2.3. Антропологи-теоретики и этнографы-очевидцы: первые шаги на пути к сотрудничеству Как уже отмечалось выше, первое поколение британских антропологов в подавляющем большинстве разделяли основные принципы позитивизма, позитивизм же предписывал особое внимание

КОНЦЕРТ «ПЕРВЫЕ ШАГИ»

29.03.2016 г.

И снова полный зал, и вновь горят огни.

И мы уже на сцене не чужие, а свои.

Аплодисментов звон и взгляд счастливых глаз,

И нет награды больше этой для всех нас!

Здравствуйте, дорогие зрители! Сегодня мы расскажем вам о чуде, которое живёт рядом с нами. Это чудо нельзя потрогать, но можно услышать. Оно способно заставить нас смеяться или плакать. Оно имеет душу. Чудо рождается здесь, на сцене, и имя ему – музыка.

Наш сегодняшний концерт мы назвали «Первые шаги». Ребята занимались почти целый учебный год, старались, преодолевали трудности, лень, боль, не всё получалось с первого, а то и с пятого раза…

Но всё ж, здесь верят волшебству,

Здесь дружат с чудесами.

Все сказки наяву

Приходят в гости сами.

Здесь тучи не видны,

Здесь от улыбок тесно.

На творческой волне

Плывёт куда – то детство.

Все в детстве любили сказку. А вы любите сказки? Какие сказки вы знаете? (ответы детей). Молодцы! А сейчас послушайте пьесы из сюиты «В мире сказок»:

«А в далёкой Африке жил предводитель разбойников – злой и коварный Бармалей». Из какой сказки – стихотворения этот персонаж? («Доктор Айболит»)

1. «Марш Бармалея» А.Латышев

Все вы знаете сказку про деревянного мальчишку – озорника. Как его зовут? (Буратино»). «Мальвина – девочка с голубыми бездонными глазами, любит чистоту и порядок».

2. «Вальс Мальвины» А. Латышев

Вокалистам юным уступаем место,

Что они покажут, пока неизвестно.

Для них – дебют,

А для нас – сюрприз!

3. «Гуси прилетели»

Ни кола и ни двора –

Ну и что ж такого?

Раз- два- три - и все дела!

И жильё готово!

Всем на свете нужен дом,

Людям и зверятам,

Всем на свете нужен дом –

Хорошо идти домой,

Как приятно это!

Очень жалко, что зимой

Не бывает лета!

Всем на свете нужен дом,

Людям и зверятам,

Всем на свете нужен дом –

Даже, даже, даже, даже поросятам!

4. Берлин «Марширующие поросята»

Жил на свете крошка гномик,

У него в лесу был домик

Дом под ёлочкой стоял,

Был он очень – очень мал.

В домике дымилась печка,

Круглый столик, на нём свечка,

И кроватка на пружинах

С мягкою перинкой.

Чем же ещё любил заниматься наш веселый гномик? Сейчас об этом расскажет….

5. «Гномик»

Послушайте ещё две пьесы про гномиков:

6. С.Федоров «Гномики»

7. «Гномики»

А сейчас отгадайте загадки:

Коллектив музыкантов, что вместе играют,

И музыку вместе они исполняют.

Бывает он струнный и духовой,

Эстрадный, народный и всякий другой. (оркестр)

Веселятся музыканты.

Улыбнулся дирижёр,

Лад, в котором мы играем,

называется … (мажор)

Если в нашей пьесе тучи,

Дождик льёт во весь опор,

Этот лад ужасно грустный,

Называется …(минор)

Тридцать маленьких ребят на ступенечках стоят.

И с улыбкой в день весенний все поют про день рожденья.

Выступает детский …(хор).

Помимо профессиональной, авторской музыки существует и народное творчество – искусство безымянных авторов. Из всех видов народного музыкального творчества самым любимым является песня. Как говорил П.И.Чайковский: «Русская народная песня – есть драгоценнейший образец народного творчества». Её красота в простоте и естественности. Русские песни поражают своей мелодичностью, задушевностью, игривостью.

« Песня русская» - что это значит?

Синь неба, солнца луч и ширь полей,

И на просторе кони скачут,

И сказки про богатырей.

«Песня русская» - что это значит?

Да, пожалуй, всякого спроси

Это есть: добр, любовь, удача!

Хорошо живётся с песней на Руси!

Послушайте несколько русских народных песен.

8. Беркович Вариации на тему р.п.н. «Во саду ли, в огороде»

9. Р. н. п. «Светит месяц»

У каждого народа своё народное творчество - песни, танцы. И очень близки нам украинские и белорусские песни.

10. Укр. н.п. «Бандура»

11. Бел. н. п. «Савка и Гришка»

Творческое содружество учащихся и преподавателя – это интересное общение. Это очень познавательно. Я приглашаю на сцену фортепианный ансамбль

12 «Киска» В.Калинников

13. «Танец маленьких мышек» Разорёнов

14. «Кумпарсита» Родригес

А теперь поиграем. Разделитесь на две команды. Называйте слова, в которых есть название нот (по одному слову) Например: ДОрога. ДОм. Начали.

И ещё игра: (по командам) «Найди пару» . В этой игре мы проверим, как вы знаете правила по сольфеджио. Вам надо соединить слово и его определение.

Молодцы! Садитесь на места.

Динь! Дон! Динь! Дон!

Это что за нежный звон?

Это чей пушистый луч

Так щекочет из-за туч,

Заставляя малышей

Улыбаться до ушей?

Это чья же теплота,

Чья такая доброта

Заставляет улыбаться

Зайца, курицу, кота?

Улыбка необъятная, -

До чего приятная!

Вас на праздник доброты приглашают

15. «Смешные человечки»

16. «Зелёные ботинки»

17. «Трубочист»

Конкурсы, фестивали, олимпиады для нашей школы становятся привычным делом. Одни проводятся ежегодно, становятся традиционными, другие – явление новое, но и они становятся неотъемлемой частью школы. И одним из таких конкурсов стал «Учитель – ученик», который проходит уже в третий раз в г.Новодвинске. Наши ученики не раз принимали участие в этом конкурсе и становились лауреатами.

Лето, солнце, степь без края,

Травы сочные скосили,

А в высоком небе тая,

Льётся песня о России…

То не хор поёт чудесный

Под лазурной неба сенью –

это душу в поднебесье

тешит жаворонка пенье….

18. М. Глинка «Жаворонок»

В Онеге остров музыкальный есть,

И чудес на нём не счесть –

ДШИ его зовут,

Музыканты там живут

Правильно играть умеют,

Посмотрите - ка скорее!

19. Игнатьев «Козлик»

20. А. Гретри «Спор»

21 Д. Кабалевский «Вприпрыжку»

Самый лучший в мире день,

Весело играет тень,

Смеётся солнце с высоты,

Щедро дарят мне цветы.

Так волшебник захотел,

Вот и Карлсон прилетел.

Угощу его вареньем,

Мой сегодня день рожденья! (Елена Эрато)

Наверное, у всех самый любимый праздник – день рождения. И я не ошибусь, если назову самую известную песню про день рождения – это, конечно же, «Песенка Крокодила Гены» из мультфильма «Крокодил Гена и Чебурашка», которую для вас исполнят

22. В. Шаинский «Песенка Крокодила Гены»

Очень ярко светит солнце,

Греет ласково и нежно.

Рано утром мне в оконце

Заглянуло важно.

Прикоснулося лучом

К розовой щеке.

Осветило всё кругом.

Луч сожму в руке,

Я его не отпущу,

Пусть ладонь мне греет,

В нём я лето отыщу,

Не всякий так сумеет. (Ли Валерий)

23. «Светит солнышко»

Так тянется к теплу, добру и свету –

Души ребёнка трепетный росток!

Средь непогод житейских путь к расцвету

И труден, и тревожен, и далёк…

Но сердце юное не знает зла и скуки

И тонет мир в распахнутых глазах…

И детские доверчивые руки

Сжимает школа бережно в руках.

Вот и подошёл к концу наш небольшой концерт. Прощаясь, мы благодарим Вас за ваши светящиеся радостью глаза, за бурные овации. Мы не прощаемся, а говорим лишь «До новых встреч в волшебном мире музыкального искусства – искусства, в котором вечно процветают добро, свет и любовь!»

Всего вам доброго!

Ипатова Н.В.

29.03.2016 г.

г. Онега

Мое появление в студии было случайным и несерьезным.

Однажды я шел из школы с одной из своих соучениц, которая направлялась в студию. Она мне предложила зайти посмотреть, чем они там занимаются. Я, скрывая любопытство и заранее относясь к студии предубежденно, вошел в театр. Сел в углу зала. На сцене небольшая группа ребят делала этюды; ловили несуществующей удочкой несуществующую рыбу, кололи таким же способом дрова...

Честно признаться, я не помню, в этот ли раз я попробовал заниматься вместе с ребятами или это случилось позже. Почему-то этот момент я забыл. Но вот первые занятия по художественному слову я помню превосходно. Евгений Павлович поручил мне читать стихотворение А. С. Пушкина "Жил на свете рыцарь бедный", и я в нашем сарае одержимо учил это стихотворение, стараясь понять характер рыцаря, его душу. Мне почему-то понравилась сама по себе работа, вот этот интересный процесс поиска, когда наконец получается именно то, чего ты добиваешься. Но это было интересно, и только.

О Пушкине Евгений Павлович рассказывал часами, а потом мы ставили спектакль "Цыганы", где я впервые вышел на сцену в роли одного из цыган у костра. Я до сих пор помню запах грима и запах кулис в тот день. И хотя у меня еще не было бесповоротного решения стать актером, запах сцены мне понравился.

У Евгения Павловича был дар увлекать не только силой своего знания и опыта, а, как бы это точнее сказать, силой своего удивления и восхищения перед Маяковским, Пушкиным, Горьким. Рассказывая о "Цыганах", словно призывая удивиться и порадоваться чуду Пушкина, он, устремив взгляд куда-то поверх наших голов, говорил тихо и сосредоточенно, почти благоговейно, а потом возвращался к нам и, глядя удивленно-радостно, как бы спрашивал: "Вы тоже видите это?"

После "Цыган" Евгений Павлович решил поставить "Вассу Железнову". Мне поручили роль гимназиста Женьки. Работа над "Вассой Железновой" для нас, мальчишек и девчонок, которые не видели и театра-то по-настоящему, была сказочно-завораживающей и увлекательной. И хотя Женька не ах какая роль, но поиски его характера, поведения - как он смотрит на Людмилу, как он принюхивается и присматривается, поминутно боясь, что поймут его мыслишки, его петушистость, его трусость и мальчишескую задиристость,- все это показывалось Евгением Павловичем так интересно и неожиданно, что сразу же хотелось еще что-то открыть, найти в этом образе.

У Просветова был талант воспитывать в студийце желание самому работать, самому искать. Он не подавлял собою, своими знаниями, своим авторитетом. Он умел будить (это я сейчас очень хорошо понимаю) фантазию даже у таких зеленых птенцов, какими были мы. Наверное, наше исполнение было наивным и смешным. Не важно! Важно другое: он разбудил в нас интерес к таинственному миру театра. Вот, вероятно, тогда, еще не до конца осознанно, и возникло у меня желание быть актером.

Труппа, как я уже говорил, была небольшая, и нас, студийцев, сразу начали занимать в спектаклях. Одна из первых моих театральных работ - солдат Пикалов в "Любови Яровой". Это был мальчишка с приклеенной бородой. Что-то цыплячье и беспомощное. Играл я еще матроса в спектакле "Раскинулось море широко". Лазил по висячим лестницам, старался быть лихим и стремительным.

Театру нужно было выпускать каждый месяц новый спектакль. Зрителей мало, жители города не привыкли к театру, он не стал их потребностью. Шла война. Почти у всех были родные на фронте. Бесконечная тревога и думы о сражающихся сыновьях, отцах, братьях, борьба со сложностями военного быта мало оставляли времени для развлечений. А большинство воспринимало театр как развлечение. Да и сейчас многие ходят в театр в основном отдохнуть, отвлечься, повеселиться. Слов нет, театр - это зрелище. И зрелище прекрасное, но он ведь еще и кафедра. И беда театра, когда он на потребу невзыскательной публике начнет только развлекать, ублажать, потакать. Беда! Это уже не театр. Это балаган в худшем смысле этого слова.

Но продолжим... И вот все-таки при всех сложностях театр работал, играл, привлекал вечером огнями, помогал искать в нем и радость, и забвение от тягот жизни, и ответы на трудные вопросы. Я теперь понимаю -7 постановочный уровень спектаклей был не всегда высок, но актеры работали с такой отдачей, с таким желанием творческой победы, что, хотя и путались среди них мы, еще ничего не умеющая мелюзга, зритель неотрывно следил за происходящим на сцене, радуясь, негодуя, возмущаясь и щедро награждая актеров аплодисментами в быстро остывающем на сибирском морозе зале.

На один из спектаклей я пригласил сестру. После спектакля она на меня смотрела как-то удивленно-жалостливо. Вероятно, все мои ужимки и прыжки ей казались жалкими. Сибирь с ее необъятным размахом земли, суровым климатом воспитывала людей работящих, молчаливых, знающих себе цену. Совсем мальчишкой я слышал рассказ одной старухи из "самоходок" о том, как еще до революции она с отцом пришла из России, как над ними потешались "чалдоны". Что это такое, и сейчас-то, наверное, непонятно. А тогда в Сибири существовали такие понятия: чалдон и самоход.

Чалдон - это настоящий сибиряк, уже несколько поколений его семьи живут в Сибири. Чалдон - человек с Дона. Вероятно, это пошло с ермаковских времен. А самоходы - это переселенцы из центральных губерний России. Сами пришли, самоходом. Это люди, которых гнали в далекую Сибирь за своей долей, за землей, за хлебом, за настоящей жизнью нужда, безземелье, помещичий гнет. Земли в Сибири было много: работай, паши сколько можешь, на сколько хватит сил. И вот эта самостоятельность, по-видимому, и воспитала особый тип человека - сибиряка-труженика, знающего дело, умеющего работать, ненавидящего всякого захребетника и шарлатана. И уж если такой человек добивался устойчивости своей жизни, он не мог без презрения смотреть на лодыря, никчемного, неимущего.

И в нашем маленьком городке люди жили своим трудом, сами себя в основном кормили. Почти в каждом дворе за высоким забором были огород и корова. Летом все выходили на покос. На зиму запасались мясом, выращивая поросят и телят. И самым уважаемым человеком считался работящий человек.

Может быть, я и неправильно объясняю причины того жалостливо-снисходительного отношения к актерам, которое проявлялось в городе. На спектакли ходили, аплодировали, были в душе благодарны актерам, а в жизни смотрели на них как на чудаков, странных людей, занимающихся несерьезным делом. Вспоминается, как в воскресный день по базару расхаживали актеры, покупая картошку и ягоды. Отличающиеся какой-то элегантностью и необычностью, они вызывали иронические взгляды жителей города.

Безотчетно это проявилось и у моей сестры, когда она впервые увидела меня на сцене. Но, к великому счастью, моя мама, простая полуграмотная женщина, когда встал вопрос о моем отъезде в Омск для поступления в театральную студию, сказала: "Миша, если ты решил, то я тебе мешать не буду". И за все время моего все растущего увлечения театром она ни разу не сказала недовольного или обидного слова. А потом, спустя много лет, когда в Москве смотрела спектакли с моим участием, она не высказывала особого восторга, не показывала своей гордости за сына, а считала мой труд таким же нужным, как и всякий другой.

Многих моих театральных работ мама не видела, но кинофильмы она вместе с отцом смотрела все. Что она думала, глядя на экран?.. Вспоминала ли тот августовский день, когда, нагрузив меня мешком картошки и жалкой, военных лет снедью, проводила в неведомый для нее и для меня путь?..

Последней моей работой, которую она видела, был, кажется, фильм "Председатель". В один холодный февральский день я прилетел в Тару и под свист разбушевавшейся пурги проводил маму в последний путь. И теперь мне не хватает в зрительном зале самого дорогого зрителя, самого нужного и самого близкого.

А тогда, провожая в Омск, она пожелала мне счастья и, наверное, мысленно благословила на этот, такой неясный, таинственно-загадочный, зовущий, пугающий и манящий меня путь. Я, конечно же, не представлял себе всей сложности, тягот, всех шипов, всей беспощадности актерской профессии.

Вероятно, что-то увидел во мне Евгений Павлович Просветов, во что-то поверил, если он, понимая, что Тарская студия едва ли может дать мне путевку в жизнь, вызвал меня однажды к себе и сказал: "Миша, вам, я думаю, надо продолжить актерскую учебу в Омской студии, которую сейчас организует Самборская. Поезжайте, я вам советую".

Я верил Евгению Павловичу, я уже был отравлен театральным ядом, уже мечтал... Надо сказать, очень робко мечтал, да и время для мечты было слишком суровое - шел 1944 год. После разговора с Просветовым пошел к маме и услышал от нее: "Я тебе мешать не буду". И отправился в Омск.

Мы начали упражнения с того, что сели все в кружок, чтобы хорошо видеть друг друга.

Но вот на втором уроке кому-то из учеников непременно «захочется встать». Это заметишь, обратишь на это общее внимание и подчеркнешь: ведь вам не хочется сидеть, хочется встать - чего же вы сидите?

Да, хочется встать. Но вы всех посадили, и я понял так, что встать нельзя.

Нельзя? Нельзя только одного: мешать себе, не делать того, что хочется. Раз вас тянет встать, пойти, что-то сделать - как же вы смеете мешать себе?

И этим делаешь незаметный, нечувствительный пе­реход на движение, затем - на этом же или на следующем уроке - такой же незаметный переход на мизан­сцену. Даешь какой-нибудь текст вроде следующего:

Мне нужно тебе кое-что сказать.

Хорошо. Только сначала посмотри, пожалуйста, нет ли кого за дверью, мне кажется, там кто-то стоит. (Идет, открывает дверь, смотрит, возвращается.)

Там никого нет.

Ну, говори...

На третьем, четвертом уроке делаешь шаг еще дальше: в одну часть комнаты ставишь два стула и столик, а в другую переводишь всех учеников и садишься среди них. Получается «зрительный зал» и «сцена». Вызываешь двоих и даешь какой-нибудь нетрудный текст, вроде:

Он и она. Сидят. Молчат.

Он. Ну, мне пора.

Она. Посидите еще.

Он. Нет, я все-таки пойду.

Она. Заходите как-нибудь еще.

Он. Благодарю вас. До свидания.

Она. До свидания.

Он уходит, она остается.

Кстати: уйти со сцены легко, а войти очень трудно. Поэтому со входом оттягиваешь возможно дольше.

Иногда переводить ученика «на сцену» волей-неволей приходится раньше времени. Это бывает, например, в том случае, когда вам попадается очень общительный, компанейский парень. Вы даете ему с партнером упражнение, а он не только партнера, а и всех остальных, сидящих рядом, «втягивает» в свой этюд - переглядывается с ними, переговаривается глазами, мимикой...

Скажешь ему: «Вы одни с партнером, кругом никого нет». На минуту оторвется от «публики», а там - опять за свое.

Что делать? Запретить глядеть на окружающих? Запретить чувствовать их? Это значит - спугнуть: то го­ворили, что все можно, что пусть оно делается само собой,- а теперь вдруг нельзя... Спутается, насторожится, сожмется.

Идешь в таком случае другим путем, указанным самим актером.

Вам, по-видимому, мешает соседство" товарищей. Это легко поправить: возьмите ваши стулья и перейдите с партнером вон в тот угол. А мы отодвинемся. Никто вас не будет отвлекать - станет легче.

Сказано - сделано. И, действительно, у этого общительного парня, как только он от нас отодвинулся, дело пошло на лад.

И таким образом легко совершился весьма серьезный переход «на сцену», на расстояние от товарищей, «на публику».

Практика показывает, что, перейдя «на сцену», не следует все-таки оставаться там все время: необходимо снова садиться в кружок и проделывать упражнения в кружке. Здесь, вблизи, легче видны все самомалейшие ошибки, а там, «на сцене», многое проскакивает неза­меченным. Раз проскочит, два проскочит - человек и привык к ошибке.

Несколько слов о выходе актера «на сцену».

Это очень ответственный момент. Откроешь дверь и сразу, не переступая еще порога, видишь: смотрят на тебя десять-двадцать человек... Все внутри собьется, смешается... Стоит на одно мгновение поддаться - и занервничаешь, заторопишься... а там - паника...

Что же делать?

Проще простого: не торопиться. Делай приблизительно так же, как делаешь, выйдя из темноты подвала на яркий, ослепляющий свет: дай привыкнуть глазам - оглядись, освойся...

Вообще при всяком новом и сильном неожиданном впечатлении наступает мгновение замешательства, дезориентировки - это в порядке вещей. Но одни при крике «пожар!» отдаются своему замешательству и впадают в панику; другие - дают себе несколько секунд освоиться и, получив от сильного впечатления душевный подъем, совершают чудеса храбрости и самообладания.

Глава IV

КОЕ-ЧТО О ПЕДАГОГИКЕ

Тактика

Один из главнейших актерских недостатков - это недоверие к себе. Недоверие к тому, что мое маленькое, будничное, скромное годится, что оно хорошо. Сцена-де есть сцена. На меня смотрят сотни и даже тысячи глаз - разве интересно им, если я буду тут перед ними на сцене что-то плохо и невнятно делать? А еще того больше, если я ничего не буду делать? Поэтому актер изощряется, старается, подхлестывает себя, торопится. А заторопился - «перепрыгнул» через свою правду, через свою жизнь - и попал в ложь, в кривлянье.

Чтобы поправить это, надо всеми средствами развивать в учениках веру в себя. Ведь одаренность их, надо думать, несомненна, иначе они бы здесь не сидели. Для этого при всяком удобном случае говоришь, что все это чрезвычайно легко, что все у них хорошо выходит, надо только больше верить себе.

Ведь вот, вам тут хотелось повернуться, вы и повернулись - это хорошо. Посмотрели на него - он вам показался смешным, вы улыбнулись... а потом чего-то испугались, сделали серьезное лицо - зачем?

Мне показалось неудобным смеяться ему в лицо,

и я удержалась.

Напрасно. Зачем удерживаться? Хотелось смеяться - смейтесь. Неудобно, неприлично? Это вы оставьте для жизни. Здесь будьте не только ближе к природе - будьте самой природой. Это ведь совсем и нетрудно - это из вас, как вы видите, само просится, - вы только не мешайте, не препятствуйте.

Как же быть все-таки с явными недостатками ученика?

Чаще всего не нужно ни словом, ни жестом показывать, что. .вы. их замечаете. Вообще, мне кажется, ум я сила режиссера и педагога выражаются не только в том, что он хорошо говорит и верно замечает, а также и в том, что он умеет вовремя молчать и делать вид, что все в порядке.

Например, в самом начале первого урока ученик довольно грубо и беззастенчиво «сыграл», «изобразил», а я делаю вид, что этого как будто и не было, говорю: вы поторопились - еще вам не хотелось, а вы заставили себя сказать. Не торопитесь: все сделается своевременно... Если же я с первых шагов буду его одергивать вдалбливать ему мысль, что он фальшивит,- я испорчу этим все дело.

И вот я делаю вид, что ничего не заметил. Никакого наигрыша и скверного театральничанья не было - просто поторопился.

А разве это, кстати сказать, и не верно? Главная причина (именно в торопливости и была. Дал бы себе время - и жизнь началась бы... Поторопился - стало неудобно, неловко... ну и давай скорее что-нибудь делать, изображать, играть...

Однако так ли? «Делать то, что хочется», «что делается само собой»... может быть, это хорошо на первых порах педагогики? А так ли в (режиссуре? Нет ли тут излишнего увлечения? Этак дойдешь до того, что все свои скверные бытовые привычки на сцену вытащишь.

Да, не без этого. Такие казусы возможны. Но не вздумайте, однако, запрещать что-либо делать актеру. Он жил, чувствовал себя хорошо, а вы ему - вдруг; нельзя, отбросьте, это не годится! Он и сбился. Подите-ка, возвратите ему его непринужденность!

«Убирать» что-либо у актера надо совсем особым способом. В «Легенде о Тиле Уленшпигеле» есть глава, где рассказывается, как глупые люди строили дом. К их удивлению, дом получился очень неудобным, потому что они не догадались в нем сделать окна и двери. Чтобы попасть в него, они проделали ход под землей, но там, внутри дома, оказалась такая темнота, что хоть глаз выколи. Уленшпигель застал их за любопытным занятием: они выносили что-то из дома мешками. Выяснилось, что они решили вытащить из дома всю темноту: напол­няли ею мешок, завязывали его, чтобы она не утекла, уносили подальше от дома и вытряхивала ее на землю.

Носили они целый день, «о дело что-то не подвигалось. Уленшпигель выручил: принес туда свечку, и темнота рассеялась сама.

Так и с актером: убирая его темноту (того нельзя, I другого нельзя) ничего путного не добьешься - на место одной встанет другая темнота, еще непрогляднее.

Надо свечку внести.

Очень непедагогично будет одергивать актера и запрещать ему всякие неподобающие позы и движения. Этим ничего не добьешься.

Напомните актеру, кто и что окружает его в данной сцене, к чему обязывает его такое окружение и т. д., и сами обстоятельства «потянут» его на соответствующее сценическое поведение. Теперь нужна только привычка, чтобы новое укоренилось. Больше ничего.

Словом, актеру предоставляется полная свобода действия в обстоятельствах, данных автором (в данном случае- педагогом), но ему не дается свободы перестраивать по-своему самые обстоятельства.

Тут нет ничего противоестественного, тут все знако­мое- такое же, как у нас в жизни. Ведь в жизни об­стоятельства всегда даются. Если сейчас день и палит солнце, нормальный человек не будет себя вести так, как это было бы в зимнюю морозную ночь.

Таким образом, кроме педагогической и режиссерской техники, существует еще как педагогическая, так и режиссерская тактика.

Бывает, что режиссер, не имеющий никаких знаний и никакой техники, но награжденный даром тактического чутья, инстинктом добивается от актера чуть ли не чудес, а режиссер, вооруженный знаниями режиссерской техники, «вывихивает» и «убивает» актера только потому, что не подозревает о существовании на свете какой-то там еще и «тактики».

Тактика - это сердце педагогики. Будущее театральной школы - в полном и гармоническом сочетании техники (я подразумеваю - психической или, если хотите сказать по-русски, душевной; психея - душа) и тактики. Вовремя-поддержать вовремя указать актеру частицу правды, мелькнувшую в нем как легкая искорка... Она только мелькнула, она уже погасла и нет ее, а надо обратить смущенную душу актера именно к ней. Надо, чтобы он вспомнил и ощутил ее, надо, чтобы он просиял внутренне от воспоминания, что «оно» вот-вот только что было, только что мелькнуло... Пусть, исчезло пусть не успел удержать - это ничего, еще не умею... Но раз было - значит, есть... значит, и ещё будет...

Вовремя похвалить, вовремя помочь, вовремя бросить на произвол судьбы, вовремя поправить. Все это не так просто. Над этой частыо педагогики придется.еще потрудиться немало.

Что касается педагогов, лишенных дара непосредственного тактического чутья,- им не вредно подумать об удивительной выдержке, терпении и тактическом чутье матерей. У них дело в простом: в любви. Любовь дает им чуткость, дает терпенье, дает мудрость, даёт власть.

Надо полюбить актера. По-настоящему, не теоретически. Полюбить его и бороться, с ним же самим бороться за его талант, за его художественную совесть и за его крупноту человеческую.

Терпение и ответственность

Среди учеников иногда попадаются трудные. Без достаточного опыта - непременно наделаешь ошибок. Он исполняет все, что от него требуешь, старается вовсю. «Пускает себя» чуть ли не храбрее всех, а… хитрит. Не хочет хитрить, а хитрит: «пускает» только на внешнее, а все свое внутреннее, все душевное обходит искуснейшим образом - и сам не замечает, как обходит. Вы думаете, что его «вскрыли», а он еще глубже в свою раковину запрятался.

Но не вздумайте вступать с ним в пререкание по этому поводу! Если даже вы и победите, толку от этого будет мало. Молчите и выслеживайте. Не спешите. Не может быть, чтобы он не попался. Где-нибудь да возник­нет у него сильное определенное чувство: злоба, негодование или, наоборот,- радость, душевность, он заволнуется... да вдруг и увильнет в сторону: кинется в свою как будто бы свободу, начнет кричать, топать или же обнимать, за руки хватать,- вот тут уж его не выпускайте, пользуйтесь этим случаем!

Но... не спугните - тактика! По сравнению с первыми своими днями он успехи сделал? Сделал. Развязался хоть немного? Развязался. Вот вы ему об этом и скажите: «Первый и самый трудный этап пройден. Человек осмелел, человек растормозился. Давайте приступим ко второму этапу, не менее важному. Теперь это совсем не трудно. Вспомним, как было дело.

По-видимому, текст и впечатление от партнерши толкнули вас на то, что весь этот этюд стал расставанием навсегда близких людей.

Вы сидели за столом... Она встала и сказала: «Ну, мне пора». Стараясь быть спокойным, вы спросили: «Значит, больше никогда не увидимся?» Она отвернулась и прошептала: «Да, никогда...» Вы взглянули: ее склоненная голова, ее поникшие плечи... И помните, как сразу упали тяжело ваши руки?.. Несколько лет жиз­ни - лучшие, счастливые годы. Ну, что ж!.. Так вышло! И вы долго стояли, смотря куда-то за этот день и за этот час... В минуту вы поняли все: ошибки, неизбежность, непоправимость... вы опять посмотрели на нее... И это были совсем другие глаза. Я видел через них всю вашу душу - всю человечность, всю нежность, на какую вы способны. Вы пошли было за ней... уже рвались горячие слова из самого сердца.

Но вы не сказали их... не осмелились. Как только нахлынули на вас чувства - вы испугались, чудак! Чего? Таланта! Да, да! Талант просился наружу, уже прорывал вашу оболочку, а вы: пожар! землетрясение! И в панике, с перепугу, внутренне пустой и только возбужденный внешне, подбежали к ней, повернули, сграбастали ее в свои объятия... ей было неловко, нам неловко...

До сих пор эта смелость была для вас достижением, а теперь этого мало: уже готово другое. Давайте же хо ему. Наружу просится ваше глубокое, затаенное - отдайтесь же этому порыву безраздельно и без оглядки!»!

Вы захватили у актера момент его действительного" творческого подъема. "Вы дали ему ощутить его дарование и его возможности. Вы поймали его также и на том, как он, испугавшись своей силы, сорвался с этого подъема.

Теперь вы получили власть. Теперь он знает, во имя" чего вы крикнете ему: «Пускай!», когда он заколеблется в страхе. Теперь он знает, что не с ним вы боретесь, а с тем трусом, который сидит в нем и все время глушит сам свое же дарование.

Но «е думайте, что вы все сделали. Только теперь и начинается для вас самая тонкая, самая трудная и самая ответственная работа. Сам он, один, не сможет провести себя через этот опасный период окончательного своего раскрытия. Это должны делать вы.

И теперь всякая небрежность ваша - отступление, всякая ошибка ваша - рана, всякое замешательство и сомнение - губительный толчок с горы. Поэтому сейчас вы должны быть особенно требовательны к себе в отношении этого ученика. Не спускайте глаз с него! Чтобы в любую секунду оказать помощь!

Посмотришь, сколько ходит по земле поврежденных и опустошенных теми или другими средствами актеров... Сколько живописцев и музыкантов с засоренными всякой шелухой мозгами и с размагниченной душой. Сколько инвалидов-певцов, потерявших по вине невежественных «маэстро» свои чудные, редкостные голоса. Кто и когда ответит за это?