На этом уроке вы познакомитесь с произведением Льва Толстого «Два товарища», проанализируете его, составите к нему план, узнаете интересные подробности жизни Льва Толстого.
Рассмотрите иллюстрацию и предположите, о чём будет эта басня (рис. 2).
Рис. 2. Иллюстрация к басне «Два товарища» ()
В басне говорится о двух мальчиках, которые пошли в лес и встретили там медведя. Прочитайте басню.
Два товарища
Шли по лесу два товарища, и выскочил на них медведь. Один бросился бежать, влез на дерево и спрятался, а другой остался на дороге. Делать было ему нечего - он упал наземь и притворился мертвым.
Медведь понюхал ему лицо, подумал, что мертвый, и отошел.
- Ну что, - говорит, - медведь тебе на ухо говорил?
- А он сказал мне, что - плохие люди те, которые в опасности от товарищей убегают.
Прочитайте вопросы и попробуйте дать на них ответы. Проверьте правильность своих ответов.
1. Кого встретили в лесу дети?
(медведя)
2. Как повёл себя первый мальчик?
(залез на дерево)
3. Как называется такое действие?
(он струсил, испугался)
4. Что сделал второй мальчик?
(упал наземь и притворился мёртвым)
5. Какую черту характера он проявил?
(сообразительность)
6. Почему медведь его не тронул?
(он подумал, что мальчик мёртвый)
7. Охарактеризуйте мальчиков, какие они?
(первый - трус, бросил товарища в беде, второй - находчивый и сообразительный, он притворился мёртвым, а медведь не есть мёртвую добычу)
8. Докажите, что данный текст - басня.
(это короткий поучительный рассказ)
9. В каких словах выражена мораль?
(плохие люди те, которые в опасности от товарищей убегают)
10. Чему учит эта басня?
(не бросать людей в беде)
Подготовьте текст к пересказу. Для этого прочитайте текст, затем разделите его на смысловые части и дайте название каждой из них.
Проверим:
1. Шли по лесу два товарища, и выскочил на них медведь. Один бросился бежать, влез на дерево и спрятался (рис. 3), а другой остался на дороге.
Рис. 3. Иллюстрация к басне «Два товарища» ()
Эту часть можно озаглавить «Встреча с медведем».
2. Делать было ему нечего - он упал наземь и притворился мертвым.
Медведь подошел к нему и стал нюхать: он и дышать перестал.
Медведь понюхал ему лицо, подумал, что мертвый, и отошел (рис. 4).
Рис. 4. Иллюстрация к басне «Два товарища» ()
Эту часть можно озаглавить «Смекалка спасла жизнь».
3. Когда медведь ушел, тот слез с дерева и смеется:
— Ну что, - говорит, - медведь тебе на ухо говорил?
— А он сказал мне, что - плохие люди те, которые в опасности от товарищей убегают.
Эту часть можно озаглавить словами из текста «Что медведь на ухо прошептал?» (рис. 5).
Рис. 5. Иллюстрация к басне «Два товарища» ()
Итак, составляем план:
- Встреча с медведем.
- Смекалка спасла жизнь.
- Что медведь на ухо прошептал?
«Трусливый друг страшней врага, ибо врага опасаешься, а на друга надеешься» - так гласит народная мудрость.
Мальчики, скорее всего, не останутся друзьями, потому что первый мальчик в минуту опасности струсил и предал своего товарища.
А знаете ли вы, что Лев Николаевич Толстой в своём имении Ясная Поляна устроил школу для крестьянских детей? Учебников в те времена не было, поэтому Толстой сам написал азбуку и четыре книги для чтения, в которые вошли басни, сказки, рассказы и были (рис. 6).
Рис. 6. Лев Толстой в своём имении Ясная Поляна ()
- «Филипок» (рис. 7)
Рис. 7. Обложка книги «Филипок» ()
- «Котёнок» (рис. 8)
Рис. 8. Обложка книги «Котёнок» ()
- «Лев и собачка» (рис. 9)
Рис. 9. Обложка книги «Лев и собачка» ()
- «Лгун»
- «Косточка» (рис. 10)
Рис. 10. Обложка книги «Косточка» ()
Список литературы
- Кубасова О.В. Любимые страницы: Учебник по литературному чтению для 1 класса. - Смоленск: Ассоциация ХХI век, 2011.
- Кубасова О.В. Литературное чтение: Рабочая тетрадь к учебнику для 1 класса. - Смоленск: Ассоциация ХХI век, 2011.
- Кубасова О.В. Литературное чтение: Я хочу читать. Книга для чтения к учебнику «Любимые страницы». 1 класс. - Смоленск: Ассоциация ХХI век, 2011.
- Nsportal.ru ().
- Planetaskazok.ru ().
- Festival.1september.ru ().
Домашнее задание
- Объясните мораль басни «Два товарища».
- Подготовьте пересказ басни «Два товарища» по плану.
- Прочитайте два-три других произведения Л.Н. Толстого из списка выше на выбор.
Вот сказывают люди, чтоб до Юрья было сено и у дурня; а как до благовещенья дозимует скотина, хоть на лубочке тогда ее вывози, - никак не сдохнет.
Вот расскажу я вам.
Был у одного бедного мужика всего лишь один одёр, да и того он еле-еле до благовещенья дотянул, а на благовещенье еле живого на луг дотащил. Вот как стал одер траву щипать, маленько и поправился. Только на ноги стал - и пошел дальше, от ветра шатаючись
Идет, вдруг попадается ему по дороге конь, большой да сильный, никакого зверя не боится, - одер и говорит:
Здорово, товарищ!
Глянул конь на товарища и подумал: “Это не мне товарищ”, - и отвечает:
Доброго здоровья! Спрашивает сытый худого:
А куда ты идешь?
Да так, куда ноги идут.
И я туда же, давай будем товарищами.
Что ж, давай! - молвил одер. Вот и пошли они вдвоем. Идут и беседуют, а сытый и спрашивает:
Скажи мне, как тебя звать? Худой отвечает;
А я - конь, - говорит сытый. - Пойдем теперь на железный ток силу пробовать, кто сильней окажется.
Бей, одер!
Нет, бей ты! - говорит тот.
Вот как ударит конь, так ток и гнется, а как ударит одер, так огонь и крешет. Призадумался конь: “Какой он, однако, сильный - не мне товарищ! Как ударю я, искры не сыплются, а только ток гнется, а от него аж искры сыплются!”
А о том конь и не знал, что одер-то ведь подкован: хозяин на зиму его подковал, да и забыл снять подковы, когда на луг выпустил.
Вот конь и говорит одру:
Пойдем-ка, товарищ, еще к морю, посмотрим, кто больше воды выдует?
Пойдем, - сказал одер.
Вот и пошли. Как дунет конь, так чуть рыб за хвосты не хватает, - аж досуха выдул. А одер свесил голову в воду, язык высунул, - еле живой, а щука и подумала, что это мясо, и цап его за язык, а одер клац ее зубами и говорит коню:
Что, товарищ, поймал что-нибудь?
А я поймал!
Глянул конь на одра, испугался, что держит одер в зубах такую огромную щуку, и говорит:
Пойдем, товарищ, варить, теперь есть что! - А сам только голову почесал, да на одра поглядывает и думает:
“Вот какого черта себе на беду нашел!” Разложили костер, чтобы рыбу варить. А конь и говорит:
Ты, товарищ, тут у костра посиди, а я дров принесу!
Что ж, ладно! - сказал одер, да и сел, голову понурив: сказано - вот-вот ему подыхать. А сорока и подумала, что он неживой, цап его за язык, а одер клац зубами - и держит во рту. Приходит конь, а одер спрашивает:
Ну что, товарищ, поймал что-нибудь?
Нет, - отвечает конь.
А я поймал! - говорит одер. Смотрит конь, и вправду держит одер в зубах сороку. Удивился конь, говорит:
А где ж ты, товарищ, сороку взял?
Э-э, товарищ, - сказал одер, - я в поднебесье летал, вот и поймал.
Сильно пригорюнился конь и говорит про себя:
“Э-э, это не мне товарищ; коли он ловит в море рыбу, а в поднебесье птицу, то куда уж мне с ним тягаться! Хоть я и силен, дубы с корнем вырываю, а рыбу и птицу в море не поймаю!” Так думал про себя конь и стал раздумывать, как бы это ему от одра убежать.
Пораздумавши, говорит конь:
Ты, товарищ, вари, а я пойду, может дровец принесу.
Ладно! - согласился одер.
Обошел конь, да кругом, и ну бежать во всю прыть, бежит, оглядывается и говорит:
Чтоб тебя нечистая сила забрала! Ты не по моим силам, поскорей бы от тебя удрать!
Вот бежит конь, а навстречу ему волк. Говорит волк:
Здорово, конь!
Здорово, волк! - сказал конь и таким боязливым голосом.-Ты уж лучше молчи.
Да что"там такое, расскажи?-спрашивает волк коня.
А вот что! - начал рассказывать конь. - Повстречался я с товарищем, хотел было с ним побрататься, ну и пошли мы силу пробовать, кто посильней. Так вот, что ты думаешь? Как ударю я - железный ток гнется, а как ударит он - так.искры и сыплются. Пошли к морю воду сдувать, - как дохну я, то аж досуха, а он и рыбу поймал. Пошли рыбу варить, и что ж ты думаешь? Пока я принес дров, а он уж сороку поймал! Вот и вижу я, что не по моим он силам, и давай я от него тягу.
А как его звать? - спросил волк у коня.
Одер, - сказал конь.
Э, да таких-то я подбривать умею, - сказал волк, - только покажи мне, где он.
Э, нет! - сказал конь. - Я туда тебя не поведу; вот взберемся на дуб, тогда покажу; вон там, под курганом, в долине костер горит, это мой товарищ одер его раскладывает.
Посмотрел волк, так весь и затрясся, говорит:
Ты, конь, сиди тут да поглядывай, а я пойду и тебе шкуру на сапоги притащу, чтоб ты никого не боялся и нам бы доверялся: таких бродяг подбривать-то мы умеем!
Вот пошел волк к одру и как схватил его за хвост, так шкуру до головы и содрал и коню подарил.
Остался конь один, а одер так и пропал ни за что ни про что.
Вот вам и сказка, а мне бубликов вязка.
Небо было желтым, как латунь; его еще не закоптило дымом. За крышами фабрики оно светилось особенно сильно. Вот-вот должно было взойти солнце. Я посмотрел на часы - еще не было восьми. Я пришел на четверть часа раньше обычного.
Я открыл ворота и подготовил насос бензиновой колонки. Всегда в это время уже подъезжали заправляться первые машины.
Вдруг за своей спиной я услышал хриплое кряхтение, - казалось, будто под землей проворачивают ржавый винт. Я остановился и прислушался. Потом пошел через двор обратно в мастерскую и осторожно приоткрыл дверь. В полутемном помещении, спотыкаясь, бродило привидение. Оно было в грязном белом платке, синем переднике, в толстых мягких туфлях и размахивало метлой; весило оно не менее девяноста килограммов; это была наша уборщица Матильда Штосс.
Некоторое время я наблюдал за ней. С грацией бегемота сновала она взад и вперед между автомобильными радиаторами и глухим голосом напевала песню о верном гусаре. На столе у окна стояли две бутылки коньяка. В одной уже почти ничего не оставалось. Накануне вечером она была полна.
Однако, фрау Штосс… - сказал я.
Пение оборвалось. Метла упала на пол. Блаженная ухмылка погасла. Теперь уже я оказался привидением.
Исусе Христе, - заикаясь пробормотала Матильда и уставилась на меня покрасневшими глазами. - Так рано я вас не ждала.
Догадываюсь. Ну как? Пришлось по вкусу?
Еще бы, но мне так неприятно. - Она вытерла рот. - Я просто ошалела.
Ну, это уж преувеличение. Вы только пьяны. Пьяны в дым.
Она с трудом сохраняла равновесие. Ее усики подрагивали, и веки хлопали, как у старой совы. Но постепенно ей всё же удалось несколько прийти в себя. Она решительно шагнула вперед:
Господин Локамп, человек всего лишь человек. Сначала я только понюхала, потом сделала глоточек, а то у меня с желудком неладно, - да, а потом, видать, меня бес попутал. Не надо было вводить в искушение старую женщину и оставлять бутылку на столе.
Уже не впервые заставал я ее в таком виде. Каждое утро она приходила на два часа убирать мастерскую; там можно было оставить сколько угодно денег, она не прикасалась к ним. Но водка была для нее что сало для крысы.
Я поднял бутылку:
Ну конечно, коньяк для клиентов вы не тронули, а налегли на хороший, который господин Кестер держит для себя.
На обветренном лице Матильды мелькнула усмешка:
Что правда, то правда - в этом я разбираюсь. Но, господин Локамп, вы же не выдадите меня, беззащитную вдову.
Я покачал головой:
Сегодня нет.
Она опустила подоткнутые юбки.
Ну, так я смоюсь. А то придет господин Кестер, и тогда такое начнется…
Я подошел к шкафу и отпер его:
Матильда!
Она поспешно заковыляла ко мне. Я высоко поднял коричневую четырехгранную бутылку.
Она протестующе замахала руками:
Это не я! Честью клянусь! Этого я не трогала!
Знаю, - ответил я и налил полную рюмку. - А знаком ли вам этот напиток?
Еще бы! - она облизнула губы. - Ром! Выдержанный, старый, ямайский!
Верно. Вот и выпейте стаканчик. - Я? - она отшатнулась. - Господин Локамп, это уж слишком. Вы пытаете меня на медленном огне. Старуха Штосс тайком вылакала ваш коньяк, а вы ром еще ей подносите. Вы - просто святой, да и только! Нет, уж лучше я сдохну, чем выпью.
Вот как? - сказал я и сделал вид, что собираюсь забрать рюмку.
Ну, раз уж так… - она быстро схватила рюмку. - Раз дают, надо брать. Даже когда не понимаешь толком, почему. За ваше здоровье! Может, у вас день рождения?
Да, вы в точку попали, Матильда!
В самом деле? Правда? - Она вцепилась в мою руку и тряхнула ее. - От всего сердца желаю счастья! И деньжонок побольше! Господин Локамп! - Она вытерла рот.
Я так разволновалась, что надо бы еще одну пропустить! Я же люблю вас, как родного сына.
Вот и хорошо!
Я налил ей еще рюмку. Она выпила ее единым духом и, осыпая меня добрыми пожеланиями, вышла из мастерской.
Заскрипели ворота. Я разорвал листок с датами своей жизни и бросил его под стол в корзинку. Дверь распахнулась. На пороге стоял Готтфрид Ленц, худой, высокий, с копной волос цвета соломы и носом, который, вероятно, предназначался для совершенно другого человека. Следом за ним вошел Кестер. Ленц встал передо мной;
Робби! - заорал он. - Старый обжора! Встать и стоять как полагается! Твои начальники желают говорить с тобой!
Господи боже мой, - я поднялся. - А я надеялся, что вы не вспомните… Сжальтесь надо мной, ребята!
Ишь чего захотел! - Готтфрид положил на стол пакет, в котором что-то звякнуло.
Робби! Кто первым повстречался тебе сегодня утром? Я стал вспоминать…
Танцующая старуха!
Святой Моисей! Какое дурное предзнаменование! Но оно подходит к твоему гороскопу. Я вчера его составил. Ты родился под знаком Стрельца и, следовательно, непостоянен, колеблешься как тростник на ветру, на тебя воздействуют какие-то подозрительные листригоны Сатурна, а в атом году еще и Юпитер. И поскольку Отто и я заменяем тебе отца и мать, я вручаю тебе для начала некое средство защиты. Прими этот амулет! Правнучка инков однажды подарила мне его. У нее была голубая кровь, плоскостопие, вши и дар предвидения. «Белокожий чужестранец, - сказала она мне. - Его носили цари, в нем заключены силы Солнца, Луны и Земли, не говоря уже о прочих мелких планетах. Дай серебряный доллар на водку и можешь носить его». Чтобы не прерывалась эстафета счастья, передаю амулет тебе. Он будет охранять тебя и обратит в бегство враждебного Юпитера, - Ленц повесил мне на шею маленькую черную фигурку на тонкой цепочке. - Так! Это против несчастий, грозящих свыше. А против повседневных бед - вот подарок Отто! Шесть бутылок рома, который вдвое старше тебя самого!
Развернув пакет, Ленц поставил бутылки одну за другой на стол, освещенный утренним солнцем. Они отливали янтарем.
Чудесное зрелище, - сказал я. - Где ты их раздобыл, Отто?
Кестер засмеялся:
Это была хитрая штука. Долго рассказывать. Но лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Как тридцатилетний?
Я отмахнулся:
Так, будто мне шестнадцать и пятьдесят лет одновременно. Ничего особенного.
И это ты называешь «ничего особенного»? - возразил Ленц. - Да ведь лучшего не может быть. Это значит, что ты властно покорил время и проживешь две жизни.
Кестер поглядел на меня.
Оставь его, Готтфрид, - сказал он. - Дни рождения тягостно отражаются на душевном состоянии. Особенно с утра. Он еще отойдет.
Ленц прищурился:
Чем меньше человек заботится о своем душевном состоянии, тем большего он стоит, Робби. Это тебя хоть немного утешает?
Нет, - сказал я, - совсем не утешает. Если человек чего-то стоит, - он уже только памятник самому себе. А по-моему, это утомительно и скучно.
Отто, послушай, он философствует, - сказал Ленц, - и значит, уже спасен. Роковая минута прошла! Та роковая минута дня рождения, когда сам себе пристально смотришь в глаза и замечаешь, какой ты жалкий цыпленок. Теперь можно спокойно приниматься за работу и смазать потроха старому кадилляку…
Мы работали до сумерек. Потом умылись и переоделись. Ленц жадно поглядел на шеренгу бутылок:
А не свернуть ли нам шею одной из них?
Пусть решает Робби, - сказал Кестер. - Это просто неприлично, Готтфрид, делать такие неуклюжие намеки тому, кто получил подарок.
Еще неприличнее заставлять умирать от жажды подаривших, - возразил Ленц и откупорил бутылку. Аромат растекся по всей мастерской.
Святой Моисей! - сказал Готтфрид. Мы стали принюхиваться.
Отто, аромат сказочный. Нужно обратиться к самой высокой поэзии, чтобы найти достойное сравнение.
Да, такой ром слишком хорош для нашего мрачного сарая! - решил Ленц. - Знаете что? Поедем за город, поужинаем где-нибудь и прихватим бутылку с собой. Там, на лоне природы, мы ее и выдуем.
Блестяще.
Мы откатили в сторону кадилляк, с которым возились весь день. За ним стоял очень странный предмет на четырех колесах. Это была гоночная машина Отто Кестера - гордость нашей мастерской.
Однажды на аукционе Кестер купил по дешевке старую колымагу с высоким кузовом. Присутствовавшие специалисты не колеблясь заявили, что это занятный экспонат для музея истории транспорта. Больвис - владелец фабрики дамских пальто и гонщик-любитель - посоветовал Отто переделать свое приобретение в швейную машину. Но Кестер не обращал ни на кого внимания. Он разобрал машину, как карманные часы, и несколько месяцев подряд возился с ней, оставаясь иногда в мастерской до глубокой ночи. И вот однажды он появился в своем автомобиле перед баром, в котором мы обычно сидели по вечерам. Больвис едва не свалился от хохота, так уморительно всё это выглядело. Шутки ради он предложил Отто пари. Он ставил двести марок против двадцати, если Кестер захочет состязаться с его новой гоночной машиной: дистанция десять километров и один километр форы для машины Отто. Они ударили по рукам. Вокруг смеялись, предвкушая знатную потеху. Но Отто пошел дальше: он отказался от форы и с невозмутимым видом предложил повысить ставку до тысячи марок против тысячи. Изумленный Больвис спросил, не отвезти ли его в психиатрическую лечебницу. Вместо ответа Кестер запустил мотор. Оба стартовали немедленно. Больвис вернулся через полчаса и был так потрясен, словно увидел морского змея. Он молча выписал чек, а затем стал выписывать второй. Он хотел тут же приобрести машину.
Кестер высмеял его. Теперь он не продаст ее ни за какие деньги. Но как ни великолепны были скрытые свойства машины, внешний вид ее был страшен. Для повседневного обихода мы поставили самый старомодный кузов, старомодней нельзя было сыскать. Лак потускнел. На крыльях были трещины, а верх прослужил, пожалуй, не меньше десятка лет. Разумеется, мы могли бы отделать машину значительно лучше, но у нас были основания поступить именно так.
Мы назвали машину «Карл». «Карл» - призрак шоссе.
Наш «Карл», сопя, тянул вдоль шоссе.
Отто, - сказал я. - Приближается жертва.
Позади нетерпеливо сигналил тяжелый бюик. Он быстро догонял нас. Вот уже сравнялись радиаторы. Мужчина за рулем пренебрежительно поглядел в нашу сторону. Его взгляд скользнул по обшарпанному «Карлу». Потом он отвернулся и сразу забыл о нас.
Через несколько секунд он обнаружил, что «Карл» идет с ним вровень. Он уселся поплотнее, удивленно взглянул на нас и прибавил газу. Но «Карл» не отставал. Маленький и стремительный, он мчался рядом со сверкающей никелем и лаком махиной, словно терьер рядом с догом.
Мужчина крепче схватился за руль. Он еще ничего не подозревал и насмешливо скривил губы. Теперь он явно собирался показать нам, на что способна его телега. Он нажал на акселератор так, что глушитель зачирикал, как стая жаворонков над летним полем, по это не помогло: он не обогнал нас. Словно заколдованный, прилепился к бюику уродливый и неприметный «Карл». Хозяин бюика изумленно вытаращился на нас. Он не понимал, как это при скорости в сто километров он не может оторваться от старомодной коляски. Он с недоверием посмотрел на свой спидометр, словно тот мог обмануть. Потом дал полный газ.
Теперь машины неслись рядышком вдоль прямого длинного шоссе. Через несколько сот метров впереди показался грузовик, который громыхал нам навстречу. Бюику пришлось уступить дорогу, и он отстал. Едва он снова поравнялся с «Карлом», как промчался автокатафалк с развевающимися лентами венков, и он снова должен был отстать. Потом шоссе очистилось.
Между тем водитель бюика утратил всё свое высокомерие. Раздраженно сжав губы, сидел он, пригнувшись к рулю, его охватила гоночная лихорадка. Вдруг оказалось, что его честь зависит от того, сумеет ли он оставить позади этого щенка. Мы же сидели на своих местах с видом полнейшего равнодушия. Бюик просто не существовал для нас. Кестер спокойно глядел на дорогу, я, скучая, уставился в пространство, а Ленц, хотя к этому времени он уже превратился в сплошной комок напряженных нервов, достал газету и углубился в нее, словно для него сейчас не было ничего важнее.
Несколько минут спустя Кестер подмигнул нам, «Карл» незаметно убавлял скорость, и бюик стал медленно перегонять. Мимо нас пронеслись его широкие сверкающие крылья, глушитель с грохотом швырнул нам в лицо голубой дым. Постепенно бюик оторвался примерно метров на двадцать. И тогда, как мы этого и ожидали, из окна показалось лицо водителя, ухмыляющееся с видом явного торжества. Он считал, что уже победил.
Но он не ограничился этим. Он не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над побежденными и махнул нам, приглашая догонять. Его жест был подчеркнуто небрежен и самоуверен.
Отто, - призывно произнес Ленц.
Но это было излишним. В то же мгновение «Карл» рванулся вперед. Компрессор засвистел. И махнувшая нам рука сразу же исчезла: «Карл» последовал приглашению - он догонял. Он догонял неудержимо; нагнал, и тут-то впервые мы обратили внимание на чужую машину. С невинно вопрошающими лицами смотрели мы на человека за рулем. Нас интересовало, почему он махал нам. Но он, судорожно отвернувшись, смотрел в другую сторону, а «Карл» мчался теперь на полном газу, покрытый грязью, с хлопающими крыльями, - победоносный навозный жук.
Отлично сделано, Отто, - сказал Ленц Кестеру. - Этому парню мы испортили к ужину аппетит.
Ради таких гонок мы и не меняли кузов «Карла». Стоило ему появиться на дороге, и кто-нибудь уже пытался его обогнать. На иных автомобилистов он действовал, как подбитая ворона на стаю голодных кошек. Он подзадоривал самые мирные семейные экипажи пускаться наперегонки, и даже тучных бородачей охватывал неудержимый гоночный азарт, когда они видели, как перед ними пляшет этот разболтанный остов. Кто мог подозревать, что за такой смешной наружностью скрыто могучее сердце гоночного мотора!
Ленц утверждал, что «Карл» воспитывает людей. Он, мол, прививает им уважение к творческому началу, - ведь оно всегда прячется под неказистой оболочкой. Так говорил Ленц, который себя самого называл последним романтиком.
Мы остановились перед маленьким трактиром и выбрались из машины. Вечер был прекрасен и тих. Борозды свежевспаханных полей казались фиолетовыми, а их мерцающие края были золотисто-коричневыми. Словно огромные фламинго, проплывали облака в яблочнозеленом небе, окружая узкий серп молодого месяца. Куст орешника скрывал в своих объятиях сумерки и безмолвную мечту. Он был трогательно наг, но уже исполнен надежды, таившейся в почках. Из маленького трактира доносился запах жареной печенки и лука. Наши сердца забились учащенно.
Ленц бросился в дом навстречу манящему запаху. Он вернулся сияющий:
Вы должны полюбоваться жареной картошкой! Скорее. Не то самое лучшее съедят без нас!
В это мгновенье с шумом подкатила еще одна машина. Мы замерли, словно пригвожденные. Это был тот самый бюик. Он резко затормозил рядом с «Карлом».
Гопля! - сказал Ленц.
Нам уже не раз приходилось драться в подобных случаях. Мужчина вышел. Он был рослый, грузный, в широком коричневом реглане из верблюжьей шерсти. Неприязненно покосившись на «Карла», он снял большие желтые перчатки и подошел к нам.
Какой марки ваша машина? - спросил он с уксусно-кислой гримасой, обращаясь к Кестеру, который стоял ближе к нему.
Мы некоторое время помолчали. Несомненно, он считал нас автомеханиками, выехавшими в воскресных костюмах погулять на чужой машине.
Вы, кажется, что-то сказали? - спросил, наконец, Отто с сомнением. Его тон указывал на возможность быть повежливей.
Мужчина покраснел.
Я спросил об этой машине, - заявил он ворчливо.
Ленц выпрямился. Его большой нос дрогнул. Он был чрезвычайно требователен в вопросах вежливости ко всем, кто с ним соприкасался. Но внезапно, прежде чем он успел открыть рот, распахнулась вторая дверца бюика. Выскользнула узкая нога, мелькнуло тонкое колено. Вышла девушка и медленно направилась к нам.
Мы переглянулись, пораженные. Раньше мы и не заметили, что в машине еще кто-то сидит. Ленц немедленно изменил позицию. Он широко улыбнулся, всё его веснушчатое лицо расплылось. И мы все тоже вдруг заулыбались неизвестно почему.
Толстяк удивленно глядел на нас. Он чувствовал себя неуверенно и явно не знал, что же делать дальше. Наконец он представился, сказав с полупоклоном: «Биндинг», цепляясь за собственную фамилию, как за якорь спасения.
Девушка подошла к нам. Мы стали еще приветливей.
Так покажи им машину, Отто, - сказал Ленц, бросив быстрый взгляд на Кестера.
Что ж, пожалуй, - ответил Отто, улыбаясь одними глазами.
Да, я охотно посмотрел бы, - Биндинг говорил уже примирительное. - У нее, видно, чертовская скорость. Этак, за здорово живешь, оторвалась от меня.
Они вдвоем подошли к машине, и Кестер поднял капот «Карла».
Девушка не пошла с ними. Стройная и молчаливая, она стояла в сумерках рядом со мной и Ленцем. Я ожидал, что Готтфрид использует обстоятельства и взорвется, как бомба. Ведь он был мастер в подобных случаях. Но, казалось, он разучился говорить. Обычно он токовал, как тетерев, а теперь стоял словно ионах, давший обет молчания, и не двигался с места.
Простите, пожалуйста, - сказал наконец я. - Мы не заметили, что вы сидели в машине. Мы не стали бы так озорничать.
Девушка поглядела на меня.
А почему бы нет? - возразила она спокойно и неожиданно низким, глуховатым голосом. - Ведь в этом же не было ничего дурного.
Дурного-то ничего, но мы поступили не совсем честно. Ведь наша машина дает примерно двести километров в час.
Она слегка наклонилась и засунула руки в карманы пальто:
Двести километров?
Точнее, 189,2 по официальному хронометражу, - с гордостью выпалил Ленц.
Она засмеялась:
А мы думали, шестьдесят - семьдесят, не больше.
Вот видите, - сказал я. - Вы ведь не могли этого знать.
Нет, - ответила она. - Этого мы действительно не могли знать. Мы думали, что бюик вдвое быстрее вашей машины.
То-то же. - Я оттолкнул ногою сломанную ветку. - А у нас было слишком большое преимущество. И господин Биндинг, вероятно, здорово разозлился на нас.
Она засмеялась:
Конечно, но ненадолго. Ведь нужно уметь и проигрывать. Иначе нельзя было бы жить.
Разумеется…
Возникла пауза. Я поглядел на Ленца. Но последний романтик только ухмылялся и подергивал носом, покинув меня на произвол судьбы.
Шумели березы. За домом закудахтала курица.
Чудесная погода, - сказал я наконец, чтобы прервать молчание.
Да, великолепная, - ответила девушка.
Просто необычайно мягкая, - завершил я. Возникла новая пауза.
Девушка, должно быть, считала нас порядочными болванами. Но я при всех усилиях не мог больше ничего придумать. Ленц начал принюхиваться.
Печеные яблоки, - сказал он растроганно. - Кажется, тут подают к печенке еще и печеные яблоки. Вот это - деликатес.
Несомненно, - подтвердил я, мысленно проклиная себя и его.
Кестер и Биндинг вернулись. За эти несколько минут Биндивг стал совершенно другим человеком. По всей видимости, он был одним из тех автомобильных маньяков, которые испытывают совершеннейшее блаженство, когда им удается встретить специалиста, с которым можно поговорить.
Не поужинаем ли мы вместе? - спросил он.
Разумеется, - ответил Ленц.
Мы вошли в трактир. В дверях Готтфрид подмигнул мне, кивнув на девушку:
А знаешь, ведь она с лихвой искупает утреннюю встречу с танцующей старухой.
Я пожал плечами:
Возможно. Но почему это ты предоставил мне одному заикаться?
Он засмеялся:
Должен же и ты когда-нибудь научиться, деточка.
Не имею никакого желания еще чему-нибудь учиться, - сказал я.
Мы последовали за остальными. Они уже сидели за столом. Хозяйка подавала печенку и жареную картошку. В качестве вступления она поставила большую бутылку хлебной водки. Биндинг оказался говоруном неудержимым, как водопад. Чего он только не знал об автомобилях! Когда же он услыхал, что Кестеру приходилось участвовать в гонках, его симпатия к Отто перешла все границы.
Я пригляделся к Биндинту внимательнее. Он был грузный, рослый, с красным лицом и густыми бровями; несколько хвастлив, несколько шумен и, вероятно, добродушен, как люди, которым везет в жизни. Я мог себе представить, что по вечерам, прежде чем лечь спать, он серьезно, с достоинством и почтением разглядывает себя в зеркало.
Девушка сидела между Ленцем и мною. Она сняла пальто и осталась в сером английском костюме. На шее у нее была белая косынка, напоминавшая жабо амазонки. При свете лампы ее шелковистые каштановые волосы отливали янтарем. Очень прямые плечи слегка выгибались вперед, руки узкие, с длинными пальцами казались суховатыми. Большие глаза придавали тонкому и бледному лицу выражение страстности и силы. Она была очень хороша, как мне показалось, - но для меня это не имело значения.
Зато Ленц загорелся. Он совершенно преобразился. Его желтый чуб блестел, как цветущий хмель. Он извергал фейерверки острот и вместе с Биндингом царил за столом. Я же сидел молча и только изредка напоминал о своем существовании, передавая тарелку или предлагая сигарету. Да еще чокался с Биндингом. Это я делал довольно часто. Ленц внезапно хлопнул себя по лбу:
А ром! Робби, тащи-ка наш ром, припасенный к дню рождения.
К дню рождения? У кого сегодня день рождения? - спросила девушка.
У меня, - ответил я. - Меня уже весь день сегодня этим преследуют.
Преследуют? Значит, вы не хотите, чтобы вас поздравляли?
Почему же? Поздравления - это совсем другое дело.
Ну, в таком случае желаю вам всего самого лучшего.
В течение одного мгновения я держал ее руку в своей и чувствовал ее теплое пожатие. Потом я вышел, чтобы принести ром. Огромная молчаливая ночь окружала маленький дом. Кожаные сиденья нашей машины были влажны. Я остановился, глядя на горизонт; там светилось красноватое зарево города. Я охотно задержался бы подольше, но Ленц уже звал меня.
Для Биндинга ром оказался слишком крепким. Это обнаружилось уже после второго стакана. Качаясь, он выбрался в сад. Мы с Ленцем встали и подошли к стойке. Ленц потребовал бутылку джина. - Великолепная девушка, не правда ли?
Спросил он.
Не знаю, Готтфрид, - ответил я. - Не особенно к ней приглядывался.
Он некоторое время пристально смотрел на меня своими голубыми глазами и потом тряхнул рыжей головой:
И для чего только ты живешь, скажи мне, детка?
Именно это хотел бы я и сам знать, - ответил я. Он засмеялся:
Ишь, чего захотел. Легко это знание не дается. Но сперва я хочу выведать, какое она имеет отношение к этому толстому автомобильному справочнику.
Готтфрид пошел за Биндингом в сад. Потом они вернулись вдвоем к стойке. Видимо, Ленц получил благоприятные сведения и, в явном восторге оттого, что дорога свободна, бурно ухаживал за Биндингом. Они распили вдвоем еще бутылку джина и час спустя уже были на «ты». Ленц, когда он бывал хорошо настроен, умел так увлекать окружающих, что ему нельзя было ни в чем отказать. Да он и сам тогда не мог себе ни в чем отказать. Теперь он полностью завладел Биндингом, и вскоре оба, сидя в беседке, распевали солдатские песни. А про девушку последний романтик тем временем совершенно забыл.
Мы остались втроем в зале трактира. Внезапно наступила тишина. Мерно тикали шварцвальдские часы. Хозяйка убирала стойку и по-матерински поглядывала на нас. У печки растянулась коричневая гончая собака. Время от времени она лаяла со сна, - тихо, визгливо и жалобно. За окном шурша скользил ветер. Его заглушали обрывки солдатских песен, и мне казалось, что маленькая комнатка трактира вместе с нами подымается ввысь и, покачиваясь, плывет сквозь ночь, сквозь годы, сквозь множество воспоминаний.
Было какое-то странное настроение. Словно время остановилось; оно уже не было рекой, вытекающей из мрака и впадающей в мрак, - оно стало морем, в котором безмолвно отражалась жизнь. Я поднял свой бокал. В нем поблескивал ром. Я вспомнил записку, которую составлял с утра в мастерской. Тогда мне было немного грустно. Сейчас всё прошло. Мне было всё безразлично, - живи, пока жив. Я посмотрел на Кестера. Он говорил с девушкой, я слушал, но не различал слов. Я почувствовал мягкое озарение первого хмеля, согревающего кровь, которое я любил потому, что в его свете всё неопределенное, неизвестное кажется таинственным приключением. В саду Ленц и Биндинг пели песню о сапере в Аргоннском лесу. Рядом со мной звучал голос незнакомой девушки; она говорила тихо и медленно, низким, волнующим, чуть хриплым голосом. Я допил свой бокал.
Вернулись Ленц и Биндинг. Они несколько протрезвели на свежем воздухе. Мы стали собираться. Я подал девушке пальто. Она стояла передо мной, плавно расправляя плечи, откинув голову назад, чуть приоткрыв рот в улыбке, которая никому не предназначалась и была направлена куда-то в потолок. На мгновенье я опустил пальто. Как же это я ничего не замечал всё время? Неужели я спал? Внезапно я понял восторг Ленца.
Она слегка повернулась ко мне и поглядела вопросительно. Я снова быстро поднял пальто и посмотрел на Биндинга, который стоял у стола, всё еще пурпурнокрасный и с несколько остекленевшим взглядом.
Вы полагаете, он сможет вести машину? - спросил я.
Надеюсь.
Я всё еще смотрел на нее:
Если в нем нельзя быть уверенным, один из нас мог бы поехать с вами.
Она достала пудреницу и открыла ее.
Обойдется, - сказала она. - Он даже лучше водит после выпивки.
Лучше и, вероятно, неосторожнее, - возразил я. Она смотрела на меня поверх своего маленького зеркальца.
Надеюсь, всё будет благополучно, - сказал я. Мои опасения были очень преувеличены, потому что Биндинг держался достаточно хорошо. Но мне хотелось что-то предпринять, чтобы она еще не уходила.
Вы разрешите мне завтра позвонить вам, чтобы узнать, всё ли в порядке? - спросил я.
Она ответила не сразу.
Ведь мы несем известную ответственность, раз уж затеяли эту выпивку, - продолжал я, - из особенности я со своим днем рождения. Она засмеялась:
Ну что же, пожалуйста, - мой телефон - вестен 27–96.
Как только мы вышли, я сразу же записал номер. Мы поглядели, как Биндинг отъехал, и выпили еще по рюмке на прощанье. Потом запустили нашего «Карла». Он понесся сквозь легкий мартовский туман. Мы дышали учащенно, город двигался нам навстречу, сверкая и колеблясь, и, словно ярко освещенный пестрый корабль, в волнах тумана возник бар «Фредди». Мы поставили «Карла» на якорь. Жидким золотом тек коньяк, джин сверкал, как аквамарин, а ром был воплощением самой жизни. В железной неподвижности восседали мы на высоких табуретах у стойки, вокруг нас плескалась музыка, и бытие было светлым и мощным; оно наполняло нас новой силой, забывалась безнадежность убогих меблированных комнат, ожидающих нас, и всё отчаянье нашего существования. Стойка бара была капитанским мостиком на корабле жизни, и мы, шумя, неслись навстречу будущему.
Загрузка...
