Раскол русской церкви середины XVII в., вызванный реформами патриарха Никона, глубоко потряс всю Россию. Каждый человек был поставлен перед труднейшим выбором, и далеко не все согласились проявить требуемый конформизм и лояльность к власти. Сильнее заботы о мирском благополучии оказалась преданность "вере отцов и дедов" - освященной веками национальной церковной традиции. Противников реформы стали жестоко преследовать: приверженность к старообрядчеству влекла за собой предание гражданскому суду и публичную казнь - сожжение в срубе. Гонение за веру вынудило многих покинуть обжитые места, бежать из центра России на окраины. Громадная духовная сила, подкрепляемая осознанием своей ответственности как последних хранителей и защитников "древлецерковного благочестия", - вот то единственное, что помогло старообрядчеству не только пережить времена гонений, но и внести весьма заметный вклад в экономическую и культурную жизнь России в XVIII - XX вв. (вспомним хотя бы фамилии Морозовых, Гучковых, Прохоровых, Щукиных, Рябушинских и др.). История Выго-Лексинского старообрядческого общежительства - также один из наиболее ярких примеров подобного рода.

Выговская пустынь , лежащая к северо-востоку от Онежского озера и получившая свое название от протекающей здесь реки Выг, идеально подходила для прибежища гонимых старообрядцев: глухие, непроходимые леса и болота, отсутствие поселений, удаленность от административных центров. Уже в 80-е годы XVII в. сюда стали стекаться и основывать здесь скиты старообрядческие иноки, выходцы из северных монастырей (главным образом из Соловецкого); позже началось приобретавшее постепенно все более массовый характер переселение окрестных крестьян, которые основывали на новых местах старообрядческие поселения, расчищали земли под пашню и сеяли хлеб. Из соединения двух таких поселений - толвуянина Захария Дровнина и другого, основанного бывшим церковным дьячком из Шуньги Даниилом Викулиным и посадским человеком города Повенца Андреем Денисовым, - в октябре 1694 г. и возникло Выговское общежительство.

С ожжение протопопа Аввакума, дьякона Федора, Лазаря и Епифания.

Миниатюра из лицевой рукописи конца XIX - начала XX в. ГИМ.

Вначале оно было очень небольшим. Поздней осенью 1694 г. построили столовую, где происходили моления, хлебню, ригу, две келии. Первые выговские жители (их число не превышало 40), как свидетельствует историк пустыни Иван Филиппов, жили "нужным и скудным пустынным житием, с лучиною в часовни службу отправляюще и икон и книг в часовни скудно и мало вельми. А колокол тогда не было, в доску звониша, и дороги с волостей к ним в пустыню тогда еще не было, на лыжах с кережами хождаху". Но стремление построить во враждебном мире свое "прибежище верных" и известное старообрядческое трудолюбие совершили настоящее чудо. Уже через четыре года Выг располагал хорошо налаженным многоотраслевым хозяйством - большие площади были распаханы под пашни, заведены огороды, разведен скот, организованы торговля, морские звериные промыслы и различные кустарные производства. Как выясняется из новонайденных документальных источников, в 1698 г. число выговских насельников уже достигало двух тысяч человек.

Миниатюра из лицевой рукописи конца XIX - начала XX в.

Даниил Викулов и Петр Прокопъев с изображением "Прекрасной пустыни".

Настенный лист. 1810-е годы. ГИМ.

Первый период истории Выга, длившийся до начала 10-х годов XVIII в., был одним из самых трудных. Положение постоянно растущего общежительства оставалось неопределенным, любой донос и решение начальства могли разрушить требовавшее таких усилий начинание. Когда в 1702 г. Петр I с войском проезжал по знаменитой "Осударевой дороге", проложенной по вековому лесу и болотам от Нюхчи до Повенца, всю старообрядческую округу охватил страх: одни готовились пострадать за веру, другие - покинуть уже обжитые места. Царю донесли, что здесь неподалеку живут старообрядцы-пустынники, но Петр, более занятый предстоящей осадой Нотебурга, ответил: "Пускай живут", - и "проехал смирно", с радостью замечает летописец. В 1705 г. поселение на реке Выг было приписано к Повенецким железным заводам, и одновременно с обретением официального статуса оно получило свободу вероисповедания и богослужения. С этого времени значительно возрос приток на Выг старообрядцев не только из окрестных мест, но и со всей России. Спасаясь от преследований, сюда стекались выходцы из Москвы, Поволжья, Новгорода, Архангельска, Устюга Великого.

Андрей и Семен Денисовы с изображением

Выговского общежителъства. Настенный лист. 1810-е годы.

Постепенно жизнь пустыни стала организовываться по монастырскому чину. Следуя заложенному с самого начала общежительства принципу раздельного проживания мужчин и женщин, поселение было обнесено оградой и разделено стеной на две половины - мужскую и женскую (позднее женская получила название Коровий двор). В 1706 г. в 20 верстах от мужской Богоявленской обители, стоявшей на реке Выг, построили женскую - Крестовоздвиженскую - на реке Лексе. Первой настоятельницей стала родная сестра Андрея Денисова Соломония. Общежительства были окружены многочисленными скитами (где разрешалось проживание семьями), административно подчинявшимися выговскому собору. Середина 10-х годов XVIII в. - переломный момент в истории пустыни.

Сборник житий русских святых. Выг, 20-40-е гг. XVIII-го века. ГИМ.

Именно тогда общежители, осознав Выг как свою духовную родину и отечество, обрели "культурную оседлость". Вкратце события были таковы. С 1705 г. выговцев семь лет подряд преследовали неурожаи и голод. Очень остро встал вопрос о переходе на другие, более плодородные земли. С этой целью купили землю в Каргопольском уезде на реке Чаженге. Для оформления покупки и переселения в Новгород с челобитной был послан младший брат настоятеля Семен Денисов. Но в Новгороде он был по доносу схвачен и заточен в тюрьму, где ему пришлось провести четыре года. От исхода этого дела, в котором оказались задействованы самые высокие духовные и государственные власти, а именно новгородский митрополит Иов и царь Петр I, зависела судьба всего общежительства.

Многочисленные литературные памятники, относящиеся к данным событиям, раскрывают тот духовный переворот, который пережили в это трудное четырехлетие выговцы. Они осознали себя как единое целое, свою преемственность по отношению к раннему старообрядчеству, значение общежительства как последнего оплота древнего благочестия и, отказавшись от задуманного плана переселения, окончательно связали свою судьбу с Выгом. Последовавшие затем двадцать с небольшим лет были периодом наивысшего расцвета, когда в настоятельство Андрея, а после его смерти в 1730 г. - Семена Денисова были заложены основные традиции духовной жизни пустыни, созданы общая историческая концепция, литературная, иконо- и книгописная школы, выработаны уставы общежительства. К этому же времени относятся и многочисленные хозяйственные достижения Выга: полное обустройство мужской и женской обителей, организация широкой хлебной торговли, постройка пристани в Пигматке, на берегу Онежского озера. Благодаря умелой и тонкой политике руководителей, общежительство сумело упрочить свое официальное положение и, найдя сочувствующих в высших сферах власти, обезопасить себя от негативных последствий общегосударственной политики по отношению к старообрядчеству.

Панорама Выговского общежителъства. Фрагмент настенного листа

"Родословное древо Андрея и Семена Денисовых". Выг, первая половина XIX в.

Таким образом, уже в первой половине XVIII в. Выговская пустынь превратилась в крупнейший в стране экономический, религиозный и культурный центр старообрядцев - своеобразную старообрядческую столицу на Севере России. Подъем хозяйственной деятельности продолжался и в последующие годы. В 40 - 70-х годах XVIII в. на Пигматской пристани было заведено судовое строение, построены две пильные мельницы, на Выгу - две больницы и столовая, на Лексе - новая часовня. Может быть, потому, что ученики братьев Денисовых, стоявшие у руководства пустыни в эти годы, больше внимания уделяли экономическому благополучию, в какой-то мере снизился духовный потенциал общежительства, появились сочинения, обличающие упадок нравов и неблагочинное поведение скитян. С 80-х годов XVIII в. начинается возрождение Выга, период обновления традиций и расцвета художеств. Андрей Борисов, выходец из московской купеческой семьи, знакомый с сочинениями французских просветителей (в 1780 - 1791 гг. - наставник пустыни), хотел организовать здесь настоящую старообрядческую академию. Но осуществлению его замысла помешали три сильнейших пожара 1787 г., когда в полмесяца сгорели почти дотла Выговское и Лексинское общежительства и Коровий двор. За год отстроились вновь; и если не была создана академия, то продолжали процветать искусства. К этому периоду, длившемуся до 20-х годов XIX в., относится подавляющая часть культурного наследия Выга - роскошные, поражающие богатством оформления и обилием золота рукописи, разных сюжетов лубки и иконы.

Соборный приговор соловецких иноков о непринятии новопечатных книг.

С конца XVII в. пустынь жила под постоянной угрозой разорения, и надо было случиться так, чтобы именно на этом взлете культуры и искусства наступил насильственный конец. Настойчиво проводимая при императоре Николае I политика "полного искоренения раскола" обернулась для Выговской пустыни целой серией мероприятий, направленных сначала на уравнение выговцев с другими казенными крестьянами и ограничение экономических основ общежительства (1835 - 1839 гг.), а затем, в 1854 - 1856 гг., закончившихся закрытием часовен, вывозом книг и икон, варварским разрушением кладбищ и сломом якобы ветхих построек. В народе эти события назвали "Мамаевым разорением".

Подписи соловецких иноков под соборным npuговором. ГИМ.

П.Н. Рыбников, посетивший выговские места всего десять лет спустя, писал в путевых заметках: "Здания Данилова: колокольня, громадная часовня, множество домов, высокие ворота (остаток ограды) видны за полверсты и более и побуждают предполагать что-то монументальное; но приближение быстро разрушает ожидания. Данилов ныне куча развалин, наводящих тоску своим запустением и жалким обветшанием и невольно переносящих мысль за десятки лет к тому периоду времени, когда Выгорецкие "общежительства" были не воспоминанием, а центром оживленной... деятельности".

Иван Филиппов. История о зачале Выговской пустыни.

Выговский список 60-х гг. ХУШ в. ГИМ.

Выговская пустынь была уникальным явлением в русской истории. Находясь во враждебном окружении, силою обстоятельств вытолкнутые на периферию общественной жизни и заклейменные официальным определением "воры и церковные раскольники" (позднее это именование стало более мягким, но не менее унизительным; к нему добавились: двойное налогообложение, "бородовой знак" и "русское платье" по установленному образцу), старообрядцы, чтобы выстоять и сохранить "неповрежденным" древнецерковное благочестие, должны были создать свой, старообрядческий мир. Неправедно гонимых и объединенных неприятием мира, затронутого Никоновой реформой, их отличало чувство духовного единства, и это чувство, как позволяет судить многочисленный выявленный в последнее время материал, имело глубокий творческий потенциал.В Выговской пустыни продолжали развиваться традиции древнерусской духовности. Свою вынужденную изолированность от внешнего мира старообрядцы восполняли исторической памятью, осознанием своей непрерывающейся связи с прежней, дониконовской Россией. Каждый день в выговских часовнях совершались по старопечатным книгам службы святым, которых в тот день воспоминала православная церковь.

Соборное деяние на еретика Мартина. 1717 г. Пергамен. ГИМ.

По всей России ездили выговцы в поисках древних книг и икон; трудами первых наставников пустыни была собрана богатейшая библиотека, в которой было представлено все письменное наследие Древней Руси (имелись даже рукописи на пергамене). Выговцы составляли свое книжное собрание не только с полным знанием дела, но и весьма тщательно; это подтверждается тем фактом, что преимущественно в выговских списках сохранились многие редкие памятники русской агиографии, в частности жития Мартирия Зеленецкого, Филиппа Ирапского и др. Попадавшие на Выг древние ветхие рукописи реставрировались, утраты текста восстанавливались. Духовные запросы общежителей простирались гораздо глубже, чем это было характерно для большинства современного им крестьянства. Выг не только пользовался духовным наследием Древней Руси - он его преумножал.

Выписки уставного характера рукою первого выговского уставщика Петра Прокопъева.

Сборник выписок и выговских сочинений. Выг, первая половина XVIII в. ГИМ.

Стараниями первого выговского уставщика Петра Прокопьева были составлены Четьи Минеи, причем известно, что выговцы обращались даже к хранившемуся в то время в Новгороде Софийскому- списку Великих Миней Четьих митрополита Макария. На двунадесятые и другие церковные праздники выговские наставники произносили не только слова из общерусского Торжественника, но и свои собственные сочинения, написанные в полном соответствии с древнерусскими жанровыми канонами. Как и по всей русской земле, русские святые были особенно чтимы на Выгу. Семеном Денисовым, одним из талантливых выговских писателей, было написано "Слово воспоминательное о святых чудотворцах, в России воссиявших", в котором прославлялась русская земля, украшенная подвигами многочисленных подвижников. Это слово открывало собой составленную в обители в первой трети XVIII в. обширную подборку житий русских святых; оно также часто переписывалось на Выгу в составе различных житийных сборников.

Житие Андрея Денисова. Выг, . Поморский полуустав. 4° (20,5х16,2), II+238+I л.

Миниатюра, изображающая Андрея Денисова. Заставка-рамка, полевое украшение,

Заставка (на золотом фоне), инициалы (с золотом и киноварные) поморского орнамента.

Переплет выговский XIX в. - доски в коже со слепым тиснением (застежки утрачены).

Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.С. Уварова.

Традиция почитания русских святых и святынь отразилась и в иконостасе соборной выговской часовни: здесь помимо общего образа русских чудотворцев были отдельные иконы - Зосимы и Савватия Соловецких, Александра Свирского, Богоматери Тихвинской, митрополита Филиппа, Александра Ошевенского. Судя по рукописям и иконам, северные подвижники пользовались особым почитанием на Выгу; многим из них выговские книжники посвятили похвальные слова собственного сочинения. Торжественно, при большом стечении народа и с произнесением написанных по этому случаю похвальных слов отмечались престольные праздники выговских храмов (в том числе в скитах).

Ранний поморский полуустав, печать. 1° (31,8 х 20,0), III+363 л.

Широко был распространен на Выгу жанр проповеди, которая входила в церковную службу. По образцу древнерусских монастырей строилась внутренная жизнь пустыни. В ее основу был положен общежитийный (киновийный) Иерусалимский устав, утвердившийся в русской церкви с конца XIV в. Созданию выговского устава предшествовала работа наставников пустыни с уставами крупнейших русских обителей - Соловецкой, Троице-Сергиевой, Кирилло-Белозерской, о чем свидетельствуют авторские выписки, сохранившиеся в составе ранних рукописных сборников. Кроме того, передача традиции шла и непосредственным путем, через пришедших на Выг выходцев из монастырей.

Собрание толковых Апокалипсисов, составленный на Выге.

Конволют XVII-XVIII вв. (одна из частей: Выг, 1708 - 60-е годы XVIII в.).

Ранний поморский полуустав, печать. 1° (31,8х20,0), III+363 л.

Миниатюры, заставки-рамки, заставки, инициалы поморского орнамента (ранний тип).

Переплет выговский XVIII в. - доски в коже со слепым тиснением,

2 медные застежки глазкового орнамента. В XIX в. принадлежала Коломенской моленной.

Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.И. Хлудова.

Большая заслуга в организации внутренней жизни Выговской пустыни принадлежит священноиноку Пафнутию, который много лет прожил в Соловецкой обители и хорошо знал ее устав. Под его руководством выговцы, по свидетельству Ивана Филиппова, начали "общее житие и церковную службу уставляти по чину и уставу". Выговский устав сложился в основном в 10 - 30-е годы XVIII в., когда братьями Андреем и Семеном Денисовыми были написаны правила для мужского и женского общежительств, для скитов и трудников, когда получили письменную фиксацию обязанности должностных лиц киновии - келаря, городничего, нарядника. Оба общежительств а и внешне походили на монастыри: в центре стояла соборная часовня, соединенная с трапезной, из которой вели в столовую крытые переходы; по периметру располагались жилые кельи, больницы, многочисленные хозяйственные постройки. Позднее построили колокольни.

С. Лихуд. Риторика. Ф. Прокопович. Риторика. Выг, 1712 г.

Принадлежала А. Иродионову. Поморский беглый полуустав,

Правка 1754-1756 гт. рукою А. Иродионова. 4° (18,4х11,6), III+205+III лл.

Переплет выговский XVIII в. - доски в коже со слепым тиснением

(корешок подклеен в XIX в.), 2 медные застежки глазкового орнамента.

Заставки поморского орнамента (ранний тип). 18 акварельных рисунков

"риторических древ". Поступила в 1917 г. в составе собрания А.С. Уварова,

К которому попала из библиотеки Сахарова.

Все строения на Выгу и на Лексе были обнесены высокой деревянной оградой. Изображения архитектурных ансамблей монастырей сохранились на некоторых лубках ("Родословное древо братьев Андрея и Семена Денисовых" и "Поклонение иконе Богоматери"), а также на планах-схемах, относящихся к XVIII в. и дополненных пространной экспликацией, имеющей самостоятельное значение, - подробным "Описанием Выго-Лексинского общежительства". В.Н. Майнов, посетивший Выговскую пустынь в середине 1870-х годов, после ее разорения, и увидевший лишь жалкие остатки былого величия, тем не менее отметил в своих путевых записках: "Постройки в Данилове все деревянные, 2- и 3-этажные и могли бы с успехом украшать не только Повенец, но и Петрозаводск даже". Неизменное сохранение древнерусских традиций выговцы почитали своим долгом, но они прекрасно осознавали и глубоко ценили свои собственные старообрядческие корни.

Месяцеслов с Пасхалией. Выг, 1774 год. Поморский полуустав.

16° (9,5х5,8) ,II+202+III л. Миниатюра, изображающая Семена Денисова.

Заставка-рамка (на золотом фоне) и вязь поморского орнамента.

Переплет выговский XVIII в. - доски в коже со слепым тиснением,

2 медные заставки глазкового орнамента. Поступила в 1905 г.

В составе собрания П.И. Щукина.

Линия духовной связи восходила к таким известным вождям раннего старообрядчества, как протопоп Аввакум, дьякон Федор, иноки Епифаний и Авраамий, поп Лазарь. В деле защиты старой веры Выг считал себя непосредственным преемником Соловецкого монастыря, открыто выступившего против церковной реформы патриарха Никона и восемь лет (1668-1676 гг.) выдерживавшего осаду царских войск. Выговские источники и документальные свидетельства указывают на особую роль в организации пустыни соловецких монахов, покинувших монастырь во время осады. Связаны были общежители и с прокатившейся по Северу волной самосожжений старообрядцев. Многообразие духовных связей, непосредственные контакты, отношения духовного и кровного родства с известными деятелями старообрядчества, а также восходящее к старообрядческим первоучителям благословение выделили Выговское общежительство среди современных ему старообрядческих общин.

Сборник выговских полемико-догматических сочинений. Выг, 60-е годы XVIII в.

Поморский полуустав. 4° (19,8 х 16,1), III+500+IV л.

Заставка-рамка и 2 заставки поморского орнамента, киноварные инициалы.

Переплет выговский XVIII в. - доски в коже со слепым тиснением, застежки утрачены.

Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.И. Хлудова.

Такой богатой предыстории и духовного наследия не имело ни одно другое согласие, ни одно другое старообрядческое поселение. И выговцы оказались достойными полученного ими наследства. Благодарная историческая память подвигла выговцев на собирание как письменных памятников раннего старообрядчества, так и устных преданий о страдальцах за веру. Подобная деятельность была сопряжена с большими трудностями, тем не менее, значительный объем полученного материала позволил выговским книжникам создать целый исторический цикл о старообрядческом движении второй половины XVII - первой половины XVIII в. Сначала, в 10-е годы XVIII в., Семеном Денисовым была написана "История о отцах и страдальцах соловецких", посвященная осаде Соловецкого монастыря. В 1719 г. в "Надгробном слове Петру Прокопьеву" Андрей Денисов, очевидец и один из главных участников событий, изложил историю создания пустыни.

Выговского "старшины" Ф.П. Бабушкина во Введенскую часовню женской части

Церковного пения.

Позже, в 30-е годы XVIII в., были написаны два крупных сочинения: старообрядческий мартиролог "Виноград Российский" Семена Денисова и "История Выговской пустыни" Ивана Филиппова. Дополнениями к этим центральным произведениям служили написанные на Выгу отдельные жития особо чтимых отцов - инока Корнилия, старцев Епифания и Кирилла, Мемнона. Заметим, что ни одно другое старообрядческое согласие ни в то время, ни позже не создало подобного обширного и пронизанного единой историографической концепцией цикла.Развивая древнерусские традиции, Выг наполнял их собственным содержанием. Такова традиция почитания настоятелей пустыни, которые для выговцев были прежде всего духовными наставниками паствы, чей авторитет основывался более на личных качествах и заслугах, чем на высоком положении в киновийной иерархии.

Месяцеслов с Пасхалией. Лекса, 1820 г. Поморский полуустав.

16° (10,0х8,4), II+161 лл. Миниатюра, изображающая князя Владимира.

Фронтиспис, заставка-рамка, заставки, концовки, инициалы растительного

Орнамента, полуустав золотом. Переплет XIX в. - доски в красной коже

С золотым тиснением, 2 медные застежки. Из старых поступлений музея.

Эта традиция, сохранявшаяся на протяжении всего существования Выговской пустыни, также вызвала к жизни большое количество литературных произведений, к которым относятся поздравительные слова на дни тезоименитства наставников, слова надгробные и воспоминательные. Любовь общежителей к своим духовным учителям выражалась и в том, как бережно сохранялись на Выгу их автографы и списки их сочинений. Для последующих поколений выговских насельников уже сами основатели пустыни являлись звеном, связующим их с ранней старообрядческой историей. Биографии общежителей второй половины XVIII в. подкупают трогательными подробностями, касающимися фактов общения с первыми киновиархами. Так, автор надгробного слова Симеону Титовичу, настоятелю Лексы, умершему в 1791 г., особо подчеркивает, как в молодые годы Симеон Титович использовал всякую возможность научиться у Семена Денисова добродетельному житию и книжной премудрости: он не только не пропускал ни одного церковного поучения киновиарха, но при случае устраивался к нему и возчиком, и келейным служителем.

Праздники певческие (на крюковых нотах). Выг, начало XIX в.

Поморский полуустав. 1° (31,0х21,0), VI+190+VI л. На л. 1-72 вкладная запись

Выговского "старшины" Ф.П.Бабушкина во Введенскую часовню женской части

Выговского Богоявленского общежительства по своей матери

Заставки (на золотом фоне), инициалы (с золотом и киноварные),

Полевые украшения, концовки, вязь поморского орнамента.

Переплет выговский XIX в. - доски в красной коже со слепым тиснением,

2 медных застежки глазкового орнамента, обрез с тиснением, позолочен.

В 1856 г. после разорения общежительства, была вывезена с Выга,

до 1858 г. находилась в Петрозаводском кафедральном соборе,

Откуда была передана в единоверческую Семчезерскую церковь

Повенецкого уезда. Поступила в ГИМ в 1922 г. из Синодального училища

Церковного пения.

Во второй половине XVIII в. на основе письменных источников и устных преданий были написаны жития Андрея и Семена Денисовых, составлены службы первым выговским отцам. В своих молитвах выговцы обращались к тем же святым, что и весь православный мир, но постепенно складывался собственно выговский сонм небесных заступников. К общерусским святым прибавились новые страдальцы за веру и умершие духовные наставники пустыни. Именно на их ходатайство перед Богом уповали выговцы, когда просили охранить общежительство от бед и напастей, клеветников и "лжебратии". В мощном духовном потенциале пустыни, являвшейся для своих насельников общей родиной и последним оплотом старой веры, кроется разгадка всех ее культурных достижений. Творческое развитие древнерусских традиций, выработка собственного стиля во всех видах искусства и высочайший профессионализм позволяют говорить о выговском наследии как об уникальном явлении в русской культуре XVIII - XIX вв. Как и большинство древнерусских монастырей, Выговская пустынь стала центром книжности. Здесь была собрана богатейшая библиотека, заведены школы, где детей обучали грамоте, создана книгописная мастерская, в которой переписывались как древнерусские произведения, так и сочинения писателей-старообрядцев, в том числе выговских.

Поморские ответы. Выг, . Поморский полуустав. 1° (32,0х19,7), II+401+I л.

Заставка-рамка и 4 заставки (на золотом фоне), киноварные большие и малые

Инициалы поморского орнамента. Рисунки рук. Переплет выговский

XIX в. - доски в коже со слепым тиснением, 2 медные застежки

Глазкового орнамента. Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.И. Хлудова.

Ее продукция, приносившая общежительству немалый доход, расходилась по всей России, закрепляя за Выгом славу культурной столицы старообрядчества. Выговцы не ограничились только перепиской книг. Они создали настоящую литературную школу, единственную в старообрядчестве. Произведения этого круга были рассчитаны на высокий уровень грамотности читателей, для них характерны особая стилистика, восходящая к древнерусскому стилю "плетения словес", многообразие риторических приемов, сложный и порой архаизованный язык. В выговской литературной школе получили продолжение практически все жанры, существовавшие в Древней Руси: агиография, историческое повествование, сказания, видения, различные виды слов (торжественные, воспоминательные, надгробные и др.), проповеди, послания, поучения, полемические сочинения, службы, силлабическая поэзия. Основатели школы, сами талантливые и плодовитые писатели, братья Андрей и Семен Денисовы воспитали целую плеяду учеников, к числу которых относятся Трифон Петров, Даниил Матвеев, Гавриил и Никифор Семеновы, Мануил Петров, Иван Филиппов, Василий Данилов Шапошников, Алексей Иродионов и многие другие.

С. Денисов. Виноград Российский. История о отцах и страдальцах соловецких.

Житие Мемнона. Выг, . Поморский полуустав. 4° (25,2 х 19,4), V+412+V л.

Заставка-рамка, полевое украшение, большой инициал поморского орнамента

(с золотом), малые киноварные инициалы. Переплет выговский конца 10-х годов

XIX в. - доски в красной коже с золотым тиснением, в среднике - изображение

Голгофы на фоне Иерусалимской стены, 2 медные просечные застежки

Глазкового орнамента с насечкой; обрез с тиснением, позолочен. Принадлежала

Т.Ф. Сидорову, купившему рукопись у Т.Ф. Большакова в 1854 г.

Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.И. Хлудова.

Тогда как представители официальной церкви презрительно называли поборников древнего благочестия "мужиками и невеждами", старообрядческие писатели создавали сочинения, ни в чем не уступающие произведениям признанных литературных авторитетов петровского времени, таких, как Димитрий Ростовский и Феофан Прокопович. Более того, имел место случай, позволивший выговским книжникам с блеском продемонстрировать свои глубокие филологические и источниковедческие познания. В начале XVIII в. для борьбы с расколом былинаписаны "Соборное деяние на еретика Мартина" и Феогностов требник, выдававшиеся за древние рукописи, якобы обличавшие старообрядчество. Выговцам удалось доказать их подложность.

Переплёты Выговской работы. Конец 1810-х - 1820-е годы.

Внимательно изучив рукописи, Андрей Денисов и Мануил Петров обнаружили, что текст написан по соскобленному, начертания букв не соответствуют древним, а листы пергамена переплетены заново. За этот тонкий анализ Питирим назвал Андрея Денисова "волхвом", но даже и нестарообрядец, беседовавший с нижегородским владыкой, возразил, что выговский начетчик действовал не волшебством, а "естественным своим острым проразумением". Еще более точным было определение известного историка старообрядчества В.Г. Дружинина, который с полным основанием увидел в выговцах первых палеографов и источниковедов. Помимо обучения книжной грамоте, на Выгу была организована школа знаменного пения. Среди первопоселенцев знающих певцов было очень мало: только Даниил Викулов, Петр Прокопьев и Леонтий Федосеев - остальные же пели за ними "наслышкою". Когда на Выг из Москвы пришел Иван Иванов, знаток знаменного распева, Андрей Денисов собрал "лучших грамотников" и сам вместе с ними стал учиться крюковому пению, затем обучили и лексинских грамотниц. Так была достигнута исключительная красота богослужения в выговских храмах; высокий уровень музыкальной культуры позволил выговцам перелагать на знаменный распев даже стихи, оды и псальмы собственного сочинения.

Месяцеслов с Пасхалией. (Муз. 2283) Лекса, 1836 г. Поморский полуустав.

16° (8,0х6,5), VI+254+XIII л. 12 миниатюр с изображением знаков Зодиака.

Фронтиспис, заставка-рамка (на золотом фоне), инициалы (с золотом),

Вязь поморского орнамента, концовки в виде цветов. Переплет XIX в. - доски

В коже с золотым тиснением, 2 медные просечные застежки,

Обрез позолочен. Куплена в 1901 г. в магазине П.И. Силина.

Художественное наследие пустыни исключительно обширно и многообразно. Практически нет такой отрасли художественного творчества, которая не получила бы развития на Выгу. Здесь создавались живописные произведения (иконы, лубки, книжные миниатюры, картины маслом), предметы мелкой пластики (резные деревянные и литые металлические иконы и кресты, предметы церковного и домашнего обихода) и прикладного искусства (лицевое и орнаментальное шитье, роспись и резьба на мебели и предметах домашней утвари из дерева, плетение из бересты). Нельзя сказать, что выговцы в своем искусстве развивали какой-то определенный, заимствованный ими образец.

Месяцеслов с Пасхалией и Житием св. Пульхерии. Лекса, 1836 г.

Поморский полуустав. 16° (12,2 х 8,8), 111+194+111 л. 13 миниатюр,

Изображающих знаки Зодиака и св.Пульхерию. Фронтиспис,

2 заставки-рамки, полевое украшение, заставки (на золотом фоне),

Инициалы (киноварью и золотом), рамки, концовки поморского орнамента.

Переплет XIX в. - картон в коже. Куплена в 1920 г. у Н.Н. Большаковой.

Напротив, творчески переработав лучшие достижения древнерусского и современного искусства, Выг выработал собственную школу, стилистическое единство которой очевидно: одни и те же мотивы и приемы можно встретить и в декоре рукописных книг, и в настенных листах, и в иконах, живописных и меднолитых, и в свободных кистевых росписях. Достижения выговских мастеров имели под собой прочное экономическое основание. С самого начала основателями пустыни была сделана ставка на максимально полное самообеспечение, поэтому уже в конце XVII в., наряду с жилыми кельями, строились многочисленные мастерские - портняжная, кузница, медница. Производство многих предметов, в частности икон, крестов, лестовок, вскоре стало массовым; тем не менее, все выговские изделия отличались высокими художественными достоинствами и профессионализмом исполнения.

Симеон Солунский. Творения (перевод Евфимия Чудовского.

С печатного издания: Яссы, 1683). Выг, . Поморский полуустав.

1° (34,0 х 21,5), II+29+464+I л. 1 миниатюра ("Церковь воинствующая"),

Заставка поморского орнамента (на золотом фоне),

Малые золотые и киноварные инициалы, вязь.

Переплет XIX в. - доски в коже со слепым тиснением,

1 медная застежка с глазковым орнаментом (другая утрачена).

Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.И. Хлудова.

В этом отношении слава Выга была столь велика, что к старообрядческому общежительству с заказами приходилось обращаться даже представителям официальной церкви. Из документальных источников известно, например, что в 1735 г. с благословения соловецкого архимандрита Варсонофия "по согласному общему приговору" жителей Кемского городка и окрестных деревень на Выг был направлен Иван Горлов "для сыскания сребренному делу мастера", который бы изготовил ризу к образу Иоанна Предтечи в кемской Успенской церкви. Развитие выговских художеств было теснейшим образом связано с духовной жизнью пустыни. В выговских традициях следует искать причины распространения определенных тем и сюжетов. Так, с традицией почитания наставников тесно связано появление изображений выговских отцов на лубках, картинах маслом и книжных миниатюрах, причем эти, казалось бы, условные изображения, без сомнения, носят черты портретного сходства. Поскольку выговские святые не могли быть официально канонизированы и, следовательно, изображены на иконах, появились иконы, писанные красками и литые, с изображением небесных покровителей первых выговских наставников - пророка Даниила, апостола Петра, Андрея Стратилата. Устроенное по монастырскому образцу общежительство накладывало определенный отпечаток на тематику ряда произведений и развитие некоторых видов прикладного искусства. Основными положениями выговского устава, требующими от насельников пустыни добродетельной и целомудренной жизни, объясняются многие нравоучительные сюжеты выговских лубков и росписей по дереву. Строгий "пустынный чин" препятствовал проникновению в выговские изделия излишне светских мотивов и "мирских прикрас". По этой, например, причине подверглось запрещению изготовление берестяных туесков со слюдяной подложкой и басмением. Тем не менее, на Выгу допускалось производство изделий, предназначенных только для мирян, в частности, лексинскими мастерицами вышивались бумажники, кисеты для денег, подвязки, перчатки. История Выговской пустыни еще раз показывает, какая могучая духовная сила лежала в основе всего старообрядческого движения.

Евангелие-тетр. Выг, 30-е годы XIX в. Поморский полуустав. 4° (20,1 х 16,2), IV+342+IV л.

4 миниатюры с изображениями евангелистов. 4 заставки-рамки, заставки,

Полевые украшения (на золотом фоне), инициалы (с золотом и малые киноварные),

концовки поморского орнамента. Переплет XIX в. - доски в зеленом бархате,

2 медные застежки глазкового орнамента, обрез с тиснением, позолочен.

Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.И. Хлудова.

Она помогла выговцам выстоять в тяжелом борении с суровой северной природой и преодолеть множество других выпавших на долю пустыни испытаний - от затяжных неурожаев и голода до опустошительных пожаров и жестоких правительственных репрессий. Выговское общежительство, являвшее собой духовное единение братьев по вере, поддерживало своих насельников в их противостоянии враждебному миру, питало их таланты и творчество. В известном смысле Вьп;, превратившийся, несмотря на крайне неблагоприятные внешние условия, из маленького крестьянского поселения среди безлюдных лесов в крупнейший в России экономический, религиозный и культурный центр старообрядцев-беспоповцев, одержал над этим враждебным миром нравственную победу. За полтора века своего существования Выговское общежительство достигло исключительных высот в различных сферах материальной и духовной жизни и, создав прекрасные образцы во всех видах искусства, оказало тем самым большое влияние на старообрядческую и - шире - русскую культуру XVIII-XIX вв. Книжное и литературное наследие Выга чрезвычайно велико.

Переплёт Выговской работы. 30-е годы XIX века.

Евангелие-тетр. Выг, 30-е годы XIX в. Поморский полуустав.

4° (20,1 х 16,2), IV+342+IV л. 4 миниатюры с изображениями евангелистов.

4 заставки-рамки, заставки, полевые украшения (на золотом фоне),

Инициалы (с золотом и малые киноварные), концовки поморского орнамента.

Переплет XIX в. - доски в зеленом бархате, 2 медные застежки

Глазкового орнамента, обрез с тиснением, позолочен.

Поступила в ГИМ в 1917 г. в составе собрания А.И. Хлудова.

До настоящего времени в рукописных собраниях обнаруживаются неизвестные ранее выговские сочинения, автографы выговских писателей и ранние авторские сборники. В первые годы существования общежительства труд книжника и начетчика еще не выделился в самостоятельную профессиональную область деятельности. Перепиской книг и составлением выписок занимались в свободное от других трудов время. Из выговских источников мы знаем, что так поступал Иван Внифантьев, "в свободное же от заповеданных ему служеб время из книг выписывая себе потребная"; Петр Ошмара, большой хлебопекарный староста; некто Василий, трудившийся на кирпичном заводе, в поварне и других службах. Интересный рассказ о начальных годах общежительства, когда только складывалась выговская культура, сохранился в "Житии Иоанна Внифантьевича". Хотя "писание... руки его не зело хитро бяше", Иван Внифантьев "зело усердствоваше еже писати". Поскольку тогда в общежительстве была большая скудость и не хватало чистой бумаги, приходилось использовать для письма "мирских дел скорописные книги", которые употреблялись для изготовления лестовок. Разбирая эти книги, Иван Внифантьев писал даже там, где находил чистое место между строк. Настоятели, видя такое усердие, поставили Ивана Внифантьева учителем юным насельникам пустыни, чтобы обучать их, "якоже подобает пустынному и общежителному свойству и книжному учению". Вскоре для этой школы выстроили отдельную келью. Из "Истории Выговской пустыни" Ивана Филиппова мы знаем многих, кто обучал грамоте и кто ей учился на Выгу. Прежде всего, учителями были основатели пустыни Андрей Денисов, Даниил Викулин, Петр Прокопьев. Некоторые из учеников (например, младший брат Андрея Денисова - Иван и сестра Петра Прокопьева - Феврония) достигали таких значительных успехов, что вскоре они уже сами переписывали книги. Задачи школьного образования, устроения киновии, воспитания паствы и пропаганды старой веры требовали широкого распространения книги (возможности типографского ее тиражирования старообрядцы были лишены). Поэтому из лучших учеников стали обучать писцов, "чтоб право писати". К 60-м годам XVIII в. окончательно сложился своеобразный тип письма - так называемый поморский полуустав, благодаря которому выговские рукописи безошибочно выделяются из рукописного наследия XVIII - XIX вв. Высокий профессионализм писцов подтверждается не только близостью почерков в рамках одной школы, но также исключительным качеством переписки: текстологический анализ рукописных списков отдельных памятников показывает, что все выговские списки отличает точное воспроизведение оригинала и минимальное, по сравнению с невыговскими списками, количество ошибок и описок. Выговские наставники проявляли постоянную заботу о школах и книгописной мастерской. "Грамотные" кельи, в которых, видимо, совмещалось обучение грамоте и переписка книг, были в мужском и женском монастырях (в конце XVIII - начале XIX в. на Лексе было даже две таких кельи), а также на Коровьем дворе. Здесь же находился и своеобразный "литературный цех", где под руководством наставников ученики постигали тайны литературного мастерства, необходимым условием которого считалось знание грамматики и риторики. Для этой цели на Выгу были собраны все учебники риторики, имевшие тогда хождение в России, в том числе "Великая наука" Раймунда Люллия, "Риторики" Софрония Лихуда и Феофана Прокоповича. Ранние выговские списки этих риторик сохранились в собрании ГИМ, причем один из них принадлежал ученику Семена Денисова - Алексею Иродионову. Творческим периодом развития выговской литературной школы по праву считается первая половина XVIII в., когда на литературном поприще подвизались такие талантливые писатели, как Андрей и Семен Денисовы, Трифон Петров и многие другие. К этому периоду относится и большинство сочинений, составивших славу Выга. Конец XVIII в. явил целый ряд писательских имен - Андрея Борисова, Тимофея Андреева, Григория Корнаева и даже женщин-писательниц, например, Февронии Семеновой и Федосьи Герасимовой. Особая заслуга Выга перед старообрядчеством заключается в том, что именно здесь были созданы основополагающие догматические сочинения, доказывающие истинность старой веры. Тщательное собирание всех свидетельств - церковно-археологических, иконографических, письменных - в пользу дониконовских обрядов, многочисленные сборники выписок (как бессистемных, так и подобранных по тематическому принципу) подготовили появление знаменитых "Поморских ответов", составленных Андреем Денисовым в сотрудничестве с Семеном Денисовым, Трифоном Петровым и Мануилом Петровым в 1722 - 1723 гг. в ответ на 106 вопросов синодального миссионера иеромонаха Неофита. "Поморские ответы", несмотря на внутристарообрядческие разделения, стали настольной книгой всего старообрядчества. Фундаментальные догматико-полемические сочинения создавались на Выгу и позднее, в них получали разработку как общие, так и отдельные, актуальные для своего времени вопросы, например, о молении за царя ("книги" Мануила Петрова и Даниила Матвеева), об антихристе (сочинение Г.И. Корнаева). Литературное наследие Выга полностью подтверждает справедливость слов, открывающих обширный сборник выговских догматико-полемических сочинений, составленный в 60-х годах XVIII в.: "Не мни, благоразумный читателю, яко безсловесно суть наше состояние и по порицанию нынешних новых учителей пребываем мы в крайнем невежестве и неразумии о истинней православней вере! Не тако, не тако суть, яко они пишут и глаголют...". Особого искусства достиг Выг в оформлении рукописной книги. Ее облик отличается редкостным стилистическим единством, особой выработанностью и определенностью художественных форм.

Житие князя Владимира. Выго-Лексинский Данилов монастырь. Первая треть XIX века.

Бумага. 8° (17,3х10,0), 195 л. Искусственный полуустав. Поступило в 1907 году. ГИМ.

Древнейшее житие великого князя киевского Владимира Святославича (умер в 1015 году),

крестителя Руси, „апостола во князех", основанное на древнейшем летописном рассказе,

как полагают, было составлено во второй половине XI века монахом Иаковом.

Пространный вариант „Жития" складывался в 40-50-е годы XVI века и был включен

в „Степенную книгу царского родословия" ее составителем митрополитом всея Руси

Афанасием (умер после 1568 года). В данной рукописи текст является списком

„Жития Владимира", помещенного в первой грани „Степенной книги".

Рукопись выполнена в старообрядческом Выго-Лексинском Данилове монастыре;

по особенностям письма и орнаментики относится к поморской школе.

Истоки великолепного поморского орнамента восходят, как установлено, к столичному искусству последней четверти XVII в., процветавшему при царском дворе. Особенно важную роль сыграло проникновение на Север замечательных орнаментальных листов, гравированных на меди, специально предназначавшихся для титулов рукописных книг, большей частью работы известного мастера Оружейной палаты Леонтия Бунина. В композиционных схемах и деталях орнаментики поморских рукописей творчески переработаны именно эти высочайшие по мастерству образцы, а в ряде памятников использованы и сами гравюры. Например, в сборнике середины XVIII в. имеется редкостный вариант оттиска - синей, а не традиционно черной краской, что придает дополнительную изысканность титульному листу. Заставки-рамки начальных листов рукописей, с пышными "антаблементами", украшенными бесконечно варьируемым набором характерных растительных и архитектурно-геометрических ("лекальных") форм, в наиболее парадных книгах часто сочетаются в развороте со столь же пышными фронтисписами, где в круглом либо овальном картуше помещается или писанное золотом изречение, или изображение кого-либо из "отцов" Выговской обители. Так, в Житии Андрея Денисова 1810-х годов в картуше дан его погрудный идеализированный портрет, чрезвычайно близкий к подобным изображениям на рисованных настенных листах; такой же; условный портрет Семена Денисова помещен и в миниатюрном Месяцеслове 1774 г. (хотя в других Месяцесловах в картуше фронтисписа чаще помещается традиционное изречение: "Яко же небо украшено безчисленными звездами, тако и сия книга изполнена святых именами". Название книги, особенно если оно вписано в роскошную заставку-рамку, часто выполнялось каллиграфической поморской вязью, очень высокой и стройной. Но также чрезвычайно характерны и заглавия из крупных киноварных литер, как правило, с начальной литерой черного цвета. У них подчеркнуто широкие вертикальные элементы, в то время как петли и перекладины как бы растворяются во вьющихся причудливых легких травах, окружающих "мачты". Это затрудняет чтение, но превращает строки заглавий в существенный элемент декора листа. Сам текст начинается крупным, иногда занимающим чуть ли не всю высоту листа орнаментированным инициалом. Он может быть скомпонован из гравюрных растительно-геометрических элементов либо быть чисто киноварным, но также украшенным вьющимися стеблями, травами и сложного силуэта фантастическими цветами. Начала отдельных глав и значимых подразделений текста в свою очередь отмечены целой иерархией больших, средних и малых инициалов. Сочетание разнообразных инициалов с четким и стройным поморским полууставом создает совершенно особый декоративный ритм всей рукописи. Несмотря на удивительное постоянство облика выговской книги, бережно сохранявшееся на протяжении более полутора веков ее существования, наблюдения над разновременными рукописями позволяют отметить некоторую эволюцию стиля - от более тяжеловесных, крупных и пластичных форм в начале - первой половине XVIII в. (например, "Риторики" и "Поморские ответы" 20-х годов XVIII в. и сборник выписок и выговских сочинений первой половины XVIII в. к воздушно-легкому, сухому и изощренному рисунку в рукописях второй четверти - середины XIX в. Уникальным образцом роскошной ранней поморской рукописи является известный лицевой Толковый Апокалипсис, датированный писцом в предисловии 1708 годом. По классификации Ф.И. Буслаева, который посвятил этой рукописи целую главу в своем исследовании, иконографически он относится к так называемой Чудовской редакции (повторяя оригинал начала XVII в. из Чудова монастыря), но интересно, что ряд деталей говорит о знакомстве художника с гравюрами старопечатного Апокалипсиса 1646 г., созданного в Киеве иереем Прокопием. Учитывая, что данная рукопись дополнена как конволют двумя печатными изданиями киевских Апокалипсисов, можно упомянуть о поездках Андрея Денисова в Киев и его учебе в Киево-Могилянской академии. Многочисленные украшения хлудовского Апокалипсиса подразделяются на три типа: первый - традиционный и хорошо знакомый по столичным рукописям последней четверти XVII в. вариант старопечатного орнамента с элементами барокко (он послужил основой и для гравюрных листов Л. Бунина); второй - тоже растительный орнамент, но более крупных, скульптурно-пластичных форм, по своим схемам близкий к основному массиву последующей поморской орнаментики, ставший ее "классикой"; и, наконец, третий, в изобилии представленный лишь в данной рукописи и очень редко встречающийся в других памятниках, и только в XVIII в., - с преобладанием чисто архитектурных, линейных и "лекальных" элементов над растительными. Основное его отличие - в оригинальной раскраске плотными яркими красками. Здесь преобладают контрастные цвета - красный и синий, с добавлением темного малинового и обилием золота, что делает эти заставки торжественными и даже величественными. Особенно эффектна разновидность, где вместо прямоугольного "антаблемента" заставку-рамку венчает "фронтон" из двух симметричных очень крупных "волют", увенчанных цветком или короной, дополненный по бокам вьющимися ветвями с золотыми гвоздиками (в каталоге эта разновидность орнамента обозначена как "ранний тип"). Миниатюры этого Апокалипсиса отличаются прекрасным тонким рисунком, стройными пропорциональными фигурами, сложными, но гармонично построенными композициями. Одежды, облака, "горки" расцвечены насыщенной, но не плотной темперой, с богатыми градациями оттенков. Колорит многоцветный, но не пестрый; в каждой миниатюре доминирует какая-либо ведущая тональность: спокойная рыжеватая охра "горок", розово-лиловый тон облаков, бирюзовый тон моря, - а все остальные цвета гармонично ее дополняют. Тщательно позолоченные крылья ангелов, нимбы, троны и венцы придают миниатюрам особую роскошь. Как отметил Ф.И. Буслаев, в условное "иконное" пространство миниатюры введены кое-где "реалистичные" элементы пейзажа. Такое же сочетание "реалистичности" и условности мы встречаем еще в одной ранней рукописи - "Риторике" 1712 г. Интересно, что здесь обнаруживается тот же тип "архитектонического" орнамента с яркой красно-синей раскраской, как в хлудовском Апокалипсисе, причем манера выполнения позволяет предположить здесь едва ли не ту же руку. Похожи на деревья в "пейзажах" Апокалипсиса пышные кроны "риторических древ", из стволов которых вырастают, как цветы, условные рамки-картуши, а "древо надгробного слова" целиком составлено из фантастического растительного узорочья. Особый жанр миниатюры, где изобразительные мотивы органично переплетаются с орнаментальными, - это "знаки Зодиака" из серии миниатюрных, в 16-ю долю листа, Месяцесловов, писанных в Лексинской женской обители в 20 - 30-е годы XIX в. Мы встречаем здесь "Деву" - жницу в красном сарафане, с серпом и колосьями в руках, окруженную венком из незабудок и бутонов шиповника, "Козерога" - козу, пасущуюся на травяном пригорке, "Рыб" - овальное голубое озерцо со стайкой плотвы. Со знаками Зодиака соседствуют на разворотах разнообразные крупные концовки - в виде пышных букетов розанов и тюльпанов, перевязанных алыми и голубыми бантами, елочек, яблонь, усыпанных розово-зелеными крупными яблоками. Эти, также ставшие традиционными, мотивы поморского искусства встречаются как в чисто книжном орнаменте, так и в настенном рисованном лубке и на предметах поморского быта. В выговском искусстве рукописной книги с большой полнотой отразились художественное чутье, вкус и талант обитателей "Северных Афин".

Райская птица Сирин. Выг, 1750-1760-е годы. Бумага, чернила, темпера, золото. 44х39,5.

Запись 1929 г. в Главной инвентарной книге: "Из прежних поступлений". ГИМ.

Русский лубок и старообрядство. Это прежде всего настенные картинки, или рисованные лубки. Рисованный лубок - одна из разновидностей народного изобразительного примитива. Его возникновение и распространение приходится на середину XVIII и XIX век, когда такие виды народного искусства, как роспись по дереву, книжная миниатюра, печатный графический лубок, уже прошли определенный путь развития. И неудивительно, что искусство рисованных настенных картинок впитало в себя некоторые готовые формы и уже найденные приемы. Своим появлением рисованный лубок обязан Выго-Лексинскому общежительству. Испытывая настоятельную потребность в обосновании истинности своей веры, старообрядцы, наряду с перепиской сочинений своих апологетов, пользовались наглядными способами передачи информации, в том числе рисованием настенных картинок. Произведения старообрядческих художников были предназначены для круга единомышленников и являлись вначале искусством "потаенным".

Аптека духовная. Выг, конец ХVIII - начало XIX в. Бумага, чернила, темпера.

59,5х48,2. Приобретен в 1902 г. у П.С. Кузнецова. ГИМ

Однако по своему нравственному и просветительному смыслу искусство рисованного лубка оказалось гораздо шире, наполнилось высокой духовностью общечеловеческих ценностей, стало особой страницей в истории народного изобразительного творчества. Самые ранние из дошедших до нас листов, выполненных в Выго-Лексинском общежительстве, датируются 1750 - 1760-ми годами. Рисовальщики, как правило, формировались из среды выговских иконописцев, художников-миниатюристов, переписчиков книг. Осваивая новое для себя искусство, эти мастера привносили в него традиционные, хорошо известные им приемы. Художники работали жидкой темперой по предварительно нанесенному легкому рисунку.

Смерть праведника и грешника. Выг, конец XVIII - начало XIX в. ГИМ.

Бумага, чернила, темпера. 40,9х52,4. Приобретен в 1902 г. у П.С. Кузнецова.

Они пользовались растительными и минеральными красками, вручную разводимыми на яичной эмульсии или камеди. (Сильно разведенная темпера позволяет работать в технике прозрачной живописи, подобно акварели, и дает в то же время ровный кроющий тон.) Рисованный лубок не знал ни тиража, ни печати - он целиком исполнялся от руки. Нанесение рисунка, его раскраска, написание заглавий и пояснительных текстов - все производилось самим художником. Тематика рисованных картинок весьма разнообразна.

Древо разума. Лекса, 1816 г. Бумага, чернила, темпера, белила, золото.

71х57. Поступил в 1905 г. в составе коллекции А.П. Бахрушина. ГИМ.

Среди них есть листы, посвященные некоторым событиям исторического прошлого России, портреты деятелей старообрядчества, изображения монастырей (особенно поморского беспоповского согласия), иллюстрации к рассказам и притчам из литературных сборников, картинки, предназначенные для чтения и песнопения, настенные календари-святцы. Многие многосюжетные композиции строились по принципу последовательного рассказа о событиях: это листы, иллюстрирующие Книгу Бытия, где рассказывается история Адама и Евы, а также картинка "Разорение Соловецкого монастыря" - о расправе с монахами, выступившими в защиту дониконовских богослужебных книг (1668 - 1676 годы). Большое место в искусстве рисованного лубка занимают картинки с назидательными рассказами и притчами из различных литературных сборников.

Похвала девственникам. Лекса. 1836 г. Бумага. чернила, темпера. золото.

45,5х36,5. Поступил в 1905 г. в составе коллекции А.П. Бахрушина. ГИМ.

В них трактуются темы добродетельных и порочных поступков людей, нравственного поведения, смысла человеческой жизни, обличаются грехи, рассказывается о посмертных муках грешников. В этом отношении интересен сюжет "Аптека духовная", к нему художники обращались неоднократно. Смысл притчи, заимствованной из сочинения "Лекарство духовное", - излечение от грехов с помощью добрых дел. Самыми распространенными были сюжеты с назидательными изречениями, полезными советами - так называемыми "добрыми друзьями" человека. Все сентенции этой группы картинок ("О добрых друзьях двенадцати", "Древо разума") заключены в орнаментированные круги и помещены на изображении древа. Духовные стихи и песнопения также часто размещались в овалах, в обрамлении гирлянды цветов, поднимающейся из поставленных на землю вазона Или корзины.

Родословное древо Андрея и Семена Денисовых. Выг, первая половина XIX в.

Бумага, чернила, темпера. 75,4х53,2. Поступил в 1905 г.

В составе коллекции А.П. Бахрушина. ГИМ.

Особой любовью пользовался у художников духовный стих на сюжет притчи о блудном сыне: помещенный в центр листа овал с текстом стиха обрамлялся сценками, иллюстрирующими события притчи. Художественная манера оформления рисованных картинок и приемы украшения рукописей, изготовлявшихся в выговской книгописной мастерской, выявляют стилистическую близость в почерках текстовых частей, в оформлении заглавий, больших букв-инициалов, в цветовом решении определенных групп листов, в орнаментике. Однако важно обратить внимание и на те различия, которые существуют в работе художников-миниатюристов и мастеров настенных картинок.

Возрасты жизни человеческой. Выг, середина XIX в. Бумага, чернила, темпера. 58,5х71.

Поступил в 1905 г. в составе коллекции П.И. Щукина. ГИМ.

Палитра художников рисованных листов значительно разнообразнее, цвет в картинках, как правило, делается более открытым, сочетания - более контрастными. Мастера прекрасно учитывали декоративное назначение картинок, их связь с плоскостью стены. В отличие от рассчитанной на индивидуальное общение с книгой на близком расстоянии привычной для рукописей дробности и фрагментарности иллюстраций, лубочные художники оперировали уравновешенными и законченными построениями больших листов, воспринимаемыми как единое целое.

Семен Денисов, Иван Филиппов, Даниил Викулин. Район Печоры, середина XIX в.

Бумага, чернила, темпера. 35 х 74,5. Куплен на торгу в 1898 г. ГИМ.

Но в манере письма, в отдельных приемах создатели рисованных картинок зависели и от высокого искусства иконописания, процветавшего на Выгу. Мастера лубочных картинок заимствовали у иконописцев праздничное звучание колорита, склонность к чистым прозрачным краскам, любовь к тонкой миниатюрной живописи, а также отдельные характерные приемы рисунка почвы, растительности, архитектурных деталей. Рисованный лубок, как уже отмечалось выше, - это особая страница в истории народного изобразительного искусства. Он являет как бы синтез традиций народной картинки, древнерусской культуры и крестьянского искусства.

Притча о блудном сыне. Лекса, первая половина XIX в.

Бумага, чернила, темпера, белила, золото. 84,5х62. Куплено на торгу в 1900 г. ГИМ.

Опираясь на высокую культуру древнерусской живописи и особенно - рукописной книжности, представлявшую для них не мертвую архаику, а живое полнокровное искусство, ту почву, которая постоянно питала их творчество, художники рисованных картинок "переплавили" форму печатных лубочных листов, которая служила им отправной точкой, образцом, в иное качество. Именно синтез древнерусских традиций и лубочного примитива имел своим результатом появление произведений новой художественной формы. Древнерусская компонента в рисованном лубке представляется едва ли не самой сильной. В ней нет стилизаторства или механического заимствования.

Птицы Сирины. Выг, вторая половина XIX в. Бумага, чернила,

Темпера, золото. 49,5х39. Куплен на торгу в 1903 г. ГИМ.

Не принявшие нововведений старообрядческие художники опирались на привычные, взлелеянные исстари образы, строили свои произведения по принципу иллюстративного выражения отвлеченных идей и понятий. Язык символов и иносказаний был им знаком и понятен. Согретая народным вдохновением, древнерусская традиция даже и в позднее время не замкнулась в условном мире. В произведениях она воплощала для зрителей светлый мир человечности, говорила с ними возвышенным языком искусства. Наряду с этим рисованные листы имели в основе ту же изобразительную систему, что и народные лубочные картинки.

Семь смертных грехов. Выг, вторая половина XIX в. Бумага, чернила,

Темпера, белила. 102,1х70,3. Приобретен в 1921 г. у А.А. Бахрушина. ГИМ.

Они строились на понимании плоскости как двухмерного пространства, выделении главных персонажей способом увеличения, фронтальном размещении фигур, декоративном заполнении фона, на узорно-орнаментальной манере построения целого. Рисованный лубок полностью укладывается в целостную эстетическую систему, основанную на принципах художественного примитива. Развиваясь в среде крестьянских художников старообрядческого общежительства, рисованный лубок опирался на обширную разветвленную корневую систему. Крестьянская среда добавила к его художественной природе фольклорную традицию, фольклорные поэтические образы, всегда жившие в народном коллективном сознании.

Панорама Выговского и Лексинского общежительств и поклонение иконе Богоматери.

Художник В. Тарасов. 1838 г. Бумага, чернила, темпера, золото. 65,5х98,5. Поступил в 1891 г. ГИМ.

Наслаждение красотой мира, поэтическое, цельное отношение к природе, оптимизм, фольклорное обобщение - вот те черты, которые впитал рисованный лубок из крестьянского искусства. Подтверждение тому - весь образный и цветовой строй рисованных картинок. Старообрядческие настенные листы - искусство, в котором как бы продолжали жить самосознание допетровской Руси, религиозное представление о красоте, особая духовность. И несмотря на то, что оно стояло на службе традиционного уклада, не растворенного до конца в представлениях Нового времени, это искусство было живым: основывалось на глубинном религиозном чувстве, питалось мудростью древних книг и монастырской культурой. Через него как бы проходила нить преемственности от старых форм к новым формам народного искусства.

Главным предназначением узора является украшение вещи, на которую этот элемент нанесен. О происхождении искусства орнаменталистики мало сведений, так как его использование началось за много веков до нашей эры. Орнаменты разных народов мира различаются индивидуальностью восприятия предметов и окружающей среды. У разных этносов одни и те же символы предстают по-разному.

Разновидности и мотивы

Украшение - это один из первых Но, несмотря на давнюю историю, оно является отличным декором многих современных вещей.

Орнаменты народов мира разделяют на четыре основные группы. Это:

• построенные на геометрии фигур;
• фитоморфного типа, которые состоят из изображений растений;
• миандового типа - имеют вид целостной ломанной линии;
• комбинированный или сюжетный узор.

Орнаменты народов мира включают такие мотивы:

• пересечение линий в горизонтальном и вертикальном порядке, называемое тартаном;
• совмещение одинаковых окружностей в форме четырех- или трилистника;
• орнамент в виде каплевидного завитка - его называют пейсли или ;
• изображение красивого пышного цветка отражается в дамаске;
• изогнутая непрерывная линия, образующая окантовку большинства узоров, называется меандром.

Белорусский орнамент - особенности и неповторимость

Первоначальным смыслом белорусского орнамента была обрядовость. Среди основных особенностей древних узоров выделяют:

• декоративность стилизации;
• связь с предметами, на которые нанесена отделка;
• большое количество ломаных линий и геометрических фигур;
• конструктивность;
• многообразность.

Множество геометрических фигур объясняется олицетворением сил природы и окружающего мира, которые охраняли человека. Орнаменты народов мира хоть и отличаются между собой, применяются для одних и тех же целей: украшения одежды, бытовых предметов, жилища, орудий труда. Количества повторений точек, треугольников, ромбов объясняют устройство общества. Число три - это Божественная Троица или небо, земля и подземный мир, четыре - времена года, пять - сакральность и т. д.

Белорусский орнамент содержит большое количество крестов, которые символизируют образ солнца, огня и справедливости.

На орудиях труда изображали символы плодородия, образ Роженицы в виде семени или ростков обозначал хороший урожай и богатство.

В большинстве обрядов использовались полотенца с орнаментами. Они изготавливались путем сочетания бело-серого рисунка и различного геометрического мотива. Большое значение имеет цвет выполнения узора: белый - символ чистоты и света, красный - богатство и энергия, черный - быстрота течения человеческого бытия.

Египет. Орнамент - специфичность и уникальность

К ранним формам изобразительного искусства Египта относится Он показывает разные предметы окружающей среды в виде пересечения линий и абстракции.

Основные мотивы включают:

• растительные узоры;
• анималистические изображения;
• религиозные темы;
• символизм.

Основным обозначением является который олицетворяет божественную силу природы, нравственную чистоту, целомудрие, здоровье, оживление и солнце.

Для описания жизни потустороннего мира использовали узор в виде алоэ. Множество растений, таких как терновник, акация, кокосовая пальма, являлись основами для изображения в орнаментальном искусстве Египта.

Среди геометрических линий следует выделить:

• прямые;
• ломаные;
• волнообразные;
• сетчатые;
• точечные.

Основными характерными особенностями орнамента в Египетской культуре являются сдержанность, строгость и утонченность.

Узоры народов мира: Норвегия, Персия, Древняя Греция

Норвежский узор полностью описывает климатические условия страны. Большое количество снежинок, капель, оленей используется для нанесения на теплые вещи. Геометрия линий создает удивительные рисунки, присущие только данной нации.

С удивительными узорами известны во всем мире. В Древней Персии это было самой дорогой семейной ценностью. Полотна передавались по наследству через поколения и трепетно хранились. Орнаменталистика характеризуется преобладанием синего и зеленого цветов, изображением разнообразных птиц, животных, в том числе и выдуманных, нашивками в виде ромбообразной рыбы, груши в форме капли.

Основой для формирования культуры орнаменталистики в Древней Греции стал меандр. Бесконечное повторение узоров символизирует вечность и бесконечность человеческой жизни. Древнегреческие обшивки отличаются широким изображением сюжетов и многообразностью. Характерными чертами этой культуры является украшение орнаментами с волнообразными и ломанными линиями ваз и посуды.

Разнообразие индийских узоров

Орнамент Индии характеризуется геометрическими и спиральными формами, он выражается в форме спирали, зигзага, ромба, треугольника. Из анималистики используются морды кошек и птицы.

Множество орнаментов в Индии наносят на тело с помощью хны. Это особая процедура, она означает духовное очищение. Каждая татуировка несет в себе определенный смысл.

Обычный треугольник символизирует мужскую активность, перевернутый - женскую милость. Значение божественности и надежды заложено в звезде.

Для изображения защиты, надежности и стабильности используют квадрат или восьмигранник.

Популярные орнаменты состоят из цветов, фруктов и растений, они обозначают радость, счастье, надежду, богатство и здоровье.

Узоры народов мира: Китай, Австралия, Монголия

Китайские орнаменты легко отличаются от других, они содержат крупные и пышные цветы, которые соединяются невзрачными стебельками.

Резьба по дереву представляет орнамент Австралии. Из них выделяют:

Узоры Монголии представлены в виде круга, который воплощает вращение солнца и небо. Для нанесения на одежду используют геометрические фигуры, которые называют молоточным орнаментом.

Основные мотивы:

• плетенка;
• стеганый матрас;
• молоточный;
• круговой.

Орнаменты народов мира отличаются разнообразием форм, в них отражается индивидуальность культур и восприятия внешнего мира.

Орнамент - декоративная композиция, составленная из элементов растительных, геометрических форм или их сочетаний, часто стилизованных, повторяющихся в определенном ритме. По характеру орнамента, его цвету и рисунку можно понять, какому народу он принадлежит. Орнаменты, украшающие русскую рукописную книгу, тесным образом связаны с ее историей. Открыв книгу и увидев украшающий ее орнамент, можно достаточно точно назвать век, когда она была написана, а иногда и город, из которого она происходит.

Что представляла из себя Русь в конце IX начале X века. Это было раздробленное языческое государство. Оно нуждалось в объединяющих началах: языке, письменности и морально-этической общности. Принятие единой религии христианства сыграло в этом вопросе решающую роль. В конце X века, киевский князь Владимир, опираясь на военные успехи, заставил византийского императора Василия II отдать ему в жены сестру Анну. После того как христианство стало единой религией, было найдено объединяющее начало для разноверующих племен Руси.

Приняв христианство, Русь получила от Византии новое для себя религиозное искусство в отработанном веками и доведенном до определенного совершенства виде. Естественно, что начало древнерусского искусства книги - это пора ученичества. Нужно было овладеть новым изобразительным языком, усвоить его законы и уже затем свободно выражать свои мысли, чувства, эстетические пристрастия.

Русские рукописи XI - XII веков, следуя традициям Византии и восточной Болгарии (откуда Русь получила славянскую письменность), украшались заставками, заставками-рамками и инициалами (крупными заглавными буквами) только старовизантийского типа. Этот орнамент встречается в двух вариантах. Одни роскошные композиции, выполненные темперой с золотом в манере, подражали перегородчатой византийской эмали. Характерной особенностью этой разновидности орнамента было использование строгих прямоугольных форм, иногда напоминавших сводчатые арки, с заполнением их стилизованными растительными и геометрическими мотивами (с обязательным использованием так называемого византийского цветка, обычно заключенного в круг).

Второй вариант декора старовизантийского орнамента - более графичен и прост. Чаще всего он выполнялся одной киноварью. Это либо белые силуэты на красном фоне, либо стилизованные растительные формы, построенные так, что могли восприниматься и как красный рисунок на белом фоне, и, наоборот, как белый на красном. Обе разновидности часто сопровождались изображением птиц, зверей и даже людей. В этом орнаменте силуэты людей и зверей нередко образовывали заглавные буквы. Другим излюбленным мотивом орнаментов были всевозможные плетенки из ремней, лент и жгутов, причем их можно видеть как на простейших бытовых предметах, так и на изысканных архитектурных сооружениях, ювелирных изделиях. В разное время в разных странах соединение этих орнаментальных мотивов в одну композицию дало новый, так называемый тератологический орнамент (от греческого слова «терас» чудовище). В нем, хитроумные переплетения ремней незаметно переходили в изображения сказочных чудовищ, зверей, птиц или человека.

От всего рукописного наследия Руси XI -XII веков до нашего времени дошло лишь около 100 рукописей. Основная масса памятников письменности Киевской Руси, где начиналось формирование искусства книжной миниатюры и орнамента, а также княжеств среднерусских территорий погибла во времена татарского нашествия. Но вот Новгород и Псков не испытали этого вторжения.

В Новгороде, например, от XIII - XIV веков сохранилось более 900 рукописей. В этих художественных центрах не прекращалась местная художественная традиция, и ослабли византийские влияния (западные крестоносцы в 1204 году захватывают Константинополь). Именно в Новгороде в конце XIII и XIV веков были созданы лучшие декоративные образцы самобытного тератологического орнамента, распространившегося затем в Москве, Пскове и других землях Древней Руси. На смену тератологии в украшениях книг приходят два новых типа орнамента: плетеный орнамент балканского типа и, несколько позднее, русский неовизантийский.

Книжное искусство Руси и прежде оживлялось влиянием балканской культуры, но особенно усилилось это воздействие после вторжения турок на Балканы, когда большинство книжных людей из южнославянских стран переселилось на Русь. Среди них были те, кто оказал заметное влияние не только на развитие книгописного искусства, но и самой русской литературы: болгарин Григорий Цамблак и серб Пахомий Логофет. Балканский орнамент, прочно завоевавший симпатии русских книгописцев XV - XVI веков, представляет собой переплетение окружностей, восьмерок, прямоугольников и квадратов со скругленными или острыми углами. В заставках эти фигуры пересекаются, строго подчиняясь повторам и симметрии. Пересечения образуют новые фигуры. В результате возникает орнамент с ярко выраженным ритмом и сложным рисунком. К концу XV века в придворных мастерских Москвы вырабатывается вариант роскошного балканского орнамента со щедрой многоцветной раскраской и обильным использованием золота.

Ко времени появления в русской книге XV - XVI веков неовизантийского орнамента, Москва уже укрепилась как столица формирующегося Русского централизованного государства. После Куликовской битвы в 1380 году, поверив в возможность окончательного освобождения, Русь стремится восстановить утраченные памятники культуры. Из Византии поступают и переводятся на славянский язык многие образцы греко-византийской литературы.

С приездом в Москву Софьи Палеолог византийки, воспитывавшейся в Италии, ставшей женой русского великого князя, значительно изменились обычаи и ритуалы при дворе Ивана III, усилился интерес к искусствам. Вскоре после падения Византии, Русь ощущает себя новым христианским центром и утверждает идею: Москва третий Рим. В этих условиях, обращение вновь в изобразительном искусстве к византийским мотивам было совершенно естественным. Но византийский материал лишь исходный компонент, быстро изменившийся до неузнаваемости в композициях в сочетании с тонкотравным орнаментом русского, итальянского, французского происхождения. Такая многонациональная пестрота мотивов в неовизантийском орнаменте говорит о хорошем знании русскими художниками книг европейского происхождения, особенно во времена Ивана Грозного.

Мастера различных художественных центров Руси перенесли в новый орнамент свои излюбленные сочетания цветов. Художники северных русских монастырей часто заменяли золотой фон торжественным черным. Так в русской рукописной книге сложился яркий своеобразный орнамент, который лишь условно носит название неовизантийский. Но вскоре и этот орнамент претерпел изменения. Связано это было с изобретением книгопечатания. В большинстве своем печатные книги украшались гравюрами, где белый растительный орнамент на черном фоне был выразителен и красив. Особой популярностью у западноевропейских издателей пользовались гравюры большого прописного алфавита, сочиненного вестфальским художником Израэлем ван Микенемом.

Не обошли его вниманием и русские мастера. Они использовали этот алфавит не как буквы, а как элементы орнаментальных украшений: рисовали в зеркальном изображении, соединяли отдельные детали в единую композицию, демонстрируя при этом не слепое копирование, а подлинное творчество. В книгописных мастерских Москвы и Троице-Сергиева монастыря появляются новые орнаментальные украшения необыкновенно красивое сочетание изящных форм многоцветного неовизантииского орнамента с включенным в него небольшим, резко очерченным полем - клеймом. Орнамент этих клейм напоминает черненую работу по металлу, а сеть золотых линий, иногда дополняющая его, лишь усиливает подобное сходство. В орнаментальных украшениях XVI века вновь, как и прежде, обнаруживается и общечеловеческая связь культур, и проявление национальных художественных вкусов и приемов декорирования.

В искусстве народов мира наблюдается интересное явление: часто, в манеру декоративного исполнения графических работ проникали элементы, связанные с приемами обработки наиболее распространенных в данной местности материалов. Таким материалом в прикладном искусстве Руси с ее огромными лесными пространствами, естественно, всегда было дерево. Материал красивый, легко доступный и поддающийся обработке простыми орудиями. Увлечение им оставило след и в искусстве книги: в XVI веке в рукописях был распространен орнамент, живо напоминающий деревянную раскрашенную резьбу на прялках, резных шкатулках, в декоре архитектуры. Это, как правило, круги, вписанные в прямоугольники, нарисованные и раскрашенные так, словно перед нами цветной эскиз для исполнения деревянной резьбы.

Русское книгопечатание, начавшееся в 1564 году, было делом государственным и осуществлялось по желанию государя Ивана IV. Уже первые издания на Руси отличались большой полиграфической красотой и уступали по художественному оформлению лишь дорогим заказным или подносным рукописным книгам. Рядовые рукописные книги часто проигрывали не только по скорости изготовления, но и по красоте украшений печатным книгам. Четкость шрифта и украшений, отличное выполнение инициалов и киноварной вязи заголовков, изящество чернофонных гравюр заставок все это сразу же сделало печатные издания образцами для подражания при изготовлении рукописных книг.

С появлением печатных книг рукописное искусство не перестало существовать, и оформлялись рукописи по-прежнему с большим разнообразием и изобретательностью, но теперь рукописная книга как бы шла вслед за печатной. На смену неторопливому полууставу, рукописному шрифту (письму), где каждая буква рисовалась словно печатная, все чаще и чаще приходит скоропись, а основным характерным орнаментом в рукописных книгах XVII столетия становится старопечатный. Это либо точные копии гравированных украшений печатных книг, либо свободные композиции растительного орнамента, как правило, на черном фоне и с имитацией гравированного штриха. Иногда такие орнаменты пестро раскрашивались в народном вкусе. Казалось, пройдет еще немного времени, и печатная книга не только потеснит, но и окончательно заменит рукописную, что в общем и можно наблюдать в XVIII веке.

Но, в общественной жизни России XVII века произошло событие, неожиданно продлившее рукописную традицию вплоть до начала XX века. В русской церкви начался раскол, образовалось старообрядчество церковная оппозиция, противостоящая нововведениям патриарха Никона. Официальная церковь и власть стали преследовать старообрядцев. Типографиям запрещено печатать для них книги, а напечатанные после Никона издания, которые можно было легко купить, старообрядцы не признавали. Они вынуждены переписывать для себя древние рукописи и дониконовские издания. От преследования властей старообрядцам приходилось уходить в глухие, малодоступные уголки России.

Но и старообрядцы не были едины: одни из них вообще не признавали священников и жили под началом старцев-наставников в основном по берегам и рекам Беломорья. Они получили название поморцев; другие признавали священников, поставленных из своей среды, и расселились более свободно по территории средней России, по преимуществу в глухих местах. Между ними существовало неприятие друг друга, что сказалось на облике рукописных книг. Характер украшений был как бы визитной карточкой, говорившей, какой старообрядческой среде принадлежит книга.

Поморцы украшали свои книги орнаментами только поморского типа. В основу композиций легли приемы и формы старопечатного орнамента, иногда с элементами барокко и образами народного орнамента стилизованных растительных форм. Красивые сочетания красного, черного, зеленого с золотом создавали ощущение яркости и в то же время строгости. Рисунок четок и почти скульптурно подчеркивает объемы. Излюбленный прием изображение маленьких изящных птичек на заставках и рамках поморского орнамента. Оформители поморских рукописных книг предпочитали целиком орнаментированные листы и заставки-рамки в начале разделов и глав; вместо концовок живописный букет цветов. Инициалы были крупные, с пышными растительными отростками почти во весь лист.

Книги старообрядцев, приемлющих священство, украшены только орнаментом так называемого гуслицкого типа. Это условное название он получил по имени подмосковной речки Гуслицы, по глухим, болотистым берегам которой разбросано много старообрядческих сел и деревень, чьи обитатели занимались переписыванием и украшением книг. Качество переписки и орнаментации было столь высоким, что выработанный здесь характерный орнамент стал общим и обязательным для украшения книг старообрядцами этого согласия, где бы они ни жили. Гуслицкий орнамент состоит из стилизованных растительных форм с яркой радостной раскраской и специфическим рисунком. Он интересен прежде всего тем, что не содержит подражаний ни одному из рукописных книжных орнаментов. Травы, цветы и птицы вот его мотивы. И весь фантастический мир этого своеобразного растительного орнамента близок народному искусству средней полосы России.

Поморский и гуслицкий орнаменты завершили традицию украшения русской рукописной книги, просуществовав без изменения более двухсот лет. Орнамент русских рукописных книг всего лишь небольшая составная часть древнерусского изобразительного искусства. Достаточно внимательно проследить его путь, чтобы понять, что даже в сложных исторических условиях оно развивалось в едином потоке общеевропейской культуры.

При подготовке публикации были использованы материалы статьи
«Из истории русского орнамента» Ю.Неволина, М. 1987 г.

Искусство благочестия - это звучит!

В музее на Делегатской открылась выставка, посвященная истории и культуре старообрядчества — «Искусство благочестия ». Первая выставка с аналогичным названием прошла весной 2018 г. в Егорьевске. Это был совместный выставочный проект Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства (ВМДПНИ) и Егорьевского историко-художественного музея. Город Егорьевск, как известно, находится в границах Гуслиц — области на юго-востоке Подмосковья, где традиционно расселялись старообрядцы. Гуслицы знамениты особой манерой иконного письма, медным литьем и ярким орнаментом певческих рукописей. Поэтому первое место выставки было выбрано не случайно.

Однако выставочный проект не реализован полностью, т.к. некоторые экспонаты не могли (в силу сохранности) поехать в Егорьевск, другие находились в частной коллекции, и по ним готовилась публикация, а третьи еще не были выявлены в фондах ВМДПНИ. Выставка «Искусство благочестия»-2 стала совершенно иным проектом, несмотря на то же название. Она шире представляет фонды ВМДПНИ, дополненные книгами дораскольной печати XVII в., экспедиционными материалами Научно-исследовательского института художественной промышленности (НИИХП) и предметами из личной коллекции иерея Алексея Лопатина (РПсЦ).

Отец Алексей любезно предоставил автору статьи бесценные для исследователя старообрядчества документы, касающиеся одного из потомков Тихона Федоровича Большакова, — знаменитого не только в России, но и за рубежом антиквара, коллекционера и библиофила. Речь идет о его внуке Николае Сергеевиче Большакове (1889 — ?). Работая в фондах отдела печатных источников и изобразительных материалов ВМДПНИ, натолкнулась на хорошо известную мне фамилию — Большаков. Тогда подумалось: «а не имеет ли он отношение к знаменитому антиквару и коллекционеру?». Но только спустя два года, когда была задумана выставка, я вспомнила о «таблицах» Большакова, хранящихся в фонде. На рисунках «таблиц» красовались орнаменты поморских рукописей XVIII-XIX вв. Теоретический труд старшего научного сотрудника НИИХПН С. Большакова, который тоже хранится в фонде музея, называется «Национальный орнамент славяно-русских рукописей и народное искусство». Удивила дата его написания — 1947 год. Сразу после войны у сотрудников НИИХП нашлось время, силы и проявился интерес к старообрядческой книге. Завуалированное название научного труда Н.С. Большакова указывало на то, что коренной старовер был весьма осторожен и дипломатичен, однако свою любовь к старообрядчеству не смог скрыть в данной работе.

Русское религиозное движение, — писал Николай Сергеевич, — известное под именем старообрядчества, выражая свой протест против нововведений церковной реформы патриарха Никона середины XVII века, явилось одной из основных причин, послуживших к сохранению исконных русских художественных форм народного искусства Древней Руси. Стараясь сохранить в полной неприкосновенности церковные, бытовые и художественные основы «древнего благочестия», представители старообрядчества, тесно связанные с народными массами, не могли вместе с тем не отражать во всем укладе своей жизни, даже помимо своей воли, явлений развивавшейся реальной действительности.

Поморский орнамент Н.С. Большаков называет самобытным народным искусством, подчеркивая его органическое происхождение из глубин народа. Образцами для художников НИИХП, копировавших книжные орнаменты, послужили старообрядческие рукописные книги XVII-XVIII вв., хранящиеся в Российской государственной библиотеке, в частности, в «Собрании Рогожского кладбища»: «Поморские ответы», «Апостол», «Творения Дионисия Ареопагита» и др. Укорененное в старообрядческой среде понятие «древлецерковное благочестие», упоминаемое Н.С. Большаковым, дало название выставке — «Искусство благочестия». Оно отражает не только состав предметов, применявшихся в богослужении и характеризирующих уровень декоративно-прикладного и народного искусства, но и главное «искусство благочестия» христианина — молитву, для которой писались новые и сохранялись древние иконы, переписывались и украшались орнаментами книги, отливались медные образы.

Нельзя обойти молчанием и тот факт, что до открытия выставки о Николае Сергеевиче Большакове не было известно практически ничего, кроме того, что он наследник антикварного дела Большаковых. Ни даты рождения, ни места учеба и работы мы не знали. Мне, как куратору выставки, несмотря на занятость в разработке выставочного проекта, пришлось ехать в РГАЛИ. В архиве нашелся всего один документ, приоткрывающий завесу над биографией Н.С. Большакова. Выявленный документ стал основой для выступления на Международной научно-практической конференции «Румянцевские чтения — 2018. Библиотеки и музеи как культурные и научные центры: историческая ретроспектива и вклад в будущее». Доклад «Н.С. Большаков — антиквар, библиофил и ученый» опубликован во 2-й части Материалов конференции (М., 2018). Теперь, дорогой читатель, вы понимаете, как я удивилась и обрадовалась, когда отец Алексей, увидев анонс выставки на сайте ВМДПНИ, предложил мне познакомиться с документами из его личной коллекции? По словам батюшки, некий потомок из рода Большаковых в 1990-х годах пришел к нему в церковную лавку и предложил купить документы, относящиеся к Большаковым. Так появились новые подробности из жизни Николая Сергеевича. На основе документов подготовлена к печати статья для журнала «Культурное наследие России». Очень надеюсь, выйдет в этом году.

Приоткрою вам еще один секрет выставки «Искусство благочестия». Дело в том, что она монтировалась вне плана. Это значит, что нет ни времени, ни денег менять цвет и архитектуру застройки предыдущей выставки. Есть сверхзадача — вписаться со своей выставкой в уже существующее выставочное пространство. Что мы с монтажниками из выставочного отдела Вячеславом Кокуриным и Русланом Клейменовым героически сделали. Чудесно смотрятся лубки с традиционными для старообрядчества сюжетами («Птица Сирин», «Птица Алконост», «Душа чистая»). Фиолетовые паспарту, в которые окантованы лубочные картинки, прекрасно выделяются на светло-зеленом фоне четырех прямоугольных секций. Под лубками — стеклянные кубы с лестовками, поясами, подручником и кацеей из собрания отца Алексея Лопатина. И надо ж так случиться, что у меня интуитивно появилось желание взять все четыре лестовки и четыре пояса, которые мне предложили на выбор. А секций, как потом оказалось, тоже четыре. Мой выбор — беру все!

Зал, разделенный двумя колоннами с арками, решено было логически разделить: в первом будут висеть иконы, резные кресты, стоять витрины с медным литьем, а во второй части зала — материалы НИИХП. Помимо орнаментов, выполненных под руководством Н.С. Большакова, в фондах музея были выявлены таблицы с материалами алтайских экспедиций НИИХП. В 1950-е гг. институт отправил своих специалистов в экспедицию, чтобы запечатлеть быт жителей Рудного Алтая, среди которых было немало староверов. Это место тесно связано с легендой о Беловодье. На Алтае достаточно названий, в которых звучит слово «белый»: озеро Белое, река Белая, река Белокуриха, гора Белуха и т.п. Наверно, поэтому легендарная сказочная страна, с которой связывали свои мечты староверы, называлась Беловодьем — святая земля, где живут русские люди, бежавшие от религиозных раздоров XVII века. После почти двухвековых попыток найти землю обетованную, многие ее искатели стали считать Беловодьем Бухтарминский край. Поселившиеся здесь старообрядцы были беглецами, скрывавшимися в труднодоступных ущельях алтайских гор от правительственных повинностей, крепостной неволи, религиозных гонений. Поселения бухтарминских старообрядцев — одни из первых русских крестьянских поселений на территории Восточного Казахстана. В 1765 г. было издано специальное правительственное распоряжение, в котором повелевалось ссылать в Сибирь беглецов-староверов из Польши и Литвы, поэтому на Алтае их стали называть «поляками». В 1760-е гг. были основаны все коренные селения «поляков» в Змеиногорском (по другим источникам «Зимогорском») округе Алтая: Екатерининка, Шемонаиха, Лосиха (Верх-Уба), Секисовка, Бобровка. Вскоре появились новые деревни, где жителями были только староверы: Малая Убинка (Убинское), Быструха, Черемшанка и др.

Большаков Н.С., Архипова З.А., Агранович З.Л., Скубенко Н.Б., Темерина А.С., Чураков Н.С. Таблица-зарисовка орнаментальная. Картон, бумага, акварель, краска бронзовая, тушь. М., 1947

Экспедиционные материалы НИИХП 1950-х гг. стали этнографическим документом, запечатлевшим одежду и быт алтайских староверов. На одной из таблиц-зарисовок красуются тканые гарусные пояс и опоясок 1906 г. Эти вещи — собственность Веры Филипьевны Сысоевой из села Туманово Солонешенского района Алтайского края (зарисовка А.В. Курочкиной). На другом рисунке той же художницы изображены тканые гарусные пояс и две опояски работы Клепиковой Матрены Мироновны из села Усть-Кокса Горноалтайской автономной области (1900-1910-ее гг.). На одной из таблиц-зарисовок — изображение женской фигуры в старообрядческом костюме мастерицы Черновой из села Черемшанка. Указано, что давность костюма — пятьдесят лет (рисунок Е.Г. Яковлевой, 1954 г.). На девушке кофта шерстяная малинового цвета с набивным рисунком, отделана кружевом, сарафан шерстяной зеленого цвета с тканым узором, расшит шелком. Несколько картонов с зарисовками — это изображение мужских старообрядческих рубах из села Мало-Убинское Зимогорского района Казахской ССР (на каждой есть пометка, что рубаха принадлежит Краеведческому музею г. Омска).

Есть на выставке уникальный, т.е. в единственном числе, предмет — подписная иконная доска с тремя медными иконами-врезками: Крестом, складнем с иконой Богоматери Казанской в среднике и иконой святителя Николы. В качестве предстоящих у Креста темперой изображена святая мученица Татьяна, покровительница заказчицы иконы. На обороте имеется надпись, свидетельствующая о принадлежности иконной доски. После расчистки медного литья реставратором Иваном Бирюковым оказалось, что образы посеребрены…

И напоследок еще один секрет от куратора. Книги XVII в. не поехали в Егорьевск, т.к. был риск, что от перемещения из фондохранилища, перепада температуры (мы все-таки ехали до Егорьевска почти три часа) книги могут претерпеть нежелательные изменения. Поэтому и было решено, что если выставка состоитсяв Москве, то книги на нее точно попадут. Так на выставке «Искусство благочестия» оказалось редкое старопечатное издание — Псалтырь Московского печатного двора 1645 г. Книга издана при последнем патриархе Древней Руси Иосифе. Кроме псалмов пророка и царя Давида, Псалтырь включает знаменитое «Феодоритово слово» о двуперстии. На полях и отдельных страницах книги многочисленные записи различными почерками XVII-XX вв. Другим интересным изданием стала «Триодь Постная» (Москва: Московский печатный двор, 1642 г.). На листе 97 и последующих имеется запись почерком XVII века: «Сия книга города /?/пятницкой церкви святыя мученицы пороскевы пятницы». Другая примечательная книга выставки «Минея. Сентябрь» (Москва: Московский печатный двор, 1644 г.). На первых страницах почерком XVII века: «Сия книга месяц сентябрь церкви казанския богородицы что внутри града а листов 448». Своим небольшим открытием считаю находку в библиотечном фонде музея — певческую рукопись с гуслицким орнаментом — «Осьмогласник» начала ХХ века, которая будет переведена из библиотечного фонда в фонд Редкой книги ВМДПНИ.

Несколько слов следует сказать и о том документальном фильме, что демонстрируется на выставке. Фильм любезно предоставили коллеги из Егорьевского музея. Снят он в 2012 году и рассказывает о старообрядческой Палестине — Гуслицах и граде Егорьевске. Фильм не просто интересный, а очень интересный. Авторский текст с тонким юмором повествует о чувствах староверов к Петру Первому. Сотрудники музея Древнерусской культуры имени Андрея Рублева с любовью говорят в фильме о вкладе старообрядцев в дело сохранения исконной русской культуры, чего бы это ни касалось — иконописи, медного литья или книг. Прекрасная работа оператора оставляет щемящее чувство тоски по красоте русской природы, от которой оторвался столичный житель. Обязательно посмотрите фильм, если придете на выставку. Планировалось, что выставка будет работать до двадцатых чисел июля сего года, однако ее продлили. Приятного просмотра!

А Патап Максимыч любил на досуге душеспасительных книг почитать, и куда как любо было сердцу его родительскому перечитывать «Златоструи» и другие сказания, с золотом и киноварью переписанные руками дочерей-мастериц. Какие «заставки» рисовала Настя в зачале «Цветников», какие «финики» по бокам золотом выводила – любо-дорого посмотреть!

П. И. Мельников. В лесах.

С конца XVII в. основными центрами переписки и оформления кириллических рукописей становятся места компактного проживания старообрядцев: Выг (Выговская поморская пустынь), Ветка, подмосковные Гуслицы, села и скиты в бассейнах рек Печоры (особенно Усть-Цильма) и Северной Двины, Поволжье (Нижегородская, Самарская и Саратовская губернии), Верхокамье, Прибалтика (главным образом Латгалия и Западное Причудье), горнозаводской Урал, Сибирь, Белая Криница и др. Во многих из этих мест сложилась своя оригинальная школа рукописной книги с характерными для каждого региона особенностями шрифта, миниатюр и орнамента. Известный русский писатель П. И. Мельников (1818 – 1883), автор эпической дилогии о жизни керженских скитов «В лесах» и «На горах», будучи чиновником особых поручений МВД «по искоренению раскола», составил в 1854 г. «Отчет о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», где, в частности, отмечал: «Лучшими переписчиками считаются поморские, т. е. живущие в скитах и деревнях Олонецкой губернии (1). Поморское письмо отличается как правильностью орфографии, так и каллиграфическим искусством. За поморскими следуют рукописи слободские, т. е. писанные в Черниговской губернии; в последнее время их распространяется несравненно менее. Наряду с слободскими рукописями стоят московские и иргизские, т. е. писанные в прежде бывших саратовских раскольничьих скитах. Наконец, в последнем разряде рукописей стоят сибирские и верховые, т. е. писанные в губерниях Нижегородской, Владимирской, Костромской и Ярославской. Кроме того, пишутся рукописи без особых притязаний на красоту почерка во всех почти местностях, где есть раскольники» (2).

1. Выг

В октябре 1694 г. в верховьях реки Выг (ныне Медвежьегорский район Республики Карелия) диакон села Шуньга Даниил Викулин (1653 – 1733) и посадской человек села Поневец из рода князей Мышецких Андрей Денисов (1674 – 1730) основали Выговскую поморскую пустынь (также Выголексинское общежительство или Выгореция) – один из первых по возникновению и впоследствии крупнейший по размеру и числу насельников центр беспоповского старообрядчества. Что же касается культурного значения Выголексинского общежительства (выговская школа иконописи и книгописания), то оно выходит далеко за рамки беспоповского толка: влияние выговского искусства, явившегося своеобразным эталоном художественного мастерства, свежего в отношении стиля и в то же самое время не выходящего за «уставные пределы», распространялось как на изобразительное творчество крестьян Олонецкого края, так и на все без исключения места компактного проживания старообрядцев.

Выголексинское общежительство состояло из Выговского (мужского) и Лексинского Крестовоздвиженского (женского). Последнее было основано в 1706 г. в 20-ти верстах от Выговского путем переноса женской обители на берег реки Лексны. К концу XVII столетия Выгореция уже располагала обширным хозяйством, которое постоянно разрасталось: пашнями, мельницами, скотом, морскими промыслами и т. п. Благодаря петровскому указу о веротерпимости от 1702 г. и политическому таланту братьев Денисовых, Андрея и Семена (1682 – 1740), выговцы заручились покровительством как местных властей, так и ряда влиятельных лиц в Петербурге, что послужило залогом дальнейшего процветания пустыни, переживавшей в XVIII в. свой расцвет.

Организатором книгописной школы на Выгу стал Андрей Денисов. Несколько необычным для того времени обстоятельством было то, что большинство выговских книгописцев составляли женщины – насельницы Лексинского общежительства (в 1838 г. таковых насчитывалось около 200). О значении местной «грамотной избы» говорит хотя бы тот факт, что в Поморье она была известна как «Лексинская академия», чьи «выпускницы», грамотницы -начетчицы, рассылались по всей России.

Выговская школа каллиграфии и миниатюры оформилась к 20-м гг. XVIII столетия. «На Выгу, – пишет Е. М. Юхименко, – было достигнуто исключительно искусное и изысканное оформление книги. <…> высокий профессионализм выговских писцов <…> подтверждается не только близостью почерков в рамках одной школы, но также исключительным качеством переписки» (3). Поморский полуустав сложился на основе рукописного полуустава последней четверти XVII в., источником для которого, в свою очередь, послужил старопечатный шрифт XVI столетия. Ранняя разновидность поморского полуустава (пер. пол. XVIII в.) сохраняет ярко выраженную генетическую связь со своим прототипом: буквы сжаты с боков и вытянуты по вертикали, «земля» пишется с небольшой нижней и изломанной верхней петлей. Окончательно собственный стиль письма выработался в местных «грамотных кельях» (книгописных мастерских) к 60-м гг. XVIII столетия – к этому времени вышеперечисленные черты ранних выговских почерков уступают место более квадратному начертанию букв (4).

Выговскую книгописную школу отличает тонкость и изящество линий, выверенность деталей, богатство красок, разнообразие инициалов, стилистическое единство и великолепный орнамент, восходящий к столичному придворному искусству последней четверти XVII в. Оформление выговских книг объединяет в себе растительные и архитектурно-геометрические формы: различные цветы, листья, ягоды, заставки с пышными антаблементами и т. п. В произведениях местных книгописцев также встречаются многочисленные украшения старопечатного стиля, отсылающие к рукописям Троице-Сергиевой лавры 1520 – 1560-х гг., чей декор, в свою очередь, создавался на основе гравюр нидерландско-немецкого художника Исраэля ван Мекенема (1440/45 – 1503). Титулы книг украшались роскошными вычурными орнаментальными композициями, восходящими, главным образом, к гравированным листам работы известных мастеров Оружейной палаты Василия Андреева (XVII в.) и Леонтия Бунина (ум. после 1714), – выговские каллиграфы активно использовали как их точные прориси, так и основанную на копиях собственную переработку (5). Миниатюры выговских манускриптов, равно как и прочих старообрядческих книг, носят очерковых характер, продолжая таким образом позднесредневековую изобразительную традицию. По красоте, качеству материалов и мастерству исполнения именно выговские рукописи по праву занимают первое место среди большинства когда-либо созданных послераскольных манускриптов славяно-русской традиции.

Отметим также то обстоятельство, что книгописное искусство Выга было лишено какой бы то ни было крестьянско-народной наивности и языческих реминисценций. – В этом отношении оно явилось прямым наследником и продолжателем высоких византийских и древнерусских традиций, к которым добавились элементы стиля барокко.

Местные книгописцы крайне редко обозначали свое авторство. Чаще всего оно выражалось лишь в простановке неброских инициалов – причем не обязательно в конце, но в самых разных частях рукописи. По всей видимости, данный факт объясняется сугубой монолитностью выговской школы: члены книгописной артели ощущали себя не индивидуальными мастерами, а лишь частичками единого общинного организма.

До наших дней дошли два примечательных документа, регламентирующих работу выголексинского скриптория: «Наставления надзирательнице “грамотной кельи” Наумовне» (пер. пол. XVIII в.) (6) и «Чинное установление о писмах, егоже должни вси грамотнии писицы со опасством соблюдати» (нач. XIX в.) (7). Данные сочинения наглядно иллюстрируют факт того, насколько значимой частью жизни обители являлась деятельность по переписке, украшению и реставрации книг. Содержание обоих текстов отсылает нас к епитимиям «О каллиграфе» прп. Феодора Студита, демонстрируя преемственность и непрерывность восточно-христианской книгописной культуры от раннесредневекового Средиземноморья до олонецких лесов XVIII – XIX вв.

Во второй четверти XIX столетия, с воцарением Николая Павловича (1825 – 1855), политико-идеологическая атмосфера вокруг Выгореции стала стремительно накаляться, а ее экономическое положение – ухудшаться. Среди серии правительственных указов, направленных на «искоренение раскола», был и указ от 1838 г., запрещавший выговцам переписку и распространение книг. Окончательное угасание Выголексинского общежительства произошло уже при следующем императоре, в 1856 – 1857 гг., когда местные часовни были запечатаны, а их имущество описано. Те рукописи, что не были вывезены самими старообрядцами еще до закрытия моленных, с годами разошлись по музеям, библиотекам и частным собраниям.

2. Ветка

Со второй половины 60-х гг. XVII в., в связи с началом репрессий, значительное количество противников богослужебных реформ переселяется на земли Стародубского полка Малороссии (Стародубье, сегодня западная часть Брянской области РФ), основывая здесь многочисленные слободы: Понуровку, Злынку, Клинцы и др. После неудавшегося стрелецкого бунта 1682 г. и последовавшего за его подавлением царского указа о возвращении стародубских беженцев в места прежних поселений часть старообрядцев-выходцев из Стародубья переходит границу Речи Посполитой и вне досягаемости для российских властей основывает на острове Ветка реки Сож одноименную слободу (ныне в Гомельской области Белоруссии). Первыми руководителями ветковских старообрядцев были двое священников – московский о. Кузьма и тульский о. Стефан. По мере усиления гонений со стороны правительства царевны Софьи (1682 – 1689) сюда стекалось все больше людей, несогласных с никоновой реформой. В конце XVII – начале XVIII в. в радиусе нескольких десятков километров от Ветки возникло еще 16 слобод: Косецкая, Романово, Леонтьево, Дубовый Лог, Попсуевка и пр. Переселенцы приносили с собой рукописные и старопечатные книги, переписывали и оформляли их. Таким образом, к началу XVIII столетия Ветка становится крупнейшим центром поповского старообрядчества и одним из главных анклавов славяно-русского книгописания. Несмотря на «выгонки» 1735 и 1764 гг., Ветка каждый раз возрождалась, хотя к концу XVIII в. она уже потеряла свое прежнее значение. Благодаря неоднократным переселениям из Стародубья на Ветку и обратно эти два региона никогда не теряли глубинной историко-культурной связи между собой, которая воплотилась, в числе прочего, в едином художественном стиле работ тамошних книгописцев, иконописцев, чеканщиков и резчиков по дереву.

Ко второй половине XVIII столетия на Ветке и в Стародубье выработался собственный стиль переписки и декорирования рукописей. Основным местом создания и оформления манускриптов был ветковский Покровский мужской монастырь, на протяжении XVIII в. являвшийся крупнейшим старообрядческим монастырем с богатейшим книжным собранием. Характер стиля местных мастеров, в том числе книгописцев, с его безграничным разнообразием растительных узоров, отсылающих зрителя к образу райского сада, яркостью и богатством цветовой гаммы, нашел отражение в дошедшей до наших дней старинной ветковской поговорке: «Наша Ветка, как конфетка, вся на фокусах стоит» (8).

Чрезвычайно насыщенные растительные орнаменты ветковских рукописей отличаются динамичностью, характеризуются разомкнутыми, открытыми формами. Роскошно декорированные инициалы и заставки с массой мелких деталей, нередко украшены фигурками всевозможных птиц. Заставки, как правило, имеют цветной либо черный фон. В оформлении инициалов часто встречается точеный орнамент. Элементы старопечатного орнамента, хотя и весьма частотны, однако не настолько, как это имеет место в выговских и гуслицких манускриптах. Для работ ветковских каллиграфов характерно преимущественное использование в инициалах, заставках и орнаментах киноварного, терракотового, оранжевого, различных оттенков охристого, синего и светло-зеленого цветов. Золото местные мастера не применяли вовсе, что, в частности, отличает ветковскую книгописную традицию от выговской.

В конце XVIII столетия книгописное искусство Ветки постепенно переходит из монастырей в крестьянские дома, ввиду чего художественное качество оформления манускриптов ухудшается: декор становится более народным, а его стилистика – более разнообразной.

Былая слава Ветки закатилась еще в 70-х гг. XVIII в., но книжно-рукописная традиция продолжала жить здесь вплоть до 60-х гг. века XX. Последним из известных ее представителей был Феоктист Петрович Бобров из села Огородня. Окончательная гибель Ветки как культурно-исторического центра произошла после 1986 г., когда в результате Чернобыльской катастрофы бóльшая часть окружавших Ветку слобод оказалась в зоне отчуждения: слободы были выселены, а все их строения уничтожены.

3. Гуслица (Гуслицы)

В Средние века население данного края, занимающего ныне юг Орехово-Зуевского и север Егорьевского районов Московской области, было весьма малочисленным, что объяснялось не только его периферийностью и труднодоступностью (ввиду густых лесов и многочисленных болот), но и неплодородием местных почв. В конце XVII столетия в эти места, как и в ряд других глухих уголков Российского царства, устремляются многочисленные ревнители «древлего благочестия»; и Гуслицы становятся одним из главных анклавов поповского старообрядчества, «старообрядческой Палестиной», что отразилось, в частности, в поверье о сеявшем «семена раскола» о. Никите Добрынине («Пустосвяте»), опрокинувшем здесь «все лукошко».

Помимо хмелеводства, торговли, текстильного производства, различных народных промыслов, иконописи и деятельности криминального свойства (изготовление фальшивых денег, конокрадство, профессиональное попрошайничество («сбирка») и т. п.) местные жители активно занимались перепиской сакральных книг, к концу XVIII в. превратив Гуслицы во второй по значению (после Выга) центр старообрядческого книгописания, снабжавшего своей продукцией многие древлеправославные общины поповского направления как в России, так и за ее пределами.

Из всех школ старообрядческого книгописания манера гуслицких писцов, пожалуй, наиболее узнаваема и стилистически монолитна: гуслицкую рукопись трудно спутать с какой-либо другой. Испытав определенное влияние ветковского искусства, местные каллиграфы постепенно выработали собственный стиль, оформившийся примерно к концу XVIII столетия – к этому же времени относятся и наиболее ранние из дошедших до наших дней гуслицких манускриптов. В XIX в. уже не ветковская школа влияет на гуслицкую, но гуслицкая на ветковскую: упадок Ветки обусловил и упадок местного книгописания, который повлек за собой приток на Ветку рукописей гуслицкого письма – некоторые из них стали копироваться ветковскими мастерами.

Гуслицкий полуустав характеризуется едва заметным наклоном букв, их толщиной и некоторой вытянутостью; а в оформительском искусстве здешних книгописцев переплетаются старопечатный орнамент, элементы русского барокко и народное травное узорочье. «Главный мотив гуслицкого орнамента, – пишет Е. А. Подтуркина, – это крупные травы со стилизованными цветами и ягодами. Помимо растительных элементов, на страницах рукописей часто присутствуют изображения разнообразных птиц, все это создает образ райского сада» (9).

Кроме особенностей шрифта и декора (более лаконичного по сравнению с ветковской традицией), гуслицкие рукописи отличаются от ветковских меньшим богатством цветовой гаммы, но большей яркостью, сочностью, контрастностью, а у более поздних образцов даже некоторой ядовитостью чередующихся цветов, – зеленого, синего, малиново-красного и желтого, – часто представленных в виде своеобразной штриховки, что является наиболее заметной из характерных черт гуслицкой книгописной школы. Золото в оформлении гуслицких манускриптов появляется лишь со второй половины XIX в., но использовалось оно нечасто.

В начале XX столетия, ввиду начала массового печатного издания певческих книг и, как следствие, снижения спроса на более дорогие рукописи, масштабы гуслицкого книгописания заметно сокращаются. Однако многие старообрядцы все же продолжали отдавать предпочтение рукописной книге и определенный спрос на работу здешних мастеров оставался – благодаря рынку печатной продукции традиция отсеяла случайных книгописцев, оставив только лучших. «После 1917 г. – пишет о. Евгений Бобков, – издание певческих книг прекратилось. Но и переписка их уже не могла наладиться. Известны лишь несколько рукописей, написанных в 20-е гг. гуслицкими выходцами при Рогожском кладбище в Москве» (10).

4. Усть-Цильма и бассейн Печоры

Печорский край, богатый залежами серебра и меди, пушным зверьем и ценной рыбой, издавна привлекал к себе внимание русских князей и купцов, но регулярное освоение русскими поселенцами здешних мест началось лишь в середине XVI в.: в 1542 г. новгородец Ивашка Дмитриев Ластка получает великокняжескую жалованную грамоту на пользование землями по реке Печоре. В устье реки Цильмы на левом берегу Печоры несколько новгородских семей во главе с Ласткой основывают Цилемскую слободку – поселение, которое вскоре получает название Усть-Цильма. Через некоторое время поселение переносят на правый берег, а в 1547 г. в Усть-Цильме была поставлена церковь во имя свт. Николы. В 1667 г. проездом в Пустозерск в Усть-Цильме, по преданию, останавливался протопоп Аввакум. Сюда же были сосланы многие участники Соловецкого восстания и движения под руководством Степана Разина. Второе дыхание освоение края обрело в конце XVII – начале XVIII в., когда в этот отдаленный, суровый и малоосвоенный регион потянулись массы людей, не принявших церковных реформ патриарха Никона.

Рукописные книги, как правило, привозились в Усть-Цильму служилыми людьми – новгородцами, москвичами, устюжанами, а также самими усть-цилемцами, ездившими по торговым делам. На рубеже XVII – XVIII вв. значительное число рукописей и старопечатных книг привезли на Печору старообрядцы, бежавшие в эти места от преследований со стороны властей. В XVIII – XIX вв. они основали здесь множество скитов – крупнейшими из них были Великопоженский и Омелинский. При многих скитах имелись школы-граммотницы , библиотеки-книжницы и книгописные мастерские.

Образцом для великопоженских и омелинских книгописцев была традиция Выга. На основе поморского полуустава здесь сформировался собственный тип шрифта – печорский полуустав. Книги, переписанные здешними писцами, отличаются от выговских меньшей стройностью шрифта, большей свободой линий, менее тщательной прорисовкой деталей, некоторой упрощенностью.

Со второй половины XIX в., после «выгонки» крупных старообрядческих скитов, печорская книгописная традиция переходит в избы прошедших обучение в скитах местных крестьян, наиболее талантливым из которых, бесспорно, являлся Иван Степанович Мяндин (1823 – 1894). Впрочем, на низовой Печоре продолжали существовать многочисленные мелкие скиты скрытников, в которых также велось книгописание.

После 1905 г., когда старообрядцам было разрешено свободно печатать дореформенные книги и на Печору хлынул значительный объем типографской продукции, число местных писцов несколько сократилось, однако труд книгописца не исчез вовсе, но органично дополнял труд типографа – индивидуальное творчество нисколько не потеряло своей цены.

Вплоть до советского времени почти каждая семья в Усть-Цильме и окрестностях имела в собственности рукописные книги, а в некоторых домах располагались целые собрания рукописей и старопечатных книг, которые были объектом трогательной любви и заботы. Хозяева, простые крестьяне и рыбаки, старались зафиксировать историю буквально каждой своей книжки, облекая владельческие записи в традиционную форму средневековых маргиналий . В то же время следует подчеркнуть, что книги вовсе не лежали мертвым грузом – чтение средневековой, в особенности церковнобогослужебной, литературы было важной составляющей повседневной жизни людей, тем источником, в котором они черпали духовные силы и находили ответы практически на все волновавшие их вопросы, как метафизического, так и бытового характера.

Помимо крепких крестьянских домов к концу второго десятилетия XX в. книжно-рукописная традиция Усть-цилемского края концентрировалась вокруг единоверческой церкви в Усть-Цильме (закрыта в 1925-м), а также моленных села Замежное, деревень Боровской, Скитской и Омелино (первые три были закрыты в начале 20-х гг., четвертая – в начале 30-х) (11).

Неожиданную и весьма острую актуальность книгописание обрело после 1917 г., когда в течение нескольких последующих лет выпуск духовной литературы был практически полностью прекращен. Однако новые времена не пощадили ни переписчиков, ни книг: в 1930-х гг. многие из печорских книгописцев подверглись репрессиям со стороны ОГПУ-НКВД (главным образом, по статье 58-10 УК РСФСР – призывы к подрыву советской власти; изготовление, хранение и распространение литературы соответствующего содержания), но списки жертв еще требуют уточнения, так как в советское время сами фигуранты дел об этом, по понятным причинам, не распространялись; книги же, как рукописные, так и печатные, конфисковывались и уничтожались – когда сжигались, а когда и просто топились в реке. Все это вкупе с учреждением колхозов, закрытием скитов и моленных, а также активизировавшейся проповедью скрытников вызвало на Печоре всплеск эсхатологических настроений: в леса («пустыню») уходили целыми семьями, там же создавали тайники, в которых прятали книги; многие до последнего старались не отдавать детей в советские школы и уклонялись от призыва в Красную армию; кто-то даже заканчивал жизнь самоубийством… Тем не менее, печорская книгописная традиция оказалась одной из наиболее живучих и худо-бедно держалась вплоть до начала 1980-х гг.

5. Подвинье и бассейн Мезени

К середине XVIII столетия долина Северной Двины, заросшая непроходимыми таежными дебрями, покрылась сетью многочисленных старообрядческих скитов. Помимо скитов главными центрами северодвинской каллиграфии и книжной миниатюры стали деревни и села, расположенные на территории нынешних Верхнетоемского, Виноградовского и Красноборского районов Архангельской области. Сюда приезжали учиться книгописному ремеслу не только со всего Поморья, но и из соседних губерний – главным образом, с Вологодской. Северодвинские мастера поддерживали контакты с представителями других, порой весьма отдаленных, старообрядческих книгописных центров; а их продукция пользовалась неизменно высоким спросом и доходила даже до Румынского королевства и Османской империи.

Интенсивная книжно-рукописная традиция существовала и в бассейне реки Мезень. Уже в последней трети XVII в. расположенная в низовье Мезени Окладникова слобода, где находились в ссылке жена и дети Аввакума, стала центром переписки и распространения работ как самого протопопа, так и его единомышленников. Во второй четверти XVIII столетия, ввиду разорения керженских скитов епископом Питиримом, в эти места переселилось значительное число старообрядцев из Нижегородской губернии, основавших здесь ряд обителей. В конце XVIII в. вместе со старообрядчеством искусство переписки книг пришло в Удорский край (верховья рек Мезени и Вашки).

В отношении стиля и цветового решения книгописание данного региона тесно переплеталось со знаменитой традицией северодвинской белофонной росписи, украшавшей прялки, сундуки, туески и др. предметы декоративно-прикладного искусства. Подчас один и тот же человек занимался как росписью прялок, так и изготовлением рукописей и икон. На характер творчества здешних каллиграфов и миниатюристов также влияла близость таких центров художественного ремесла как Великий Устюг, Сольвычегодск и Холмогоры. Особняком стоят пинежские рукописи, крайне скудные в плане оформления.

В годы Гражданской войны и последовавшего за ней разорения скитов параллельно с коллективизацией крестьянских хозяйств северодвинская книгописная традиция постепенно сходит на нет; и сегодня в этих краях уже мало что напоминает о местных скитах, скрипториях и некогда живших здесь искусных мастерах, чья слава простиралась до черноморского побережья: строители «светлого будущего» оставили в наследство соотечественникам лишь руинированные постройки, искалеченные судьбы и стремительно убывающее население.

6. Поволжье

В Поволжье с последней трети XVII в. основными центрами переписки книг были старообрядческие скиты, расположенные по реке Керженец, позже – также по рекам Иргиз и Черемшан. Впрочем, книгописцы встречались во всех местах компактного проживания местных старообрядцев: городах Городце и Семенове Нижегородской губернии, Балаково Самарской губернии (ныне Саратовской области), Хвалынске Саратовской губернии и в ряде др.

Керженские скиты (сегодня в Семеновском районе Нижегородской области) были одним из крупнейших центров поповского толка. К концу XVIII столетия по реке Керженец насчитывалось 54 старообрядческих (преимущественно поповских) скита с населением порядка 8000 человек. Расцвет Керженца связан с Высочайшим Манифестом Екатерины Великой от 4 декабря 1762 г., который призывал всех подданных императрицы, некогда бежавших за пределы России, к возвращению на родину, обещая монаршьи «щедроты» и «благоденствие». После издания Манифеста на Керженец переселилось значительное число старообрядцев, ранее обосновавшихся в Речи Посполитой. Именно здесь разворачивались основные события дилогии П. И. Мельникова «В лесах» и «На горах». В конце 40-х – первой половине 50-х гг. XIX в., при Николае I, многие из керженских скитов были закрыты, однако фактически скиты функционировали вплоть до конца 20-х гг. XX столетия, когда были расселены коммунистами: в 90-х гг. еще встречались старушки, обучавшиеся в керженских скитах азам книжности и пения. Сегодня от керженских скитов остались, главным образом, лишь скитские кладбища, время от времени посещаемые паломниками.

Другим крупным очагом поволжского книгописания являлись основанные в 60-х – 70-х гг. XVIII в. переселенцами с Ветки скиты по реке Иргиз (ныне в Саратовской области). Предприимчивость обитателей, экономические выгоды, предоставленные екатерининским Манифестом, а также покровительство последующих государей, Павла Петровича и Александра Павловича, превратили Иргиз в главный и богатейший центр поповского старообрядчества, чье состояние могло сравниться лишь с самыми крупными синодальными монастырями. «На Иргизе, – пишет И. В. Полозова, – в конце XVIII – первой половине XIX вв. происходит процесс формирования своей рукописной школы, которая не только снабжала монастыри и окрестные села певческими книгами, но и обучала мастерству создания книг насельников и учеников. Последние, выйдя из монастырей, продолжали переписывать книги, сохраняя иргизские традиции книгописания» (12).

С 1826 г. самодержавная политика по отношению к старообрядчеству изменилась, и в 1828 – 1841 гг. иргизские скиты были частью закрыты, а частью преобразованы в единоверческие. Хотя традиция скитского книгописания продолжала существовать и в условиях единоверия, однако качество иргизских рукописей значительно снизилось.

К середине XIX столетия относится возникновение Черемшанских скитов, основанных вблизи города Хволынска и ставших новым центром поволжской книжно-рукописной традиции. Именно сюда перебрались многие обитатели ранее закрытых Иргизских скитов. С 80-х гг. XIX в. центром Черемшана становится Верхне-Успенский мужской монастырь, значительно разросшийся и преобразившийся после Манифеста «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. В 1918 г. монастырь был разорен чекистами. К началу 30-х гг. прекратила свое существование и постепенно угасавшая женская Введенская обитель.

Помимо скитских насельников перепиской книг занималась и значительная часть мирян, многие из которых прошли через скитские школы, обучались у местных начетчиц или получили азы грамотности непосредственно от родителей (13).

Книгописная традиция Иргизских и Черемшанских скитов носила эклектичный характер, но в целом опиралась на школы Выга и Гуслиц, с преобладанием последней. Для иргизских рукописей характерны яркость и богатство красок, светлый колорит. От гуслицких аналогов их отличает большее разнообразие цветов, включая золото и серебро. Инициалы певческих рукописей в начале разделов обычно полихромные, рисуются во весь лист, сочетая элементы растительного и геометрического орнаментов. Встречаются и более простые киноварные инициалы, однако и они заключают в себе всевозможные художественные элементы: вьющиеся стебли, травы, фантастические цветы… Характер написания иргизских инициалов развивает традиции Ветки. Тип письма более всего напоминает поздний выговский. Порой буквицы украшены виньетками. Что касается орнаментации, то в некоторых работах она даже более сложна и торжественна, чем на Выгу. Не уступает выговскому и тонкость исполнения миниатюр, тщательность прорисовки мелких деталей. Работы иргизских писцов вообще отличаются чрезвычайно высоким качеством, которое характерно как для материала (плотная бумага и практически невыцветающие чернила), так и для каллиграфии. Кроме того, иргизские книги имеют добротный прочный переплет. Впрочем, встречаются и весьма посредственные рукописи, но, как правило, это не монастырская, а крестьянская продукция. Черемшанские манускрипты уступают иргизским и по качеству материала, и по мастерству исполнения. Как правило, они написаны на белой с желтоватым оттенком бумаге (иргизские обычно – на серо-голубой). Их письмо более крупно и размашисто, нежели у иргизских, оформление гораздо скромнее. – Все эти признаки мы находим и в иргизских книгах единоверческого периода. Черемшанская традиция отходит от иргизской и вплотную приближается к гуслицкой (14).

В целом уровень профессионализма и качества работ постепенно падает с середины XIX столетия – эпохи перехода скитской книгописной традиции в руки крестьян. Украшения начинают носить более примитивный характер, возрастают неряшливость письма и небрежность оформления, а цветовая палитра подчас ограничивается лишь тушью и киноварью – причем, довольно часто тушь с киноварью стали и вовсе заменять синими (также фиолетовыми или коричневыми) и розовыми чернилами соответственно. Впрочем, несмотря на общий упадок, данное время не лишено и некоторых творческих находок: например, в селе Самодуровка складывается оригинальный стиль украшения инициалов фиолетовыми точками (15).

В своем обзоре мы затронули лишь те из старообрядческих книгописных центров, которые либо выработали собственные стили переписки и оформления книг, с характерными для каждого из них художественными особенностями, либо те, чья продукция, несмотря на отсутствие единого ярко выраженного стиля, все же обладает некими общими родовыми признаками, позволяющими отнести ее к традиции соответствующего региона. Именно вышеперечисленные центры на протяжении XVIII – начала XX в. производили основной объем славяно-русских рукописных книг. За рамками очерка остались книгописные традиции Латгалии и Причудья, копировавшие рукописи Выга; Верхокамья, чьи писцы ориентировались на дониконовские издания Московского печатного двора; Урала и Сибири, отличавшиеся чрезвычайной эклектичностью и оформительским аскетизмом. Что касается небольших книгописных мастерских, носивших характер скитского либо семейного скриптория, то они существовали почти в каждом маломальском старообрядческом поселении.

Примечания

1. Административная единица Российской империи, существовавшая с 1801 по 1922 г. и включавшая бóльшую часть территорий современных Республики Карелия, Архангельской, Вологодской и Ленинградской областей. Губернским городом был Петрозаводск.

2. Цит. по: Бобков Е. А., Бобков А. Е. Певческие рукописи с Ветки и Стародубья // ТОДРЛ. Т. 42. Л., 1989. С. 449.

3. Юхименко Е. М. О книжной основе культуры Выга // Мир старообрядчества. Вып. 4. Живые традиции: Результаты и перспективы комплексных исследований. Материалы международной научной конференции. М., 1998. С. 161–162.

4. Там же. С. 161.

5. Гравюры Василия Андреева и Леонтия Бунина были найдены не только на Выгу, но также на Ветке и в Гуслицах, на книгописную традицию которых они оказали не меньшее влияние.

6. Наставления надзирательнице «грамотной кельи» Наумовне // Писания выговцев: Сочинения поморских старообрядцев в Древлехранилище Пушкинского Дома. Каталог-инципитарий / сост. Г. В. Маркелов. СПб., 2004. С. 374–377.

7. Чинное установление о писмах, егоже должни вси грамотнии писицы со опасством соблюдати // Юхименко Е. М. Литературное наследие Выговского старообрядческого общежительства. В 2-х т. Т. 1. С. 391–392.

9. Подтуркина Е. А. Художественное оформление старообрядческой рукописной книги гуслицкого письма XVIII – XX вв. Автореферат дисс. … кандидата искусствоведения. М.: МГУП, 2013. [С. 19–20].

10. Бобков Е. А. Певческие рукописи гуслицкого письма // ТОДРЛ. Т. 32. Л., 1977. С. 391.

11. Малышев В. И. Усть-цилемские рукописные сборники XVI – XX вв. Сыктывкар, 1960. С. 23–24.

12. Полозова И. В. Церковно-певческая культура саратовских старообрядцев: формы бытования в исторической перспективе. Саратов, 2009. С. 59–60.

13. Так, например, во второй половине XIX столетия иргизскую книгописную традицию продолжил Терентий Иванович Пучков из города Николаевска. В XX в. оформительской оригинальностью отличались рукописные произведения Анны Николаевны Путиной (о ней и ее творчестве см. подробнее: Новикова Л. Н. Эпистолярное наследие старообрядки А. Н. Путиной. К вопросу о старообрядческой символике XX в. // Мир старообрядчества. Вып. 4. Живые традиции: Результаты и перспективы комплексных исследований. Материалы международной научной конференции. М., 1998. С. 206–215).

15. Там же. С. 165–167.