Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать.
"Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать:
Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.
А в своё время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то всё и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всём объёме.
А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золочёный.
Откуда,- говорю,- ты, гражданка? Из какого номера?
- Я,- говорит,- из седьмого.
- Пожалуйста,- говорю,- живите.
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
Да,- отвечает,- действует.
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижёт. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
Дальше - больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму её под руку и волочусь, что щука. И чего сказать - не знаю, и перед народом совестно.
Ну, а раз она мне и говорит:
Что вы,- говорит,- меня всё по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы,- говорит, -как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
Можно,- говорю.
И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а который Васькин - аж на самой галерке.
Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу.
А ежели нагнуться через барьер, то её вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошёл. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит.
Здравствуйте,- говорю.
- Здравствуйте.
- Интересно,- говорю,- действует ли тут водопровод?
- Не знаю,- говорит.
И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные. А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг её и предлагаю:
Ежели,- говорю,- вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
- Мерси,- говорит.
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом, и жрёт.
А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг неё, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
Я говорю:
Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
Нет.
И берёт третье.
Я говорю:
Натощак - не много ли? Может вытошнить.
А она:
Нет,- говорит,- мы привыкшие.
И берёт четвёртое.
Тут ударила мне кровь в голову.
Ложи,- говорю,- взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Всё равно, думаю, теперь с ней не гулять.
Ложи,- говорю,- к чёртовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
Сколько с нас за скушанные три пирожные?
А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
С вас,- говорит,- за скушанные четыре штуки столько-то.
- Как,- говорю,- за четыре?! Когда четвёртое в блюде находится.
- Нету,- отвечает,- хотя оно и в блюде находится, но надкус на ём сделан и пальцем смято.
- Как,- говорю,- надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось,- народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
Докушайте,- говорю,- гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
Давай,- говорит,- я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.
А я говорю:
Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись.
Не нравятся мне аристократки ". опубликовано
@ Михаил Зощенко, 1923 год
«Аристократка» - рассказ, написанный в 1923 году и относящийся к раннему творчеству Зощенко. В 1920-30-е годы писатель был необыкновенно популярен – его книги издавались и переиздавались внушительными тиражами. Сам он много ездил по стране и выступал. При этом отношение критики к его творчеству было двойственным. Официальная советская критика считала Зощенко рупором мещанства. Ей не нравились его персонажи, язык и приземленно-бытовые сюжеты. Просвещенно-либеральная, академическая критика заступалась за писателя. По ее мнению, Зощенко – сатирик-попутчик, который сочувствует делу партии, разоблачает вредные пережитки прошлого через осмеивание мещан.
Благодаря автобиографической психоаналитической повести «Перед восходом солнца», опубликованной полностью только в перестроечный период, оказалось, что оба варианта, представленные выше, одновременно верны и неверны. Герой книги похож на персонажей-мещан, фигурирующих в зощенковских рассказах. По мнению литературоведа Александра Жолковского, в некоторым смысле Зощенко – действительно мещанин, «человек вообще». Этого смешного и жалкого человека писатель видит в критическом свете. Впрочем, и автор, и читатели ему все-таки сочувствуют.
Персонажи и их взаимоотношения
Главный герой рассказа, от лица которого также ведется повествование, - Григорий Иванович. Судя по его речи, он малообразован и до революции вряд ли принадлежал к высшим слоям общества. Григорий Иванович трудится водопроводчиком в организации наподобие ЖЭКа. По тексту создается впечатление, что кроме работы героя ничего особо и не интересует. Даже в театре он, пытаясь поддержать разговор с аристократкой, толкует о водопроводе. На опере Григорий Иванович откровенно скучает, так как с «верхотуры» ему ничего не видно, хотя мог бы наслаждаться пением и музыкой. Несмотря на то, что герой показан не самым приятным человеком, в эпизоде в буфете его становится жаль, ведь он опозорился при всем честном народе и потерял женщину, к которой испытывал симпатию.
Аристократка в произведении к настоящей аристократии никакого отношения, скорей всего, не имеет. Григорий Иванович принял даму за аристократку, так как на ней чулочки были и зуб золоченый во рту блестел. Создается ощущение, что в театре ей буфет интереснее, чем спектакль. В антракте она без остановки ест пирожные, будучи небезосновательно уверенной, что за лакомства заплатит кавалер.
В коротком рассказе Зощенко удается раскрыть историю взаимоотношений персонажей. На первом этапе Григорий Иванович частенько захаживал к аристократке, якобы по рабочим вопросам, - он интересовался, как у нее обстоит ситуация «в смысле порчи водопровода и уборной». Второй этап – прогулки. При этом Григорию Ивановичу было «перед народом совестно» водить даму под ручку. Третий этап – поход в театр, которым роман завершился, ведь в именно в театре аристократка «развернула свою идеологию во всем объеме». После конфуза в буфете отношения между персонажами закончились.
Основная тема рассказа
Как отмечает литературовед Александр Жолковский, «все творчество Зощенко пронизано единой темой недоверия, страха, боязни вторжения и прикосновения чужих враждебных сил». Это относится и к рассказу «Аристократка». Главный герой испытывает страх перед женщиной. Кроме того, у него возникают проблемы с едой – ему не достается ни одного пирожного; проблемы с личными границами – Григорий Иванович вынужден символически раздеться перед толпой зевак, когда выворачивает карманы в поисках денег. Также важную роль играют его конфликты – с обществом в целом и с мелким начальством в частности, в качестве которого выступает буфетчик в театре.
- «История болезни», анализ рассказа Зощенко
Аристократка
Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.
А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней, и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.
А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.
Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера?
Я, - говорит, - из седьмого.
Пожалуйста, - говорю, - живите.
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
Да, - отвечает, - действует.
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
Ну а раз она мне и говорит:
Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
Можно, - говорю.
И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а который Васькин - аж на самой галерейке.
Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я на Васькин. Сижу на верхотурьи и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо.
Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит.
Здравствуйте, - говорю.
Здравствуйте.
Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?
Не знаю, - говорит.
И сама в буфет прет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.
А я этаким гусем, этаким буржуем нерезанным вьюсь вокруг нее и предлагаю:
Ежели, - говорю, - вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
Мерси, - говорит.
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
А денег у меня - кот наплакал. Самое большое что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
Я говорю:
Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
И берет третье. Я говорю:
Натощак - не много ли? Может вытошнить.
Нет, - говорит, - мы привыкшие.
И берет четвертое. Тут ударила мне кровь в голову.
Ложи, - говорю, - взад!
А она испужалась. Открыла рот. А во рте зуб блестит. А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с ней не гулять.
Ложи, - говорю, - к чертовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
Сколько с нас за скушанные три пирожные?
А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.
Как, - говорю, - за четыре? Когда четвертое в блюде находится.
Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.
Как, - говорю, - надкус, помилуйте. Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты. Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось - народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
Докушивайте, - говорю, - гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
Давай, - говорит, - я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой. А у дома она мне и говорит:
Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.
А я говорю:
Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись. Не нравятся мне аристократки.
Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать: - Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место. А в своё время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то всё и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всём объёме. А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золочёный. - Откуда,- говорю,- ты, гражданка? Из какого номера? - Я,- говорит,- из седьмого. - Пожалуйста,- говорю,- живите. И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует? - Да,- отвечает,- действует. И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижёт. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович. Дальше - больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму её под руку и волочусь, что щука. И чего сказать - не знаю, и перед народом совестно. Ну, а раз она мне и говорит: - Что вы,- говорит,- меня всё по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы,- говорит,- как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр. - Можно,- говорю. И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал. На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а который Васькин - аж на самой галерке. Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то её вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошёл. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит. - Здравствуйте,- говорю. - Здравствуйте. - Интересно,- говорю,- действует ли тут водопровод? - Не знаю,- говорит. И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные. А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг её и предлагаю: - Ежели,- говорю,- вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу. - Мерси,- говорит. И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом, и жрёт. А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос. Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах. Я хожу вокруг неё, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается. Я говорю: - Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть. А она говорит: - Нет. И берёт третье. Я говорю: - Натощак - не много ли? Может вытошнить. А она: - Нет,- говорит,- мы привыкшие. И берёт четвёртое. Тут ударила мне кровь в голову. - Ложи,- говорю,- взад! А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит. А мне будто попала вожжа под хвост. Всё равно, думаю, теперь с ней не гулять. - Ложи,- говорю,- к чёртовой матери! Положила она назад. А я говорю хозяину: - Сколько с нас за скушанные три пирожные? А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет. - С вас,- говорит,- за скушанные четыре штуки столько-то. - Как,- говорю,- за четыре?! Когда четвёртое в блюде находится. - Нету,- отвечает,- хотя оно и в блюде находится, но надкус на ём сделан и пальцем смято. - Как,- говорю,- надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии. А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит. Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты. Одни говорят - надкус сделан, другие - нету. А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось,- народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю. Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил. Заплатил. Обращаюсь к даме: - Докушайте,- говорю,- гражданка. Заплачено. А дама не двигается. И конфузится докушивать. А тут какой-то дядя ввязался. - Давай,- говорит,- я докушаю. И докушал, сволочь. За мои-то деньги. Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой. А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном: - Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами. А я говорю: - Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение. Так мы с ней и разошлись. Не нравятся мне аристократки.
Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать:
Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.
А в своё время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то всё и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всём объёме.
А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золочёный.
Откуда,- говорю,- ты, гражданка? Из какого номера?
- Я,- говорит,- из седьмого.
- Пожалуйста,- говорю,- живите.
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
Да,- отвечает,- действует.
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижёт. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
Ну, а раз она мне и говорит:
Что вы,- говорит,- меня всё по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы,- говорит,- как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
Можно,- говорю.
И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а который Васькин - аж на самой галерке.
Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу.
А ежели нагнуться через барьер, то её вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошёл. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит.
Здравствуйте,- говорю.
- Здравствуйте.
- Интересно,- говорю,- действует ли тут водопровод?
- Не знаю,- говорит.
И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные. А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг её и предлагаю:
Ежели,- говорю,- вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
- Мерси,- говорит.
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом, и жрёт.
А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг неё, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
Я говорю:
Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
Нет.
И берёт третье.
Я говорю:
Натощак - не много ли? Может вытошнить.
А она:
Нет,- говорит,- мы привыкшие.
И берёт четвёртое.
Тут ударила мне кровь в голову.
Ложи,- говорю,- взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Всё равно, думаю, теперь с ней не гулять.
Ложи,- говорю,- к чёртовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
Сколько с нас за скушанные три пирожные?
А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
С вас,- говорит,- за скушанные четыре штуки столько-то.
- Как,- говорю,- за четыре?! Когда четвёртое в блюде находится.
- Нету,- отвечает,- хотя оно и в блюде находится, но надкус на ём сделан и пальцем смято.
- Как,- говорю,- надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось,- народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
Докушайте,- говорю,- гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
Давай,- говорит,- я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.
А я говорю:
Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись.
Не нравятся мне аристократки.
Загрузка...
