Не шей мне маменька красный сарафан читать. Не шей ты мне, матушка, красный сарафан

РОСИИЙСКАЯ НАУЧНО-СОЦИАЛЬНАЯ ПРОГРАММА
ДЛЯ МОЛОДЕЖИ И ШКОЛЬНИКОВ «ШАГ В БУДУЩЕЕ»

ОБЛАСТНАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
МОЛОДЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ «ШАГ В БУДУЩЕЕ - 2012»

« НЕ ШЕЙ ТЫ МНЕ МАТУШКА,
КРАСНЫЙ САРАФАН…»

Выполнила: Бочковских Елена

с. Мальково, МАОУ Мальковская СОШ

Научный руководитель:

Учитель ИЗО и МХК высшей категории

МАОУ Мальковской СОШ

Мальково, 2012

1. Введение………………………………………………........3

2.1. «По одежке встречают…»…………………………….3-4

2.2. Красный сарафан………………………………………4-5

2.3 Женский праздничный костюм Западной Сибири…...5-9

2.4. Музейные экспонаты…………………………………..9

3. Заключение……………………………………………….10

4. Список литературы………………………………………11

5. Приложение………………………………………………12

1.Введение

«Кто владеет прошлым,

тот владеет настоящим,

кто владеет настоящим,

тот владеет будущим»

В нашей школе решили создать музей по декоративно-прикладному искусству родного края. Одним из разделов музея должен быть посвящен праздничному костюму крестьянки 18-19 века. Поэтому тему нашего исследования мы сформулировали так: «Не шей мне матушка, красный сарафан…», взяв слова из старой русской песни.

Сразу возникло несколько гипотез. А именно:

Костюм сибиряков имеет сходство с общерусским костюмом;

Костюм состоит из рубахи и юбки;

Костюм состоит из сарафана и рубахи.

Цель моего исследования было - найти доказательства, подтверждающие или опровергающие наши догадки.

Изготовить экспонат для музея.

1.Изучить историю одежды крестьянки Западной Сибири (основные виды одежды, ее элементы, крой).

2.Изучить какие материалы, расцветка, отделка, орнамент, украшения применялись при изготовлении костюма.

3.Попробовать изготовить костюм самой.

Объект исследования: Женский праздничный костюм крестьянки Западной Сибири XVIII - XIX в.

Методы исследования: анализ литературы по заданной теме,

анализ экспонатов местных музеев

Этапы исследования:

Обзор литературы – август 2011 г. Посещение музеев – сентябрь 2011 г. Обработка результатов – ноябрь, декабрь 2011 г. Изготовление костюма – январь, февраль 2012 г. Написание отчета март 2012 г.

2.1 «По одежке встречают…»

Эта известная поговорка пришла к нам из глубины столетий. Мария Семенова в книге «Мы славяне!» пишет: « Тысячу лет назад нашим предкам было достаточно один раз взглянуть на одежду незнакомого человека, чтобы понять, из какой он местности, к какому роду - племени принадлежит, каково его общественное положение и «гражданское состояние» - совершеннолетний или нет, сочетался ли браком и так далее. Такая «визитная

карточка» позволяла сразу решать, как вести себя с незнакомцем и чего от него ждать…» Древнейшей, самой любимой одеждой древних славян была рубаха. Языковеды пишут, что ее название происходит от корня «руб» - «кусок, отрез, обрывок ткани» - и родственно слову «рубить». Надо думать, история славянской рубахи действительно началась в глубине веков с простого куска ткани, перегнутого пополам, снабженного отверстием для головы и скрепленного поясом.

Из «Очерков истории Тюменской области» под редакцией узнаем: «…Традиционная крестьянская одежда в основных чертах была в основном сходна с общерусской. Однако в одежде сибиряков имелась определенная специфика. Ее определяли особенности социально-экономического развития региона, а также динамика этнической среды. Пополнение ее новыми элементами за счет переселенцев, взаимодействие с аборигенным населением……

Женский костюм состоял из рубахи-становины и сарафана. Украшения рубах зависели от их назначения. Особенно красочно выглядели праздничные рубахи, богато украшенные вышивкой. Сарафан обязательно подпоясывался поясом…..».

«Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», эти слова из песни, ставшей почти народной, написал в начале XIX века актер и певец. «Красный сарафан» - означает не только цвет одежды, но и то, что она праздничная, нарядная. Девушка просит в песне мать не шить ей свадебный наряд…..» - так начинается страница о русском костюме в книге А. Клиентова «Народные промыслы».

«Вышивка и кружевоплетение – интереснейшие виды женского рукоделия , связанные с созданием праздничной одежды…. Как правило, народная вышивка прекрасно сочеталась с украшаемой вещью, акцентируя конструкцию предметов одежды, так как располагалась обычно по краю или вдоль главных соединительных швов…..» - написано у и в книге «Русские художественные промыслы».

Галина Королева руководила экспедицией в Исетском районе Тюменской области, которая исследовала культуру старообрядцев и описывает результаты своего исследования в статье «Старообрядцы Приисетья». Данная статья встречается в разных источниках: «Тюменская старина», «Еженедельник 1992. Тюменский областной краеведческий музей».

«…Одежда бабы Фроси (Коробейниковой Ефросиньи Ивановны) характерна для женщин-староверок: рубаха, рукава, сарафан, передник, на голове шамшура и «сорочка»…». Основным из собранного материала является работа Ларисы Валентиновны Ивановой «Русский костюм Западной Сибири 18-19 в. в.», который был подкреплен выкройками и рисунками.

2.2 Красный сарафан

Не шей ты мне матушка,

Красный сарафан…..

Так поется в старой русской песне. На вопрос о том, что такое сарафан, многие ответят, что это старинная русская народная одежда. Ответ этот верен лишь от части. Народной одеждой, то есть одеждой, которую носили простой народ, - сарафан стал лишь в 18 веке.

А до 18 века главной в одежде была русская рубаха. Наши далекие предки считали, что одежда – это «оберег», который укрывал человека от «сглаза». Поэтому все уязвимые места человеческого тела должны были укрываться: древние рубахи имели почти закрытый ворот, длинные рукава. Длина рубахи - ниже колена.

Рубахи носили все без исключения – различались они в основном кроем и отделкой. Были рубахи повседневные и праздничные. Повседневные почти не украшали – только швы и края обшивали красной нитью.

14. Этнография русского крестьянства Сибири XVII - середине XIX в. М. :Наука, 1981.

15. Энциклопедия Я познаю мир. Культура. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА,2002.

Приложение I

Праздничная одежда русских крестьян

(результаты сравнительного анализа по регионам )

	Губерния, уезд	Вид одежды	Материалы, отделка
	Север и центральная Россия	Сарафан косоклинный распашной «ферязь»	Русская полушелковая сарафанная ткань, штоф, оловянные пуговицы, шелковый шнур
	Коленкор, кисея, вышивка тамбуром и снягами, коклюшечное кружево
Душегрея на лямках(«телогрея», «перо», «перышки», «епонечки»)	Русская сарафанная ткань, галун
Ожерелка –шейное украшение.	Шнур перламутр
	Рязанская губерния	Рубаха с косыми поликами	Холст, нашивки из цветных фабричных тканей, браное и закладное ткачество, вышивка
Навершник «клиник»	Холст, браное и закладное ткачество, вышивка, коклюшечное кружево
Передник	Пестрядь, кумач, браное ткачество с поворотом, кружево, выплетенное крючком
Понева «краснятка»	Домотканая шерсть в клетку, шелковые ленты
	Вологодская губерния, Великоустюжский уезд	Сарафан «дольник»	Домотканая полосатая шерсть
Рубаха, воротушка - верхняя часть рубахи	Домотканая шерсть из фабричной пряжи, кашемир, выборное ткачество
Передник	Домотканая шерсть
	Фабричный шелк, кайма из полосы выборного ткачества
	ткачество
	Воронежская губерния	Рубаха с прямыми поликами	Холст, шелк, вышивка набором, счетной гладью, росписью, косой стежкой
Передник	Холст, галун, вышивка счетной гладью, росписью косой стежкой
Понева с прошвой	Шерсть ткань домотканая, вышивка шнуром, гладью, косой стежкой
Пояс - кушак
Шейное украшение
	Смоленская губерния Ельнинский, Духовщинский уезд	Рубаха «краснозобка»	Холст, кумач, браное ткачество, вышивка
Понева с прошвой	Клетчатая шерсть домашнего изготовления, вышивка с четными швами
Смоленская губерния		Холст, кумач
	Западная Сибирь	Рубаха «станина»	Домотканый льняной или конопляный холст, Из покупных тканей(ситец, сатин, шелк, тонкий холст, пестрядь)
Сарафан косоклинный распашной	Однотонная без узора ткань: синего холста, бязи, красной крашенины, черной домотканой шерсти, позднее из атласа. Отделка гарусной золотой тесьмой, оловянными, медными пуговицами
	Вытканный продольными разноцветными полосами, и геометрический рисунок, вытканными надписями (имена, слова молитвы)
Передник с нагрудкой	его орнаментировали вышивкой, тканым узором. Цветными отделочными вставками, шелковыми узорными лентами. Край передника оформлялся зубцами, белым или цветным кружевом,

Приложение II

Словарь

Сарафан – Женская русская одежда, безрукавая, с проймами для рук и с поясом. Сарафаны по крою бывают: однорядные, двурядные, закрытые, открытые (грудь), круглые, прямые, клинчатые, триклинки, расстегаи (распашные), шубки (московские), с руковами, с проймами (помочами), сборчатые, гладкие, с лифом, без лифа, нвг. По ткани: холщевики, дубленики,

крашенинники. пестрядинники, кумачники, китаечники, ситцевеки, стамедники. К сарафану всегда идет пояс, а в праздники иногда еще вшивают тонкие, рубашечные рукава. (В. Даль)

Сорока – (карельское) головной убор (нвг. ол. твр. арх. ниж. кстр. Урал. ряз. тул. орл. вор. тмб.), род кички, на челе пониже, а с боков повыше. (В. Даль)

Шашмура – сер-вост. шашмура (замшура), волосник, очепок; под платок или под кокошник; прм. вят. самый какошник, высокий. с весьма крутым донцем; парчевый, грезитиновый или шитый золотом. Шутч. плохач шапченка (В. Даль)

Шашмура (шамшура) - вид женских головных уборов, Она состоит из круглого дна, присбориваемого надо лбом, и из опушки, в которую продергивается нить или шнурок. При надевании шашмуры шнурок перекрещивается сзади и закрепляется вокруг головы. Шашмура - мягкая шапочка. Шили ее из ситца или другого вида покупной ткани любой расцветки (набивной мелкий рисунок). У шашмур не делали ни подкладку, ни окручивали вокруг головы каким – либо твердым жгутом.

Сорочка - Поверх шашмур надевали сорочку, сшитую из ткани темной расцветки, Она состояла из круглого дна больших размеров, чем у шашмуры, которое также присборивалось впереди надо лбом. Ободок сорочки выкраивался несколько шире, чем у шашмуры. Закреплялся этот головной убор на голове при помощи длинных завязок (лепестков) пришиваемых к ободку в нижней части. Концы лепестков сорочки должны были выступать из-под платка

«НЕ ШЕЙ ТЫ МНЕ МАТУШКА, КРАСНЫЙ САРАФАН…»

Россия, Тюменская область, Тюменский район, с. Мальково, МАОУ Мальковская СОШ, 8 класс

Исследование посвящено изучению и разработке женского праздничного костюма характерного для Западной Сибири для школьного музея. В ходе исследования найдены выкройки по изготовлению костюма, выявлены особенности костюма по которым удалось изготовить костюм состоящий из: косоклинного распашного сарафана, рубахи (станины), передника с нагрудкой, кокошника, пояса.

Прикладное искусство

«НЕ ШЕЙ ТЫ МНЕ МАТУШКА, КРАСНЫЙ САРАФАН…»

Тюменская область, Тюменский район, с. Мальково

Роман «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» является первой книгой трилогии о жизни простой русской семьи Беловых. Он погружает читателя в жизнь уральской глубинки 70-х годов XIX века. Нехитрый быт, заботы и чаяния членов большого семейства, их стремление к счастью и борьба за него, а ещё и старые тайны, всплывающие в самые неожиданные моменты и круто меняющие жизнь героев, – всё это ждёт читателя на страницах увлекательного романа.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Не шей ты мне, матушка, красный сарафан (В. Е. Мосова) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Лукерья проснулась в хорошем настроении. Пожалуй, впервые с того страшного утра, когда она обнаружила рядом с собой мёртвого Гришеньку. Наконец вчера она решилась поговорить с мужем, и, кажется, он её понял. Они возвращались домой в телеге, оба довольные сделанными покупками. Буянка бежал лёгкой рысью, сквозь голые ветви деревьев были видны начавшие зеленеть поляны. Кое-где близ кустарников стайками белели ветреницы, называемые в народе подснежниками. И, несмотря на хмурость апрельского дня, в воздухе пахло весной.

– Ванечка, давай свой дом поставим, – вдруг произнесла Луша.

Иван удивлённо вскинул брови:

– А чем тебе в нашем доме не нравится?

– Нравится мне, конечно, но уж больно много нас тут. Мы могли бы рядом построиться, подворье-то большое. Деток нарожаем, им простор нужен.

– Скоро Нюру замуж отдадим, – возразил он, – меньше народу будет.

– А мне её жаль, – произнесла Лукерья с грустью.

– С чего бы это? Ей такой жених завидный подвернулся!

– А с того, Ванечка, что за нелюбимого идти – то же самое, что жить с мужем, который любит другую бабу. Даже если она уже покойница. И не прикидывайся, что тебе самому не жаль сестру, ты ведь тоже видишь, как она исстрадалась.

Иван с удивлением посмотрел на жену.

– Да, Ваня, – продолжала она с горечью в голосе, – я всё вижу, не слепая. И что Нюру ты жалеешь, и что по Алёнке до сих пор сохнешь. Кабы я раньше знала, что ты другую любишь, я бы матушку с батюшкой слёзно умоляла не отдавать меня замуж за тебя. Но теперь ведь уже взад не воротишь. Ты живёшь так, словно меня виноватишь в твоей беде. Но ведь это не я к тебе, а ты ко мне посватался. Ты венчался со мной, ты обещал перед Богом любить меня. Так чего ж ты теперь-то меня губишь? И себя губишь, Ванечка.

Он молча слушал жену и удивлялся тому, как спокойна и рассудительна она, как много боли накопилось в её душе, но при этом за весь год она ни разу ничем его не попрекнула, только охала и вздыхала, когда он пьяный возвращался домой.

– Вроде мы с тобой и вместе живём, а на самом деле поврозь. Всяк своё горе пестует. Я живу со своей бедой, ты – со своей. Подумай-ка хорошенько, Ванечка, куда мы так придём? Алёнку уже не воротишь, да и Гришеньку тоже, так уж случилось. А у нас семья, и мы ещё могли бы стать счастливыми, если бы оба захотели этого. Оба, Ванечка. Раз уж мы с тобой вместе, так давай и будем вместе лепить свою жизнь. Она должна быть у нас общей. Одной на двоих. А иначе и смысла нет нам делить одну постель. Когда постель холодна, тогда и жизнь семейная постыла. Хуже смерти такая жизнь. Для чего, по-твоему, живёт человек? Для радости, Ванечка, для счастья. А чтоб счастье было в твоей жизни, надо просто очень сильно этого хотеть.

Иван обнял жену, положил её голову себе на плечо и глубоко вдохнул весенний воздух. На душе словно потеплело. Оказывается, она у него такая умница! Как всё просто, всё разумно обсказала. И главное – правильно! Ну, чего, казалось бы, проще – жить для радости. Наверное, так и должно быть. А может, стоит попробовать? Жизнь-то ещё не кончается.

Весь вечер Луша чувствовала на себе внимательные взгляды мужа, будто заново открывал он её для себя, будто только что знакомился с ней. А ночью, устав ждать, пока угомонится вся их большая семья, встал с лежанки, потянул её за руку и повёл во двор, укутавшись с ней в один тулуп. Большой плетёный короб с сеном словно только их и ждал тут. И не было в её жизни ничего прекраснее этой ночи, и не было на всём свете бабы, счастливее её. Когда они, замерзшие, тихонько крались обратно, боясь скрипеть половицами, домочадцы уже сладко спали.

Оттого и пробуждение их было счастливым, и Иван, сладко потянувшись, шепнул ей, что хотел бы прямо сейчас повторить их ночные вольности и что она права, им нужен свой, отдельный дом. Лукерья слушала мужа, смотрела в его потеплевшие глаза и не могла поверить, что всё это происходит наяву, уж больно горькой была её жизнь с самого первого дня замужества, а особенно после смерти Гришеньки. Может, зря она так долго молчала? Может, давно надо было вот так откровенно поговорить? Хотя, всегда всему своё время. Значит, теперь и её время пришло.

Иван вышел во двор, посмотрел на короб с сеном и улыбнулся. Он и не ожидал от себя такой выходки. Наверное, жена права – мы сами растим свои беды и радости. Хотим – лелеем горе, хотим – радуемся счастью. Почему так нелепо сложилась его жизнь? Он долго спорил с отцом, когда тот, решив его оженить, заводил разговор про Лукерью. Иван Алёнку любил, и расстаться с ней не было сил. Ну, беда ли, что она сирота, что живут они вдвоём с глухой бабкой в покосившейся избёнке? Он молодой здоровый мужик, много чего умеет руками и работы не боится. Упорно стоял на своём, убеждая отца, что сможет быть хорошим хозяином. Хотел уже, было, пойти наперекор семье и самовольно у Алёнки поселиться, да только дал слабину, когда услыхал в кабаке от мужиков, что Гришка Кривой к его Алёнке похаживает, что видели, как он под утро из избы её выходил. Осерчал он тогда, махнул рукой и пошёл на поводу у отца. А потом, уже после свадьбы, посидев однажды с дружками в кабаке, не выдержал и зашёл к Алёнке. Как она изменилась! Казалось, на лице одни глаза и остались. Только раньше это были голубые озёра, в самую глубь свою манящие, а теперь поблекли как-то, словно жизнь из них ушла. Под глазами тени залегли, нос заострился, губы сложились в скорбную складочку. Поговорили они тогда по душам. Рассказала она, как зашёл однажды к ней Гришка, а она, не спрося, дверь открыла, думала, Иван это. Тот был пьян сильно, начал к ней приставать, она его и вытолкала в сени. А он там свалился, да и заснул. Под утро только оклемался и ушёл. Взревел Иван зверем подбитым, хлопнул дверью и обратно в кабак направился. …А потом Алёнки не стало, и вся его жизнь пошла под откос. Даже рождение сына не вернуло ему прежней радости.

Иван взмахнул рукой, словно отгоняя непрошеные воспоминания, оседлал Буянку и поскакал в кузницу. Отец давно велел коня перековать, да как-то все не до того было. В посёлке спрос на кузнецов большой, и потому работают несколько кузен, но он направился, как всегда, к лучшим мастерам. Таковыми слывёт семья Петра Кузнецова, чья кузня стоит возле плотины, на берегу пруда. Поговаривают, что их предок когда-то был сослан из самой аж столицы за то, что ковал там оружие для стрельцов во время бунта. Потому их в посёлке и прозвали Москалями. Это уж потом, после вольной, когда всем фамилии приписывали, стали они Кузнецовыми, но старое прозвище и теперь ещё в ходу. Отец Петра был мужик крутого нрава, люди бают8 , однажды он поссорился с попом да и послал того по матери, за что потом был отлучён от церкви. Пётр нравом пошёл в отца, тоже мог крепко словцом приложить. Он постоянно бранился с кем-нибудь, за что и поплатился – сожгли ему дом в самое Рождество. Погоревал он немного, разослал проклятия на головы недругов, да начал с сыновьями катать новый сруб, еще поболе прежнего, благо, что сердобольные соседи приютили их у себя.

В кузне оказался сын Петра Александр, парень лет двадцати. В семье его кликали Санко, так это имя за ним и закрепилось в посёлке. Он со знанием дела подошёл к коню, снял старую подкову, расчистил копыто, сделал мерку и пошёл ладить новую подкову. Иван проследил за его действиями и остался доволен – парень стал хорошим мастером. Буянко, уже привыкший к этому делу, стоял спокойно, терпеливо позволяя обиходить очередную ногу. Когда вся работа была закончена, Иван расплатился с мастером и вскочил, было, в седло, но Санко его окликнул. Иван повернулся, а тот смущённо протянул ему диковинный железный цветочек на длинном стебле.

– Вот… передай, пожалуйста, Марусе, – произнёс он и слегка покраснел.

Иван улыбнулся, взял цветок и помахал парню рукой. Надо же, и у Маруси ухажёр появился! Против такого парня отец едва ли что скажет. Семья крепкая, работящая, именно такая, как ему надобно. Пожалуй, так отцовский дом мигом опустеет, и есть ли смысл ставить свою избу?

Маруся очень удивилась подарку, не сразу сообразила, от кого он. Потом вспомнила этого парня и рассмеялась. Нюра с интересом рассматривала железную розу, хвалила мастера, а сестра только пожимала плечами, словно говоря, что она тут ни при чём. Иван сел на лавку и невольно залюбовался женой, хлопотавшей у печи. Чёрные косы двумя змеями вьются по спине, опускаясь ниже пояса. Брови красиво изогнуты, карие очи глядят на него призывно и многообещающе. Какая-то в них появилась игривость, и ему это очень нравится. Невольно залюбовался её слегка припухшими губами, едва сдерживая порыв подойти и поцеловать их. Оглянулся на сестёр и подумал о том, что народу в избе всё-таки многовато. Эх, права Лушенька, права – надо свой дом ставить! Куда бы сестриц спровадить?

– Девки, а вы уже видели Зорькиного телёнка? – обратился он к сёстрам. – Надо бы ему имечко придумать.

– Ой, и правда! – воскликнула Маруся и потянула сестру за собой.

– Соломинки в зубы взять не забудьте! – крикнул брат им вслед, – не то сглазите!

Только хлопнула за ними дверь, Иван тут же обнял Лукерью и впился губами в её губы. Эх, до чего же сладкая у него жёнушка, так бы и не выпускал её из своих объятий! Она потянулась к нему, прильнула всем телом, и почувствовал Иван, как земля уходит у него из-под ног. Ещё миг, и он готов был подхватить её на руки да унести к себе за занавеску. Тут послышались какие-то шорохи, и с печи свалились старые подшитые пимы, издав глухой звук об пол. Оказалось, что это дед Степан лежит на печи, кости греет, да, видно, неудачно повернулся с боку на бок. Лукерья звонко рассмеялась, Иван нехотя оторвался от жены. А тут и сёстры вернулись, наперебой рассказывая, какой миленький телёночек у Зорьки, как он громко причмокивает, когда сосёт молоко, и объявили, что назовут его Пёстрик.

– Пёстрик! – повторила Маруся. – Он же пёстрый, вот пусть и будет Пёстрик. Называют же коров Пеструхами!

Вошёл надутый Василко. Все обернулись на него.

– А что это братец у нас такой хмурый сегодня? – спросила Нюра.

– Никто на качуле9 не качается, а одному мне неинтересно, – проворчал он. – Раньше, как в Пасху качулю повесят, так и до самой посевной веселье, полон двор народа. А нонче из-за ваших женихов всё наперекосяк!

– И то, правда, – встрепенулся Иван, глаза его хитро блеснули, – айда все качаться!

Все загалдели, быстренько оделись и высыпали во двор, где к крепкой перекладине на веревках была подвешена длинная доска.

– Тять, покачаешь? – крикнул Василко вышедшему из конюшни Прохору.

– А, давай, покачаю! – улыбнулся отец и направился к детям.

Василко, Маруся, Нюра и Лукерья уселись верхом на эту доску, друг за другом, свесив ноги по обе стороны. Отец с Иваном встали по краям доски и начали раскачивать её.

– Ну, что? Кого на сеновал закинуть? – весело кричал отец, приседая в очередной раз, чтоб отправить вверх другой конец доски.

– Держитесь крепче! – кричал Иван, приседая в свой черед и глядя на радостное лицо Лукерьи.

Все дружно заливались смехом, который разносился по всей округе. И вскоре у ворот уже собралась ватага соседской ребятни, с завистью наблюдавшей за этим разгулом веселья.

Иван любовался женой, глаза которой светились, щеки раскраснелись, волосы выбились из-под платка. Он думал о том, какая же она умница, его Лушенька-душенька, как права она была, говоря, что сами мы выбираем, жить ли нам в радости или в печали. Отныне он выбирает радость! Лукерья тоже любовалась мужем. Какой он высокий, статный, гибкий. Как красив он сейчас, с горящими глазами и широкой улыбкой на лице. Вернувшаяся с реки мать только руками всплеснула, увидев эту весёлую картину. И даже дед Степан не усидел на печи. Он вышел на крыльцо и, облокотясь на перила, любовался своим семейством, сожалея лишь о том, что покойная жена его, Марьюшка, не видит сейчас этого.

Не шей ты мне, матушка, красный сарафан

Вера Мосова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хмурое мартовское утро взорвалось пронзительным воплем. Спросонок Маруся не поняла, что происходит. Кричала Лушка, жена Ивана, старшего брата, который вместе с отцом был сейчас в отъезде. Хлопотавшая у печи мать уже спешила к ней за занавеску, сонная ребятня повскакивала с полатей.

– Ой-ёй-ёй, сыночек мой, голубочек! Да как же так? Да что же это такое? – причитала Лукерья в голос.

Плетеная зыбка была пуста, а заглянуть за занавеску Маруся не решалась. Она сообразила, что случилось что-то страшное с Гришенькой, её племянником, первенцем Лукерьи и Ивана. Вспомнила, что сквозь сон слышала, как младенец ночью громко плакал, потом замолчал. Видимо, Лушка положила его к себе и дала грудь.

– Ой, что же я Ванечке скажу? Ой, как же так? Боженька, за что ты меня караешь? За что, Господи?! – продолжала вопить Лукерья.

Из-за занавеси молча вышла мать с Гришенькой на руках, положила его на лавку и повернулась к застывшим в ужасе детям:

– Василко, беги за тёткой Тоней, скажи, обмыть надо.

Маруся, словно в тумане, видела, как младший брат метнулся к двери, сдернув с печки пимы и на ходу натягивая овчинный полушубок. Она смотрела на посиневшего Гришеньку и не могла поверить, что всё это правда, что нет больше её милого мальчика, который ещё вчера кривил губки, смешно причмокивал и таращил свои глазёнки, когда она качала зыбку. Нет! Не может быть! Сейчас он откроет глазки. Он не мог умереть. Это ошибка. Он оживет. Вот… сейчас… Слезы застилали глаза, боль душила, а безумные крики Лушки совершенно сводили с ума. Сзади подошла Нюра, мягко приобняла её, и Маруся, повернувшись, уткнулась в плечо сестры.

Весть о том, что беловская сноха приспала ребеночка, мигом облетела околоток. Дело-то обычное, никого этим не удивишь. Бог дал, Бог взял. К вечеру вернулись мужики. Лукерья бросилась в ноги Ивану, причитала, каялась, что не сберегла сыночка. Он подошел к младенцу, сел рядом и уронил голову в ладони. Дом, погруженный в печаль, тихо мерцал лампадами, словно скорбел вместе со своими жильцами. Вдруг с улицы послышался звон колокольчика, и у ворот остановилась повозка. Прохор махнул рукой Васятке, как бы зазывая его за собой, и направился во двор встречать гостя. Горе горем, а работу никто не отменял…

Дом Степана Белова в далёком уральском заводе знает каждый. Большой пятистенок, рубленный еще его отцом, приветливо смотрит на мир всеми своими пятью окнами с затейливыми резными ставнями. Место выбиралось специально на самом въезде, по пути следования из Екатеринбурга в сторону Верхотурья. Просторный постоялый двор всегда готов принять путешественников, и редкая повозка не останавливается тут на отдых. Хозяева приветливо встречают гостя. Уставших лошадей распрягают, засыпают им овса. А путника приглашают к высокому крыльцу, которое переходит в длинную галерею с перилами, тянущуюся вдоль всей избы. Отсюда два входа в дом. Первая дверь ведёт в просторную горницу, где стоит большой стол и лавки вдоль стен. Пол застлан половиками, на окнах строчёные задергушки. Хозяйские дочери мигом разжигают самовар, подают наваристые щи, кашу и румяный домашний хлеб. Удобная лежанка, накрытая домотканым покрывалом с кружевным подзором, призывно манит к себе горкой подушек, обещая сладкий сон. В комнате всегда чисто и уютно, а потому и постояльцы часто останавливаются на отдых именно здесь, а порой и на ночлег остаются.

Во второй половине этой большой избы живет сын Степана Прохор со своим многочисленным семейством – женой Анфисой Игнатьевной и четырьмя отпрысками. Сам же Степан, крепкий семидесятилетний старик с седой бородой и цепким взглядом карих глаз, овдовев, поселился в малухе. Тут у него и дом, и работа. Он каждый день топит небольшую печурку, в объемной колоде вымачивает лозу и плётёт на продажу корзины, туеса, большие решётки, с которыми бабы ходят на реку бельё полоскать. И сколько не звал его сын вернуться в дом, старик наотрез отказывается. В такой уединённой жизни обрёл он покой своей душе. Правда, внуки не дают ему поотшельничать вволю, постоянно топчутся тут же. Они любят смотреть, как дед работает, а еще больше слушать его сказы да притчи. Младший, Василко, пытливый парнишка двенадцати лет от роду, уже старается помогать Степану, осваивает его ремесло. Погодки Нюра и Маруся – девицы на выданье. Нюре исполнилось шестнадцать, и отец уже начал приглядывать ей жениха. Маруся годом младше. Обе девки справные, работящие, хорошая подмога матери по хозяйству. Старший внук Иван – человек семейный. Год назад привёл он в дом молодую жену, дочь заводского шихтмейстера. И всё вроде сладилось, и сыночка народили, Гришеньку. Да только радость нередко с бедою чередом идёт.

После смерти сына Лукерья совсем лицом почернела. Вину свою себе простить не может. Из дому не выходит, ни с кем не разговаривает, только всё молчит да вздыхает. А тут и масленичные гулянья подоспели. Весь посёлок ходуном ходит, гармошки играют, балалайки звенят, песни льются рекой. В каждом доме румяные блины на сковородах шкворчат да бутыли с бражкой распечатываются. Молодёжь гуляет- развлекается, на тройках катается. Нюре с Марусей так и хочется примкнуть ко всеобщему веселью, но боятся даже заикнуться матери об этом. Нельзя, траур в семье.

А как, бывало, весело проходили у них масленичные гулянья! Маруся всегда любила этот праздник, ведь он нёс с собой особый, неповторимый привкус грядущей весны. Отец доставал праздничную сбрую с бубенцами, запрягал Буянку в красивую кошёвку1, на дугу с колокольцами девочки крепили бумажные цветочки, в гриву ленточки вплетали. На сиденье стлали телячью шкуру, поверх шубеек мать укутывала дочерей в большие дорожные шали, отец бросал им на ноги старую дедову ягу2 для тепла. А Василке позволял сесть на передок, рядом с собой, и доверял ему вожжи. Весь завод, казалось, приходил в движение. Порой на улицах выстраивались целые санные поезда. И так это было лихо, задорно, что потом вспоминалось весь год.

– Разрешите, маменька, девушкам на гулянье пойти, – обратилась Лукерья к свекрови в последний день масленичной недели. – Они молодые, а молодым завсегда веселья хочется. Негоже им тут со мной горевать. Да и я себя еще виноватее чувствую, когда они дома томятся из-за моей беды. Пусть хоть на катушки сходят.

Глянула тогда Анфиса Игнатьевна на мужа, словно спрашивая его разрешения, а он только рукой махнул – пусть, мол, идут.

Обрадовались девицы, быстренько стали собираться. Кабы их воля, давно бы уже были они в центре веселья. За ними и Василко увязался, прихватив с собой деревянные санки, на которых можно поочерёдно катить друг дружку. Сегодня надо успеть побывать во всех самых оживлённых местах. Вот поперек Заводской улицы снежный городок выстроен, ребятня перебрасывается снежками, и лихие наездники скачут тут же. На базарной площади огромная Масленица стоит, ждёт своего часа, чтоб погибнуть в огне. Тут же идет бойкая торговля, дымятся самовары, играет гармонь. Но ребята уже бегут на Катушечную улицу, которая имеет сильный уклон, и в праздники превращается в чудесную забаву. Здесь всегда царит веселье. Катаются не только дети, но и взрослые. Вздымая снежную пыль, летят санки вниз, почитай, до самого конца улицы. А по бокам, вдоль домов, тянутся вверх вереницы людей, готовых вновь с ветерком промчаться с горы. Они тащат за собой в гору кто сани, кто ледянки. Вот из одного дома высыпала на склон ватага подгулявших парней, двое из них несут в руках лавку, переворачивают её вверх ногами и вся орава плюхается на широкое сиденье.

– Ой, чо творят, окаянные! – доносится из толпы, – вот щас зубы-то повышшелкают!

– Неее, ничо не выйдет, не покатится она, – подхватывает другой голос, – навозом бы смазать да тонкого ледку наморозить, тогда другое дело!

В это время один из парней, ухватившись за крепкие ножки скамьи, толкает её, и вся компания с криками и улюлюканьем уже несётся вниз под дружный смех зевак.

Чтоб не ждать всяк своей очереди, на сани беловские ребята стали усаживаться втроём, обхватив друг друга за пояс. Впереди Василко, а позади Нюра, как самая старшая. А кому ж, как не ей? Ведь порой бывает, что сидящий последним на ходу вываливается из саней. Марусе досталось место посередине. И то хорошо, хоть снег в лицо не летит, только как повернёшь голову в один бок, так и катишься до конца. То ли дело сидеть первым, тут можно и санями управлять, если их заносить начнёт, но и в сугроб лететь тоже первым придётся. Зато как это весело – вместе мчаться с горы, вместе вываляться в снегу. В гору тянули сани по очереди, чтоб никому не обидно было.

* * *

За делами и заботами промчался май. Недаром говорят, что весенний день зиму кормит. Тут уж поспешай, не плошай! Пахали, боронили, сеяли, сажали. Каждому в семье находилась работа. Но как ни загружай себя ею, а от мыслей своих никуда не убежишь! Нюра за это время вся извелась. Она тосковала по Алёше и страшилась поездки к жениху, которая неминуемо приближалась. Из-за работы сёстры ни с кем почти не виделись, разве что утром, гоня коров в пасево, встретят кого-то из подружек. Егорьевские гулянья прошли мимо них, и они даже не заикнулись родителям, что хотят куда-то пойти, смиренно несли своё наказание.

Но вот уже и весенние работы позади. Сегодня Василко, вернувшийся от своего дружка Николки Черепанова, сказал Нюре, что их вечером ждут на посиделки. Татьяна, мол, просила передать, чтоб сёстры обязательно были. Нюра удивилась – не принято, вроде, в это время посиделки собирать. Обычно осень да зима – самое время для них. Хотя, почему бы не отдохнуть, коли есть такая возможность?! Поля у всех засеяны, огороды засажены, все на славу потрудились. Теперь дело за солнышком да тёплым дождичком. А молодёжи самое время немного погулять. Маруся, узнав эту новость, предложила Нюре потихоньку улизнуть из дому, когда родители лягут спать.

– Да Бог с тобой, Маруся! – воскликнула Нюра.– Отец узнает – хуже будет, достанется нам с тобой вожжами повдоль спины!

– А сколько же можно дома сидеть?! Вся жизнь мимо проходит! Может, нам потихоньку у маменьки отпроситься?

– Да разве ж пойдёт она супротив отца? – печально возразила Нюра сестре.

Но всё сложилось, как нельзя лучше: отец уехал по каким-то своим делам и обещал вернуться не раньше завтрева. Маруся подластилась к матери и уговорила её отпустить их на посиделки. Та, конечно, сначала возразила, а потом поддалась на уговоры дочери. Сама ведь когда-то молодой была, любила и песни с подругами попеть, и хороводы поводить. А уж как, бывало, гармонист развернёт меха, да начнёт частушки напевать, да как все поочерёдно станут включаться в пение да на круг выходить, тут уж такой перепляс пойдёт – до утра не остановишь.

После ужина девушки помыли посуду, подмели пол и стали наряжаться. Маруся попросила у сестры разрешения взять её малахитовые украшения, женихов подарок, который так и лежал в коробочке. Та с радостью уступила ей ненавистный серебряный набор с малахитом, сама же надела на палец подаренное Алёшенькой колечко с бирюзой. Взяли они своё рукоделие и отправились на посиделки, которые уже были в разгаре. В избе вдоль одной стены стояли лавки, где расселись девицы, каждая со своей работой: одни вяжут, другие вышивают, сама хозяйка, Татьяна, с прялкой сидит. Вот, мол, парни, смотрите, какие мы умелицы-рукодельницы, хорошими вам жёнами будем, выбирайте! Напротив них уже разместилась компания парней с гармошкой да балалайкой. А мы, дескать, такие ловкие да весёлые ребята, полюбуйтесь на нас! Хотите – споём, хотите – спляшем, с нами не заскучаете! Кто-то сыпал шутками, кто-то напевал задиристые частушки, самые решительные парни стали подсаживаться к девицам, чтоб вести с ними беседы. Нюра осмотрелась, Алёши здесь не было. А жаль! Когда ещё им случай выпадет свидеться. Она уселась на лавку, достала пяльцы и продолжила свою вышивку. Сестра, примостившись рядом, вязала крючком затейливое кружево для рушника. А вдруг Алёша уже заглядывал сюда да ушёл, коль не было их тут? Обычно первыми собираются в избе девицы, парни приходят ватагой попозже, когда у девиц уже работа в разгаре. Сегодня сёстры немного припозднились, и теперь Нюра горевала, что была тут не с самого начала. Она то и дело взглядывала на дверь, с замиранием сердца ожидая, не появится ли её возлюбленный.

– Здравствуй, Машенька! – сказал, подсаживаясь к Марусе, какой-то парень.

Она повернула голову:

– А, Санко, это ты! Здравствуй, коли не шутишь!.

– Нет, не шучу, у меня серьёзные виды на тебя, красавица, – от волнения Санко пытался быть немного развязным, но это у него плохо получалось, он пыхтел, краснел, нервно шевелил пальцами. – Подарочек мой тебе передали?

– Передали, спасибо. Хорош подарочек, только тяжеловат будет! – улыбнулась Маруся.

– А я тебе другой принёс, полегче, – и он вынул из кармана фигурный пряник.

– Спасибо! – игриво ответила девушка, с улыбкой взяла пряник, разломила его пополам и половинку протянула Нюре.

– Может, выйдем на воздух, погуляем немного, – предложил Марусе кавалер.

Она кивнула, передала свою работу сестре и отправилась с ним. Но вскоре снова показалась в двери и поманила за собой Нюру, что-то ей маяча.

Нюра, отложив работу, направилась к двери. Что ещё придумала её сестра? Убежит сейчас с Санком куда-нибудь, а потом отвечай за неё перед матушкой. И ладно бы, любила она его, а то ведь так, играючи. Нюра вышла на крыльцо – Маруси уже нигде не видать. Зато из-за угла появилась знакомая фигура. Неужели? Всё ещё не веря своим глазам, она сделала шаг вперёд; протянув руки, спустилась с крыльца и тут же оказалась в объятьях своего Алёшеньки. Он прижал её к себе и осторожно коснулся губами её волос, лба, щёк, а потом добрался до губ. Земля ушла из-под ног у Нюры, да что там земля! Она и ног своих не чуяла, только бешеный стук сердца в груди. Вот, оказывается, как оно бывает! Словно и нет тебя больше, тело стало совсем невесомым, две души слились в одну, и хочется только одного – не разнимать объятий, не отрывать губ, продлить эти сладкие мгновения как можно дольше. А в воздухе стоит дурман черёмухи, уж не от него ли голова идёт кругом?

Уральский вечер тих и светел. В это время ночь совсем не успевает развернуться, после заката ещё долго светло. Лишь далеко за полночь слегка стемнеет, а там уже и опять светать начнёт. Влюблённые, обнявшись, сидят на завалинке и не могут наговориться. Из избы то и дело выходят парочки, шутят, смеются, поют. Но этот мир уже не существует для Нюры. Она сейчас живёт в своей любви и видит только Алёшу, слышит только его голос.

– Люди говорят, просватали тебя уже, – с горечью произнёс её дружочек.

– Да, отец слово дал. Только я этому совсем не рада. Зачем мне богатый жених, когда ты у меня есть, Алёшенька!?

– И когда свадьба? – хмуро спросил Алексей.

– Осенью. Отец сказывал, на Покров, – потупилась она.

– Значит, у меня ещё есть время, – воодушевился он.

– Да, есть, и я живу одной мыслью, что ещё немного на воле побуду.

– Вот, возьми, – он протянул ей небольшой мешочек. – Это золотой песок. Схорони пока у себя. Я часть уже сдал в контору, а это оставил на всякий случай. До осени я ещё намою. Я не отступлюсь, дождусь своей удачи, чтоб не стыдно было к отцу твоему явиться.

– Боюсь, милый, что отец от своего слова уже не отступит, к нему являться – только сердить его, – печально проговорила Нюра.

– Я не позволю тебе стать чьей-то женой! Ты будешь только моей! – горячо воскликнул он. – Мы сбежим, исчезнем, затеряемся в тайге. …Если, конечно, ты согласна на такое.

– Ой, не знаю, Алёшенька, страшно мне супротив тятеньки идти. Но и без тебя мне тоже жизни нет. Скоро надо ехать в гости к жениху-то, а мне так не хочется.

– А хочешь, убежим прямо сейчас? – глаза его загорелись. – И ехать тебе никуда не придётся.

– Не могу, милый, тогда всем от тятеньки достанется: и матушке за то, что отпустила нас гулять против отцовой воли, и Марусе за то, что со мной была, да не остановила. Они-то не виноваты.

– Добрая ты у меня, совестливая. Ну, как можно тебя не любить?!

И снова он осыпал её поцелуями. Незаметно пролетело времечко: они то говорили, то целовались, то снова говорили. Никогда ещё Нюра не была так счастлива, она и не знала прежде, как сладки могут быть поцелуи.

Но вот из предрассветного тумана появилась Маруся со своим кавалером, и сёстры засобирались домой, не то, неровён час, тятенька вернётся, тогда греха не оберёшься. Маруся зашла в избу за рукоделием, а Нюра, дождавшись сестры, обняла на прощанье мила друга, и, не оборачиваясь, пошла. Душа её и пела, и плакала одновременно. Тело еще чувствовало жаркие объятия, губы горели от поцелуев, а по щекам катились слёзы. Пробравшись тихонько в дом, сестры улеглись на полати и затихли, каждая лежала и думала о своём. Утром мать у печи гремела чугунками, а они сладко спали, не слыша ничего.

Пробуждались они тяжело. Да и диво ли! Легли-то на рассвете. Но мать не дала им понежиться:

– Вставайте, гулёны, всё на свете проспали! Лукерья вон уже вместо вас коров в пасево угнала. Иван в поле отправился, посевы проверить. Даже Василко куда-то ускакал, а вы всё спите! На столе парное молоко с булками, для вас оставила. Быстро просыпайтесь!

Сёстры нехотя поднялись, потянулись, умылись и сели за стол.

– Марусь, а где вы с Санком вчера были? Куда исчезли? – полюбопытствовала шёпотом Нюра.

Та пожала плечами и отмахнулась:

– Да так, гуляли

– Он тебе нравится?

– Не знаю, может быть.

– Как можно не знать, Маруся? Я на Алёшу только глянула впервой и тут же поняла – это мой суженый.

– А я не поняла ещё! Хорошо тебе говорить, когда у тебя такой жених: и красавец, и богач!

– Ты завидуешь мне, сестрица? – удивилась Нюра. – Да я готова всю жизнь нищей прожить, лишь бы с Алёшей вместе. Зачем мне этот жених? Это ж папеньке он нужен, а не мне! Он и тебе красавца-богатея найдёт, не сомневайся!

– Нет, другого такого едва ли сыщет. А местные кавалеры все одинаковые. Мне они не нравятся. Я в городе жить хочу, с богатым мужем, с прислугой.

– Девицы мои, красавицы, покажите-ка мне, чего вы вчера на посиделках наработали? Чует моё сердце, что вы там только пели-веселились.

Сёстры втянули головы в плечи и потихоньку выскользнули из избы.

Ближе к обеду вернулся отец. Сзади к телеге была привязана красивая коляска с откидным верхом. Ну, чем вам не карета! Все высыпали на улицу. Отец радостно улыбался:

– Вот, сторговался не очень дорого, зато перед женихом в грязь лицом не ударим! Не в телеге же нам в гости отправляться!

Все возликовали, а Нюра, хмурясь, опустила голову. Всякое напоминание о поездке гнётом на сердце ложилось.

– Тятенька, возьми меня с собой! – умоляюще посмотрела на отца Маруся. – Я так хочу в новой коляске прокатиться! И в Екатеринбурге я никогда не бывала, и Нюре со мной веселее будет!

Отец посмотрел на мать, та широко улыбалась. Он перевёл взгляд на печальную Нюру, подумал немного и ответил:

– Ладно, возьму! Только, чур, не ныть, что устала! Дорога дальняя. Если повезет, за пару дней доберёмся, а то, может статься, и дольше будем ехать.

Маруся подпрыгнула от радости и захлопала в ладоши. Тут же заныл Василко:

– А я? Я тоже хочу! Они поедут, а я дак нет!

– А ты мал ещё! Подрасти маленько! – сказал отец с улыбкой. – А мы там тебе невесту приглядим, вот вырастешь, и поедем с тобой свататься.

Все рассмеялись, а парнишка надулся и убежал во двор.

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Ой-ёй-ёй, сыночек мой, голубочек! Да как же так? Да что же это такое? – причитала Лукерья в голос.

– Василко, беги за тёткой Тоней, скажи, обмыть надо.

А как, бывало, весело проходили у них масленичные гулянья! Маруся всегда любила этот праздник, ведь он нёс с собой особый, неповторимый привкус грядущей весны. Отец доставал праздничную сбрую с бубенцами, запрягал Буянку в красивую кошёвку , на дугу с колокольцами девочки крепили бумажные цветочки, в гриву ленточки вплетали. На сиденье стлали телячью шкуру, поверх шубеек мать укутывала дочерей в большие дорожные шали, отец бросал им на ноги старую дедову ягу для тепла. А Василке позволял сесть на передок, рядом с собой, и доверял ему вожжи. Весь завод, казалось, приходил в движение. Порой на улицах выстраивались целые санные поезда. И так это было лихо, задорно, что потом вспоминалось весь год.

– Ой, чо творят, окаянные! – доносится из толпы, – вот щас зубы-то повышшелкают!

– Давай помогу! – вдруг обратился к Нюре какой-то высокий статный парень, ухватившись за веревку саней.

– Сама справлюсь! – ответила она, зардевшись.

Понимала девица, что неспроста он подошёл, давно заприметила его частые взгляды в свою сторону. Да и неудивительно, ею невозможно было не залюбоваться: от лёгкого морозца щёки разрумянились, огромные серые глаза горели восторгом, а выбившиеся из-под платка завитки волос красиво обрамляли её милое личико.

Парень всё не отпускал верёвку, и так шли они рядом: она – смущенно потупив глаза, он – весело поглядывая на неё. Странно, что парень был ей незнаком, хотя многих в посёлке Нюра знала. Он позвал Василку на свои сани, чтоб девушкам было удобнее кататься. Стали скатываться по двое в каждых санях. Тут и познакомились. Незнакомец представился Алексеем. Он сказал, что его санки сильнее катят, и позвал Нюру прокатиться с ним. С замиранием сердца садилась она перед ним, а когда новый знакомец обхватил её за талию, раскраснелась от приятного смущения.

Домой она возвращалась совершенно счастливая. Удовольствие от праздника в этот раз приправилось еще каким-то непонятным чувством. Тут было и радостное предвкушение, и лёгкое томление, и будоражащее ожидание перемен. Вечером Нюра долго не могла заснуть, всё виделись ей озорные глаза Алексея и его улыбка, добрая и слегка загадочная. Она ничего о нём не знала, но уже с нетерпением ждала новой встречи. Вот Великий пост закончится, а там и Пасха, гулянья да игрища, где, она была уверена, снова повстречается с этим парнем. Она носила в себе свою радость, лелеяла её и светилась изнутри. Только слепой мог не заметить этих перемен в ней да разве что Лукерья, по-прежнему живущая в кандалах своего горя.

Иван стал часто отлучаться из дому, чтоб не видеть мрачного лица жены, которая часами простаивала на коленях перед иконами. А потом и вовсе решил наняться на завод коновозчиком на время, пока санный путь не растаял. Отец был недоволен таким его решением. Зимой, свободные от полевых работ, они обычно вместе шорничали. Их упряжь отличалась своей добротностью и слыла в округе лучшей. Но сейчас все заказы были изготовлены, и Прохор протестовать не стал. Решил Иван поработать на завод, пусть поработает. А тот запрягал утром Буянку и уезжал в леса к углежогам. Возил древесный уголь для заводских печей. Однажды взял с собой Василку, уж больно тот его упрашивал, да и приобщать мальца к работе надо.

Вернувшись из лесу, меньшой братец всё хитро посматривал на Нюру, а потом улучил момент и шепнул:

– Поклон тебе привёз от Алёшки, передать просил, что скучает.

– Вот ещё! – вспыхнула Нюра. – Чего выдумываешь!

– Ничего я не выдумываю, – обиделся Василко, – в лесу он, на Горевском, углежогом работает.

Сестра сделала вид, что эта новость ей совершенно неинтересна и скрылась за печью, гремя деревянной посудой, на самом же деле, просто поспешила спрятать от братца пылающее лицо и унять бешеный стук своего сердца.