ОВЕЧКИН, ВАЛЕНТИН ВЛАДИМИРОВИЧ (1904–1968), русский прозаик, драматург. Родился 9 (22) июня 1904 в Таганроге в семье мелкого банковского чиновника, семи лет потерял мать. Проучившись 4 года в техническом училище, нанялся в подмастерья к сапожнику, после смерти отца в 1921 переехал в деревню к родственникам – батрачил, сапожничал, заведовал избой-читальней, преподавал в школе ликбеза. В 1925 Овечкина, секретаря комсомольской ячейки, избирают председателем первой в Приазовье сельскохозяйственной коммуны, успехи которой внушают будущему писателю мысль о коллективных сельских хозяйствах как о «самой человечной» идее устройства жизни в деревне. С 1931 на партийной и профсоюзной работе (от секретаря сельского парткома одной из кубанских станиц до заведующего орготделом райкома ВКП(б) и председателя городского профсоюза г.Кисловодска).
С 1934, начав писать в середине 1920-х годов (первые опубликованные в газетах рассказы Глубокая борозда , 1928, и Савельев , 1929), – профессиональный журналист: разъездной корреспондент газет «Молот», «Колхозная правда» (Ростов-на-Дону), «Армавирская коммуна», «Большевик» (Краснодар). Его первый сб. Колхозные рассказы (1935), рассказы Прасковья Максимовна (1939), Гости в Стукачах (1940; о соревновании двух колхозов), Слепой машинист , очерк Без роду, без племени (1940) изображали в энтузиастическом духе, однако без утаивания трудности становления нового человека социалистической деревни. С 1941 член СП
Овечкин был властителем чувств моей молодости. Сказать бы - «дум», да будет перебор. Именно чувств!
Имя было озонным, притягательным, хмелящим, в нем содержался какой-то азарт: «Валентин Овечкин»! В колхозном строе я не понимал к той поре практически ничего, кроме разве того, что немец в сорок первом сохранил что-то подобное колхозам, назвав их только «общинами», что партизаны, изредка попадая к нам в присивашскую степь, рассказывали, что на «Большой земле» колхозов больше нет, а в сорок шестом Коля Крючков, единственный колхозник из нашего класса, хлебной карточки не получал, а ходил в школу только ради крохотного ломтика хлеба к «школьному завтраку». И с паспортом у него возникли большие проблемы, тогда как нам, совхозной братве, милости доставались «от природы».
Что мы родились вольными, а Коля Крючков - крепостным, это я и сейчас произношу с боязнью и оглядкой.
Под Кишиневом в пору поздней молдавской коллективизации стояли неубранными черешневые сады, людей в бараньих шапках увозили за что-то (за что-то же везут, значит - надо!) в какую-то Кулундинскую степь, но для меня в бедном университете Кишинева хлебозаготовки, группы урожайности, сама разница между райкомом и райисполкомом оставались скучной тарабарщиной. Однако пришла осень 1952-го, поступили книжки «Нового мира» с «Районными буднями», где странная колхозная жизнь отдавала слякотью, насилием, горем, и никаких тебе «Поддубенских частушек», никаких лукавых плутовок, скорее мат, команда, пот, брань. А «Свадьба с приданым», значит, так же не похожа на нашу жизнь, как шедшая тогда во всех кинотеатрах «Девушка моей мечты» не похожа на эсэсовскую Германию.
Это имя - «Валентин Овечкин» - я отделил из череды лауреатских колхозных обязательных чтений и, более того, удостоил включения в дипломную о великих стройках коммунизма. В один ряд с Борисом Полевым, молодым Аграновским, любителем шагающих экскаваторов Анатолием Злобиным мой избранник никак не входил, но я старался, всячески загонял его, калякая что-то насчет того, что подъем пока еще отстающих колхозов - тоже великая стройка…
Овечкин послал меня и на целину. Именно он, потому что функцию дрожжей общества выполнял тогда он один. Цикл «Своими руками» выходил в «Правде» в конце лета 1954-го, а через полгода я уже подал заявление «на новые земли». Надо было ехать и своими руками выправлять и чинить изломанное кем-то скверным и злым. Кем? И почему это должен был делать я? Перед целиной, сибирскими просторами и т. п. никаких моих вин не было, моя «терра» ограничивалась Крымом, Молдавией да Кубанью раннего детства, но… боялся опоздать! Что ни новый кусок Овечкина, то больше страх, что профукаешь жизнь, поезд уйдет непоправимо. Надо жить как Овечкин: за город не держаться (а у меня уже было уютное двухкомнатное гнездо на чердаке), начальству в рот не глядеть, труса не праздновать и цели иметь достойные, а не пальто для жены и не гонорар в конце месяца.
Открыл целину - да! - Хрущев, но послал меня и тысячи, тысячи других Овечкин. Скажете - наша волна была ответом на Двадцатый съезд? Но до съезда-то было еще ого-го сколько! Кулундинская степь, куда я попал, жила еще как бы с отрицательным знаком: ссыльные молдаване, калмыки, чеченцы, целые селения сибирских немцев с комендантами и запрещениями покидать бригаду, а тут еще поток амнистированных уголовников, посланных шалунами из ГУЛАГа «на освоение целинных и залежных земель»!..
Однако же я жил в мире продолжавшейся «Трудной весны». Вот этот директор МТС в Суетке, инженер с Магнитки, - он почти овечкинский Долгушин, а вот этот сговорчивый, считай, Руденко, то и дело из края налетит кто-то пугающе схожий с Борзовым. Разве что копий Мартынова не видать!..
Книга, приходя к нам кусками, дисциплинировала. Ни разу мысль о бегстве, о том, что, мол, хватит, намерзлись и пыли наглотались, не приходила в голову: подтягивал известный кодекс чести, ты был включен в стремительный, ракетный по быстроте процесс «поумнения» автора и солидарного с ним читателя.
От не больно сложных постулатов 1952 года «не зарезать курочку, что несет золотые яички», не подрывать передовые колхозы, «чтобы все строили коммунизм, а не въезжали в царство небесное на чужом горбу»,
через первое внушение колхознику «ты хозяин своих полей» в 1953-м и выяснение, «откуда страх взялся», сковавший всю нашу жизнь страх, и «что заставляет идти против совести»,
к осознанию в 1954-м, что «ответственны за тяжкое положение в отстающих колхозах мы, местный партийный актив», к повороту иерархической лестницы узким концом вниз («из районов в колхозы, из области в районы, из Москвы в область - все ближе к деревне»),
через здравые и важные частности организационного, снабженческого, технического преображения, через замену блудливого «достал» благородным «купил», через обломки веры во всякие чудеса, в том числе и в королеву-кукурузу, к всеобъемлющему демократическому выводу главы 1956 года: «Никогда ничего плохого не случится с колхозом, если у колхозников будет высоко развито чувство коллективного беспокойства за свое добро, чувство хозяев своей жизни».
Какое-то время (какое только именно?) они, Хрущев и Овечкин, были полными единомышленниками, и писатель словно бы стелил шпалы для скорых и дерзких решений. Что это, перехват функций высших горизонтов власти? Литературный бонапартизм? Нет, скорее завязь демократического мышления. Из письма А. Твардовскому еще в январе 1953 года, когда Сталин жив, а в умах еще вечная мерзлота: «Может быть, не дело литераторов подсказывать правительству какие-то организационные решения, но безусловно наше дело показывать ход новых процессов в жизни из глубины, показывать назревание необходимости принятия организационных решений, не откладывая дело в долгий ящик… Нам же, народу, жить при этих организационных формах».
«Дней Александровых прекрасное начало…» Когда Хрущев стал изменять самому себе, Хрущеву Двадцатого съезда, когда возникла в нем трещина, расколовшая его жизнь на слова и дела, когда именно получил идейную отставку автор «Трудной весны», и фраза-разоблачение - «Хочется нового «Кавалера Золотой Звезды» почитать, только получше написанного, и уже про наши дни» - навсегда поссорила писателя с «нашим дорогим Никитой Сергеевичем» и превратила его в ссыльного от публицистики - это надо вычислять специально. Для нас тогдашних ясно было только, что Никита уже не тот, что прежде, а Овечкин - тот, и что писатель не гнется, не угодничает. Оборвал же «Трудную весну» еще в середине 1956 года! Отнял мандат на доверие!
А целина оставалась лейб-гвардией «главного агронома страны». Он бывал на ней едва ли не каждую осень - хлеб Казахстана и Алтая был, собственно, единственной реальностью, какую он мог предъявить «городу и миру». Мы, тридцатитысячники и просто трактористы - «целинщики», писарчуки-журналисты и сельские учителя в совхозах, население «сборно-щелевых» домов, мученики бездорожья, буранов, пыльных бурь, служили как могли авторитету «дорогого Никиты Сергеевича» и торжеству его идей «по дальнейшему подъему». Но нас угнетали не беды быта, торговли, техники, нет: мы были достаточно советскими людьми, чтобы знать твердо - плохо только здесь, а кругом зато хорошо, и чем у нас хуже, тем другим, значит, богаче и лучше. Нас оскорбляла ложь Никиты - она была циничнее лжи Сталина! Провозглашено планирование снизу - и разом районная писарня засажена за какие-то «перспективные планы», где этажи вздора и наглости лезут до небес. Поповская раздвоенность на слова и дела, высмеянная Овечкиным! Никита сам учил себя обманывать! Этот сильный и умелый политик, разумный и опытный человек, сумевший и убийственный сельхозналог отменить, и ввести элементы купли-продажи в реальную колхозную жизнь, и выстоять ночь своего Доклада на XX съезде, и сталинских сатрапов Кагановича, Молотова, Маленкова свернуть в бараний рог, - он пристрастился ко лжи наркотически, требовал ее все в больших дозах! Хрущеву мстил внутренний его Сталин, и целина, личное его государство, выявляла двойственность, «черно-белость» Никиты Сергеевича сильней некуда.
Имя Валентина Владимировича Овечкина не очень знакомо современному российскому, но известно советскому читателю. Это яркая, колоритная, многогранная и интересная личность в истории развития отечественной литературы. Наш читатель знает его как автора цикла очерков "Районные будни", повести "С фронтовым приветом" и многих других произведений. Современное восприятие творчества и личности В.В. Овечкина неоднозначно, что связано, в первую очередь, с резко изменившейся общественной ситуацией.
Валентин Владимирович Овечкин родился 22 июня 1904 года в Таганроге в семье мелкого банковского служащего. Когда мальчику было семь лет, умерла его мать. Семья Овечкиных нередко испытывала нужду, однако отец хотел дать детям образование. Будущего писателя определили в Таганрогское техническое училище. Четырнадцатилетним мальчиком он работал сапожником в Таганроге, потом учителем ликбеза и заведующим избой-читальней.
В 1924 году В.В. Овечкин вступил в комсомол и был избран секретарем сельской комсомольской ячейки. В 1925 году он стал одним из организаторов сельскохозяйственной коммуны в Ростовской области, где и председательствовал вплоть до 1931 года.
В.В. Овечкин занимался партийной работой на Кубани и на Дону, работал разъездным корреспондентом-очеркистом в газетах "Молот", "Колхозная правда" (Ростов-на-Дону), "Сермавирская коммуна", "Большевик" (Краснодар). В.В. Овечкин начал писать еще будучи председателем коммуны. Его первый рассказ "Савельев" был напечатан в газете "Беднота" в 1927 году. Очерки, рассказы, статьи этого периода публиковались на страницах таганрогской и ростовских газет. В 1935 году в Ростовском издательстве вышла первая книга В.В. Овечкина "Колхозные рассказы", а через три года в Краснодарском издательстве появляется второй сборник - "Рассказы".
С начала Великой Отечественной войны В.В. Овечкин находился в действующей армии. Он был корреспондентом фронтовой газеты на Крымском фронте, агитатором стрелкового полка на Южном и Сталинградском фронтах и опять в газете - на 4-м Украинском.
В киевскую газету "Правда Украины" писатель был направлен на работу после демобилизации в 1944 г. В это же время он создал повесть "С фронтовым приветом".
М.М. Колосов в своей статье "Писатель-борец" говорил о ней так: "Искренняя, поэтическая, откровенная повесть "С фронтовым приветом" сразу привлекла к себе внимание и вполне заслуженно сделалась самой читаемой книгой тех лет... После писатель создал несколько пьес, много рассказов и очерков, но повесть "С фронтовым приветом" еще долго оставалась его главным произведением".
В 1948 году В.В. Овечкин переехал в центральную полосу России. Он надолго поселился в Курской области. Сперва жил в старинном городке Льгове, а затем в Курске. В.В.Овечкин много ездил по области, заводил знакомства с людьми, писал очерки, рассказы, статьи. Эту работу можно считать подготовкой писателя к главнейшему труду его жизни. И в 1952 году появляется первая часть цикла очерков "Районные будни".
В его очерках поднимались самые различные темы и проблемы. Но сам писатель отвергал по отношению к своим произведениям "привычные представления об очерке, повести и пр.", а считал, что это "какая-то новая литературная форма, которой пока не найдено названия".
Последующее десятилетие было для писателя насыщенным. Он работает над главами "Районных будней". Тогда же писатель создал несколько пьес и осуществил их постановку в Курском драматическом театре. Он входил в состав редколлегий "Литературной газеты", журналов "Новый мир", "Подъем", альманаха "Простор". Последние годы жизни В.В. Овечкин находился в Ташкенте, тяжело болел и мечтал о средней полосе России. В письме к М.М. Колосову он писал: "Как увижу здесь какую-нибудь домохозяйку, несущую в авоське грибы с базара, большие, белые, очень похожие на дичневские шампиньоны, так вспоминаю наши поездки за грибами и на рыбалку... Эх, на Дичню бы съездить! Поплавать на байдарке, окуней половить, да далеко, не достать".
Свое последнее письмо М.М. Колосову В.В. Овечкин написал 27 января 1968 года, но не успел его отправить, так как в этот же день писателя не стало: умер от кровоизлияния в мозг.
Для того, чтобы глубже понять основу творчества В. Овечкина, необходимо обратить внимание на следующие заметки из его дневников:
"Хотя у совести нет зубов, но она может загрызть насмерть"; "Чтобы твердо поверить, надо начать с сомнений";
"Я материалист, но думаю, что с душой человека надо все же работать";
"Самое страшное в человеке - двурушничество. С того дня, как его заставили первый раз, затаив в душе одно, сказать совсем другое, с этого дня начинается падение этого человека.
С двурушничества начинается все: подлость, склонность к вероломству, предательству. Это - гибель человеческой души. Это страшная ошибка, когда начальнику больше нравится покорный двурушник, нежели строптивый вольнодумец".
Данные высказывания писателя говорят о его большом духовном потенциале и глубоко критическом отношении к себе и к реальной действительности.
Жизнь и творчество Валентина Владимировича Овечкина интересны и своеобразны. М. Колосов называет В. Овечкина "писателем-борцом", а Ю. Черниченко - "учителем". Творчество писателя не прошло бесследно. Оно актуально и в наши дни: и сегодня читаемы произведения мастера очерка.
Куряне увековечили память о нем в названии улицы города (с 22 августа 1974 г.). На доме, где жил В.В. Овечкин, установлена мемориальная доска . Ежегодно проводится журналистский конкурс им. В. Овечкина , в Курске и Льгове проходят литературные чтения .
Библиография:
- Овечкин, В. В. : в 3-х т. / В. В. Овечкин; вступ. ст. Ю. Черниченко. - М., 1989.
Т. 1: Рассказы и очерки; С фронтовым приветом: повесть. - М.: Худож. лит., 1989. - 462, с.
Т. 2: Районные будни; Пьесы. М.: Худож. лит., 1989 - 559 с.
Т. 3: Статьи. Выступления. Дневники. Письма. - М.: Сов. писатель, 1990. - 358, с. - Овечкин, В. В. Избранное: повесть, рассказы, очерки / В. В. Овечкин. - Курск: Курск. кн. изд-во, 1955. - 564, c., л. порт.
- Овечкин, В. Борзов и Мартынов / В. Овечкин // Антология русского советского рассказа (50-е гг.). - М., 1988. - С. 105-131.
- Овечкин, В. В том же районе: [продолж. очерков "Районные будни" и "На переднем крае"] / В. Овечкин // Курский альманах. - Курск, 1954. - Вып. 4. - С. 3-58.
- Овечкин, В. В. Два костра: [очерки] / В. В. Овечкин. М.: Сов. Россия, 1973. - 79 с.
- Овечкин, В. На всю жизнь: [очерк] / В. Овечкин // Венок славы. - М., 1984. - Т. 4: Сталинградская битва. - С. 518-520.
- Овечкин, В. Районные будни / В. Овечкин // Хлеб насущный. - М., 1988. - С. 27-148.
- Овечкин, В. С фронтовым приветом / В. Овечкин // Идет война народная. - Л., 1985. - С. 238-358.
- Овечкин, В. В. Слепой машинист 6 рассказ / В. Овечкин. - Курск: Курская правда, 1949. - 31, с. - (Библиотечка тракториста).
- Баскевич, И. З. Валентин Овечкин // Курский край в художественной литературе / И. З. Баскевич. - Воронеж, 1976. - С. 88-101.
- Воспоминания об Овечкине: Сборник / [сост. М. М. Колосов]. - М. : Сов. писатель, 1982. - 336 с., 8 л. ил.
- Лагутич, М. Неуправляемый Валентин Овечкин / М. Лагутич // Льговские истории / М. Лагутич. - Льгов, 2001. - С. 234-240: фот.
- О пьесах Валентина Овечкина // Связные краеведческие тексты на занятиях по русскому языку и культуре речи. - Курск, 2003. - С. 136-137.
- Молчанов, В. Дорогие страницы памяти: К 100-летию со дня рождения В. в. Овечкина / В. Молчанов // Наш современник. - 2004. - № 6. - С. 187-194.
- Чемодуров, В. Районные Будни полвека спустя /В. Чемодуров // Рос. газ. - 2004. - 22 июня. - С. 6.
- Колосов, М. "Тоскую по России..." : Перечитывая письма В. В. Овечкина / М. Колосов // Лит. Россия. - 1994. -24 июня. - С. 4-5.
И драматург , журналист . Псевдонимы - Буревой, Валентин Буревой, В. Савельев .
Жизнь и творчество
Писать начал с середины 20-х годов XX века , а с 1934 года становится профессиональным журналистом - разъездным корреспондентом газет юга европейской России, в том числе в армавирской городской газете «Трудовой путь» (ныне «Армавирский собеседник»), писал в основном о проблемах деревни и колхозного строительства. В 1941 году В. В. Овечкин становится членом Союза писателей СССР .
Впоследствии он хотел из Ташкента вернуться в Россию, но материальные проблемы и перенесенный инфаркт помешали этим планам осуществиться .
Умер Валентин Владимирович Овечкин в Ташкенте 27 января и похоронен на Коммунистическом кладбище города .
Биография и произведения Овечкина легли в основу пьесы А. Буравского «Говори…» (1986).
Значительным вкладом Овечкина в советскую литературу является его «деревенская проза», которую сам писатель рассматривал как средство литературной полемики, способное уменьшить разрыв между партийным руководством в сельском хозяйстве и объективной действительностью. Он обличает неразумную и бесчеловечную политику лживых обещаний и шантажа, которые применяются, чтобы заставить людей выполнять планы; он противопоставляет действия, профессионально и психологически обоснованные, направленные на благо народа, тому, что творят бюрократы-демагоги, заинтересованные лишь в собственной партийной карьере. Наиболее сильной стороной произведений Овечкина является не развитие сюжета, а умение живо, подчас с юмором, изображать при помощи диалога функционеров, чаще всего - среднего калибра; эти диалоги и вскрывают глубинные проблемы. В драматургии Овечкина именно эта слабость сюжетного развития лишает пьесы сценичности. Специфика собственного жизненного опыта придаёт диалогам Овечкина убедительность.
Валентин Владимирович Овечкин (9 () июня , Таганрог - 27 января , Ташкент) - русский советский прозаик и драматург , журналист .
Жизнь и творчество
Родился 9 июня (22 июня по новому стилю) 1904 в Таганроге . Учился в техническом училище , работал подмастерьем у сапожника, с 1921 года жил в деревне у родственников, где ему приходилось батрачить, сапожничать, заведовать избой-читальней и преподавать в школе ликбеза.
Писать начал с середины 20-х годов XX века , а с 1934 года становится профессиональным журналистом - разъездным корреспондентом газет юга европейской России, в том числе в армавирской городской газете (ныне «Армавирский собеседник »), писал в основном о проблемах деревни и колхозного строительства. В 1941 году В. В. Овечкин становится членом Союза писателей СССР .
Впоследствии он хотел из Ташкента вернуться в Россию, но материальные проблемы и перенесенный инфаркт помешали этим планам осуществиться .
Умер Валентин Владимирович Овечкин в Ташкенте 27 января и похоронен на Коммунистическом кладбище города .
Биография и произведения Овечкина легли в основу пьесы А. Буравского «Говори…» (1986).
Значительным вкладом Овечкина в советскую литературу является его «деревенская проза», которую сам писатель рассматривал как средство литературной полемики, способное уменьшить разрыв между партийным руководством в сельском хозяйстве и объективной действительностью. Он обличает неразумную и бесчеловечную политику лживых обещаний и шантажа, которые применяются, чтобы заставить людей выполнять планы; он противопоставляет действия, профессионально и психологически обоснованные, направленные на благо народа, тому, что творят бюрократы-демагоги, заинтересованные лишь в собственной партийной карьере. Наиболее сильной стороной произведений Овечкина является не развитие сюжета, а умение живо, подчас с юмором, изображать при помощи диалога функционеров, чаще всего - среднего калибра; эти диалоги и вскрывают глубинные проблемы. В драматургии Овечкина именно эта слабость сюжетного развития лишает пьесы сценичности. Специфика собственного жизненного опыта придаёт диалогам Овечкина убедительность.
Сочинения
- Колхозные рассказы, 1935
- Рассказы, 1939
- С фронтовым приветом, 1946
- На переднем крае, 1953
- Очерки о колхозной жизни, 1953, 2-е изд. - 1954
- Районные будни, 1956
- Трудная весна, 1956
- Пусть это сбудется. Пьесы, 1962 (Пусть это сбудется; Бабье лето; Настя Колосова; Летние дожди; Время пожинать плоды)
- Статьи, дневники, письма, 1972
- Гости в Стукачах, 1972, 2-е изд. - 1978
- Заметки на полях, 1973
Напишите отзыв о статье "Овечкин, Валентин Владимирович"
Литература
- Писатели Советского Дона: Био-библиогр. справочник. Вып. 1 и 2 / [Сост.: Д. И. Руманова , Д. К. Жак и др.]. - Ростов н/Д : Тип. изд-ва «Молот», 1948. - С. 69-71. - 112 с. - (Рост. гос. науч. б-ка им. К. Маркса). - 2500 экз.
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Овечкин, Валентин Владимирович
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C"est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей, есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
Загрузка...
