционизм: теория в практике» (1971), «Происхождение государства и цивилизации» (1975) и Салинза «Соплеменник» (1968), «Эко­номика каменного века» (1972) и др. К этому же направлению примыкают М. X. Фрид («Эво­люция политического общества», 1967, и др.) и ряд других этнографов США. Сторонники другого течения, получившего наименование многолинейного эволюционизма, или плюра­лизма (От лат, pluralis - множественный), также стремятся исследовать развитие первобытного общества, но с преувеличен­ным вниманием к специфическим, не подчи­ненным общим закономерностям вариантам, обусловленным особенностями природной среды. Взгляды основоположника и главы этого течения Дж. Стюарда (1902-1972) пользуются наиболее широким признанием в этнографии США и других западных стран. Делаются попытки сочетать концепции общей и многолинейной эволюции в так называемом дифференцированном эволюционизме, учитывающем как расхождения, так и сближения линий культурного развития (Р. Карнейро). Другая часть этнографов США отмежевыва­ется даже от неоэволюционизма и пытается подменить закономерности поступательного развития исторических эпох проблемами их структурной характеристики. В этом отноше­нии одно из наиболее видных мест принад­лежит Дж. П. Мэрдоку, попытавшемуся пока­зать в своей основной работе «Социальная структура» (1949), что структура общества не обязательно обусловлена ступенью историче­ского развития. Мэрдок и его последователи пользуются количественными методами для сравнительного («кросс-культурного») изуче­ния народов и их культур, однако материалом для сопоставлений служат не однотипные, а такие разнотипные народы, как, например, папуасы и белорусы.

Неоэволюционизм оказал свое влияние также на развитие первобытной археологии, главным образом в США и в Англии, где в 1960-х годах возникла школа так называемой новой археологии. Ее представители (Л. Бинфорд, К. Флэннери, К. Ренфру и другие) де­лают упор не на исследовании конкретной истории культуры, а на выявлении законо­мерностей культурно-исторического процесса (отсюда их другое обозначение - «процессуа­листы»).

В то же время в исследованиях этногра­фов и археологов США, Франции и других западных стран все заметнее становится ин­терес к историко-материалистической трак­товке первобытной истории. Проявляется он, правда, по-разному. В то время как одни ученые добросовестно стремятся осмыслить древнейшее прошлое человечества с марк­систских позиций, другие пытаются ревизовать и «улучшить» наследие классиков научного коммунизма. Во всем этом сказываются осо­бенности научного климата на современном Западе: теоретический кризис буржуазного обществоведения, рост влияния марксистско-ленинского мировоззрения, неблагоприятная идейно-политическая обстановка, в которой приходится работать прогрессивным ученым. В значительной мере отличными от запад­ных путями развивалась этнографическая, а тем самым и первобытноисторическая наука в России. Русская этнография в большей мере, чем западная, испытала влияние марк­сизма. Так, известный русский ученый Н. И. Зибер (1844-1888) в «Очерках перво­бытной экономической культуры» (1883) опи­рался на выводы Маркса и Энгельса и много сделал для популяризации их взглядов в России. В названной книге Зибер впервые пос­тавил вопрос о характере производственных отношений, форм собственности в первобыт­ном обществе и на огромном материале по­казал, что древнейшими формами ведения хозяйства были общинные, коллективные фор­мы. Испытал на себе влияние марксизма крупный русский историк и этнограф М. М. Ковалевский (1В51-1916). В своих рабо­тах о семье, роде и общине в первобытном обществе Ковалевский широко использовал славянский и кавказский материал. Он разра­батывал вопросы развития форм родового строя и доказал универсальное распростра­нение семейной общины, что было высоко оценено Энгельсом.

Другой особенностью развития русской эт­нографии было то, что в нее почти не про­никли описанные выше антиисторические по­строения, распространившиеся с начала XX в. на Западе. Большинство русских ученых (Многие из названных в этом разделе эт­нографов продолжали жить и работать в со­ветское время. Мы упоминаем их в данном месте, так как все они в той или иной степе­ни примыкали к эволюционистской школе) про­должали придерживаться эволюционистских взглядов, в то же время многие из них стре­мились усовершенствовать эволюционизм, преодолеть ограниченность его схем, развить концепции эволюции брака и семьи, проис­хождения религии, бывшие главными темами трудов этнографов-эволюционистов, и вклю­чить в круг научных интересов новые проб­лемы, такие, как история хозяйства, культур­ные связи между народами и т. д.

Эволюционистским методом пользовался в своих трудах Д. Н. Анучин (1843-1923), вы­дающийся ученый, очень плодотворно рабо­тавший одновременно в области географии, археологии, антропологии и этнографии и стремившийся к объединению трех последних родственных наук. Большое значение для раз­вития науки имели труды В. Г. Богораза (Та­на) (1865-1936) и В. И. Иохельсона (1855- 1943), отбывавших царскую политическую ссылку в Колымском крае и там начавших изучение народов Северо-Восточной Азии и их культурно-исторических связей с народа­ми Северо-Западной Америки.

Видными представителями эволюционизма в России была семья этнографов Харузиных. Наиболее известны работы Н. Н. Харузина (186S-1900) «Очерк истории развития жили­ща у финнов» (1895) и «История развития жи­лища у кочевых и полукочевых тюркских и монгольских народностей России» (1896), в которых эволюционистский метод был прило­жен к трактовке явлений материальной куль­туры. Примером комплексного использования данных этнографии и смежных наук является монография «Русские лопари. Очерк прош­лого и современного быта» (1В90). Оставаясь эволюционистом, Н. Н. Харузин в этой книге вместе с тем стремился преодолеть односто­ронность эволюционистского метода, учесть различные культурные взаимовлияния.

С рядом интересных исследований, посвя­щенных вопросам религиозных верований и духовной культуры (культ огня, фетишизм, семейная обрядность), выступила В. Н. Хару­зина (1866-1931).

Очень заметный след в историографии первобытной истории оставил выдающийся русский этнограф Л. Я. Штернберг (1861 - 1927). Он изучал семейные и родовые отно­шения, обычное право, верования коренного населения Сахалина и Приамурья. У одной из народностей - нивхов (гиляков) Штернберг обнаружил родовой строй, пережитки группо­вого брака, классификаторскую систему род­ства. Эти открытия были отмечены Ф. Энгель­сом. Много нового содержат работы Штерн­берга по эволюции верований и его обоб­щающая работа «Первобытная религия» (1936). Для исследований Штернберга харак­терно комплексное изучение данных языка и культуры.

Показательна критика односторонности эво­люционизма со стороны крупного этнографа A. Н. Максимова (1872-1941). В ряде работ он доказывал, что некоторые смелые обоб­щения Бахофена, Мак-Леннана и других уче­ных, считавшихся в его время уже классиками науки, не всегда были достаточно обоснова­ны, и новый фактический материал требует новых обобщений. Главным предметом науч­ных исследований Максимова были вопросы истории семьи и родовых отношений.

Развитие в СССР марксистской науки о пер­вобытном обществе. Ведущую роль в разви­тии марксистской концепции первобытной ис­тории сыграли ученые СССР. Ими был изучен большой 4 этнографический, антропологический и, что особенно показательно, почти отсутст­вовавший во времена Энгельса археологиче­ский материал, давший новую аргументацию в пользу материалистического понимания ис­тории первобытного общества.

Работы антропологов В. В. Бунака, Г. А. Бонч-Осмоловского, Г. Ф. Дебеца, М. М. Герасимова, М. Г. Левина, М. Ф. Нестурха, Я. Я. Рогинского, М. И. Урысона, B. П. Якимова способствовали складыванию представлений об этапах становления челове­ка, а вместе с тем и путях возникновения че­ловеческого общества. Труды археологов П. И. Борисковского, А. Я. Брюсова, П. П. Ефименко, С. Н. Замятнина, В. М. Массо-на, А. П. Окладникова, Б. Б. Пиотровского, B. И. Равдоникаса, С. А. Семенова, П. Н. Тре­тьякова, А. А. Формозова и других содержат важнейшие вещественные данные для рекон­струкции первобытной экономики и культуры. Исследования этнографов А. М. Золотарева, Е. Ю. Кричевского, М. О. Косвена, В. К. Ни­кольского, Д. А. Ольдерогге, С. А. Токарева, C. П. Толстова и других помогли пониманию процессов развития рода, семьи и других ин­ститутов первобытности.Советским истори­кам удалось во многом уточнить и система­тизировать наши знания о развитии произво­дительных сил первобытного общества (С. А. Семенов и др.), о праобщине, или первобытном человеческом стаде (П. И. Борисковский, Ю. И. Семенов), о развитии форм родовой организации (М. О. Косвен, Л. А. Файнберг), о путях разложения перво­бытного общества и формирования раннеклассовых отношений (Ю. П. Аверкиева, Л. Е. Куббель, В. М. Массой, И. И. Потехин, С. А. Токарев, С. П. Толстое и др.). В самое последнее время сделаны первые шаги в изу­чении этнического процесса первобытности (В. Ф. Генинг, Ю. В. Бромлей, С. А. Арутю­нов, Н. Н. Чебоксаров). Большую роль в ис­следовании духовной культуры первобытно­го человека сыграли работы А. П. Окладни­кова, А. Д. Столяра, С. А. Токарева, А. А. Формозова, Б. А. Фролова.

Советские ученые уделили большое внима­ние борьбе с концепциями диффузионизма, функционализма, релятивизма, неоэволюцио­низма и т. п. В этом отношении важную роль сыграло изучение и научное истолкование тех новых данных этнографии, которые, по мнению противников марксизма, якобы про­тиворечили основным положениям Моргана, развитым Энгельсом. Так, изучая родовую организацию и ее начальную форму - мате­ринский род, советские этнографы показали наличие материнско-родовых пережитков у многих народов Сибири, рассматривавшихся последователями культурно-исторической школы Шмидта и Копперса в качестве типич­ных представителей патриархальной пастушес­кой «пракультуры», Обнаружение остатков материнского рода у индоевропейских наро­дов показало беспочвенность утверждений об исконно патриархальном строе «арийских» народов (теория «неарийского матриархата»). Все это явилось подтверждением положения об универсальности родовой организации.

Заметное, хотя и во многом противоречи­вое влияние на развитие советской науки о первобытном обществе оказали взгляды вы­дающегося языковеда и археолога Н. Я. Мар­ра (1864-1934). Исходя из созданного им «нового учения о языке», в основе которого лежали утверждение о единстве процесса развития всех языков мира и их стадиальная классификация, Марр утверждал, что смена культур на одной и той же территории всегда отражает стадии местного (автохтонного) развития. Его последователи пошли дальше и отрицали какое-либо историческое значе­ние переселений и заимствований. Они оши­бочно полагали, что признание марксистского принципа единства исторического процесса должно вести к отказу от исследования мест­ных этнических особенностей и что социаль­ные изменения могут завершиться полным исчезновением старых черт культуры. Одна­ко, несмотря на указанные ошибки в его разработке, само учение Н. Я. Марра содер­жало правильные идеи о единстве развития человеческой культуры, о том, что все сов­ременные народы являются наследниками исчезнувших племен и народов и что возник­ли они как результат сложных скрещений на длительном историческом пути.

Многочисленных последователей Марра привлекала в его идеях их антирасистская и антинационалистическая направленность. Ра­боты Марра и его последователей сыграли положительную роль в критике устаревших концепций, в поисках новых методов иссле­дования, но некоторые их положения, а глав­ное - попытки монополизировать науку на­несли вред ее развитию.

В то же время в прошлом в ряде случаев имели место догматический подход к насле­дию Моргана и канонизация отдельных выска­зываний Энгельса по частным вопросам, по­требовавшим дополнительной разработки в свете вновь накопленных научных фактов. Это не могло не повредить марксистской нау­ке первобытной истории, замедлило ее раз­витие в нашей стране.

Следует отметить и то обстоятельство, что до недавнего времени советские этнографы, изучая развитие семейно-брачных и общинно-родовых отношений, не уделяли достаточного внимания первобытной экономике. Этот про­бел стал отчасти восполняться только в последние годы (В. М. Вахта, Н. А. Бутинов, В. Р. Кабо, Ю. И. Семенов), что активизиро­вало изучение как специфики первобытной экономики, так и социально-экономической истории первобытности в целом и привело к плодотворному обсуждению таких вопро­сов, как историческое и функциональное соотношение рода, общины и семьи.

После второй мировой войны к марксист­ской разработке истории первобытного об­щества присоединились ученые других социа­листических стран. Особенно серьезная работа в этой области ведется в ГДР, где активно обсуждаются и исследуются проблемы антропо- и социогенеза, периодизации первобыт­ной истории, этнографической и археологиче­ской методики первобытноисторических реконструкций, путей и механизмов становления классов, государства и права (Г. Геберер, Г. Ульрих, И. Зельнов, В. Зельнов, Г, Грюнерт, Г. Гур и др.). В Венгрии выделяются фунда­ментальные исследования по вопросам палеодемографии (Я. Нимешкери). Палеоантроп оло-гическая и археологическая работа ведется в Болгарии (П. Боев), Венгрии (Л. Габори, П. Липтак), Румынии (О. Некрасова), Чехосло­вакии (Э. Влчек, Я. Елинек), в Югославии (М. Малеш, Д. Хрейович). Во многих стра­нах Восточной Европы ведется работа по изу­чению отставших в своем развитии внеевро­пейских народов, в которой ориенталистика смыкается с историей первобытного и ранне­классового обществ.

Как уже отмечалось, марксистское понима­ние истории первобытного общества распро­страняется и среди ученых капиталистических стран. Одни из них открыто признают себя марксистами, другие еще только приближа­ются к материалистическому пониманию пер­вобытной истории, некоторые отвергают марксизм, но, объективно истолковывая фак­ты, невольно приходят в своих работах к историко-материалистическим выводам.

Первобытнообщинный строй был самым длительным по времени - более миллиона лет - этапом истории человечества. Определить его нижнюю грань сколько-нибудь точно нелегко, так как во вновь об­наруживаемых костных остатках наших далеких предков большин­ство специалистов видит то предчеловека, то человека, и время от времени преобладающее мнение меняется.

В настоящее время одни ученые считают, что древнейший человек (а тем самым и первобыт­ное общество) возник 1,5-1 млн. лет назад, другие относят его появ­ление ко времени более 2,5 млн. лет назад. Верхняя грань первобыт­нообщинного строя колеблется в пределах последних 5 тыс. лет, раз­личаясь на разных континентах. В Азии и Африке первые классовые общества и государства сложились на рубеже 4 и 3 тысячелетий до н. э. в Америке - в I тысячелетии н. э., в других областях ойкумены - еще позднее.

Не проще обстоит дело с периодизацией первобытной истории, точнее говоря, ее периодизациями, так как параллельно существу­ют несколько специальных и общая (историческая) периодизации

первобытной истории, частично отражающие характер дисциплин, которые участвуют в их разработке.

Из специальных периодизаций наиболее важна археологическая, основанная на различиях в материале и технике изготовления ору­дий труда. Археологическая периодизация открывает широкие возможности для абсолютной и относительной хронологии первобытной истории.

Более ограничена по своим целям палеоантропологическая (палеантропологическая) периодизация первобытной истории, основанная на критерии биологической эволюции человека. Это выделение эпох существования древнейшего, древнего и ископаемого современного человека, т. е. архантропа, палеоантропа (палеантропа) и неоантропа.

При всей важности специальных периодизаций первобытной ис­тории ни одна из них не в состоянии заменить общей (историче­ской) периодизации древнейшего прошлого человечества, разработ­ка которой ведется уже более столетия, главным образом по этноло­гическим и археологическим данным.

Начнем с накопления археологических знаний. Наверное, не случайно первые и еще очень несовершенные классификации найденных древних орудий (а их находили не только в ходе раскопок, в систематической форме производившихся позже, начиная примерно с середины XIX в., но и при случайных сборах) повторяли трехчленную классификацию истории первобытного общества, хотя в последующем эта привычка к трехчленному делению и стремление совместить трехчленные ряды динамики разных элементов материальной, да и духовной культуры принесли немало вреда истории первобытного общества.

Первой попыткой классификации орудий труда была классификация датского археолога Каунсиллора Томсена, создавшего экспозицию в Национальном музее древностей в Копенгагене и описавшего ее в 1836 г. Орудия были распределены по материалу - камень, медь или бронза, железо, что, однако, не несло в себе определенного представления о хронологии, о движении от примитивной технологии производства орудий к более совершенной. Последователи Томсена - его преемник по Национальному музею в Копенгагене датчанин Чемберлен Ворсо и швед Свен Нильсон - мгновенно увидели в предложенной им квалификации мощный инструмент археологического исследования, далеко вперед продвигающий археологическую методологию и позволяющий целиком отказаться от взгляда на древние орудия как на простые раритеты, удовлетворяющие любопытство любителей древностей. Ворсо, сравнивая предметы из бронзы из разных погребений, наметил основы метода относительной хронологии, столь действенного и поныне. Нильсон, предлагая свою периодизацию истории первобытного общества, по существу мало отличавшуюся от трехчленных периодизаций XVIII в., впервые обосновал ее не только сравнительным сопоставлением культуры народов, находящихся на разных ступенях исторического развития, но и археологическим материалом. Метод сравнения этнографических и археологических явлений для реконструкции процессов первобытности также вполне актуален и в современной науке.

Казалось бы, от первых достижений археологии, ставшей наукой, закономерно перейти к описанию ее дальнейших открытий, особенно связанных с началом человеческой истории, но перед этим необходимо сказать о дальнейшем движении этнографической мысли. О разных обществах накопилось так много этнографических наблюдений и фактов, что они настоятельно требовали сведения их воедино и какого-то обобщения, совершенно необходимого в истории науки, когда ее фактическая база быстро растет и любой эмпирический факт скоро теряется в ряду других. Таким обобщением были громадные книги немецкого культуролога Густава Клемма, посвященные всеобщей культурной истории человечества (десять томов, опубликованные в Лейпциге с 1843 по 1852 г.) и общему культуроведению (вышла там же в двух томах в 1854 г.). Клемм не создал какой-либо оригинальной классификации, повторив классификацию Фергюссона, но предложил для его понятий варварства и цивилизации другие обозначения - укрощенность и свободу. Эти обозначения не привились. Книги Клемма, очень точные по отбору фактического материала и скрупулезные по его подаче, служили источником даже для исследователей конца прошлого века.

Параллельно с подведением итогов предшествующих исследований продолжались путешествия в экзотические области земного шара, в ходе которых не только уточнялась географическая карта земной поверхности, но и расширялся этнографический кругозор европейской науки, а собранные этнографические данные сразу же вводились в работу по реконструкции первобытных институтов. В Южной Америке это путешествия немца Александра Гумбольдта и француза Альсида д"Ор-биньи, в Северной Америке - Генри Скуларафта и Льюиса Генри Моргана, в Африке - англичанина Давида Ливингстона, в Австралии - Уильяма Бакли, в Центральной Азии - Николая Михайловича Пржевальского.

В реконструкции первобытных институтов этнография именно в XIX в. достигла фундаментальных результатов, обсуждение и окончательная оценка которых перешли уже в наше столетие. Границы этих реконструкций охватывали в принципе все стороны жизни первобытного общества, но, пожалуй, наиболее важны были достижения этнографов или исследователей, опиравшихся на этнографический материал, в восстановлении ранних форм семьи и социальных отношений, для которых археология давала гораздо более ограниченный и бедный материал. Это направление исследований выдвинуло крупнейших ученых, деятельность которых может быть здесь охарактеризована лишь чрезвычайно кратко и только в их отношении к разработке проблем истории именно первобытного общества. Одной из прогрессивных общих идей, сыгравших огромную роль в изучении первобытности, хотя и кажущихся сейчас абсолютно тривиальными, была мысль о психологическом единстве человечества, а значит, и об одинаковом потенциальном предрасположении их к развитию своей собственной и усвоению чужой культуры. Пионерами и активными защитниками этой идеи были немецкие ученые Адольф Бастиан и Теодор Вайтц, посвятившие ее обоснованию крупные труды. Вайтц был кабинетным ученым, работавшим над сведением уже тогда громадной литературы, Бастиан всю жизнь путешествовал и имел огромный опыт наблюдений над отсталыми народами в разных уголках земного шара. Представление о единстве человечества защищалось им не только в общей форме, но и с помощью выдвинутой им концепции так называемых элементарных мыслей, якобы свойственных изначально людям и их группам и составляющих поэтому основу коллективного мыслительного и познавательного процесса. Элементарные мысли одинаковы у всех людей, и, следовательно, все человечество психологически едино, несмотря на то что отдельные народы отличаются друг от друга по своей культуре и стоят на разных ступенях общественного развития.

Большие усилия были потрачены на реконструкцию древних семейных, а с ними и социальных отношений, для чего сравнительный этнографический материал предоставляет много возможностей. Первыми в этой области были книги англичанина Генри Мейна и швейцарца Иоханна-Якоба Бахофена, вышедшие в 1861 г. По кругу привлекаемых источников они были похожи - опираясь на библейскую традицию, античные источники, авторы привлекали этнографию лишь как вспомогательный материал, но в своей концептуальной части обе книги прямо противоположны. Заслуга Мейна состояла в том, что он первым увидел значение семейно-брачных отношений и семьи в первобытном обществе, разглядел в ней не только способ регламентации половых связей, но и экономическую ячейку, подчеркнул корпоративный характер первобытных коллективов. Семья представлялась ему объединением, в котором основную роль играл мужчина, не только бывший основным производителем, но и выступавший в качестве главы семьи, причем при наличии нескольких мужчин главой должен был считаться старший из них. Бахофен был более или менее безразличен к экономической стороне дела и мало занимался социальными отношениями и связями в целом, но положил все свои силы на выяснение характера отношений внутри семьи и главенства мужчины или женщины в ней. Мейн, в сущности говоря, шел по проторенному пути, включив в свою концепцию без особого специального рассмотрения общепринятый и традиционный взгляд на первобытную семью, как на семью патриархальную. На этом историческом фоне Бахофен выглядит до какой-то степени пророком последующих воззрений, ибо он первым выдвинул концепцию материнской семьи и господства материнского права как первой ступени развития, смены этой ступени следующей, на которой уже произошел переход к патриархальной семье и отцовскому праву. В самом начале истории, еще до матриархальной семьи, стояли, по мнению Бахофена, беспорядочные кровнородственные половые отношения, которые он сам называл «гетеризмом». Наличие этой первой стадии беспорядочных половых отношении не нашло подтверждения в ходе дальнейших исследований, но этапы наличия матриархальной и патриархальной семей надолго определили понимание ранних форм развития социальной организации.

Семинар 1.

Представления о первобытности в древнем мире и средневековье.

Эпоха Великих географических открытий. Первые схемы общественного развития.

Развитие первобытной археологии. Первые открытия в области антропогенеза.

История первобытного общества как самостоятельная научная дисциплина существует около полутора сотен лет. Накопление исторических знаний в этой области начинается еще в первобытные времена (появление генеалогических и этногонических легенд). В античном мире складываются два взгляда на древнейшую историю: миф о «золотом веке» (Гесиод) и легенды о «полузверином прошлом» человека (Демокрит, Тит Лукреций Кар). В ходе семинара следует обратить внимание на первые историко-географические описания первобытных народов (Геродот, Страбон, Тацит, Сыма Цянь), отметить опыт сравнения цивилизованных народов и первобытных племен, первые представления об эволюционном развитии общества (Фукидид).

Говоря о средневековье, следует упомянуть труды византийских авторов (Прокопий Кесарийский, Иордан), а также путевые заметки арабских (Ибн Фадлан, Аль-Масуди, Бируни) и европейских (Плано Карпини, Виллем Рубрук, Марко Поло, Афанасий Никитин) путешественников к отсталым народам.

Расширение знаний о первобытных народах связано с эпохой Великих географических открытий. Европейцы познакомились с рассказами об индейцах, туземцах Австралии и Океании. Большую роль здесь сыграли мореплаватели XVIII века: Л. Бугенвилъ, Ж Лаперуз, Д. Кук. Ряд исследователей, в частности Ж. Лафито, опираясь на сравнительный анализ, выдвинули идею о первобытном прошлом всего человечества. Следует обратить внимание и на вклад в изучение восточноевропейского и азиатского Севера российских исследователей XVIII века (Г. Новицкий, С. Крашенинников).

Студентам следует обратить внимание на концепцию «благородного дикаря» (Ж.Ж Руссо, Д. Дидро); проанализировать первые периодизации истории первобытного общества (А. Фергюссон, И. и Г. Форcтеры, Ж. Кондорсе).

Последний вопрос посвящен накоплению фактических данных по первобытной археологии. Появляются первые археологические музеи, начинают складываться первые археологические классификации (система трех веков Томсена-Ворсо), формулируется культурно-историческая периодизация С. Нильссона. Следует обратить внимание на первые профессиональные раскопки памятников каменного века в Англии, Франции, IIIвейцарии, особенно на работы Буше де Перта. Необходимо проанализировать роль эволюционной теории Ч. Дарвина в развитии первобытной археологии, отметить проблему интерпретации находок неандертальца и питекантропа.

Семинар 2.

Эволюционистская школа

К. Маркс и Ф. Энгельс о перво6ытности

Диффузионизм

Французская социологическая школа

Несмотря на успехи археологии и зарождение палеоантропологии, основным источником представлений о первобытном обществе по-прежнему оставалась этнография. Эта наука заимствовала от естественнонаучного метода идею прогрессивного развития человечества. Развивающее эту идею направление в этнографии получило название - эволюционистская (эволюционная) школа. Студентам необходимо ознакомиться с основными концепциями эволюционистов и их критикой, знать наиболее выдающихся представителей школы, в частности Э.Б. Тайлора, Л.Г. Моргана и др. Следует обратить внимание на периодизации Г.де Мортилье, Д. Леббока и О. Монтелиуса, познакомиться с реконструкциями общественных систем первобытного общества И. Баховена и Д. Мак­Леннана.

Несомненно, интересовались эпохой первобытности К. Маркс и Ф. Энгельс. Большое влияние на их взгляды оказали труды Л.Г.Моргана. Как известно, именно они заложили основы формационной теории. Главными вопросами, которые рассматривались в рамках марксизма, были происхождение человека (именно Ф.Энгельс был автором «трудовой теории» антропогенеза) и эпоха разложения первобытного общества, в частности проблемы становления частной собственности и государства. Студентам следует проанализировать роль трудов Маркса и Энгельса на развитие истории первобытного общества в России ХХ века.

Последнее десятилетие ХХ – начало XXI веков ознаменовалось огромным приростом фактического материала, и, в итоге, появлением новых концепций, идущих вразрез с эволюционизмом. Отправным пунктом диффузионизма стало антропогеографическое учение Ф. Ратцеля. Следует ознакомится с общими положениями данной школы и их критикой, отметить особенности отдельных направлений, таких как школа культурной морфологии Л. Фробениуса, школа «культурных кругов» («Кельнская школа») Ф. Гребнера, культурно-историческая («Венская») школа В. Шмидта; познакомится с английским диффузионизмом (Г. Эллиот-Смит). Необходимо обратить внимание и на реакционные течения в рамках диффузионизма. (Г. Коссинна).

Почти в тот же период складывается французская социологическая школа, которая в отличие от диффузионизма, исследовала не культуру, а общество, уделяя основное внимание развитию сознания. Студенты должны ознакомиться с основными концепциями школы и их критикой. Следует обратить особое внимание на труды Э. Дюркгейма (концепция «сегментного общества», «элементарные формы» религиозной жизни) и Л. Леви-Брюля (коллективные представления и паралогическое мышление).

Семинар 3.

Функциональная школа в этнографии

Психологическая и этнопсихологическая школы

Структурализм

Неоэволюционизм

Креационизм

В 1920-е годы в этнографии складывается функциональная школа, основоположником которой был Б. Малиновский. Следует ознакомиться с основными положениями его концепции, выявить отличия от ранее существовавших научных школ. Особое внимание нужно обратить на его понимание культуры, как «биологического» явления и отношение к возможности реконструкции истории первобытного общества, опираясь на пережитки, сохранившиеся в современной жизни.

Под термином «психологическая школа в этнографии» обычно понимается целый ряд течений, которые довольно сильно отличаются одно от другого. Основоположником ее являлся З. Фрейд, первым попытавшимся исследовать первобытные народы с точки зренияпсихоанализа. Следующий этап связан с деятельностью К. Юнга, который вводит такое понятие, какколлективное бессознательное(архетип). При рассмотрении данного вопроса не следует рассматривать концепции данных исследователей в целом, в центре внимания должны быть лишь вопросы, касающиеся истории первобытности. Идеи З.Фрейда и К.Юнга повлияли на становление американской этнопсихологической школы, большое внимание уделявшей институту детства. Студентам необходимо ознакомится с основными концепциями данного направления в этнографии и их критикой, знать теории наиболее известных представителей (Р. Бенедикт, А. Кардинер).

Одним из значимых направлений в современной этнологии и антропологии является структурализм. Большую роль в его становлении сыграл К. Леви-Строс. Следует обратить внимание на его основные концепции, касающиеся сравнительного изучения мифологии, языка, фольклора, а также тотемизма и систем родства в первобытном обществе. Можно попытаться сравнить теории Л. Леви-Брюля и К. Леви-Строса о специфике первобытного мышления. Одним из основоположников английского направления структурализма (структурного функционализма) был А.Р. Радклифф-Браун. Необходимо познакомится с его идеями, а также теориями Э. Эванса-Притчада.

Концепция неоэволюционизма возникла в середине XX века благодаря трудам американского этнолога Л. Уайта и антрополога Д. Стюарда, хотя основоположником данного течения нередко считают еще В.Г. Чайлда. При изучении данного вопроса следует в первую очередь обратить внимание на теорию многолинейной эволюции и концепцию эволюции культуры.

Последний вопрос следует рассматривать как отдельную тему, т.к. он посвящен не научной школе, а мировоззренческой концепции сотворения мира. Креационизм может варьироваться от чисто религиозных концепций, до претендующих на некоторую научность. В ходе семинарского занятия следует рассмотреть историю возникновения креационизма и его основные концепции, такие как младоземельный (буквалистский), староземельный (метафорический), эволюционный (теистический эволюционизм), ведический и др.; обратить внимание на отношение основных конфессий к креационизму. Отдельно следует рассмотреть теорию разумного замысла, и ее особенности. Необходимо проанализировать критику креационных концепций и отношение к нему в обществе.

Семинар 4.

Развитие этногpафии и археологии первобытности в России во второй половине XVIII – XIX вв.

Развитие науки о первобытности в первые десятилетия Советской власти (1920-40-ее годы)

Исследование истории первобытности в 1950-90-х гг. Современная ситуация в науке.

Развитие этногpафии и археологии первобытности в России активизируется во второй половине XVIII вв. Появляются инструкции по сбору сведений об археологических памятниках (В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, Г.Ф. Миллер), проводятся первые более или менее научные раскопки (И.И. Лепехин, А.П. Мельгунов).

В середине XIX века основываются научные общества, изучающие жизнь и быт народов Российской империи (Русское географическое общество) и археологические древности (Русское археологическое общество, Императорская археологическая комиссия и Московское археологическое общество); формируются научные школы. Следует обратить особое внимание на вклад в развитие археологии А.С. Уварова (раскопки, публикации, археологические съезды, создание Исторического музея). Необходимо отметить первые публикации по истории и археологии первобытного общества (К.М. Бэр, Д.Н. Анучин) и полевые исследования первобытных памятников (И.С. Поляков, К.С. Мережковский, А.А. Иностранцев).

Русскими путешественниками и этнографами были описаны архаичные народы Азии (П.П. Семенов-Тян-Шаньский, Н.М. Пржевальский), Америки (Л.А. Загоскин, И.Е. Вениаминов), Африки (В.В. Юнкер), Австралии и Океании (Н.Н. Миклухо-Маклай). Необходимо ознакомиться с маршрутами их путешествий и изученными народами.

В конце XIX – начале XX веков среди российских этнографов и археологов господствовал эволюционизм, хотя было и влияние диффузионизма. В частности, в русле эволюционизма работали такие этнографы, как Л.Я. Штенберг, В.Г. Богораза (Тан), Н.Н. Харузин, С.В. Максимова. Следует рассмотреть основные концепции данных исследователей. Влияние диффузионизма отразилось на выработке понятия «археологическая культура» (В.В. Хвойко, А.А. Спицын, В.А. Городцов).

Отвечая на этот вопрос, студенты должны познакомиться, в том числе, и с ситуацией на территории Ярославского края. Необходимо знать имена известных археологов, проводивших здесь исследования, и наиболее значимых памятников, относящихся к первобытным временам. Следует обратить внимание на участие ярославских краеведов в Антропологической выставке в Москве, в общероссийских и областных археологических съездах, особенно проходящих в Ярославле.

В первые годы Советской власти первобытная история становится одной из центральных в кругу гуманитарных наук (как наука о первобытном коммунизме, особо отмеченная классиками марксизма). Оживляются краеведческие объединения, создается Российская (с 1926 года Государственная) Академия Истории материальной культуры (ГАИМК) в Петроrpаде. В научных центрах формируется «палеоэтнологическое» направление в археологии (С.Н Руденко, С.А Теплоухов, Б. С. Жуков, Б.А Куфтин). Следует обратить внимание на создание Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН) и специфику ее деятельности (А.Я. Брюсов, А.В. Арциховский, А.П. Смирнов, С.В. Киселев). ­Продолжается разработка первобытно-исторической проблематики этнографами. Организуются важные в том числе и для истории первобытности биологические экспедиции (Н.И. Вавилов).

С 1929 года начинаются репрессии среди археологов и этнографов. Краеведы были объявлены «историками второго сорта», начинаются аресты и увольнения. Студентам следует обратить внимание на критику археологии, как устаревшей буржуазной науки, изменении отношения к ученым старой школы (А.А. Спицын, В.А. Городцов). Именно с этими событиями связано начало деятельности В.И. Равдоникаса.

Большое, хотя во многом и противоречивое влияние на развитие науки о первобытном обществе в СССР в 1930-40 годы оказал Н.Я. Марр. Необходимо проанализировать его взгляды на развитие языка («яфетическая теория»), выяснить, каким образом они повлияли на развитие теории стадиальности в исторической науке. Следует заострить внимание на причинах краха марризма (работа И.В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания»).

В 1930-е годы положение в исторической науке меняется. Вновь открываются исторические факультеты в вузах, начинается профессиональная подготовка археологов, П.П. Ефименко разрабатывает новую периодизацию истории первобытного общества, выходит первый том учебника «История первобытного общества В.И. Равдоникаса. Правда, репрессии не прекращаются.

В годы Великой Отечественной войны происходит реорганизация ИИМК: центр переносится в Москву, а в Ленинграде остается Ленинградское отделение ИИМК. Следует обратить внимание на ход и причины второй волны репрессий в 1940-х годы.

Исследование истории первобытности продолжаются в 1950-90-х годы. Ведутся разработки в области aнтpопогенеза и социогенеза: теория «двух скачков» Я.Я. Рогинского, деятельность Г.Ф. Дебеца и М.М. Герасимова в области реконструкции внешнего облика по костным останкам, работы В.П. Алексеева («гоминидная триада» и т.д.). В Ленинграде С.А. Семенов создает лабораторию, где экспериментально изучаются методы древнейших производств.

Необходимо рассмотреть основные темы, разрабатываемые советскими учеными: проблемы происхождения земледелия и скотоводства (В.А. Шнирельман, С.А. Семенов), социально-общественные отношения первобытной эпохи (В.Р. Кабо, А.М. Золотарев), происхождения искусства (А.Д. Столяр, А.А. Формозов), брачно-семейные отношения (С.П. Толстов, Ю.И. Семенов, М.О. Косвен), возникновения классов и государства (А.Н. Першиц), первобытное мировоззрение и религиозные верования (С.А Токарев, В.В. Бунак, Е.М. Мелетинский). Можно попытаться сравнить периодизации первобытного общества в трудах таких исследователей, как С.П. Толстов, М.О. Косвен, А.И. Першиц, Ю.И. Семенов и др.

Завершая разговор о развитии истории первобытного общества в России, следует обратить внимание на те изменения, которые произошли в данной области в последнее десятилетие: перевод и публикация работ зарубежных исследователей, как современных, так и прошлых веков, появление большого количества трудов по проблемам антропогенеза и т.д. Следует проанализировать роль Интернета в развитии и распространении знаний о первобытных временах.

Литература:

Белик А. Культурология. Антропологические теории культур. М., 1999

Воеводина Л. Мифология и культура. М., 2002.

Дарвинизм: история и современность. Л.. 1988.

Клейн Л.Б. История археологической мысли. Спб., 2010

Крюков В. М. Французская социологическая школа // Свод этнографических понятий и терминов (Этнография и смежные дисциплины. Этнографические школы и направления). М., 1988.

Лурье С.В. Историческая этнология. М., 1997.

Лынша В. А. Гордон Чайлд и американский неоэволюционизм // Этнографическое обозрение. № 5. 2001.

Любутин К.Н., Просекова М.Н. Англо-американская антропология: проблемы метода // Философия и общество. М., 1997. № 5.

Марков Г.Е. Немецкая этнология на рубеже веков: поиски новых путей. Фридрих Ратцель // ЭО. М., 1997. № 3.

Никишенков А.А. Научные школы в период становления современной британской социальной антропологии (20-40-е гг. XX в.) // СЭ. М., 1982. № 4.

Никишенков А.А. Прикладные исследования в западной социальной и культурной антропологии // ЭО. М., 2000. № 5.

Никишенков А.А. Эдуард Эванс-Причард и противоречия этнографического познания // ЭО. М., 1997. № 3.

Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994.

Свод этнографических понятий и терминов, школ и направлений. М., 1988.

Сонгинайте Н. С. Социальная антропология Бронислава Малиновского // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т.1. № 2.

Токарев С.А. История зарубежной историографии. М., 1978.

Токарев С.А. История русской этнографии: Дооктябрьский период. М., 2012

Формозов А.А. Русские археологи до и после революции М.,1995.

Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки. М., 2004.

Эванс-Причард Э. История антропологической мысли. М., 2003.

Источники:

Бенедикт Р. Хризантема и меч: Модели японской культуры. М., 2004.

Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система в Австралии // Социология религии: классические подходы. Хрестоматия. М.,1994.

Дюркгейм Э., Мосс М. О некоторых первобытных формах классификации: К исследованию коллективных представлений // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996

Кремо М., Томпсон Р. Неизвестная история человечества. М., 2001

Кремо М. Деволюция человека. Ведическая альтернатива теории Дарвина. М., 2008

Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

Леви-Брюль Л. Первобытный менталитет. СПб., 2002

Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985.

Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994.

Леви-Строс К. Печальные тропики. М., 1994.

Малиновский Б. Магия, наука и религия. М., 1998.

Малиновский Б. Избранное: Аргонавты западной части Тихого океана. М., 2004.

Малиновский Б. Научная теория культуры. М., 2005.

Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М., 2004.

Морган Л.Г. Древнее общество. Л., 1934.

Морган Л.Г. Лига ходеносуани, или ирокезов. М., 1983.

Моррис Г. Библейские основания современной науки. СПб,. 1995

Рэдклифф-Браун А.Р. Структура и функция в примитивном обществе. М., 2001.

Тайлор Э. Первобытная культура. М., 1989

Уайт Л. Избранное: Эволюция культуры. М., 2004

Фробениус Л. Детство человечества. Первобытная культура аборигенов Африки и Америки. М., 2012

Чайлд Г. Арийцы. Основатели европейской цивилизации / Пер. с англ. И. А. Емец. М., 2009.

Эванс-Причард Э.Э. Нуэры. М., 1985.

Эванс-Причард Э.Э. Колдовство, оракулы и магия у азанде // Магический кристалл. М., 1992.

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. М., 1986.

Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. М., 1986.

Сколько в этом преувеличенном внимании подлинных интересов, отражающих реальную действительность, и что в нем есть дань моде или времени? Сразу же необходимо отметить, что вне зависимости от оценок Моргана специалистами разных идеологических лагерей вклад его в науку громаден, и это практически безоговорочно признается во всем мире. Достаточно абстрактную схему Бахофена он перевел на язык реальных фактов, увязав ее с материальными силами жизни общества. У него не было четкого представления о производительных силах общества, он писал об изобретениях и открытиях, но подразумевал под ними хозяйственную деятельность первобытных человеческих коллек­тивов и ее динамику во времени, а также влияние этой деятельности на все другие функциональные отправления общества. Поэтому Мор­ган был материалистически мыслящим ученым, мыслил материалисти­чески сознательно, а не стихийно, и лишь распространенной в советской историографии дурной традицией можно объяснить, что на него налепили ярлык стихийного материалиста. Естественно, не мате­риализм Моргана предопределил его крупное место в истории изучения первобытного общества - в его эпоху было уже немало материалисти­чески мыслящих ученых, но его конкретная работа, во многом по-но­вому заставившая взглянуть на общественную организацию первобытного общества. Хотя не только его современники, но и его предшественники писали о кланах* и племенах, все они рассматривали жизненные проявления этих кланов и племен сквозь призму семьи и именно семью трактовали как основной механизм в системе обще­ственных отношений и в производстве. Морган собрал очень значи­тельный материал о конкретных обществах, использовав не только существовавшую литературу, но и письма работавших в этих обществах корреспондентов и миссионеров, и с помощью этого материала убе­дительно показал, что в центре общественных отношений у первобыт­ных народов стоит не семья, а коллектив, который он считал родом. Род-группа кровных родственников, осознающих свое родство и происхождение от общего предка. Род всегда экзогамен, т. е. предста­вители рода берут жен в другом роде. Было отчетливо продемонстри­ровано, что во многих случаях имеет место не перекрестное взаимобрачие родов, а система брачных отношений между родами, т. е. система родов. Сам род, считал Морган, изначально матрилинеен, т. е. счет родства происходит по материнской линии вплоть до родоначаль­ника.

Исследование родовой организации первобытного общества не исчерпали вклада Моргана в историю первобытности. Он первым обратил внимание на характер собственности и выявил ее обществен­ную коллективную принадлежность, чем она отличалась от частной собственности в классовых обществах. Именно развитие отношений собственности привело, по его мнению, к перестройке материнского рода в отцовский: при изменении счета родства и переходе к патрилокальному браку родовое имущество начинает передаваться от отца к детям. Таким образом, и здесь Морган остался в рамках материалистического понимания истории, сугубо материальными причинами в отличие от своих предшественников объясняя динамику социальных институтов. Большое место в его трудах «Древнее общество» и «Сис­темы родства и свойства человеческой семьи» уделено еще одной важной характеристике первобытных институтов -системе семейно-брачных отношений. Морган охарактеризовал несколько восстанов­ленных им на основе этнологических данных брачных систем, в чем состоит еще один его вклад в науку о первобытном обществе, но построенная им схема динамики этих систем оказалась, ошибочной и не получила в дальнейшем подтверждения.

Разбор творчества выдающегося представителя этнологической науки, построившего в результате анализа и группировки практически только этнологических данных целостную картину истории первобыт­ного общества, симпатичен в том отношении, что он показал нам высокий уровень, достигнутый этнологической наукой на протяжении XIX в., и исключительные возможности этнологии в реконструкции прошлого. Но одно негативное обстоятельство в этнологических ре­конструкциях очевидно, и оно не может быть до сих пор преодолено средствами только самой этнологии -речь идет об отсутствии в этнологических данных точно фиксируемой хронологической глубины, той хронологической ретроспективы, с помощью которой любая про­цедура реконструкции могла бы быть ограничена определенными хронологическими рамками. Здесь мы опять должны перейти к разви­тию археологии, так как после упомянутых выше классификаций археологических материалов все усилия археологов были направлены на изучение древности человека, восстановление основных этапов изменений его хозяйственной жизни и материальной культуры, соот­несение этих этапов с этнологически реконструируемыми этапами в усложнении социальных отношений. Значительное место в середине 19 в. заняла дискуссия именно о древности человека и его орудий труда, имевшая не только принципиальный научный, но и большой идеологический смысл, так как она способствовала отказу от церков­ной догмы о сотворении человека примерно шесть тысяч лет тому назад и укрепляла материалистический подход к историческому процессу.

Трем исследователям удалось сделать открытия каменных орудий и древних людей вместе с костями вымерших животных: Джорджу Мак-Инери на юге Англии и французам П. Шмерлингу и Жану Буше де Перту в Бельгии и Франции. При раскопках в Бельгии близ Льежа Шмерлинг обнаружил костные остатки самого человека. Все это сначала осталось незамеченным, но затем благодаря энергии Буше де Перта стало предметом страстных научных дебатов, на первых порах выражавших последовательно негативное отношение к самим откры­тиям. Однако геологическая непотревоженность слоев, в которых были обнаружены каменные орудия, подтвержденная многими авторитетными геологами того времени, сыграла решающую роль в постепенном утверждении позитивной точки зрения и признании древнего геоло­гического возраста и каменных орудий, и костей человека. Книга Буше де Перта с описанием его находок вышла в 1860 г. Почти одновременно с коренным переломом во взглядах на происхождение человека (о чем речь идет дальше) и заложила основы научного археологического подхода к изучению древнейших следов человеческой деятельности. Некоторые историографы считают даже, что Буше де Перту принад­лежит первая формулировка целостного понимания предмета истории первобытного общества, естественно, умозрительная. Он писал, что изготовление орудий невозможно без общения, а последнее невозмож­но без языка, язык провоцирует организацию социальных связей, которые приводят к семье и возникновению общества. Уже в этой общей формулировке одного из пионеров археологических исследова­ний видна глубокая вера в неразрывность археологического и этноло­гического знания, что в общем, за исключением отдельных отклонений, и нашло полное отражение в истории этих наук. Резуль­таты Буше де Перта, как уже говорилось, были поддержаны многими авторитетными геологами его времени, но их официальная канониза­ция, если можно так выразиться, произошла в книге известного английского геолога Чарлза Лайелла «Геологические доказательства древности человека с замечаниями о происхождении видов на основе вариаций», вышедшей в 1863 г. Лайелл был действительно выдающимся геологом своего времени, собравшим массу фактов, создавшим теорию геологических изменений на основе актуальных поныне действующих причин. В своей книге он проанализировал и обобщил всю тогда накопленную информацию о древнем человеке, включая и его костные остатки, доказал их совмещенность с древними геологическими слоями и вымершей фауной.

В рамках истории первобытности наиболее значимыми и эффек­тивными всегда были исследования в области каменного века. Здесь в первую очередь нужно сказать о выделении двух этапов в технике обработки камня, связанных с двумя хронологическими этапами в истории ранней технологии,- палеолита и неолита. Оно было произ­ведено английским археологом Джоном Леббоком в 60-е годы 19 в. и сразу же получило широкое распространение ввиду своей очевидной продуктивности и легкой фиксации технологического своеобразия более ранних палеолитических и более поздних неолитических орудий труда. Еще более детальную схему хронологической динамики камен­ного века разработал в последней четверти 19 в. француз Габриель де Мортилье, предложивший для отдельных периодов в истории ка­менной индустрии наименования по наиболее известным местонахож­дениям, сохранившиеся до настоящего времени: шелль, ашель, мустье, солютре, мадлен -для палеолита; азиль и тарденуаз -для мезолита как промежуточного звена между палеолитом и неолитом. Первые три периода обозначались как нижний палеолит, четвертый и пятый - как верхний палеолит. На рубеже 19-20 столетий другой французский археолог Анри Брейль предложил выделить еще один начальный период для верхнего палеолита - ориньяк. В таком виде периодизация перешла в 20 в. и широко использовалась в археологии до 30-х годов. Однако ее почти одинаковая форма у Мортилье и Брейля скрывала разное содержание. У Мортилье она носила традиционно эволюцио­нистский характер, и отдельные периоды вырастали один из другого; Брейль ввел принцип миграции, и в его схеме отдельные периоды ставились в зависимость от появления новых групп людей. Вопрос о месте формирования этих групп людей и их культуры, казалось бы, естественный при таком взгляде на вещи, либо совсем не ставился, либо ставился лишь в самой общей форме: технологические традиции, характерные для каждого периода, приносились в Европу откуда-то извне.

Легко понять, что параллельно с разработкой общих вопросов археологической науки шло непрерывное накопление фактического материала, поиски следов каменного века шли во всех странах, раска­пывались пещерные стоянки, раскапывались случайно обнаруженные открытые стоянки; после длительной дискуссии на рубеже 19-20 вв. было признано подлинным ранее открытое палеолитическое искусство и началось его интенсивное исследование; следы деятельности палео­литического человека были обнаружены в удаленных районах Старого Света; складывались национальные кадры археологов. Одним словом, первобытная археология стала самостоятельной научной дисциплиной, пытавшейся в соответствии с заветами Буше де Перта не только решать свои собственные профессиональные задачи классификации и типо­логии археологических материалов, но и реконструировать социальную среду и духовную жизнь древних коллективов, т. е. решать те же задачи, которые решала и этнология. Но если последней не хватало, как уже упоминалось, хронологической ретроспективы и глубины, то первая была очень не уверена в своих реконструкциях общества в целом и не могла обойтись без этнологии. Но обе эти науки, изучая человеческую деятельность и культуру, а также ее следы в прошлом и пытаясь реконструировать по ним целостное общество в эпоху первобытности, не включали в круг своих занятий самого человека, его биологию и изменения его биологического типа во времени. Между тем в этой области были сделаны многие открытия, чрезвычайно важные для первобытной истории, и самое главное - система мышления, впервые в достаточно полном виде созданная в сфере познания органического мира, оказала огромное влияние на другие области знания, в том числе и на ту область гуманитарного знания, какой является история перво­бытного общества.

Создатель эволюционной теории англичанин Чарлз Дарвин, изло­живший ее в печати в 1859 г., в силу ряда исторических и личных причин не коснулся в своем основном труде «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение избранных пород в борьбе за жизнь» проблемы происхождения человека, но основная направлен­ность его книги была ясна любому непредубежденному читателю: человек должен был произойти в силу тех же естественных закономер­ностей, в силу которых произошли и все другие живые организмы. Швейцарец Карл Фогт в 1862 г. и англичанин Томас Гексли, бывший большим другом и верным соратником Дарвина в борьбе за эволюци­онную теорию, в 1863 г. выступили с обоснованием эколюционной теории происхождения человека, показав его анатомическое сходство с человекообразными обезьянами и распространив на него эволюци­онный принцип формирования на основе более низкоорганизованных форм. К этому времени уже были сделаны две первые находки неан­дертальского человека, их примитивность по сравнению с черепами современных людей бросалась в глаза уже первым исследователям, они справедливо рассматривались как промежуточное звено, как доказа­тельство того, что современному развитому человеку предшествовал человек, морфологически более примитивный. Сам Дарвин обратился к теме происхождения человека лишь в 1871 г. и посвятил ей книгу «Происхождение человека и половой отбор», в которой значительно расширил и обогатил аргументацию своих предшественников; но опубликованные уже в наше время его «Записные книжки» показыва­ют, что проблему эту он начал разрабатывать еще в конце 30-х годов, и вся система его взглядов на происхождение человека сложилась в то время.

Большой резонанс в понимании начальных шагов лревращения человека из обезьянообразных форм имела теоретическая деятельность немецкого зоолога и морфолога Эрнста Геккеля, предсказавшего, что в начале антропогенеза стояла какая-то промежуточная очень прими­тивная форма, и попытавшегося реконструировать ее основные мор­фологические особенности. Данное ей название «питекантроп - обезьяночеловек» привилось в науке и используется до сих пор. Однако само по себе теоретическое прозрение Геккеля осталось бы малозна­чащим эпизодом, если бы оно не нашло фактического подтверждения в самом конце 19 в., когда остатки такой формы были найдены на Яве голландским врачом Евгением Дюбуа. При всех дискуссиях, которые возникли вокруг этой находки, уже через несколько лет после ее открытия было осознано ее исключительное эволюционное значение как промежуточного звена, демонстрирующего наиболее ранний этап антропогенеза, предшествующий времени существования неандерталь­ского человека. В полном соответствии с эволюционной теорией процесс антропогенеза также развивался в направлении замещения морфологически примитивных форм более прогрессивными, т. е. в направлении утери обезьяньих признаков и накоплении человеческих.

Однако, пожалуй, наиболее сильное влияние эволюционное учение Дарвина оказало именно на стиль мышления и характер интерпретации материалов, истолкование общественных структур и характера проте­кания исторического процесса в первобытную эпоху. В истории ее изучения немалую роль сыграла так называемая эволюционная школа, созданная, по преимуществу, английским этнологом Эдуардом Тайло-ром и имевшая многочисленных последователей. Традиционно она считается эволюционной школой в этнологии, но на деле все или почти все исследования самого Тайлора были сконцентрированы в области историко-первобытных реконструкций. В известной мере эволюцио­нистские представления явились синтезом всего того, что было достиг­нуто наукой 19 в. в рамках позитивистского материалистического мировоззрения, и, прежде чем закончить изложение истории изучения первобытного общества, необходимо на них остановиться.

Что было характерно для этих взглядов? Исключительная вера в прогресс, рассмотрение исторического процесса как процесса после­довательного перехода от простого к сложному. При подобном взгляде на историю логично отказаться от взгляда на современные отсталые народы как на выродившихся «дикарей», вера в прогрессивное развитие человечества автоматически исключает такую точку зрения. Безуслов­но, в этом проявился гуманизм сторонников эволюционного подхода, хотя позже вульгарное истолкование теории Дарвина в социал-дарви­нистском духе, т. е. перенесение естественнонаучных закономерностей на исторический процесс, принесло большой вред исторической науке. Но эволюционная школа, прежде всего сам Тайлор, навязывали исто­рии хозяйственной деятельности человечества и динамике обществен­ных форм прямолинейность, последовательный переход от простого к сложному в качестве единственной формы развития превращал реально существующую многолинейную эволюцию с тупиками развития и попятным движением в однолинейную и монотонную с движением лишь по восходящей линии. Здесь сказались мировоззренческая огра­ниченность и недостаточная методическая эффективность. В то же время было бы несправедливо забыть, что Тайлор ввел в науку новый методический принцип - метод пережитков, т. е. изучение явлений в культуре, которые ретроспективно могут быть связаны с предшеству­ющим историческим состоянием человечества, в интересующем нас случае - с первобытным обществом. На основе пережитков в совре­менных обществах можно реконструировать социальные структуры и отношения в первобытном обществе, и Тайлор сам неоднократно показал удачные примеры таких реконструкций.

Как все это выглядело в практическом изложении, можно увидеть в крупнейшем труде Тайлора «Первобытная культура» (1871). Материальная культура, общественные институты и народные верования подразделены в ней на составляющие элементы (например, лук, пле­тение, керамика- в первом случае, жертвоприношения, мифы о явлениях природы -в последнем), и история каждого элемента рас­смотрена независимо от всех остальных; в начале располагаются наиболее простые по форме и проявлению ряды этих элементов, в конце - наиболее сложные. Был использован колоссальный этноло­гический материал, представлявший народы всех континентов, но независимые ряды отдельных явлений и элементов культуры, которые построил Тайлор, выглядели все же достаточно безжизненными, так как, во-первых, они были очень геометричны, слишком стройны, чтобы в них можно было поверить, во-вторых, они даже многими современниками Тайлора воспринимались как малоисторичные или даже внеисторичные, не отражающие реальной динамики явлений. С точки зрения психологии научного творчества любопытно, что Тайлор, видимо, сам увидел ограниченность эволюционного подхода: после этой книги и изданной в 1881 г. «Антропологии» (ныне устаревшей) он практически ничего больше не напечатал, хотя и прожил еще почти 40 лет (последнее десятилетие душевнобольным). Но эволюционная школа имела отдельных крупных последователей и позже и перешла в 20 столетие. Однако все эти последователи вошли в историю изучения первобытного общества многими своими конкретными исследовани­ями, а не теоретическими разработками - их теоретические взгляды носили традиционный характер и, безусловно, пережили свое время.

История первобытного общества н основоположники марксизма. Эволюционизм в первобытной истории и в особенности взгляды такого его выдающегося представителя, как Л.Г. Морган, оказали сильнейшее воздействие на мировоззренческие взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса. Мадкс составил снабженный примечаниями конспект «Древнего об­щества», Энгельс по завету своего старшего соратника за короткое время написал книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана». В исследовании Моргана оба они усмотрели научное подтверждение своих философских идей. Частная собственность, классовое неравен­ство и отделенная от народа государственная власть не изначальны, не имманентны природе человека-значит, они не вечны. Существует некая триада больших формаций: доклассовое первобытное общество, череда классовых обществ и снова бесклассовое, безгосударственное общество. Оставим в стороне нестрогость этого рассуждения: совсем не обязательно, чтобы былое на каком бы то ни было уровне повто­рилось вновь. Для нас в данном случае важно то, что труд Моргана был использован основоположниками марксизма как важнейшее прак­тическое доказательство их умозрительных идей.

Другое дело, что разработка Энгельсом первобытно-исторической проблематики не была совсем бесплодной. Ему удалось внести опре­деленный вклад в две группы вопросов. Одна из них - факторы очеловечивания в процессе антропогенеза, другая -периодизация истории первобытного общества.

В его «Диалектике природы» имеется подготовительная глава «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», представляющая собой нечастый пример небольшой по объему теоретической разработ­ки, сохраняющей актуальность более чем через столетие. После своей публикации она во многом предопределила характер интерпретации в первобытной археологии и палеоантропологии и получила развитие в ряде фундаментальных исследований. Преимущественно они написа­ны отечественными специалистами и учеными бывшей ГДР, но в последние десятилетия фактор, положенный Энгельсом в основу раз­вития в антропогенезе,- фактор труда в западноевропейской и осо­бенно американской литературе все более осознается как ведущий с самых первых шагов формирования древнейших людей. Принципи­ально новым в концепции Энгельса было то обстоятельство, что в противовес фигурировавшим ранее естественно-историческим факто­рам происхождения человека, эвристическая сила которых была явно недостаточна, так как многие крупные ученые и мыслители прошлого века интуитивно понимали своеобразие процессов антропогенеза и становления общества и их отличие от процессов в органическом мире, был открыт и аргументирован в своем действии социально-историче­ский фактор и этим продемонстрирован с самого начала социальный характер человеческой истории, а следовательно, и ее начала-пер­вобытной истории. Интегрирующее влияние социально-исторического фактора, составляющего краеугольный камень человеческой деятель­ности вообще, предопределило все стороны развития как биологиче­ских особенностей древнейших и древних людей, так и их социальных отношений.

Разработка периодизации, предложенной в книге Энгельса «Про­исхождение семьи, частной собственности и государства», изданной в 1884 г., неоднократно служила предметом рассмотрения и вызывала серьезные дискуссии. С одной стороны, было опубликовано немало сугубо апологетических работ, в которых эта периодизация объявлялась принципиально новым вкладом в науку, и с нее начался якобы подлинно научный период в первобытной историографии. С другой стороны, нельзя не видеть, что Энгельс, в сущности говоря, повторил периодизацию, предложенную еще Ферпоссоном и обогащенную кон­кретными историческими и этнологическими материалами Морганом, т. е. принял их деление первобытной истории на эпохи дикости, варварства и цивилизации. Энгельс полнее и глубже, чем Морган, охарактеризовал социально-экономические и хозяйственные аспекты динамики первобытных коллективов, но принципиальная схема осталась без изменений. Принял он и введенную Морганом стадию военной демократии на рубеже эпох варварства и цивилизации, подразумевав­шую политическое господство племенных вождей, хотя и высказал по поводу этой идеи несколько критических замечаний. Морган предло­жил эту стадию как всеобщую, экстраполируя на мировой историче­ский процесс в основном свои собственные наблюдения над североамериканскими индейцами, Энгельс признавал ее более огра­ниченное значение. Так или иначе периодизация Энгельса углубляла и фундировала схему Ферпоссона - Моргана, но она продолжала, а не принципиально изменяла ее.

Заметим попутно, что в 19 в. идеи Маркса и Энгельса нашли наибольшее отражение в русской науке о первобытности, выдвинув двух выдающихся ее представителей, объединенных до некоторой степени общностью подхода к трактовке динамики первобытного общества. Он заключался в выдвижении на первый план сугубо мате­риальных и производственных факторов этой динамики. Первый из них - Николай Иванович Зибер, автор замечательной для своего времени книги «Очерки первобытной экономической культуры», вы­шедшей в 1883 г. В ней сделана, пожалуй, первая в истории изучения первобытности попытка реконструкции производственных отношений в первобытном обществе. Отношения эти рассмотрены в динамике, на основе обобщения широкого по географии и хронологии этнологиче­ского материала продемонстрирован коллективный характер производ­ственных отношений и хозяйственной деятельности в целом. Зибер писал о стадном характере отношений у древнейших людей, развитие общины подразделял на два этапа-родовой общины и территори­альной, этим он во многом предвосхитил последующие попытки периодизации истории первобытного общества. Другим пропаганди­стом марксизма в области истории первобытного общества был Мак­сим Максимович Ковалевский, который, правда, принадлежит не только русской науке- он долго жил в Европе, и многие его работы были впервые изданы за рубежом. Если Зибер практически всю жизнь разрабатывал комплекс вопросов, нашедших отражение в его основном труде, то Ковалевский был исключительно плодовитым и разносто­ронним автором - ему принадлежат фундаментальные исследования родовых и семейных отношений на Кавказе, общинного землевладе­ния, общественных институтов средневековой Европы, отношений собственности и многих других социально-экономических и обще­ственно-политических явлений. В сфере первобытности его больше всего интересовала историческая смена общинных норм, в частности, он показал универсальное распространение семейной общины.

В целом первобытно-историческое наследие Маркса и Энгельса не следует ни недооценивать, ни переоценивать. Оба они, по уже извест­ным нам причинам, следили за достижениями в изучении древнейшего общества, оба стояли на уровне основных достижений в его исследо­вании, оба оставили в нем след. Не их вина, что закономерные для их времени обобщения и после того, как они оказались ошибочными, были надолго канонизированы в бывших СССР и других социалисти­ческих странах и тем самым принесли немалый вред развитию науки.

Развитие первобытной археологии и палеоантропологии в 20 в. Нетрудно заметить, что на протяжении предшествующего столетия было исключительно много сделано в области реконструкции соци­альных норм первобытного общества с помощью разнообразного сопоставления и анализа этнологических данных. Сравнительно-типо­логический метод продемонстрировал при этом все свои сильные стороны, но и показал свою органическую слабость - отсутствие хронологической ретроспективы. Эта слабость могла бы быть откор­ректирована-с помощью сравнительно-исторического метода, но как раз для его применения и не было накоплено достаточно фактических оснований: таким основанием являются результаты археологических исследований, а они, как мы убедились, были более чем скромны на протяжении 19 в. От успехов археологии зависят и палеоантрополо-гические открытия, также немногочисленные и фрагментарные в то время. Кроме того, прогресс изучения, скажем, каменного века тесно связан с уточнением палеогеографической обстановки, в которой жили древнейшие люди, а это, в свою очередь, требует развития четвертичной геологии, палеонтологии и палеоботаники четвертичного периода, палеоклиматологии, одним словом, интенсификации исследователь­ской работы по всему комплексу естественнонаучных дисциплин, на основе которых производится палеогеографическая реконструкция. По сути дела, переход от 19 столетия к 20 и состоял в полном осознании этого факта и вытекающем из него стремлении расширить базу фактов, опираясь на которые, можно было бы садить о первобытном прошлом не умозрительно, а конкретно-исторически.

После того как стало очевидным, что первобытные люди широко использовали пещеры как места обитания, начался интенсивный поиск пещерных стоянок палеолитических людей в Европе, и особенно во Франции, где они действительно были обнаружены в большом коли­честве и где в них были найдены не только погребения, но и огромный по разнообразию и количеству каменный материал, предметы из кости, образцы искусства. Все это значительно расширяло исследовательский кругозор и позволяло с помощью археологических материалов подойти к рассмотрению таких конкретных вопросов, о которых археологи и историки первобытного общества в прошлом веке не могли и мечтать. Симптоматичен в этом отношении труд испанского археолога Гуго Обермайера «Доисторический человек», вышедший в 1907 г. и переве­денный затем на основные европейские языки, в том числе и на русский. Обермайер обобщил и критически проанализировал все находившиеся в распоряжении науки данные по археологии и палеоан­тропологии палеолитического и мезолитического времени, и из его книги видно, как уже много накопилось этих данных в итоге раскопок, проводившихся во многих европейских странах, как разнообразны формы культуры, оставленные древними людьми, и какого высокого технологического и культурного уровня достигло развитие человечества уже к концу палеолитической эпохи. Возможно, книга Обермайера и была переведена на разные языки не только потому, что она была полной сводкой информации для своего времени, но и демонстриро­вала внушительные успехи доисторической археологии. Вместе с Обер-майером кроме ряда более мелких фигур работал упомянутый выше Брейль, посвятивший основные свои усилия изучению наскальной живописи и мелкой костяной пластики эпохи палеолита и значительно расширивший наши знания в этой области.

Не отставали от накопления знаний о палеолите и исследования эпохи неолита и ее значения в истории человечества. В отличие от довольно монотонных памятников эпохи палеолита, которые говорили о более или менее однородной технике обработки камня палеолити­ческими людьми, неолитические памятники разных территорий де­монстрировали с самого начала поражающее разнообразие культурных традиций, выражавшееся и в типе жилых строений, и в характере поселений, и в формах хозяйственного и бытового инвентаря. Стало очевидно, что неолитический человек изобрел керамику и приручил мелкий рогатый скот, овладел навыками земледелия Все это знамено­вало большой прогресс в развитии производительных сил, и само разнообразие неолитических памятников позволяло истолковывать его как свидетельство того, что первобытное человечество поднялось на тот уровень технологического и духовного прогресса, на котором культурные изменения приобрели многолинейный характер. В описа­нии общего прогресса археологического знания нет нужды останавли­ваться на первых очень несовершенных попытках интерпретировать те или иные выделенные неолитические культуры в этническом плане, на желании увидеть в носителях этих культур, скажем, древних гер­манцев или древних семитов; мы будем говорить лишь о крупных достижениях, оставшихся в истории науки. К их числу относится концепция неолитической революции, сформулированная в конце 1930-х годов английским археологом Гордоном Чайлдом. Крупные его работы, посвященные описанию неолитических памятников разных районов, стали появляться еще с конца 20-х годов, но Чайлд опирался не только на них, он обобщил огромный материал, собранный его предшественниками и современниками. Неолитическая революция рассматривалась им как первый значительный скачок в развитии производительных сил общества, при котором произошло оснащение человечества многими технологическими достижениями и который повлиял на все стороны жизни неолитических популяций, включая рост их численности и духовный прогресс. Эта концепция получила практически повсеместное распространение, обсуждалась и развива­лась почти всеми крупными специалистами в области археологии неолита и до сих пор сохраняет значение действенной системы взгля­дов, тем более что она получила многостороннее подтверждение в предшествующих исследованиях.