Возмездие
Пролог
Жизнь - без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами - сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твёрдо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить всё, что видишь ты.
Твой взгляд - да будет твёрд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен......
Возмездие
Предисловие
Юность - это возмездие.
Ибсен
Не чувствуя ни нужды, ни охоты заканчивать поэму, полную революционных предчувствий, в года, когда революция уже произошла, я хочу предпослать наброску последней главы рассказ о том, как поэма родилась, каковы были причины её возникновения, откуда произошли её ритмы.
Интересно и небесполезно и для себя, и для других припомнить историю собственного произведения. К тому же нам, счастливейшим или несчастливейшим детям своего века, приходится помнить всю свою жизнь; все годы наши резко окрашены для нас, и - увы! - забыть их нельзя, - они окрашены слишком неизгладимо, так что каждая цифра кажется написанной кровью; мы и не можем забыть этих цифр; они написаны на наших собственных лицах.
Поэма «Возмездие» была задумана в 1910 году и в главных чертах была набросана в 1911 году. Что это были за годы?
1910 год - это смерть Коммиссаржевской, смерть Врубеля и смерть Толстого. С Коммиссаржевской умерла лирическая нота на сцене; с Врубелем - громадный личный мир художника, безумное упорство, ненасытность исканий - вплоть до помешательства. С Толстым умерла человеческая нежность - мудрая человечность.
Далее, 1910 год - это кризис символизма, о котором тогда очень много писали и говорили, как в лагере символистов, так и в противоположном. В этом году явственно дали о себе знать направления, которые встали во враждебную позицию и к символизму, и друг к другу: акмеизм, эгофутуризм и первые начатки футуризма. Лозунгом первого из этих направлений был человек - но какой-то уже другой человек, вовсе без человечности, какой-то «первозданный» Адам.
Зима 1911 года была исполнена глубокого внутреннего мужественного напряжения и трепета. Я помню ночные разговоры, из которых впервые вырастало сознание нераздельности и неслиянности искусства, жизни и политики. Мысль, которую, по-видимому, будили сильные толчки извне, одновременно стучалась во все эти двери, не удовлетворяясь более слиянием всего воедино, что было легко и возможно в истинном мистическом сумраке годов, предшествовавших первой революции, а также - в неистинном мистическом похмелье, которое наступило вслед за нею.
Именно мужественное веянье преобладало: трагическое сознание неслиянности и нераздельности всего - противоречий непримиримых и требовавших примирения. Ясно стал слышен северный жёсткий голос Стриндберга, которому остался всего год жизни. Уже был ощутим запах гари, железа и крови. Весной 1911 года П. Н. Милюков прочёл интереснейшую лекцию под заглавием «Вооружённый мир и сокращение вооружений». В одной из московских газет появилась пророческая статья: «Близость большой войны». В Киеве произошло убийство Андрея Ющинского, и возник вопрос об употреблении евреями христианской крови. Летом этого года, исключительно жарким, так что трава горела на корню, в Лондоне происходили грандиозные забастовки железнодорожных рабочих, в Средиземном море - разыгрался знаменательный эпизод «Пантера-Агадир».
Неразрывно со всем этим для меня связан расцвет французской борьбы в петербургских цирках; тысячная толпа проявляла исключительный интерес к ней; среди борцов были истинные художники; я никогда не забуду борьбы безобразного русского тяжеловеса с голландцем, мускульная система которого представляла из себя совершеннейший музыкальный инструмент редкой красоты.
В этом именно году, наконец, была в особенной моде у нас авиация; все мы помним ряд красивых воздушных петель, полётов вниз головой, - падений и смертей талантливых и бездарных авиаторов.
Наконец, осенью в Киеве был убит Столыпин, что знаменовало окончательный переход управления страной из рук полудворянских, получиновничьих в руки департамента полиции.
Все эти факты, казалось бы столь различные, для меня имели один музыкальный смысл. Я привык сопоставлять факты из всех областей жизни, доступных моему зрению в данное время, и уверен, что все они вместе всегда создают единый музыкальный напор.
Я думаю, что простейшим выражением ритма того времени, когда мир, готовившийся к неслыханным событиям, так усиленно и планомерно развивал свои физические, политические и военные мускулы, был ямб. Вероятно, поэтому повлекло и меня, издавна гонимого по миру бичами этого ямба, отдаться его упругой воле на более продолжительное время.
Тогда мне пришлось начать постройку большой поэмы под названием «Возмездие». Её план представлялся мне в виде концентрических кругов, которые становились всё уже и уже, и самый маленький круг, съёжившись до предела, начинал опять жить своею самостоятельной жизнью, распирать и раздвигать окружающую среду и, в свою очередь, действовать на периферию. Такова была жизнь чертежа, который мне рисовался, - в сознание и на слова я это стараюсь перевести лишь сейчас; тогда это присутствовало преимущественно в понятии музыкальном и мускульном; о мускульном сознании я говорю недаром, потому что в то время всё движение и развитие поэмы для меня тесно соединилось с развитием мускульной системы. При систематическом ручном труде развиваются сначала мускулы на руках, так называемые - бицепсы, а потом уже - постепенно - более тонкая, более изысканная и более редкая сеть мускулов на груди и на спине под лопатками. Вот такое ритмическое и постепенное нарастание мускулов должно было составлять ритм всей поэмы. С этим связана и её основная идея, и тема.
Тема заключается в том, как развиваются звенья единой цепи рода. Отдельные отпрыски всякого рода развиваются до положенного им предела и затем вновь поглощаются окружающей мировой средой; но в каждом отпрыске зреет и отлагается нечто новое и нечто более острое, ценою бесконечных потерь, личных трагедий, жизненных неудач, падений и т.д.; ценою, наконец, потери тех бесконечно высоких свойств, которые в своё время сияли, как лучшие алмазы в человеческой короне (как, например, свойства гуманные, добродетели, безупречная честность, высокая нравственность и проч.)
Словом, мировой водоворот засасывает в свою воронку почти всего человека; от личности почти вовсе не остается следа, сама она, если остаётся ещё существовать, становится неузнаваемой, обезображенной, искалеченной. Был человек - и не стало человека, осталась дрянная вялая плоть и тлеющая душонка. Но семя брошено, и в следующем первенце растёт новое, более упорное; и в последнем первенце это новое и упорное начинает, наконец, ощутительно действовать на окружающую среду; таким образом, род, испытавший на себе возмездие истории, начинает, в свою очередь, творить возмездие; последний первенец уже способен огрызаться и издавать львиное рычание; он готов ухватиться своей человеческой ручонкой за колесо, которым движется история человечества. И, может быть, ухватится-таки за него...
Такую идею я хотел воплотить в моих «Rougon-Macquar"ах» в малом масштабе, в коротком обрывке рода русского, живущего в условиях русской жизни: «Два-три звена, и уже видны заветы тёмной старины»... Путём катастроф и падений мои «Rougon-Macquar"ы» постепенно освобождаются от русско-дворянского education sentimentale, «уголь превращается в алмаз», Россия - в новую Америку; в новую, а не в старую Америку.
Поэма должна была состоять из пролога, трёх больших глав и эпилога. Каждая глава обрамлена описанием событий мирового значения; они составляют её фон.
Первая глава развивается в 70-х годах прошлого века, на фоне русско-турецкой войны и народовольческого движения, в просвещённой либеральной семье; в эту семью является некий «демон», первая ласточка «индивидуализма», человек, похожий на Байрона, с какими-то нездешними порываниями и стремлениями, притуплёнными, однако, болезнью века, начинающимся fin de siecle.
Вторая глава, действие которой развивается в конце XIX века и начале XX века, так и не написанная, за исключением вступления, должна была быть посвящена сыну этого «демона», наследнику его мятежных порывов и болезненных падений, - бесчувственному сыну нашего века. Это - тоже лишь одно из звеньев длинного рода; от него тоже не останется, по-видимому, ничего, кроме искры огня, заброшенной в мир, кроме семени, кинутого им в страстную и грешную ночь в лоно какой-то тихой и женственной дочери чужого народа.
В третьей главе описано, как кончил жизнь отец, что сталось с бывшим блестящим «демоном», в какую бездну упал этот яркий когда-то человек. Действие поэмы переносится из русской столицы, где оно до сих пор развивалось, в Варшаву - кажущуюся сначала «задворками России», а потом призванную, по-видимому, играть некую мессианическую роль, связанную с судьбами забытой богом и истерзанной Польши. Тут, над свежей могилой отца, заканчивается развитие и жизненный путь сына, который уступает место собственному отпрыску, третьему звену всё того же высоко взлетающего и низко падающего рода.
В эпилоге должен быть изображён младенец, которого держит и баюкает на коленях простая мать, затерянная где-то в широких польских клеверных полях. Но она баюкает и кормит грудью сына, и сын растёт; он начинает уже играть, он повторяет по складам вслед за матерью: «И я пойду навстречу солдатам... И я брошусь на их штыки... И за тебя, моя свобода, взойду на чёрный эшафот».
Вот, по-видимому, круг человеческой жизни, съёжившийся до предела, последнее звено длинной цепи; тот круг, который сам, наконец, начинает топорщиться, давить на окружающую среду, на периферию; вот отпрыск рода, который, может быть, наконец, ухватится ручонкой за колесо, движущее человеческую историю.
Вся поэма должна сопровождаться определённым лейтмотивом «возмездия»; этот лейтмотив есть «мазурка», танец, который носил на своих крыльях Марину, мечтавшую о русском престоле, и Костюшку с протянутой к небесам десницей, и Мицкевича на русских и парижских балах. В первой главе этот танец легко доносится из окна какой-то петербургской квартиры - глухие 70-е годы; во второй главе танец гремит на балу, смешиваясь со звоном офицерских шпор, подобный пене шампанского fin de siecle, знаменитой veuve Cli ещё более глухие - цыганские, апухтинские годы; наконец, в третьей главе мазурка разгулялась: она звенит в снежной вьюге, проносящейся над ночной Варшавой, над занесёнными снегом польскими клеверными полями. В ней явственно слышится уже голос Возмездия.
Когда поэт стремится выразить свои чувства, он пишет стихотворение. В небольшом произведении может быть заключена целая жизнь, как в стихотворении А. С. Пушкина «Я вас любил...» . Но если поэту мало просто выплеснуть свои эмоции, если он стремится запечатлеть исторические события или целую эпоху, на помощь приходит уже лиро-эпический жанр - поэма.
В поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» отражена эпоха посткрепостнической России, а в поэме А. Т. Твардовского «По праву памяти» нашла отражение вся сталинская эпоха. Русский поэт-символист Александр Блок тоже создал дело всей жизни - поэму «Двенадцать» , посвященную Октябрьской революции 1917 года, где выразил свое символистическое отношение к этому историческому событию. Но гораздо раньше он начал работать над другой поэмой - «Возмездие» .
В 1909 году умирает в Варшаве Александр Львович Блок, отец поэта, с которым, по сути, сам Александр почти не общался, в силу сложившихся семейных обстоятельств. Но вернувшись с похорон, поэт задумывает поэму «Возмездие». Взяв за основу судьбу своего рода, Блок стремился создать грандиозное произведение, своеобразный роман в стихах, новую «энциклопедию русской жизни», как когда-то Пушкин в «Евгении Онегине».
Предполагалось, что это будет широкое повествование, охватывающее события русской и европейской истории с конца XIX до начала XX века. Повествование о судьбе «рода» должно было перемежаться различными лирическими и философскими отступлениями, описывать портреты десятков действующих лиц.
Блок читал в присутствии друзей-символистов пролог и первую главу «Возмездия». И если одних она поразила свежестью восприятия истории, предметностью, бытовыми зарисовками - всем тем, что, по существу, было запретным для символистов, то Андрей Белый, Вяч. Иванов и другие апологеты этого течения «метали громы и молнии». Они увидели разложение, результат богоотступничества, преступление и гибель. Блок не умел защищаться, он был подавлен, и поэма, оставшись незавершенной, легла в стол, где и пролежала почти до самой смерти. Только в 1921 году Блок вновь обращается к незаконченной поэме, чтобы если не закончить, то хотя бы привести в порядок. Так формально она и осталась недописанной, ведь во все академические сборники вошли только пролог, первая глава и незаконченные обрывки второй и третьей.
В «Предисловии», написанном перед смертью, Блок объяснил замысел поэмы и ее название, использовав слова Г. Ибсена «Юность - это возмездие». Он написал, что в 1921 году, когда революция уже произошла, нет смысла заканчивать поэму, «полную революционных предчувствий». Поэма должна была состоять из пролога, трех больших глав и эпилога, а каждая глава должна быть «обрамлена описанием событий мирового значения», чтобы «они составляли её фон».
Пролог начинается с обращения к художнику, который должен верить в «начала и концы», ведь ему «дано бесстрастной мерой измерить все», что он видит. Он призывает:
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен.
В конце пролога звучит мысль о роде, о том, что это единая цепь, что каждое звено цепи - отражение в сыне отца, а два-три звена - это «новая порода» . Конечно, он имел в виду и своего отца, которого почти не знал и полюбил, увидев мертвым в гробу.
Первая глава поэмы , посвященная «веку девятнадцатому, жестокому веку» , описывает события 70-х годов, когда развивалось народовольчество и в одной из либеральных семей появился молодой красавец, похожий на Байрона и демона одновременно. Всем современникам было ясно, что это отец Блока, Александр Львович. В поэме нашел отражение реальный эпизод из жизни, когда его красоту отметил сам Достоевский и даже хотел сделать его героем одного из своих романов.
Этот «демон» постепенно обосновался в интеллигентной семье, а потом «скромно руку предложил» младшей дочери и «в даль увез ее с собой» - в Варшаву, где после защиты диссертации принял кафедру. Через два года дочь вернулась без него, но с сыном на руках. Вторая глава поэтому посвящена сыну «демона» - «бесчувственному сыну нашего века» .
Третья глава описывает, как закончил жизнь отец, как изменился этот яркий «демон» . Действие разворачивается в Варшаве, где действительно жил и умер Александр Львович. По замыслу поэта, над свежей могилой отца его сын должен был бы восстановить утраченное звено родовой цепи - уступить место уже своему сыну. Но так получилось, что в год, когда умер отец, умер и новорожденный сын Блока и его жены, Любови Дмитриевны. Возможно, из-за этого поэма так и не была закончена.
В поэме «Возмездие» Блок выступил прямым наследником пушкинского реализма: он описал конец русского дворянства, но расставался с этим прошлым без излишней скорби, понимая, что история идет вперед, а «мир всегда прекрасен» .
- «Незнакомка», анализ стихотворения
Свои мысли о теснейшей и трагической связи человека с «мировым водоворотом» истории Блок попытался воплотить и в форме большой эпической поэмы «Возмездие», над которой он много работал в 1911 г. Сам он впоследствии сравнивал задуманное произведение с циклом романов Э. Золя «Ругон-Маккары. Естественная и социальная история одной семьи в эпоху Второй империи». Однако можно предположить, что большие творческие импульсы к созданию поэмы давал ему русский реалистический роман (не говоря уже о том, что сама поэтическая интонация «Возмездия» чрезвычайно, порой «опасно» - до полного подчинения - близка «онегинской»).
«Волнение идет от „Войны и мира” (сейчас кончил II том), - записывал Блок в 1909 г., - потом распространяется вширь и захватывает всю мою жизнь и жизнь близких и близкого мне». Здесь уже очерчивается некий тематический круг, в значительной мере совпадающий с автобиографической основой будущей поэмы. Особенно близкие ее замыслу размышления о романе из жизни русского дворянства есть в одной из любимых Блоком книг - «Подростке» Достоевского, где в связи с «Войной и миром» говорилось: «Внук тех героев, которые были изображены в картине, изображавшей русское семейство средневысшего культурного круга в течение трех поколений сряду и в связи с историей русской, - этот потомок предков своих уже не мог бы быть изображен в современном типе своем иначе, как в несколько мизантропическом, уединенном и несомненно грустном виде. Даже должен явиться каким-нибудь чудаком, которого читатель, с первого взгляда, мог бы признать за сошедшего с поля и убедиться, что не за ним осталось поле. Еще далее - и исчезнет даже и этот внук-мизантроп...»
Наиболее яркий образ незавершенной поэмы Блока - отец, талантливый, мятущийся, «демонический», вносящий в жизнь ближних муки и хаос, а под конец жизни опустившийся, озлобленный неудачник (первым стимулом к созданию «Возмездия» и явились впечатления от смерти отца поэта - профессора Варшавского университета Александра Львовича Блока). Во многом соответствует эскизному «сюжету будущего романа», набросанному Достоевским, и оставшаяся недорисованной фигура сына, в которой без труда угадывается сам автор.
Замечательно выразителен в поэме «исторический фон» - характеристика времени, взятого во всемирном масштабе. Истолкованные в символическом плане «природные знаки» - «пожары дымные заката», отмечавшиеся в начале века и А. Белым, «ужасный призрак» кометы Галлея, появившейся в 1910 г., разрушительное землетрясение в Мессине - сочетаются здесь с такими чертами наступившей эпохи, как «неустанный рев машины, кующей гибель день и ночь» (образ, находивший себе точное соответствие в публицистических статьях того времени о «могущественной индустрии, воспитанной войной и живущей для войны»), и «первый взлет аэроплана» - событие, отразившееся во многих стихах поэта (так, в «Авиаторе» предсказан «грядущих войн ужасный вид: ночной летун во мгле ненастной, земле несущий динамит»).
Глухие отголоски все убыстряющегося исторического потока начинают ощущаться уже и в судьбе изображенной в поэме дворянской семьи (в ней запечатлены многие черты Бекетовых), а впереди Блок предвидит трагический поворот русской жизни:
Так неожиданно сурова
И вечных перемен полна;
Как вешняя река, она
Внезапно тронуться готова,
На льдины льдины громоздить
И на пути своем крушить
Виновных, как и невиновных,
И нечиновных, как чиновных...
Неизвестное приближается, и приближение его чувствуют бессознательно все»,- объяснял Блок смысл своей пьесы «Роза и Крест» (1912-1913), в которой из французской истории средних веков выбрано, как позднее определил сам автор, «время - между двух огней, вроде времени от 1906 по 1915 год».
Как ночь тревожна! Воздух напряжен,
Как будто в нем - полет стрелы жужжащей... -
говорит один из героев пьесы.
Загрузка...
